- Но сколько еще? Наверняка же у тебя есть приблизительные расчеты для оптимистической и пессимистической версий.
- Да-а-а, вообще-то, уже идет к концу. Я закрываю объем. Вот только ана-ана… лиз…
- О! Лет десять? Меньше?
- Мо-о-жет.
- Если нужны какие-нибудь деликатные операции на самой границе чувств, воспользуйся лучше комнатой сенсорного подавления. - Сам я всего лишь раз видел, как сам Бартоломей пользовался ею, той самой комнатой, вспухающей после входа посетителя щупальцами и выростами, пока человек не будет полностью ими охвачен, поднят в воздух, подвешен в объятиях мягкой и практически не ощутимой на ощупью массы; слепой, глухой, отсеченный от всех запахов, пока единственной отмечаемой реальностью не останется экстенса; и нет уже иных глаз, ушей, рук и пальцев, как те, что измеряются километрами холодной темноты. - И вообще, загляни туда наконец. Пригодилось бы заняться огородом, ведь там разруха. И сад дичает. А?
- Уж луч-чше нет.
- Для сенсорного подавления можно найти и другие способы, - буркнул Леон Старший, при этом все обернулись к нему, прерывая выполняемые действия. Леон же даже не поднял век, лишь поправил положение культи.
- Ну-ну-ну! - воскликнул Бартоломей. - И долго мы так подслушиваем?
- Что-то влетело в ухо, думал, что вы обо мне говорите.
- Я и не знал, что дядя вообще разбирается в таких делах.
- Когда-то дядя разбирался в многих странных вещах, - вздохнул Леон, - только дяде расхотелось знать. У дяди ножка болит. Приходили сюда разные дьяволы и предлагали ее вернуть, и все остальное, чего бы только дядя пожелал; вот только дядя, вот дурак, не хотел. А ведь достаточно было бы поехать к мистеру Бартоломею, поговорить о звездах… Правда?
* * *
Во время моего отсутствия в Совете меня заменял Даниэль; поначалу лишь временно, а потом уже и на постоянно, во всяком случае, такой статус он завоевал в воображении других, что на то и выходило. Только Совет был неформальной структурой (формальных структур не существовало, любой формализм уже представлял собой шаг по пути к Государству), в нем не было заранее установленного количества членов, так что моему возвращению ничто не помешало. И действительно, достаточно мне было появиться на очередном собрании, чтобы обычай взял верх, и я включился в работу, словно ничего и не произошло.
Помимо проблем с разделом и распределением "избыточного достояния", которые я прекрасно помнил из прошлых лет, у Совета появился новый орешек, который следовало расколоть: восточное побережье Зеленого Края западало под поверхность океана, территории уменьшались, погода теряла регулярность, а корреляция колебаний температуры и давления с временами года становилась все меньшей. По этому вопросу шли вечные переговоры с Их представителем, только каждая встреча в Крипте, проходила, могло показаться, по одному и тому же, фаталистическому сценарию.
- Это уже не естественные условия, - говорил кто-то из членов Совета. - С ними уже невозможно вести обработку земли, животные тоже их плохо переносят. Кроме того, вы вынуждаете народ к переселению, люди бросают дома, в которых появлялись на свет их предки.
- Все неудобства мы с охотой компенсируем, - отвечал Безымянный.
- Но мы не желаем еще больше становиться зависимыми от ваших подарков!
- Мне очень жаль.
- Просто-напросто, оставьте Край в покое.
- Как я уже неоднократно объяснял, тот факт, что представляю их перед вами, вовсе не означает, что я контролирую своих братьев. Вы же знаете, что, по сути, контролем над ними никто не обладает.
Тут уже начинались отчаянные оскорбления.
- Обман! Лжецы! Нарушаете Завет!
Безымянный тяжело вздыхал.
- А с кем вы его заключали? Разве я когда-нибудь утверждал, будто бы говорю от имени всех? Всегда нас была всего лишь горст очка - тех, кто вообще о вас помнит, которые обращают внимание на Зеленый Край и - благодаря памяти собственного происхождения, из бескорыстного любопытства или по причине каких-то иных симпатий - помогают вам, защищают вас, соглашаются с вашей ограниченностью, убеждают других любопытствующих не вмешиваться слишком явно. Вот вам и весь Завет, весь Договор: наша - моя и моих друзей - добрая воля. С самого начала, когда мы были всего лишь экспериментом, эксцентричным меньшинством, и даже потом, когда свободу в Инвольверенции выбрало большинство людей, мы всегда уважали ваше право на жизнь, как вы того желаете. Но сейчас я говорю о нашем суверенном решении, которое вы, из поколения в поколения, оформили рамками ритуала в великий Завет, Перемирие, в традицию некоего священного договора. А ведь его никогда и не было - лишь добрая воля со стороны более сильного. Можете в нее не верить, я же вижу, что не верите; тогда, в таком случае, скажите: а что могло бы нас еще удерживать?
- То есть, ты ничего не можешь сделать?
- Могу подать апелляцию про выход из некоторых преобразований; только это никогда не является самостоятельным решением, погодные изменения - это побочные эффекты процессов, в которые включено большинство человечества - хотя вы, естественно, людьми их уже не называете. И это проблемы огромной важности; я не смогу описать их вам даже в большом приближении, тем не менее, для нас они означают очень многое. Когда вы спешите на помощь ребенку, смотрите ли под ноги и обегаете муравейники? Мы же делаем все, что только в наших силах.
Выходя вечером из палатки на последнюю сигарету, мы комментировали переговоры мрачно, хотя и без особого пессимизма: Зеленый Край с самого начала был Ионой в брюхе кита, анклавом, отданным на милость врага. Один только Даниэль выступал резче; но, поскольку все мы знали, что его слова слышат и Они, то принимали поправку на переговорную стратегию - возможно, напрасно.
- Я бы не рассчитывал особенно на Их изощренность - качал он головой, выпуская дым из легких. - Ни на инстинкт самосохранения; хотя, Богом клянусь, инстинкт Их не удерживает, поскольку не перед чем. Что, собственно, могло бы им угрожать? Поглядите, как оно случилось с марсианским племенем: они настолько запетлились, настолько эволюционировали в бесконечность, настолько жадно размножались, что уничтожили планету, разнесли ее на кусочки, и жрут, множатся и продолжают преобразовываться. Какая Им разница: вакуум, не вакуум, планета, не планета? Почему мы живем так, как живем? Чтобы не быть рабами процесса. А вот Они, как раз, остановиться не могут, они обязаны проверять все тропы, и потому математическая необходимость очередных перемен подгоняет Их, глубже и глубже, одно преобразование за другим, и так без конца; и Они сами уже не знают, что Их ждет через пару шагов, даже если это и уничтожение планеты… Так где здесь жалость к нам? Мы можем рассчитывать лишь на случай.
Так он пророчество вал монотонным голосом, всматриваясь в темноту и огни Торга, лениво втягивая дым в легкие. Все в нем отбивало охоту отвечать, дискутировать: тон, отношение к проблеме, выражение лица.
Но один раз я уже не смог удержаться.
- Т-ты никогда нне узнаешь: ч-чего они хотят, а ч-что д-должны. Ты сам можешь р-различить? Вот я пред-пред-предскаж-жу тебе буд-дущее по Луне. Так чт-то? Являются ли Он-ни тем предсказан-нием, которое д-должно исполнить.. исполниться…?
- Выходит, все еще хуже. Правда?
- Т-тогда, какая р-разница?
- Вот именно, - буркнул он, затаптывая окурок.
Я подождал, пока он не вернется в свою палатку. Время для переговоров давно уже закончилось, я был уверен, что никого не встречу. Оглянулся: в эту сторону никто не глядел. Я вошел в Крипту, двери были открыты, они всегда открыты. С каждой ступенькой вниз сердце билось все сильнее, экстенса инстинктивно подготавливала энергию в черных мышцах, спутник чужой планеты в моем мозгу генерировал барочные страхи. Я прошел прихожую, вот и зал. Безымянный сидел на первом же от входа стуле, пил из высокого стакана молоко (или какую-то другую молочно-белую жидкость). Походя я задумался над тем, что он хочет дать мне таким образом понять. Но, поскольку прочесть знака я не мог, его цель, скорее всего, в этом и состояла: сконфузить меня.
- Добрый вечер, - произнес он, вытерев губы.
Я не позволил каких-либо любезностей, даже не присел. С места:
- Хоте-хотелось бы, если умирая, чтобы там ни было, чтобы не говорил "нет".
- Ах. Наш маленький Завет. - Он отставил стакан. - А если завтра, вовсе даже не умирая, ты придешь сюда и откажешься от этих слов?
- Н-нет.
- А вдруг. Или же старея, многими годами. Сегодня ты являешься собой, а тогда не будешь? Как же так? - при этом он усмехнулся.
- Так-к в-ведь это вы так-ким об-бразом. Я я –не хочу.
- Но ведь ты сам доказывал - и верно: что все это аксиомы традиции, что это культурный тренинг. Чтобы отказать, когда можно жить дальше - вот это уже не по-человечески. Что важнее: человек или общество? Что чему служит?
- Не хочу! Им-менно в эт-том ваша ло-ло-ловушка.
Он встал, подошел ко мне. Был выше, чем мне казалось. Приблизил свое лицо к моему: его дыхания я не чувствовал, а ведь должен был. Слова не исходили из его уст.
- Скажи! Ничем не беспокойся! Скажи! Сложи губы! Этого будет достаточно!
Я отступил на шаг, экстенса ощетинилась кремниевыми панцирями.
- Н-никогда н-не было никакого З-зав-вета, пр. - равда? Пр. - равда?
Он протянул руку к моей голове, растопыривая и загибая пальцы когтями, словно пытаясь проникнуть ладонью под мой череп; инстинктивно я отпрянул и отступил еще дальше.
- В любой момент я мог бы конвертировать вас всех, - сказал он. И потом вы бы меня от всего сердца поблагодарили. Думаешь, мне нужно на это ваше согласие? Мозг - это мозг. И это длится всего пару секунд. Но я этого не делаю. Почему? Почему мы этого не делаем?
* * *
Тем летом я наконец-то охватил Аномалию ладонью. Мои Пальцы осторожно погружались в темное облако, в ее башке кашалота, который заглатывал постепенно - год за годом - Вторую; в то время, как остаток туши, по-змеиному обернувшейся вокруг Медузы и бесконечно длинным хвостом выходящей куда-то за пределы эклиптики, пухла в над месячном ритме, но с таким малым приростом (точнее же - перераспределением массы), что его совершенно нельзя было заметить, если бы не постоянные расчеты мозга на планетном спутнике.
Палец за Пальцем - полуторатонные, принимающие самостоятельные решения зонды, не включенные непосредственно в репрозионную нервную систему, но пересыпающие данные пауку лазерными выстрелами зашифрованных на уровне шумов пакетами - Палец за Пальцем постепенно входили в области все большей концентрации Аномалии. Уже на самой ее границе зонды раскрыли свои пасти и начали тралить вакуум, всасывая во внутренности своих анализирующих кишок весь встреченный космический планктон. После поглощения он сортировался по массе; частицы слишком легкие, чтобы оказаться чем-то большим, чем банальный "вакуумный мусор", сразу же удалялись; более тяжелые же частицы перемещались глубже во внутренности зонда. Там осуществлялось их разложение.
Возбуждение прошло по cerebrum lunae[Здесь: головной мозг спутника планеты] волнами, скорость которых превышала скорость света, когда Пальцы начали докладывать о молекулярных конструктах, похожих на детекторы квантовых редукций, используемых для регистрации эффекта Рейнсберга/Эйнштейна - Подольского - Розена в репрозионных зернах; о конструктах, обнаруживаемых тем чаще, чем глубже я погружал Палцы в Аномалию, чем сильнее та сгущалась вокруг них. То, что эти детекторы напоминали известную спутнику структуру зерен, вовсе не означало, что они были с ними идентичными - по сути своей, различия преобладали, ясна была лишь цель, функция атомных аппаратов; зато неясными и непонятными оставались сами принципы действия некоторых частей зерен Аномалии или же иных ее нерепрозионных молекулярных конструктов. То есть, мысль, первой появившейся у меня в голове - что я наткнулся на остатки экстенсы кого-то из предшественников Мастера Бартоломея - мозг спутника отбросил сразу же. Но с каждым новым пакетом его обескураженность росла, когда он натыкался на все более удивительные и менее вероятные к получению в "натуральных" химических процессах соединения, тяжелые частицы со сложным строением. Я наблюдал за их поведением в открытом вакууме. Частицы объединялись, делились, образовывали полимерные цепочки, самоорганизовывались в потенциально бесконечные метровые, стометровые последовательности. Пальцы перерезали ленты и сети, растягивающиеся за пределы полей их восприятия. Иногда в этих конструктах принимали участие аномальные репрозии, но в большинстве случаев конструкты обходились и без них. Спутник напрягал свои подземные нейронные лабиринты, чтобы обнаружить в наблюдаемом хаосе - жизни-не-жизни - порядок и шаблон; безрезультатно. Аномалия тянулась тысячами, миллионами, миллиардами километров, то более плотная, то более разреженная, растягиваясь темной туманностью над океанами и континентами Второй, проникая в ее атмосферу, уже осев на поверхности ее единственного спутника.
Я стиснул ладонь на шее Аномалии, за самой ее головой, вонзая Пальцы до самого ее корня. Здесь уже проходили реконфигуоации структур с астрономическими размерами, синтезировались и распадались в течение секунд, во вспышках жаркого излучения объекты величиной с астероид, если не планету. Один из Пальцев я выслал прямиком в формирующийся скелет вакуумного бегемота диной в пару световых минут; в точке максимальной концентрации Аномалии зонд, в соответствии с программой, взорвался. Структура распалась. Глаза и Уши ожидали реакции. Та наступила только лишь через минуту, за то - одновременно по всей отслеживаемой мною Аномалии: здесь и в световой четверти часа далее, точно с таким же опозданием, случился рост напряжения излучения, предполагающий интенсификацию внутренних трансмутационных процессов. То же самое, скорее всего, происходило и в световом часе, световой неделе далее - не знаю, где Аномалия заканчивается, если заканчивается вообще.
Спутник планеты собирал очередные данные, проводил очередные анализы - но остальная часть моего мозга могла переваривать только одну пустую мысль: что я открыл (что я сделал только что самое настоящее открытие!) недостающую Темную Материю Вселенной.
* * *
Вот как я написал бы в своем Отчете, если бы когда-нибудь его составил: "Первый контакт ч Чужой экстенсой. Истинные размеры сложно оценить, скорее всего, она охватывает и соседствующие звездные системы. Возможно, доходит и дальше, уже переварив материю ранее захваченных звезд; после соответствующего распыления массы, прекратив на время трансмутационные функции, ее сложно было бы выследить. Рассчитать мне не удается. Экстенса реагирует на нарушение структуры с явным опозданием, но - это структура, связанная репрозионно. Предполагаемый возраст: три миллиона лет".
Я не совершил ошибки, классифицируя Аномалию как чью-то экстенсу - но как бы я мог подумать иначе? Умозаключения делались правильно. Неизвестное всегда называется известными нам именами - а какими же еще другими?
6.
С кем, собственно, встретился я в системе Медузы? Кто это такой?
Так звучал вопрос, как-то инстинктивно я принял, что имею дело там с одним лицом, одним разумом - точно так же и я, пускай и охватывающий всю планетарную систему, оставался единственной личностью.
Знание распирало меня, Открытие я носил в себе, словно плод ангела, тенистый нимб Тайны кружил над моей головой. Бартоломей давно уже уехал, я не мог с ним поговорить - зато на все лето на ферме осталась Сусанна, и она заметила признаки скорее всех. Подъем ее бровей, переход на шепот, вопросительные взгляды - я их даже не избегал, не маскировался. Мне хотелось поделиться знанием, как можно быстрее передать его; борьба с этим императивом - это словно все время удерживать дыхание. Но было ясно, что, раньше или позднее, придется открыть рот.
Это достало меня жаркой сентябрьской ночью, в воротах конюшни; Жасмин как раз родила здорового жеребенка, мы помогали в родах около двух часов и теперь, едва обмывшись, присели у приоткрытых дверей - я и Сусанна. Я вынул сигареты. Она попросила одну.
- Ку-куришь?
- Только начинаю.
Я подал огонь. Глядел, как она затягивается. Не раскашлялась, что было добрым знаком.
- Из та-абака про-о-обовала?
Сусанна отрицательно покачала головой.
- Уж лучше нет.
- И-и-извини. Это даже ка-ак-то интимно. Перва-ая сига-а-арета.
- Не первая.
- Ну-у-у…
- Ну, так. - Она склонила голову, поглядела на меня сквозь дым. - А с тобой? Что произошло? Первый поцелуй? Первая любовь? - Дочь легенько толкнула меня в плечо. - Расскажи что-нибудь.
Ну, я ей и рассказал - об экстенсе. Рассказал про Медузу, Аномалию и Черную Материю. Рассказал о своем Открытии и о тайне Вселенной.
Сусанна закончила одну и тут же прикурила следующую сигарету. Я продолжал рассказывать - уже много месяцев я не мог решиться на столь долгую речь. С потоком слов я все реже заикался, легче преодолевал артикуляционные помехи, инстинкт брал верх над продуманной грамматикой, и мой рассказ становился более плавным. Взошла Луна. Анна, дочка Даниэля, которая снова страдала бессонницей, спустилась поглядеть на жеребенка; на время ее присутствия я замолк. Потом рассказывал дальше, приводя более мелкие детали, пытаясь массой этих подробностей передать общее впечатление, описать форму чувства, которое - и я же прекрасно это понимал - описать невозможно, нужно лишь самому его пережить. Подобные вещи словами описать невозможно.
Но кое-что - нечто кроме пустого Знания - в этих неуклюжих словах до Сусанны дошло. Я слышал возбуждение в ее голосе, когда она допытывалась:
- И что ты теперь станешь делать? Будешь пытаться установить контакт? И как? Могли они принять тот взрыв за нападение? Высылали какие-нибудь зонды в твою сторону?
Я смеялся, и Сусанна тоже вскоре присоединилась к этому смеху.
- Но ты мне скажешь, если что? Правда? Скажешь? - еще дожимала она, когда мы возвращались в дом.
- Ска-а-ажу.
Тем временем, нам (мне и Даниэлю) пришлось поехать на встречу Совета на Торг. В результате наплыва переселенцев с востока начались многочисленные граничные споры, относительно прав на землю и выпас, и их решение заняло у нас целый день; и все равно, люди уезжали недовольные, преимущественно, обе стороны. Переговоры в Крипте тоже затянулись, как бывало в последнее время. Все уже выходили, когда Безымянный задержал меня тихим словом.
- Погоди.
Я замялся. Бушер Младший как раз покидал прихожую - хочешь, не хочешь, я остался сам.
- И ч-что?
- Существует способ, чтобы вы выкупились.
- Выку…
- Да.
Я придвинул стул и уселся. Он стоял, опираясь на стол, идеально белая сорочка почти резала глаз в идеально монохромном свете.
- Ты лгал.
- Нет. Просто теперь имеется кое-что, что стоило бы отречений с их… с нашей стороны.
- Отреч-чений! - фыркнул я. - Затопление К-края вы называете так?…
- Ты даже понятия не имеешь, каких изменений в наших планах это требует. Но мы не берем силой, хотя и могли бы, и, по сути, большинство так и предпочло бы - но мы хотим честного обмена.
- И ч-что же для вас столь важ-жно?
- Ты.