"Кто там еще на Арго", – задумался Урта. Кто еще из этих его "аргонавтов"? Двадцать гребцов, по десять на каждом борту, – значит, Ясону наверняка пришлось вербовать по пути новых. Там ли тот великан-дак, Рубобост? Со своим конем Рувио, способным в одиночку тащить волоком корабль? А может, и Мерлин сидит на одной из скамей – молодой парень, обращающийся с чарами, как Урта с оружием: с отточенной, сдержанной уверенностью? Мерлин, человек без возраста, сохраняющий юность, отказываясь использовать волшебный дар. Мерлин, почуявший что-то в Урте из Альбы, так же как сам верховный вождь почуял, какую роль в его жизни и судьбе сыграет немытый, заеденный вшами человечек, очутившийся – сколько же лет тому назад – на зимовке в одной палатке с Уртой и его утэнами.
С борта дивного корабля послышался вдруг птичий крик Ниив. Ее звонкий голос эхом разлетелся в невысоких меловых берегах. Урту пронизал озноб, волоски на затылке встали дыбом. Заметила она его? Или колдунья в забытьи? Душа покинула тело и нащупывает путь? Так, как в тот раз, когда Ниив сумела провести Арго в узкое, богатое мелями русло великой реки Рейн?
Блестя щитами по бортам, под грозным взглядом богини-покровительницы, корабль греков скрылся в тумане, уходя обратно в серое море, за тихий пролив.
Только теперь Урта услышал, что Манандун настойчиво окликает его. Старый воин побледнел от злости. Кажется, сообразил Урта, я грезил наяву.
– Это же Арго! – твердил рыжебородый Манандун. – Наш корабль! Наш старый корабль… почему мы не пошли за ним?
Оказывается, Манандун несколько раз окликал гребцов. Урта ничего не слышал. Моряки из прибрежного селения угрюмо молчали, и только один проговорил:
– Я уже видал такие корабли. Они из старого мира: корабли-призраки. Их посылает Рассекающий, чтобы заманить нас к гибели.
– Чушь, – фыркнул Манандун. – Никакой не призрак. А если и призрак, нам уже случалось плавать на нем. Там наши друзья.
Послышались презрительные смешки.
– Что-то они вас не признали! – выкрикнул кто-то из местных.
Манандун не слушал. Он обращался к Урте:
– Если отчалить сейчас же, мы еще можем найти их по бою барабана. Раз Ясон возвращается на Альбу, значит, ищет тебя. Других дел у него там нет, верно?
– Есть еще его второй сын. Мальчика называют Маленький Сновидец. Помнишь, что сказал ему Мерлин? Пророчество Аркамонского оракула. Сын Ясона скрыт "между двух омываемых морем стен".
– Остров, – заключил Манандун. – Омываемые морем стены – это остров. Но какой? Мы-то знаем, Урта: наш остров не единственный в мире.
– Это так. Однако Арго идет на запад.
Манандум не сдавался:
– Тогда за ним!
Но хозяева побережья, малый род клана атребатов, и думать не хотели, чтобы выйти в море.
Урта мрачно побрел по затянутому туманом берегу обратно в поселок.
Вскоре, однако, сквозь туман донесся грохот колес двуконной колесницы, подгоняемой отчаянными воплями двух восторженный молодых глоток. Урта медленно поднялся на ноги, прислушиваясь к стуку колес, свисту кнута, жалобному ржанию коней. Любопытство заставило его взобраться на вершину утеса. Его утэны, Манандун и Катабах, встали рядом, напрягая острое зрение и чуткий слух, тыча пальцами в сторону невидимой в тумане колесницы.
– Знакомые голоса, – пробормотал Катабах. – Где я их слышал?
Туман насквозь промочил его рыжую бороду и капал с острых кончиков усов.
– И я их помню, – крикнула снизу, из загона, Уланна. – Это парочка из нашего времени, из века Арго. Кимбры. Они отправились в Дельфы с Ясоном, после того как мы откололись от его отряда.
Урта тоже узнал голоса:
– Верно. Конан и Гвирион. Непослушные сыновья сияющего бога Ллеу.
– И куда их несет? – проворчал Катабах. Он стоял, откинув назад тяжелый плащ, и поглаживал костяную рукоять меча.
Однако Манандун перебил:
– Если у них колесница, мы, похоже, скорей доберемся в Тауровинду. Четверым в одной повозке было бы тесновато.
Катабах покачал головой:
– Колесница не перелетит через море. А в лодках на нее не хватит места.
– Помолчите-ка! – приказал Урта. – Что, во имя Керна, они вытворяют?
Сквозь туман пробился золотистый свет. Колесница, сверкнув, промелькнула мимо и снова скрылась в тумане, резко развернулась… щелкнул бич, голос прокричал:
– Слишком круто! Ось сломаешь!
– Дыши воздухом, братец, а править позволь мне!
Мальчишеский смех. Снова сквозь туман сверкнула слепящая вспышка. Земля содрогнулась. Колесница неслась к обрыву. Урта, почуяв неладное, бросился туда же:
– Обрыв! Обрыв! Сворачивайте, дурачье! Назад!
Паническое ржание коней, вопли возничих, скрежет колес: колесница явно чудом избежала падения с крутого берега, свернув в последний миг. То ли парни услышали предупреждение, то ли сами заметили, что берег резко обрывается к морю, – не важно.
Катабах уже подбегал к ним. Взъерошенные юнцы тяжело дышали. Они успели поднять опрокинувшуюся повозку и теперь осматривали ее на предмет повреждений.
– Ослеп? – спрашивал один другого. – Обрыва не видишь?
– Править – моя работа, братец! Ты прикрываешь спину и, если надо, бросаешь копья. Знай свое дело. Колеса вроде целы.
Оба взглянули на решительно направлявшегося к ним Катабаха. Различить братьев было нелегко: одинаковые золотые кудри до плеч, светлые, гладко выбритые лица, бронзовые обручи на головах и цветные одеяния, достойные царских сыновей. Оба в коротких плащах, заколотых на груди фибулой, у обоих на туниках вышит суровый лик солнечного бога.
– Катабах! – обрадовался первый. – Вот это радость! Мы думали, ты давно пропал. Помоги нам куда-нибудь пристроить колесницу: ей нужна починка.
Катабах, онемев от ярости, подошел к мальчишкам – возничего звали Конан, копейщика – Гвирион – и, схватив за шкирки, приложил головами друг о друга.
Конан схватился было за меч, но, наткнувшись на взгляд Катабаха, опустил руку. Гвирион ощупывал висок, проверяя, не течет ли кровь.
– Пара бестолковых дурней! – рявкнул на них воин. – Что, колесницы растут на деревьях?
Парни изумленно уставились на него.
– По-моему, их делают из деревьев, – робко предположил Конан.
– Колесница – огромная ценность. Почему вы ее не бережете?
– Мы торопились на Альбу… – Ребята неуверенно переглянулись.
Катабах мгновенно приступил к допросу:
– Зачем? Чья это колесница?
– Мы взяли ее у Ноденса, – пояснил Гвирион. – В одном старом святилище. Она там лежала в углу. Где-то в Диводуруме.
– У Ноденса? В святилище? Взяли? Что вы тут мне плетете?
– Мы украли ее у Ноденса. Из его святилища в Диводуруме, – поправился Конан.
Урта, слушавший эту беседу, ожидал, что его друг-друид вот-вот вспыхнет, как соломенное чучело в ночь середины зимы. Но Катабах, что бы он ни думал обо всем этом, умудрился сдержать себя. Гвирион, видимо угадав мысли старика, добавил:
– Это мы лучше всего умеем.
– Что вы умеете?
– Воровать колесницы, – объяснил Гвирион.
– Это у нас врожденное, – важно согласился Конан. – Я только это и знаю. За себя скажу: когда дело доходит до битвы, мне по нраву править лучшей колесницей на земле и знать, что спину мне прикрывает лучший копьеносец. Желательно, не этот неуравновешенный болван. Но колесницам свойственно ломаться, если они не стоят без дела…
– Вот-вот, – вмешался Гвирион, – особенно если ты держишь поводья. Потому-то нам и приходится их воровать. Мы всегда крали самые лучшие, – согласился Гвирион. – Раз мы даже отцовскую угнали. Золотую колесницу Ллеу, с дышлом из полированного кедра и перламутровыми ободьями.
– Правда, мы ее разбили, – с сожалением признался Конан и тут же просветлел лицом. – Зато эта – его родича, Ноденса. Он, говорят, тоже великий муж.
Гвирион поморщился:
– Только подушки в его колеснице никудышные: мало гусиного пуха. И оси не из лучших. Но все же неплохая была повозка!
– И будет, когда мы ее починим, – заверил Конан.
Прервав их болтовню, Катабах взревел:
– А Ноденс? Добрый бог Ноденс, среброрукий защитник наших тел в сражении, добрый целитель, нагоняющий тучи?.. Он знает, куда подевалась его колесница?
Конан выдавил смешок:
– Ну да. У него только эта одна и была. Думаю, он ее уже хватился. Потому-то мы так и спешим вернуться на Альбу. Придется на время затаиться.
– Хоть вы и плоть от плоти божества, – сурово, медленно подбирая слова, произнес Катабах, – клянусь, что наложу гейс на каждого из вас, если на пути в Тауровинду вы совершите еще хоть одно безрассудство. И вы лишитесь удовольствия раскатывать на колеснице в дни игр или в сражении.
– Это может только друид, – огрызнулся на старшего Конан.
Катабах распахнул рубаху на груди, открывая девятнадцать шрамов-полумесяцев и четыре спирали времен года.
– Я был друидом и буду им снова. Гейс вынудил меня десять лет носить меч. – Он склонился к Конану, заглядывая тому прямо в глаза. – И срок почти вышел.
Парень почесал висок. На его лице отразилось опасливое любопытство.
– Сложный ты человек, – проговорил он.
– Простых людей не бывает, – таинственно ответствовал Катабах.
Отчаянные юнцы поломали ось колесницы и повредили ногу упряжной лошади, хотя и не слишком серьезно. И угрозы Катабаха только подлили масла в две головы, где огня и без того хватало. Каждый из близнецов винил другого, будто бы не в ту сторону отклонившегося при повороте. Они никак не могли выяснить, чья ошибка привела к поломке колесницы. А когда повозку поставили на колеса, обнаружилось к тому же, что острые корни, торчавшие из земли на подходе к меловому обрыву, поцарапали золоченый лик строителя колесницы, самого Ноденса!
Как будто мало им было гнева божественного отца, Ллеу, Владыки Света, не чуждавшегося охоты за головами. Теперь и огневолосый родич Ллеу потребует выкупа, платы за обиду, а может, и кровавого трофея.
Осталась одна надежда, решили братья, – как можно быстрее добраться до Альбы. Лучше знакомый мститель, чем мстительный чужак. Отца всегда можно разжалобить, убедительно изобразив сыновнее раскаяние. И можно принести ему в дар колесницу Ноденса, а там уж пусть отец сам разбирается, следует ли принимать такие подарки.
Так что Урта с Манандуном, придя к ним в лагерь, застали парней в отличном настроении. Оба с готовностью согласились перетащить сломанную колесницу к берегу. Они ничуть не сомневались, что сумеют привести ее в порядок и перемахнуть море по волнам.
Урта был другого мнения.
– Рассказывайте-ка, что творится в Греческой земле? Что там с Ясоном и Мерлином?
Гвирион ответил недоуменным взглядом. Конан просто затряс головой, уставившись на правителя.
– Ясон? Он же погиб, разыскивая старшего сына. Он во время битвы вошел к Дельфийскому оракулу – а обратно не вышел.
– А вы его ждали? Искали?
Гвирион, уловив в вопросах Урты обвинение, простодушно развел руками:
– Он умер. Так нам сказала богиня-покровительница Арго. А мы охраняли сердце корабля. Вы с Ясоном вырубили сердце Арго – ту мрачную деревянную голову, – и мы повезли ее сушей на колеснице. Разве ты не помнишь?
– Отлично помню.
– Мы сидели с ней, с этой оскаленной деревянной головой, пока в долине перед разграбленным святилищем бушевало сражение. Конан отправился собирать оружие погибших, а пока его не было, ко мне подошел друг Ясона, Мерлин. – Парень содрогнулся, вспоминая, как смотрели сверху на хаос в долине Дельфийского оракула. – Он открыл голову Миеликки и молился ей. Что-то вроде: "Миеликки! Арго! Дух корабля! Мне нужно попасть в Додону, где срублен был дуб, ставший частью тебя". Что-то в этом роде.
Потом взгляд у него стал пустым. Как если бы он прибегал к чарам. Он ушел вниз по склону, и земля поглотила его. Конан вернулся, и мы ждали целый день, и еще… А потом к нам явилась сама богиня. Северная богиня. Ее лицо скрывала белая вуаль, а тело ее было юным. Она сказала: "Все кончено. Мерлин ушел. И Ясон ушел. Вам больше нечего здесь делать. Ищите сами путь домой". Кто мы такие, чтобы с ней спорить? Поймали лошадей, оставшихся без всадников, и поступили, как она велела. Все это дело в Дельфах было сплошной неудачей. Святилище оказалось заброшенным задолго до нашего появления.
– Вы решили, что богиня говорила о смерти Мерлина и Ясона…
Конан пожал плечами:
– Ну да. Все это дело в Дельфах было посвящено убийствам и грабежу. Все мы это понимали. А ты, насколько мы знали, тоже умер от ран после поединка с Куномаглом.
Урта обменялся с Манандуном долгим взглядом.
– Ясон жив, – сказал он, – и Ниив тоже. Они на Арго, возвращаются на Альбу. И мне не верится, будто Мерлин так глуп, чтобы позволить себе умереть, сколько бы крови ни пролилось в Дельфах. Думаю, не было ли его на борту?
Манандун уставился взглядом в туман:
– Что-то происходит, и нам следует принять в этом участие. В конце концов, это твоя земля. На твоем месте я убедил бы Катабаха нарушить запрет и тронуть один из девятнадцати шрамов. Если бы он призвал Тевтата, тот мог бы вызвать бурю и развеять туман.
Впрочем, уговаривать Катабаха не пришлось.
Из тумана вдруг вынырнула Уланна, промокшая и дрожащая. Она выгуливала собак – иными словами, охотилась, но ничего не добыла.
– Где мои собаки? – спросил Урта, когда она потянулась, чтобы согреться у него под плащом.
– У моря, пялятся в этот забытый богами туман. Чуют свой остров и скулят по нему. Готова поклясться, они его почувствовали!
Им потребовалось не больше минуты, чтобы сообразить, что отсюда следует: Маглерд и Гелард отыщут Альбу в самом непроглядном тумане!
– Возьмите всех коней. Колесницы оставляем здесь. И берем обе лодки, что бы ни говорили здешние жители!
– Колесницу оставлять не должно! – высокопарно заявил Конан.
– Колесница остается! – рявкнул Урта. – У нас нет места. Оставьте ее вместо извинения перед Ноденсом. А золотые щитки будут хорошей платой нашим хозяевам. Не вы ли говорили, что украсть новую ничего не стоит?
Однако упрямые кимбры все-таки сняли колеса и повесили их за спины, как щиты. Хорошие колеса попадались не часто, тем более колеса от колесницы Ноденса.
На берегу, толкая большую лодку по твердой гальке к морю, Манандун тихонько заметил:
– Возможно, конечно, что псы чуют свою хозяйку, Ниив. Ты ведь доверил их ей, помнишь? Они слушались ее и после того, как Мерлин ее бросил.
Урта, лицо которого налилось кровью от напряжения, столкнул лодку на воду.
– Лишь бы переправиться, друг Манандун, – только и вымолвил он. – А теперь заводите лошадей и уложите их. Пока на море спокойно, можно погрести. Поторапливайтесь. – Он оглянулся на скрытое в тумане селение. – Знай я, какой бог заботится о Мерлине, я бы обратился к нему с просьбой устроить нашу встречу. Но я не знаю, так что придется нам постараться самим. Маглерд! Гелард! Сюда!
Глава 8
ТРУДНАЯ ПЕРЕПРАВА
Через пролив шли в густом тумане, а теперь Арго, пробиравшийся вдоль побережья, не упуская из виду крутые серые утесы, хлестал шторм. Бухта все не открывалась. Высокие волны обрушивались на палубу и проникали в трюм, где сидели, сбившись потеснее, чтобы противостоять качке, аргонавты. Рубобост, смуглый дак, привязавшись веревками к мачте, вцепился в рулевое весло, сильной и опытной рукой удерживая судно подальше от линии берегового прибоя. Парус надорвался вдоль реи, и Ясон, закутавшись в мокрый плащ, с кормы следил, как расходится прочная парусина.
Впереди, прижавшись к крутой носовой балке, лежала ничком маленькая северянка – волшебница Ниив. Ее темные волосы сбились в колтун, а острый взгляд неотрывно обшаривал утесы, чтобы не пропустить приметы входа в бухту.
Впервые в этом странствии Ясон ощутил тупую боль отчаяния. Он не мог допустить, чтобы его, как обломок кораблекрушения, выбросило не на тот берег. Остров был слишком велик, и путь к его сердцу лежал по одной из пяти рек, проложивших себе путь силами, превосходящими даже могущество его старых богов.
– Богиня, помоги нам! Мне нужно на этот берег. Там мой сын!
Он обернулся к грозному лику Миеликки. Фигура скалилась на него с кормы. Узкие глаза демона, презрительно искривленный рот. Где когда-то улыбалась божественная Гера, розовогубая, с добрым взглядом, теперь стояла эта северная ведьма, ставшая новой проводницей корабля. Гера излучала солнце, благоухала вином и оливами. Госпожа Леса была тенью мрачных, заснеженных дебрей, где полгода одна луна лила бледный прозрачный свет на скованный морозом мир.
Голос Рубобоста прозвучал еще одним воплем ветра и ливня:
– Море получит свою добычу! Мне не удержать весла! Ясон, надо попробовать выброситься на берег!
– Нет! Держи курс. Держи, пока кормило не треснет!
– Раньше треснет моя спина! На каждой волне перегибает пополам!
– Держись!
Ясон положил ладони на щеки злобного лица, вырезанного из березы. Ему показалось, что глаза богини насмешливо скосились на него. Миеликки ненавидела его. Ни разу не заговорила с ним с самой Греции.
– Гавань, дай укрыться от бури! Молю тебя, Госпожа! Пусть разойдутся утесы или ветер спадет.
– Ни то, ни другое не в моих силах, – пробормотала богиня. – Но я позабочусь, чтобы хребет этого великана остался цел. Он стоит большего, чем ты, Гнилая Кость. И я помогу своей дочери, что теперь на носу.
Арго зарылся носом в волну, накренился, мачта угрожающе заскрипела. Бессильно захлопал разорванный парус. Под низкой палубой промокшие бледные аргонавты, набранные для этого плавания в пяти странах, закричали в ужасе, подхватив вопль дака, требовавшего выбросить корабль на берег. Над палубой закружил морской орлан, высматривая легкую добычу.
И тут послышался крик Ниив, едва не затерявшийся в реве ветра:
– Проход! Проход в бухту!
Она сквозь завесу дождя искала глазами Ясона, указывая рукой к югу. Берег словно отступил от них: верный знак, что это устье реки. Рубобост, вскрикивая от напряжения, навалился на весло. Волна ударила в борт, отбросив Ясона. Но он отполз обратно, вызвал наверх двух моряков и сорвал парус, помогая даку сделать свое дело, а хрупкому кораблику прорваться сквозь ревущий шквал и бешеный прибой к широкой серой полосе распахнувшей объятия земли.
Еще немного – и они в гавани, якорь брошен, корабль качается на волнах, но защищен от ярости бури. Еще немного – и ветер спадет, тучи расходятся, небо светлеет. От Арго поднимается пар. Голые моряки отжимают соленую одежду, потом расчищают палубу и закрепляют тюки, снасти и бочонки, сорванные качкой. Смеются и задирают друг друга, занимая места на скамьях гребцов, готовятся к плаванию вверх по реке.