– Совершать подвиги, которых не забудут потомки, – одна из "пяти Радостей для наших детей".
Мне на язык просилось слово "дурачество".
Катабах позвал меня в сад. Он смастерил в кругу плодовых деревьев простой шалаш, выстланный дерном, с низкими скамьями по краям. Мы сели друг против друга в тени, а между нами лежал его пестрый плащ. Слабые шорохи, раздававшиеся кругом, выдавали беспокойство блуждавших здесь аргонавтов, быть может прислушивавшихся. Как бы то ни было, Катабаха присутствие нежеланных гостей беспокоило и раздражало. Он создал для себя оборону из железных запястий на руках и ожерелья из железных когтей, свисавшего ниже тонкого золотого обруча, витой полоской сжимавшего его шею.
– Урта желает напасть на призраков, порушивших его крепость. Он не отступится от этой мысли. Мы с Манандуном сделаем все, что можем. Но кто способен войти в Страну Призраков? Знать пределы наших сил необходимо; знать наши преимущества над Мертвыми было бы полезно. Старая Граница не так крепка, как прежде.
При этих словах друид многозначительно взглянул на меня. Кажется, он уловил одну из странностей Тауровинды, быть может ту самую странность.
– Не так крепка, как – когда? – подсказал я.
– Когда возводилась крепость. Когда Извилистая была глубже, шире, когда на ней не было брода ни для коня, ни для человека, ни для сияющей колесницы вспыльчивого бога Ллеу, даже если ею правили его безрассудные сыновья.
Он уловил что-то, но неверно истолковал знаки. А ведь всю жизнь видел их и мог вопрошать и получить ответ. И в самом деле, причина слабости Старой Границы крылась в Нантосвельте, но руку здесь проложили боги более могущественные, чем божество Катабаха. Менялась сама земля. Я намерен был показать ему то, что он упустил из виду.
Я провел его к реке мимо священной рощи. Показал, что дорога шествий на равнине являет собой легкое углубление, подобное сухому руслу. Пошарив на земле, нашел несколько округлых камней – не снарядов для пращи, а обкатанных водой галек. Мы прошли на восток вдоль ближнего берега, пока лес не подступил к самой воде. Еще несколько шагов, и берег стал плоским, вдаваясь в реку широкой полосой. Я углубился в полумрак неглубокой лощины, каменистые края которой были пронизаны путаницей корней ивы и орешника. Здесь было сыро – то и дело попадались лужицы стоячей воды, кишевшей мелкой живностью, зеленые от тины. Воздух полнился душной влагой. Тропа вилась по низине через лес и вдруг расширилась, выйдя на широкую поляну, заросшую седыми ивами, колючими кустами и серебристым явором. По обе стороны поднимались огромные валуны, зеленеющие мшистым ковром, поблескивавшим в скудных солнечных лучах.
Катабах в изумлении уставился на камни. Когда свет стал ярче, на каждом валуне, отбрасывая резкую тень, прорисовалось изображение Трехликого. Стебли прорастали из его глазниц зелеными лучами.
– Я знаю, где мы! – выдохнул друид. – Это брод Одного Прыжка. Легендарное место. Он затерялся в давние времена, похищенный богом Брагосом, стражем переправы, когда юный Перадайн принял его вызов – пересечь реку прыжком со скалы на скалу. Перадайн уродился хромым, но перепрыгнул реку, опершись на длинное копье. Брагос не мог наказать его за выигрыш в споре, но он навсегда скрыл брод, лишив Перадайна возможности вернуться.
– Тот самый брод, – подтвердил я.
Катабах покачал головой. В его взгляде удивление сменилось пониманием.
– Брод Одного Прыжка разделял царство королей и Иной Мир. Эти скалы стояли на разных берегах Извилистой. Это старое речное русло. Теперь понимаю. Там, где мы вошли в лес, иногда среди летней засухи возникает ручей. То место называют "Месячные Старухи".
– Теперь ты понимаешь, что такое Тауровинда?
– Да, – торжественно проговорил Катабах, набросив свой плащ из перьев на заросший берег мертвой реки. – Когда-то она принадлежала Царству Теней Героев. Быть может, из нее они следили за круговоротом лет в мире живых. О ней говорится в преданиях. Холм Воздуха и Мглы. Иногда он открывался глазу, порой был невидим. Его искали – и не находили. Но дивно – в тех сказаниях искатели исчезающего холма принадлежали миру теней, и вести об их ужасных и горестных деяниях дошли до нас через видения ясновидцев, подобных дочери Урты.
На востоке этого мира, в стране гор и пустынь, скалистых островов и короткоцветущих полей, реки меняют русло едва ли не каждые две зимы. Они переползают, как змеи, следуя излюбленным тропинкам, через переменчивую землю. Одна и та же река имеет порой до пяти-шести русел, но пока она течет в одном – другие стоят сухие и бесплодные. Ничто не умеет объяснить их капризы, но по прихоти тех рек люди, обреченные на смерть, остаются в живых, а другие семьи, едва заведя хозяйство, гибнут от засухи.
Реки Альбы не столь прихотливы, и тем удивительнее была точная догадка Катабаха. Но он уже думал о деле.
– Почему теперь? Почему Страна Призраков ожидала много поколений, прежде чем броситься на нас? Холм Тауровинды стоял, когда на нем еще не было крепости, и стоял он в мире воинов и жрецов. Нантосвельта давным-давно отрезала восточные земли духов, а они все ждали. – Катабах натянул плащ на плечи и собирал камни, кусочки мха и бледные цветы в русле Старухи. – Но все же Урте не перейти за ничейные земли. Его замысел неисполним.
Мы покинули лес и продолжали обсуждать упрямую решимость Урты на тенистой лужайке у берега Нантосвельты.
Вся равнина МэгКата для Мертвых и Нерожденных была ничейной землей, и потому они оказались способны выйти на нее. По обоим берегам Нантосвельты, разграничивавшей миры, они были уязвимы для железа, для клинка, стрелы и меча. Вторая смерть отправит их прямиком в Ифурен, подземный мир ледяных озер и унылого сумрака, мрачной окраины мира, где я отыскал Айламунду под защитой Быка, странствующего внизу и оберегающего бесприютные души, подобные духу жены Урты. В Ифурене же не найти животных-покровителей.
Что до того, как смертным войти в Царство Теней Героев – я был уверен, – из нынешних обитателей Тауровинды лишь немногие, отчужденные от Времени, пригодны для такого путешествия, хотя и они оказались бы уязвимы для дисмортон – второй смерти, – оказавшись за Старой Границей. Итак, в поход годились Ясон со своими аргонавтами, Рубобост, куда менее смертный, чем представлялся взгляду, куда более "любимый богами", и Ниив, так углубившаяся в чародейство, что я почти не сомневался – дорога для нее открыта. По крайней мере – в ту сторону. Немного грызла память о словах Мунды: "Гибель для двоих, одна из них – женщина".
Я могу войти и, конечно, войду, даже без Арго. Без моей помощи не отыскать колоссов обманутых аргонавтов.
Очень пригодились бы нам сыновья Ллеу, Конан и Гвирион, однако те зашли слишком далеко, похищая колесницы отца и его родичей.
Десятеро маловато для битвы. Урте понадобится старый корабль. Арго сумеет окружить смертных героев стенами леса, но и его защитные силы не беспредельны. Он устал. В сущности, Манандун был прав: Урта в своем рвении уподоблялся ребенку, что свистит на ветер.
Я снова спустился в колодец, еще раз позабавив трех женщин, что блюли его красоту и обряды.
Арго я застал в зимнем настроении, молчаливым и холодным. Поведал ему о разговоре с Катабахом, об опасном замысле Урты – совершить поход в Страну Призраков, – обреченном на провал, если не найдется для него защитника посильнее меня. Просил подумать, не согласится ли он на еще одно, последнее плавание.
– Это безумие, – был его ответ. И Ясон надоел ему. Пора искать новые моря, новых капитанов. Пока же он предпочитал остаться на месте и советовал мне не заходить в Страну Призраков.
– Мне подобные места знакомы лучше, чем тебе, при всем твоем долгом опыте странствий. Твоя Тропа предопределена с большой точностью. Моя – свободнее. Там ты можешь утратить свое искусство и силу. Ты предупрежден.
Я уговаривал еще, но не получил ответа. Миеликки я даже не увидел. А голос Арго звучал холодным шепотом. Наконец он сказал:
– Второй раз ты спускаешься сюда, и второй раз наверху тревога. Ступай снова наверх.
Прошло немало часов, пока я выбрался на поверхность и нашел там большие перемены. Три женщины у колодца, закутавшись в зелень, сидели на коленях скорбным тихим рядком. Против них, также на коленях, стоял Катабах, в плаще черного меха, расшитом сотнями желтых и белых перьев. Лицо выкрашено черным, тело под плащом обнажено. Одна из женщин протянула ко мне руку отстраняющим движением. Ее пальцы шевелились, предостерегая: "Уходи. Оставь нас в покое".
Что случилось?
Всадники в развевающихся плащах с грохотом пронеслись мимо колодца. Один приметил меня и выкрикнул на скаку:
– Вот ты где! Урта тебя ищет. Девочку унесли волки!
– Какие волки? – прокричал я.
– Вроде тебя, – с подозрением отвечал тот.
Урту я нашел в отчаянии, волосы повисли, лицо вымазано глиной, сквозь разорванную на груди рубаху просвечивает кожа. Его утешительница Уланна тоже исполнила кельтский обряд, выражающий скорбь, и ее одежда была в беспорядке, но держалась они спокойнее. Бдительный Манандун в полном вооружении стоял над ними.
– Почему тебя, как ни хватишься, нет рядом? – обрушился на меня вождь.
Рубобост удержал его, мягко, но решительно, не то – судя по горевшей в его глазах ярости – Урта, пожалуй, ударил бы меня. Он стряхнул с себя великана-дака, тряхнул головой, расправил одежду:
– Отправляйся за ней, Мерлин. Ради добрых богов! Все-таки это были мертвецы – те Волчьи Головы – и волками обернулись.
Сколько же я провел под холмом?
Я торопливо спросил:
– Давно?
– Слишком давно! Они уходят. Коням не угнаться за волками, но ты сумеешь призвать волка и настигнуть их. Я знаю, ты сможешь!
– Это уловка, они хотят выманить нас из-за стен, – предостерег Манандун.
Еще один отряд всадников галопом примчался к воротам Рианнон. Все измученные, растрепанные. Один безнадежно махнул рукой: не догнали!
Я видел: затаившаяся в тени Ниив делает мне какие-то знаки. Урта еще бушевал, но его слова не доходили до меня. Что-то говорил Рубобост, и губы Уланны, следившей за мной из-под полуопущенных век, шевелились, но слов я не слышал. Оглянулся на несносную девицу.
– Чего ты хочешь?
– Могу помочь. Я знаю, что произошло. Заглянула к ним в головы.
Уж конечно заглянула, безрадостно подумал я. Ниив, любопытная сверх всякой меры, выбросила еще не один день жизни ради того, чтобы разобраться в положении, так и оставшемся, на мой взгляд, неясным. Я догадался, в чем дело, но и Ниив могла сейчас пригодиться.
Урта едва не взорвался, увидев, как я ухожу, и я взмахом руки успокоил его. Ни Ясона, ни его аргонавтов не было видно. Здесь, в восточной половине крепости, все было полно тревогой правителя, потерявшего дочь.
Я шагнул в тень дома, где, обхватив руками колени, сидела Ниив. Сквозь темные, подкрашенные волосы ярко блестели ее глаза.
– Это были собственные друиды Урты, – заговорила она. – Они изменили вид. Помнишь, когда Урта разыскивал щит будущего? В моей стране?
Как мне не помнить: ледяные озера, заснеженная земля, зимние леса и бесконечная ночь. Мы все сгрудились в промозглой маленькой палатке: Урта, его ближние утэны и двое друидов, чье толкование сна и погнало его на поиски щита Диадары. Щита, в котором он надеялся увидеть будущее своего королевства. Теперь правитель был сыт по горло поисками и свирепствовал. Уверившись, что щит, если и существовал, был скрыт где-то в других местах, он изгнал друидов в лес на съедение волкам. Он никак не ожидал, что те живыми доберутся до дому. Земли были враждебны, а они лишились большей части дара провидцев.
Правитель не принял в расчет фортуну: человеческие судьбы столь же капризны, как и Три Ужасные Вестницы. Этот стихийный дух часто привязывается к людям в дальнем пути. В Греции его называли Тукхе – Случай, и он вполне мог обитать в лесах вокруг озера, где нашел могилу Ясон и Арго, послуживший ему гробницей. На его борту вполне нашлось бы место и Тукхе.
В сущности, дело представлялось вполне объяснимым. Дух, унесенный из родных мест, после долгого ожидания нашел не просто средство передвижения – у него за века ожидания было немало случаев навязаться проходившим в тех местах людям, – но подходящее средство: людей покинутых, заблудившихся, людей в беде, которым только и оставалось полагаться на случай!
Ниив сияла: губы блестят, рука дрожит. Она схватила меня за руку, торопясь поведать свежую сплетню, – ребенок, которого распирает гордость соучастницы ужасных событий.
– Они много дней брели на юг, после того как Урта прогнал их от озера. Пальцы у них почернели от мороза, кожа потрескалась, как тонкая ледяная корка. Они проклинали Урту и Катабаха, выцарапывали знаки красной судьбы – так они ее называли: красная судьба, – выцарапывали эти странные знаки на деревьях, на камнях, чертили на снежных полях. Но снеговой покров был потревожен кем-то еще. Они видели – за ними кто-то следовал. Они принесли в жертву… куски… – она поморщилась, припоминая увиденное, – куски собственных тел. Просили помощи. Страшно было смотреть. Но дух, последовавший за ними, помог им добраться домой. Показал им нижний путь!
– Нижний путь? – вырвалось у меня.
– Не знаю, как ты его называешь, но таким путем ты возвращался из Греции. Путь через нижний мир. Там можно пройти, чтобы на земле тебя не увидели. Путь домой.
Она торжествовала. Я будто слышал, как кипит котел, как рвется из нее крик: "Мы с тобой, Мерлин! Какой силой мы стали бы! Твой опыт и мудрость, моя юность и сила: пара любовников, которая могла бы двигать горы, заставить леса стекать зелеными плащами".
Впрочем, торжествующий вид объяснялся еще и тем, что, сказав правду, она утаила часть ее и думала, что я не догадаюсь. Она снова дразнила меня, и теперь вполне открыто.
Друиды, ведомые духом фортуны, нашли дорогу к дому, но вышли на землю в Стране Призраков! Нелегко им пришлось, чтобы не сказать больше.
– Они вышли на поверхность в Ином Мире, – задумчиво проговорил я.
Девушка досадливо насупилась:
– Я этого не говорила! Почему ты так говоришь? Ты заглядывал в меня? А сам говорил мне никогда так не делать!
Меня удивила ее вспышка.
– Ты упомянула Иной Мир. Страна духов здесь рядом. Фортуна – неверный дух. С нее вполне станется сыграть такую шутку.
– Фортуна?
– Пусть будет Тукхе.
– Откуда ты знаешь? – взвизгнула она, сердито округлив глаза. – Ты заглядывал в меня!
– Это мог быть только Случай из земли греков. Стихийный дух. У греков таких было, насколько мне известно, пятеро, но только Тукхе путешествует по миру на плечах человека. Другие поджидают в пещерах, в лесах и тому подобное. Они раздают удачу, как здешние верховные вожди раздают ломти жареной вепревины.
– Нехотя.
– Ничего подобного. Наугад – пожалуй. Но порой и к месту.
– Слишком много ты знаешь.
– Я стар. И опытен. Твои же слова.
– Я никогда так не говорила! – горячо и справедливо возразила девица: я повторял не слова, но мысли, как я их понимал.
Однако она добавила:
– Хотя это правда. Ты слишком много знаешь. Для тебя уже не осталось ничего удивительного.
– Осталось. Ты меня удивила.
– Да, – хитро ухмыльнулась девица. – Потому что я стала не той, какой родилась. Да, я понимаю, почему ты так опасаешься меня.
– Твоя покровительница Миеликки не обрадуется, услышав, как легко ты открываешь свои родимые пятна.
– Родимые пятна?
– Свои тайны.
– А вот и не открываю. У тебя есть тайны от меня – и у меня будут от тебя.
– Еще одно родимое пятно. Ты словно юбки задираешь и показываешь мне все. Промолчи, Ниив. Бери пример с Манандуна. Мудрые держат глаза открытыми, а рот на замке.
– Эти пословицы старше холмов!
– Старше гор. А я не спорю с горами, когда ждет спешное дело.
– Так ты не хочешь знать, что здесь стряслось?
– Хочу. Очень хочу. Твое знание касается других, Ниив. Тебе бы лучше поискать защиты от самой себя, но раз уж ты не умеешь сдержать любопытства, нет смысла скрывать правду.
Она скрестила руки и, откинувшись назад, холодно взглянула на меня – обдумывала сказанное.
– А это – одно из твоих родимых пятен?
– Да, – солгал я. – Меньше берешь, меньше отдаешь.
– Ты считаешь меня наивной. По-твоему, я не умею думать.
– Я считаю тебя наивной. По-моему, ты еще только учишься думать. Медленно. Я считаю тебя опасной. Это тоже родимое пятно. Врожденное. А теперь, что с Мундой? Живо! Мне надо еще найти волка и отправиться на охоту, когда больше всего хочется сесть и спокойно поразмыслить.
Хотя Волчьи Головы преобразились в проворных зверей, ставших их федиши (избранными обличьями) после смерти, но им приходилось нести Мунду, плоть и алую кровь, белые кости и серый страх, так что двигались они не слишком быстро, хотя, конечно, быстрее псов, спущенных Уртой им вслед.
Я надеялся перехватить их прежде, чем они доберутся до Нантосвельты. По моему расчету, они должны были направиться к броду Промахнувшегося Копья – брод Последнего Прощания для них был закрыт. Третий брод в этой местности, пресловутый брод Щедрого Дара, также не пропустил бы тех, кого никак нельзя было назвать героями.
Я снова вызвал волка и, вооружившись полученными от Ниив сведениями, бежал в надежде освободить Мунду.
Я настиг их в лесу. Река была уже близко, но все же достаточно далеко, чтобы им пришлось остановиться и встретить погоню. Девочка забилась под сломанную дубовую ветвь. Волки скалились и рычали, широко расставив ноги, утвердившись бок о бок на дальнем краю полузаросшей поляны. Я с ходу бросил им вызов:
– Я должен был распознать вас сразу. Позор мне, что не сумел. Верните девочку. Урта перенес довольно потерь.
Они залаяли, засмеялись:
– Он послал нас в ледяную пустыню. Нет в наших сердцах прощения для него.
– Так мстите мужчине, не дочери.
– Есть ли лучшая месть для мужчины, чем похитить его дитя?
– Ваш путь домой был долог. Он должен был многому научить вас.
– Наш путь был долог, – ответил волк. – Он не привел нас домой.
Я готов был продолжать спор, но тут, к моему изумлению, Мунда нетерпеливо швырнула камнем в одного из волков. На один удар сердца мне подумалось, что она торопит меня бросить разговоры и подхватить ее. Но ее голос рассеял заблуждение.
– Живей! – выкрикнула она. – Отгоните его! Надо успеть за реку, пока отец не поймал нас. Скорей же!
Волчьи Головы чуть попятились, я же, потрясенный ее словами, подался вперед. Понятно, она не узнала меня. Ее взгляд видел обычного волка, увязавшегося за ее спутниками.
Один из них обратился ко мне:
– Маленький Сновидец хочет снова поиграть с ней. Ее брат не хотел играть. Он послал нас за ней, и девочка согласилась. Ей не будет вреда, ничего не случится с ней больше в жизни – в долгой-долгой жизни во дворце, построенном Маленьким Сновидцем.
И снова в его голосе прозвучала сухая насмешка.
В тот же миг один из Волчьих Голов прыгнул на меня, а второй воспользовался короткой схваткой, пока мы катались по траве, чтобы подхватить девочку. Она вскочила ему на спину, вцепилась в косматую густую шкуру, и они скрылись – только мелькнули развевающиеся золотые волосы.