- Как это? - спросил интеллигент Кульчицкий, розовея от чужой наглости. - Тут какое-то недоразумение…
- Мерзавец. - Мать Корнелия дернулась. - Верните деньги или будет суд!
Коняхин усмехнулся.
Заговорил худрук с баяном за спиной:
- Надо морду набить. Тогда отдаст.
Боксер-средневес начал приближаться к домовладельцу, массируя пальцы. Сзади наступал Лыков. Даже родственница из Пенджикента шла в атаку, выставив зонтик. Чтобы заглушить возможные крики Коняхина, худрук снял баян и заиграл "Полонез" Огинского…
Запахло телесными повреждениями.
Силы были неравны. Коняхин сдался. Грубо выражаясь, он вернул деньги, и кровь не пролилась.
Пришельцы уходили под баян, радуясь, что коллектив - сила.
Почерневший от испытаний Коняхин курил, глядя на небо, когда залаял Стервец.
Человек из горисполкома стоял в калитке, приветливо улыбаясь.
- Товарищ Коняхин, - сказал он, - произошло недоразумение. Памятником архитектуры, как выяснилось, был соседний дом, который снесли по ошибке. Вы и все ваши можете получать ордера…
Коняхин, частник по призванию, впился зубами в резные наличники своего дома и, откусив, начал жевать…
КЛАССИК
По пятницам у книжного магазина темнела толпа. В вечерних сумерках шла перекличка, и собравшиеся, волнуясь, выкрикивали свои фамилии.
Георгий Прустов, человек практически культурный, был командирован в магазин женой.
- Ребенок растет, - сказала жена, - а в доме нет книг!
- Каких именно? - спросил Георгий.
- Хорошо изданных. Лучше, конечно, иметь классиков, но сейчас книжный голод, выбирать не приходится…
Конкретных авторов она не назвала, и Прустов решил ориентироваться на месте. Он попал сюда впервые и теперь пытался разобраться в очередях.
"Какая тяга к духовной пище! - удивлялся Георгий. - Неужели книга победит рюмку?"
Через полчаса бестолковых блужданий он понял, что собравшиеся делятся на знатоков и дилетантов. Дилетанты слушали знатоков, раскрыв рты. Это был верный способ узнать, что и когда будет издано.
Прустов приткнулся к кучке, в центре которой высилась рослая дама с нафталиновой лисой на крепкой шее. Дама возглавляла очередь на сочинения Шалвы Шалвазова.
- Кто такой Шалва Шалвазов? - тихо спросил Прустов соседа.
- Без понятия, - прошептал сосед. - Знаю только, выходит в третьем квартале, а я на него двадцать второй…
Георгий побрел дальше и остановился у следующей кучки, где властвовал умами энергичный парень.
- Агата Кристи выйдет через год, - пророчески изрекал парень. - Старуху выпустят стотысячным тиражом. Но до нас Агата не дойдет!
Прустов бродил долго, но очереди на классиков так и не нашел. Устав толкаться, он остановил старичка с журналом "Нива" под мышкой и попросил совета.
Знаток задумался.
- Вон там, - он кивнул в сторону, - делают список на "Библиотеку путешествий". Это битый номер, но попробуйте…
Прустов взглянул в указанном направлении и увидел кипение страстей. Множество людей нервно размахивали руками и говорили все сразу. Георгий ринулся к ним и начал просачиваться поближе к центру.
Чьи-то локти упирались ему в живот, но Прустов, извиваясь, продолжал углубляться, пока не вынырнул из толпы с противоположной стороны. Он с тоской смотрел на бурлящий круг, готовясь к очередному штурму.
В этот момент молодой капитан с танками в петлицах овладел инициативой. Он вел себя очень решительно, и массы, раздираемые противоречиями, признали в нем лидера. Зычным голосом капитан успокоил публику и приказал выстроиться в колонну по одному. После некоторой суматохи очередь была построена. Хвост ее, обиженно сверкая глазами, выглядывал из-за угла. К великому огорчению Прустова, он оказался почти в конце. Капитан с бумагой и ручкой пошел вдоль колонны. Он записывал фамилии граждан, рисовал на их ладонях жирные порядковые номера и гусиное перо. Это был условный знак, не позволяющий посторонним проникать в очередь.
- Товарищи! - объявил капитан. - Переклички будут по пятницам, в семь вечера. Прошу не мыть правые руки!
Прустов получил триста семьдесят первый номер. Он огорченно разглядывал татуировку на ладони и чувствовал, что номер действительно битый. Но ничего другого не оставалось.
Каждую пятницу он приходил к магазину и терпеливо исполнял положенный обряд. Иногда случались трагедии: кто-нибудь пропускал перекличку, автоматически вылетал из списка, а потом слезно умолял помиловать. Но очередь была сурова, и Георгий вместе со всеми кричал: "Нет, товарищ! Порядок есть порядок!"
Однажды Прустов простудился, температурил и все же не пропустил перекличку, сохранив свое место в очереди.
Пролетела зима. Пришла весна, короткая и бурная. В ботинках хлюпало. Люди ели чеснок и витамин С. Земля обрастала травой. Ходить к книжному магазину стало приятней.
Приближалась суббота, шестнадцатое июня - день подписки на "Библиотеку путешествий". Число желающих достигло семисот человек, и Прустов с удовольствием отмечал, что он уже в середине.
Пятнадцатого июня, в пятницу, состоялся последний сбор. Все были возбуждены. Первые двести номеров улыбались и говорили, что хватит всем.
- Товарищи! - сказал капитан. - Этой ночью возможны попытки организовать другую очередь. Нужна бдительность. Я остаюсь до утра. Кто со мной?
Присутствующие переглядывались. Торчать всю ночь у магазина никому не хотелось.
- Мужчины! - закричали женщины. - Как вам не стыдно!
Прустов подошел к капитану. Все облегченно вздохнули.
Ночь была теплая. Капитан поставил Прустова на углу, а сам начал прогуливаться у входа в магазин. Каждые полчаса он включал фонарик, тонкий луч ощупывал фасад, пронизывал витрину и медленно ползал по книжным полкам, словно где-то там мог затаиться противник. Стояла тишина. Никто не посягал на порядок. Лишь в четыре утра к Георгию подошел какой-то тип с портфелем. Прустов напрягся, готовясь к конфликту, но тип негромко сказал:
- Чанов, четыреста первый номер. Только что из командировки. Какие новости?
Узнав, что подписка сегодня, Чанов облегченно вздохнул и ушел досыпать, полный надежд.
Ранним утром к магазину потянулись люди. В девять ноль-ноль очередь была в сборе. Толком никто ничего не знал. Ползали слухи об уменьшении тиража. Страсти накалялись. Появились неизвестные, пытавшиеся внести сумятицу. Но капитан был начеку.
В десять ноль-ноль, когда номера выстроились у магазина, держась друг за друга, как детсадовцы при переходе улицы, на крыльцо вышел директор магазина и объявил, что подписаться смогут триста человек.
Первые триста номеров ликовали. Остальные вели себя по-разному. Одни уходили большими шагами не оборачиваясь. Другие оставались на месте в скорбном молчании. Третьи начинали суетиться, ища обходные пути.
"Почему так? - с горечью подумал Прустов. - Почему всегда везет другим?" Он стоял у магазина, надеясь на чудо. Но чуда не произошло. Георгий ушел домой.
В следующую пятницу привычка привела его на старое место. У магазина, как обычно, толпился народ. Многих он уже знал. Теперь у Прустова был опыт. Он взял в руки лист бумаги, написал на нем крупными буквами свою фамилию и начал слушать знатоков. Идея была проста: надо самому организовать очередь и быть в ней первым. Но ничего интересного в этот вечер Георгий не услышал. Выстраивались за Софоклом, какими-то восточными поэтами, сочинениями Гегеля - все это было не то…
Прустов уже уходил, когда сутулый человек в джинсах выхватил у него лист и, пробежав глазами написанное, воскликнул:
- Прекрасно! Именно это я искал!
Быстрым росчерком он поставил свою фамилию и передал бумагу подскочившей женщине. Их окружили люди. Некоторое время недоумевающий Прустов следил за перемещением листа, потом потерял его из виду и, махнув рукой, отправился домой.
Ровно через неделю он опять был у магазина.
Человек пятьдесят стояли в сторонке, окружив сутулого в джинсах. Георгий подошел к ним и потрогал за рукав озабоченного гражданина.
- На кого подписка? - тихо спросил он.
- Трехтомник Прустова, - отозвался гражданин. - Выходит в четвертом квартале, Говорят, изумительно написано…
Прустов растерянно оглянулся, пошел прочь, затем вернулся и на всякий случай занял очередь. Он был семьдесят девятым.
КАЁДЗА
Гладков работал слесарем в автомастерских. Место было доходное, рядом с шоссе, на котором часто случались аварии. Обостренный слух Гладкова улавливал хлопок бьющихся машин за несколько километров от места происшествия. Тогда он думал про себя: "Сейчас притащат!" и почти никогда не ошибался.
В мастерских за долгие годы он насмотрелся столько изуродованной техники, что при виде искореженного автомобиля не испытывал никаких чувств. На клиентов Гладков почти не глядел, словно они его не интересовали, и клиенты, еще не пришедшие в себя после аварии, от такого сурового обращения робели. Он осматривал машину и тут же назначал стоимость ремонта. Задаток в половину стоимости полагалось вносить в течение суток. Цифры обсуждению не подлежали. Не нравится - ищи другую фирму. Клиенты, как правило, со всем соглашались. Брал Гладков дорого, но делал на совесть.
В один из дождливых осенних дней с трассы приволокли "Волгу". Машина была изрядно помята. Ее владелец, пожилой человек, чудом оставшийся в живых, оказался директором магазина "Голубой экран", где продавали телевизоры. Оставшись наедине с Гладковым, он многозначительно произнес:
- Вы делаете мне машину, я делаю вам Каёдзу.
Валентин Игнатьевич не знал, что такое Каёдза, но спрашивать не стал. "Волгу" он отремонтировал так, что сам залюбовался своей работой. Владелец, увидев машину, восхищенно зацокал, забормотал про мировые стандарты, Гладкову было интересно, вспомнит ли он про свое обещание. Клиент был деловым человеком и ничего не забывал. Он предложил Гладкову приехать в магазин во вторник, за час до открытия, и иметь с собой две тысячи.
- Не дороговато ли? - слесарь засомневался.
- Это же Каёдза! - завмаг был обижен. - Пришло восемь штук на весь город.
В назначенный день Гладков вошел со двора в "Голубой экран" и, поплутав в темных коридорах, добрался до директорского кабинета. Директор уже ждал его. Через несколько минут мужчина в синем халате внес в кабинет большой пенопластовый чемодан. Следом появился низенький японец в сером костюме.
- Представитель фирмы, - сказал директор. Гладков поздоровался. - Он поедет с вами, установит телевизор и проинструктирует.
Валентин Игнатьевич все ждал, когда же ему начнут показывать эту диковинную Каёдзу, но вошла девушка, и директор сказал: "Рита, прими у товарища деньги!"
Через четверть часа немного растерянный Гладков, так и не увидевший телевизор, сидел с японцем в "Рафике", который вез их к дому Валентина Игнатьевича. Гладков чувствовал, что нужно поговорить с представителем фирмы, узнать, чем славится эта дорогая хреновина, которую он купил, как кота в мешке.
- Края наши нравятся? - издалека начал Гладков.
- Хорсё, - кратко ответил японец и улыбнулся, отчего лицо его приобрело плачущее выражение.
Валентин Игнатьевич кивнул на ящик с телевизором:
- Вещь?
Японец не понял.
- Хорошая, спрашиваю, машина?! - выкрикнул Гладков, точно японец был глуховат.
- Каёдза хорсё! - ответил представитель фирмы и умолк.
Теперь они молчали до самого дома.
Приехав домой, Гладков первым делом вынес в чулан свой цветной "Электрон". На освободившемся месте японец быстро установил новый телевизор. Каёдза оказалась плоской, не толще кирпича, а экран был просто огромный: сто пять сантиметров по диагонали. Комната сразу стала похожа на небольшой кинозал.
Через несколько секунд на экране появился трактор. Он двигался на фоне заходящего солнца. Изображение было цветное, высокого качества.
- Обисний резим, - пояснил представитель фирмы.
Гладков одобрительно кашлянул и строго взглянул на супругу. Елизавета Сергеевна с подозрением следила за японцем, считая, что мужа надули. Представитель фирмы нажал какую-то клавишу, и Валентин Игнатьевич уловил запах работающего трактора. Уж он не спутал бы этот аромат ни с чем. К запаху трактора примешивались запахи земли, трав и еще чего-то знакомого, связанного с детством.
- Резим с запахами, - сообщил японец.
Гладков с уважением покачал головой.
Японец достал из футляра переносной пульт с двумя кнопками: красного и голубого цвета. Затем, спросив разрешения, он надел на голову Валентина Игнатьевича легкое металлическое кольцо с серебристыми рожками и сказал:
- Резим с осюсениями. Голубая кнопка - полозительные эмосии, красная кнопка - отрисательные эмосии. Полюцаеца осень больсёй удовольсий.
В это время на экране появились парашютисты. Они парили в небе в свободном полете, не спеша раскрывать парашюты. Гладков, волнуясь, нажал голубую кнопку и от изумления вскрикнул. Он был одним из этих парней, что кружили в небесах. Он парил в пространстве, притихший от восторга, ошеломленный неожиданным эффектом. "Точно птица", - подумал Гладков, испытывая желание запеть.
Тут он вспомнил о красной кнопке и, решив испробовать все сразу, нажал ее. На смену ликованию пришел страх высоты. Валентин Игнатьевич разом вспотел, подкатила тошнота. Он задергался, не в силах видеть приближающуюся землю. Заметив его состояние, японец тотчас переключил кнопки.
- С красной осень осторозно, - сказал он. - Мозет плёхо консица…
- На кой ляд сделали! - в сердцах воскликнул Гладков. - Голубой кнопки, что ли, мало?
- Все время хорсё - тозе плёхо, - гость улыбнулся. - Отрисательные эмосии тозе нузни.
Поблагодарив за покупку, "фирмач" уехал.
С этого дня в жизни Валентина Игнатьевича начался новый этап. После работы он спешил домой, плюхался в кресло перед Каёдзой, надевал на голову кольцо с серебристыми рожками и погружался в события. Он мог стать кем угодно: от знаменитого хоккеиста до обаятельного разведчика, перехитрившего генштаб рейха. Запахи и ощущения уводили его так далеко, что, возвращаясь, он часто испытывал удивление, словно впервые видел свою квартиру. Красную кнопку Гладков никогда не трогал, считая, что это ни к чему.
Елизавета Сергеевна новый телевизор недолюбливала. К некоторым передачам даже ревновала мужа. Когда, например, шел фильм про любовь, она возражала против того, чтобы супруг смотрел в режиме ощущений. По этому поводу они несколько раз ссорились. В конце концов, Валентину Игнатьевичу удалось убедить жену, что Каёдза тем и хороша, что муж, если даже изменяет, то лишь мысленно. После этого они стали вместе смотреть "про любовь" в режиме ощущений, и Гладков постоянно помнил, что за партнершей маячит жена.
Прошел год.
Как-то вечером, в субботу, жена поехала в гости к подруге. Гладков, оставшись в доме один, привычно уткнулся в Каёдзу. Экран заняли скрипачи. Пожилые люди, склонив головы к инструментам, дружно взмахивали смычками. Жалобно плакали скрипки.
"Какие тут могут быть запахи, - с грустью подумал Валентин Игнатьевич. - А тем более ощущения…"
Ансамбль скрипачей сменила передача "В мире животных". Гладков оживился, надел на голову кольцо, поудобней устроился в кресле. Показывали отлов носорогов в Африке. Зрелище было великолепное. Желтые "лендроверы" мчались за грозными животными по саванне. Загорелые люди всаживали в них пули со снотворным, и через некоторое время носороги засыпали. Их связывали и отправляли в крупнейшие зоопарки мира. Возбужденный Валентин Игнатьевич, высунувшись по пояс из кабины "лендровера", целился в одного из носорогов. В охотничьем азарте он машинально нажал красную кнопку и в ту лее секунду получил под лопатку заряд снотворного…
Проснулся он в незнакомом месте. За высокой оградой стояли дети и взрослые. Они ели мороженое и с интересом смотрели на Валентина Игнатьевича. Экскурсовод что-то быстро говорил на чужом языке.
"Где я"? - с тревогой подумал Гладков и вдруг обнаружил, что вместо носа у него торчит мощный рог. Он застонал и потерял сознание…
Очнулся Гладков в больнице. Врач, склонившись над ним, укоризненно сказал:
- Что же вы так, Валентин Игнатьевич… С Каёдзой надо поосторожней!
Через неделю его выписали. Елизавета Сергеевна, взглянув на мужа, заплакала.
Вернувшись домой, Гладков взял в сарае топор, вошел в комнату и, мрачный, долго стоял у Каёдзы. Потом, пожалев рубить вешь, отнес ее в чулан. Привычный "Электрон" вернулся на старое место.
Постепенно Валентин Игнатьевич оправился от потрясения, жизнь вошла в привычное русло.
Однажды под вечер в мастерские притащили измятый "Москвич". Его владелец, заведующий какой-то базой, доверительно шепнул Гладкову:
- Хотите иметь "Суперлюкс"? Получено семь штук на весь город…
Валентин Игнатьевич о "Суперлюксе" слышал впервые в жизни. Отказаться было невозможно…
ПОСЛЕ СВАДЬБЫ
"Здравствуй, дорогой Толик! Почему ты молчишь? Ни одного письма за три месяца. Я понимаю, тебе тяжело, но нельзя падать духом.
В городе до сих пор обсуждают нашу свадьбу. А ведь как хорошо было! Помнишь, как неслись на "Волгах" с бубенцами? А потом - Дворец, кольца, шампанское, банкетный зал… Спиртного, конечно, было многовато, но первый вальс мы с тобой еще танцевали. Ты пригласил меня на дамское танго, но Никодимов наступил тебе на руку, а ты обиделся. Никодимову уже гипс сняли, но он еще не разговаривает.
Очень жалко Федора Ивановича, тамаду. Он после нашей свадьбы стал "с приветом". Весь месяц ходил по улицам с фужером и произносил тосты "за молодоженов". Когда за ним приехала "скорая", он с криком "Горько!" бросился целовать врачей.
Ну, хватит о грустном писать. Лучше я тебя развеселю.
Помнишь магазин "Дары природы", в который ты въехал на самосвале? Его недавно открыли после ремонта, в городе его теперь называют "Дары Толика". А вот зоопарк, где ты ловил павлина, до сих пор закрыт. Звери разбежались по всей области. Тигры, которых ты выпустил из клеток, забрались в столовую, съели тефтели, а к утру померли. Крокодил, говорят, дополз до речки, а когда понял, что там не вода, уже было поздно.
На днях разговаривала с адвокатом насчет помилования. Он считает, что шансов практически нет. Вот если бы ты высыпал гостей из самосвала в реку не просто так, а в борьбе со стихией (к примеру, прорвало бы плотину), тогда еще можно было бы надеяться. Но ты, милый, не переживай. Эти годы пролетят быстро.
Угадай, кто к нам вчера приходил? Контрабасист Собакин! Он у нас на свадьбе играл. Ты его высыпал в реку вместе с контрабасом. Остальных гостей выловили, а Собакина не нашли. Ни тела, ни инструмента. Объявили его погибшим, а он, оказывается, на своем контрабасе до моря Лаптевых дошлепал. Целый месяц полированной древесиной питался.
А знаешь, сколько нам всего надарили! Кое-что уцелело. От японского сервиза, который ты на счастье бил, осталось блюдце с чашечкой. Из ковра получилось пончо. Зато холодильник без единой царапины, хотя не можем найти агрегат. Телевизор ты, конечно, ударил зря. Глупенький, тебе не понравилось изображение, а ведь ты смотрел на него с обратной стороны.