– Она не знает! – воскликнул Вилли, повернув к Алексу возбужденную веснушчатую физиономию.
Несколько секунд они шли молча, пока Алекс не заговорил, перейдя на шепот:
– Там, где ты живешь, нечисто, понимаешь?
– Там чисто! – обиделась девочка. – Мы все убрали.
– Я не об этом! – с досадой отмахнулся Тимпов. – Сумрачный Карп – это колдун, понимаешь?
Алекс принялся рассказывать те жуткие легенды, что переходят из уст в уста, приукрашиваясь и дополняясь, над которыми, в конце концов, будет смеяться даже тот, кто пустил их в мир. Но сейчас ребята слушали, холодея от ужаса. Соня и вовсе старалась не пропустить ни слова.
– Дом, где жил колдун, не может быть чистым, – прошептал Алекс, озираясь. – Даже если ты его Фейри отдрай.
– Ребята, – хрипло проговорила Соня, Алекс и братья вздрогнули. – Мне тоже надо вам кое-что рассказать.
И она, удивляясь самой себе, пересказала недавний кошмар своим новым друзьям, хотя была знакома с ними всего ничего.
– Мне все время кажется, что это был не сон, – Соня поежилась, вспомнив бледное женское лицо, окаймленное зелеными волосами, и голос, говорящий: "Добро пожаловать домой".
– Как? – выдохнул Вилли.
– Я за дверью нашла зеленую лужицу слизи.
Подул ветерок, ребята невольно съежились. Они уже отошли от школы на приличное расстояние и теперь стояли посреди пустой широкой улицы. Только черная собака щурилась на них, мирно лежа в траве у обочины.
– Жук говорил, – сказал Ник, – в озере живет Мисош!
Его брат хмыкнул:
– Мисош! Да этим Мисошем только малышню пугать. Вуди Рот говорит, что на озере Сумрачного Карпа действуют сатанисты.
Соня слушала, не совсем понимая, о чем это они, но одно ей было совершенно ясно: хорошего мало.
– Честно говоря, – сказал Алекс, – я больше доверяю Жуку, чем этому Роту.
– Даже такой тюфяк, как Вилли, признает, что Вуди – трепло, – сурово процедил Ник.
– За тюфяка ответишь! – выкрикнул Вилли.
Назревала гроза.
– Вы еще подеритесь, – недовольно сказал Алекс.
Урки примолкли, сопя, словно молодые мустанги. Ветер, усилившись, всколыхнул волосы школьников. Потемнело, словно солнце вдруг выпило нефти. И тут раздался вой, как будто кто-то тер без перерыва наждачной бумагой по зеркалу. Это выл черный пес на обочине дороги, выл, не задирая вверх головы, как это делают другие собаки, и при этом смотрел на ребят.
– Бешеная псина, – испуганно промолвил Алекс, и ватага со всех ног понеслась обратно к школе.
Они влетели в пустой холл, Алекс захлопнул дверь и прижался к ней спиной.
– В – видели? – заикаясь, выдохнул Ник. – Она прямо на меня смотрела!
– Глаза красные, – вторил ему Алекс, шумно дыша.
– А может, вы зря испугались? – ехидно спросил Вилли. – Не слыхали, как собаки воют?
– Можно подумать, ты не перетрусил! – усмехнулся Ник. – Бежал впереди всех, только пятки сверкали.
– Ничего я не перетрусил! – обиделся Вилли. – Все побежали, ну и я. Я не виноват, что быстрее вас бегаю.
– Вот и не выступай, раз ты не виноват, – отрезал Ник. Он наклонился к Соне и шепнул ей на ухо: "Вилли всегда выпендривается". Алекс заметил это и слегка нахмурился.
– Ребята, не переименовать ли нам наше Братство?
– Как это? – нахмурился Вилли.
– Ну, например… – Тимпов сделал вид, что глубоко задумался. – Например: "Братство против нежити".
– Глупо, – вынес суровый приговор Вилли. – "Братство против нежити". Прямо как дети.
Алекс покраснел и засопел, сверкая глазами. Соня была уверена, что если бы он не прижимал дверь спиной, то кинулся бы на в драку, поэтому поспешила сказать:
– А мне нравится. Вилли, мы ведь и правда еще дети.
Урк хмыкнул и пожал плечами, он-то считал себя взрослым с годовалого возраста.
– Соня, а как ты пойдешь домой? – тревожно спросил Ник. – Нам-то близко, а тебе?
Соня не успела ничего ответить: по пустой школе гулко раздались шаги. И отступать было некуда: за дверью вполне мог притаиться черный пес.
– Наверно, это Термос, – прошептал Алекс, бледнея.
Перспектива встречи с директором была страшнее, чем воющая красноглазая собака, и школьники уже хотели открыть дверь и выскочить на улицу, как с лестницы раздалось:
– Эй, Братство!.
Это был не Термос. К ребятам подошел, стуча по кафельному полу толстыми подошвами, тот самый парень, что так невежливо общался с Филом Маршалом на пороге школы.
– Жук! – обрадованно воскликнул Алекс. – Привет.
Он протянул Жуку руку и тот милостиво ее пожал. Было заметно, что Тимпов теперь не будет мыть руки, по меньшей мере, неделю.
– Здорово, Урки, – Жук повернулся к братьям. Те с нескрываемым восторгом приветствовали его и тоже были польщены, когда парень пожал их вспотевшие ладони.
– А это кто? – Жук посмотрел на Соню светлыми холодными глазами. – И где Белка?
– Белка болеет, – сообщил Алекс. – А это – Соня Маршал. Она живет в доме Сумрачного Карпа.
Жук сморщился, словно у него заболел зуб.
– Вот как! Значит, это по вашей милости проснулось зло?
– Что это значит? – удивилась Соня.
– Мисош, – непонятно пояснил Жук.
– Кто такой этот Мисош?
В дверь постучали. Алекс держал ее, напрягшись; лицо его налилось кровью.
– Что за чепуха? – удивился Жук. – Зачем ты держишь дверь? Открой.
– Там пес, – прохрипел Алекс. В дверь давили с нарастающей силой.
– Какой еще пес? – недовольно спросил Жук. – Открывай!
Алекс отскочил от двери. Она распахнулась, ветер ворвался в школу. Пса не было, а была воронка из воздуха, маленький смерч. Ребята замерли. Воздух в воронке начал сгущаться, зеленеть, и вдруг вместо нее возникло человеческое лицо, которое Соня узнала бы из миллиона: зеленоволосая упырья.
Голова девочки закружилась, она вновь услышала кривляющийся голос: "Добро пожаловать домой".
– Сгинь! – страшно прошептал Жук и, подавшись вперед, швырнул в призрака попавшимся под руку предметом – небольшой пластиковой урной. Урна пролетела сквозь призрак и разбилась на куски. Наваждение исчезло…
"Братство против нежити" еще приходило в себя после столкновения с этой самой нежитью, а Жук уже как ни в чем не бывало насвистывал "Кармен".
– Что это было? – спросил Алекс, безуспешно пытаясь унять дрожь.
– Расслабься, – весело сказал Жук. – Это посланец Хранителя. Мы все теперь его злейшие враги, потому что угрожаем Мисошу.
От этой новости "Братству против нежити" стало не по себе.
– Чем это мы ему угрожаем? – мертвым голосом проговорил Вилли.
– А хотя бы тем, что дружите с ней, – Жук кивнул в сторону Сони. – Но не грузитесь грустью, жизнь прекрасна.
Он и вправду ничего не боялся.
– Соня рассказала нам кое-что, – вспомнил Алекс.
Черный парень мигом посерьезнел:
– А ну-ка…
Пришлось Соне снова рассказывать историю с зелеными волосами. Жук внимательно слушал, изредка кивая головой и шикая на влезающего с комментариями Вилли.
– Соня, это серьезно, – сказал он, впервые называя девочку по имени. – Не обернут ли теперь твой брат?
– Что значит обернут? – испугалась Соня.
– Упырем стал, – пояснил Вилли.
– Спасибо, приятель, – сказал Жук, с иронией посмотрев на Урка.
Соне стало не по себе – она и подумать не могла ни о чем подобном.
– Ему всего два года.
– Это не имеет значения, – отрезал Жук.
– И что теперь делать? – Соня почувствовала, что ее глаза жгут непрошеные слезы.
– Для начала, – Жук достал из кармана зеленую бутылочку с какой-то жидкостью и протянул ей, – пусть твой брат понюхает это, и все станет ясно.
– Что станет ясно? – спросила Соня, с опаской, но и с надеждой глядя на бутылочку.
– Это – упырий бальзам. Понюхав его, обернутый является в своем истинном образе. Бери, не бойся!
Девочка взяла бутылочку, и ей показалось, что в ней что-то плавает. Она поднесла ее поближе к глазам и… едва не выронила.
– Но-но, аккуратнее, – сердито предостерег Жук. – У меня, по-твоему, целая аптека?
– Там человек, – проговорила Соня.
И правда, в зеленоватой жидкости купался большеглазый человечек меньше мизинца. Он смотрел на Соню и улыбался, распластав нос по стеклу. Потом кивнул ей, отплыл от стенки бутылки и зарезвился в жидкости, как дельфин.
– Упырий нехристь, – пояснил Жук. – Живет в болоте и жутко воняет.
– А с виду не скажешь, – сказала пришедшая в себя Соня, с улыбкой следя за резвящимся в бутылке малюткой. – Такой милашка!
– А что если нам понюхать снадобье? – вдруг предложил Вилли.
Жук рассмеялся.
– Молодец, Урк, хорошая идея. В самом деле, а вдруг среди нас отыщется упырь или вампир?
Все как один посмотрели на Соню.
– Вы думаете, я?.. – Соня покраснела до корней волос. – Нет, ребята, клянусь вам!
– Ну что ты, – поспешно сказал Алекс. – Мы и не думали. Правда, Жук? Мы все понюхаем. Давай я первый.
Он взял у Сони бутылочку и принялся отвинчивать крышку. Маленький человечек испуганно метнулся на дно и замер там, сидя на корточках и заметно дрожа.
Алекс понюхал зеленую жидкость и, побледнев, закашлял. Жук поспешил взять у него снадобье.
– Ну и гадость! – прошептал Алекс. На глазах у него появились слезинки.
– Еще бы! – напыжился Жук. – С каждым днем нехристь стареет, и снадобье становится все противней.
Ребята по очереди поднесли носы к бутылочке, последней – Соня. Ей показалось, что Алекс и Жук преувеличивали: снадобье пахло болотом.
– И что теперь с нами будет? – тревожно спросил Вилли.
– Если ты упырь, то скоро предстанешь в истинном обличии, – Жук сплюнул сквозь зубы и искоса посмотрел на Соню.
Время шло, однако никто из ребят не стал ни упырем, ни каким-либо другим страшилищем.
– Надо бы проводить Соню, – сказал Алекс и почему-то покраснел.
– Это верно, – Жук поправил косматую прическу и улыбнулся. Теперь его глаза не казались Соне холодными.
– Соня!
Кто-то весьма сердитый кричал во дворе.
– Соня, где ты? Разрази тебя гром!
– Это мой отец, – узнала девочка и бросилась из школы. Филу с грехом пополам удалось починить машину, и Анжела заставила ехать за дочерью. Он был зол, как бык на корриде, и с трудом удержался, чтоб не оттаскать Соню за ухо.
– Где ты шляешься, мерзкая девчонка? – кипятился Фил. – Мать извелась: уроки давно закончились.
– Извини, – буркнула девочка, юркнув в машину. Ей хотелось петь от счастья. Все-таки даже новые смелые друзья не сумели бы защитить ее лучше, чем кабина старого доброго "Фольксвагена".
– До завтра, Соня! – сказал Алекс. Он, судя по всему, запамятовал, что завтра выходной и в школу идти не надо.
Всю дорогу до дома Фил ворчал, но девочка не обращала на него внимания. Единственное, что сейчас волновало Соню, – как пройдет испытание Рики. Бутылочка со снадобьем нагрелась в ее руке к великой радости упырьего нехристя.
Желтые кувшинки
Огонь хлопотал в очаге, помогая готовить еду. Котелок тихо посвистывал, испуская уютный запах. А за окном завывал ветер и мела метель.
В маленьком, заносимом снегом доме, сидя на ковре у огня, играли дети – мальчик и девочка. Неподалеку от них на деревянном стуле сидела седовласая женщина, строгая с виду. Она тревожно поглядывала в окно, пытаясь разглядеть что-то в снежной пелене. Дети играли тихо, чарующие отблески огня в полутемной комнате не располагали к шумным играм.
Женщина волновалась, но не хотела, чтобы дети заметили это.
– Бабушка Руфь, расскажи сказку, – попросила вдруг девочка. Ее звали Тельма, на вид ей было лет восемь. Белокурая, бледненькая, с острыми чертами лица, она, казалось, светилась.
– Да, расскажи, – подхватил ее брат Лий, совсем не похожий на сестру, розовощекий, пышущий здоровьем карапуз с копною смоляно-черных волос и озорно поблескивающими темными глазами. Руфь хотела отказать детям: ей сейчас было не до сказок, но, посмотрев на них, сжалилась.
– Ну, хорошо.
Некоторое время она собиралась с мыслями и, наконец, начала:
"Давно-давно жила маленькая девочка. Больше всего на свете она любила вставать рано поутру и собирать с листьев и травинок капельки росы. Как она это делала? Очень просто! Набирала росинку в соломинку и выдувала ее в бутылочку"…
Руфь замолчала, замерев. У нее кружилась голова и мозг словно обливался горячим свинцом. Дети смотрели на нее испуганно и удивленно, ожидая продолжения сказки.
Руфь рассказывала своим внукам совсем не то, что собиралась рассказать. Вместо сказки про козленка и зайца ее губы сами собой говорили о какой-то собирательнице росы. Неведомая сила принуждала делать это и противиться ей Руфь не могла:
"Девочка собирала росу и выливала в озеро. Благодарное озеро дарило ей цветы – желтые кувшинки с красными сердцевинами. Покачиваясь на волнах, они плыли к девочке. Та ловила их и танцевала на берегу от радости. Озеро, казалось, смотрело на нее с горделивым удовольствием, так, как мать смотрит на послушного и счастливого ребенка. Но однажды озеро захотело взять девочку к себе.
– Иди ко мне! – позвало оно тихим шорохом воды.
Девочка испугалась, потому что озеро никогда раньше не говорило с ней. Бутылочка с росой выпала из ее рук, роса выплеснулась на траву, с которой была снята, и превратилась в кровь.
– Иди же, – увещевало озеро, бурля и клокоча в глубине. – Ты будешь счастлива.
Девочка побежала прочь.
– Стой, – прозвучало ей вслед. – Вернись! Ты не можешь предать.
Из озера в сопровождении мутной воды выпрыгнуло черное чудовище"…
Тельма заплакала. Лий часто-часто заморгал ресницами, готовясь зареветь.
– Бабушка, хватит, мне страшно, – тихо попросил он.
Огонь в очаге затухал, становилось прохладнее. Женщина не понимала, что с ней происходит.
– Замолчите! – крикнул ее устами тот, кто диктовал Руфи свою волю. – Сидите тихо и слушайте…
"Разбрызгивая во все стороны воду и ил, чудовище бросилось за девочкой. Девочка мчалась к лесу, чувствуя за спиной обжигающее дыхание. Ей хотелось оглянуться, посмотреть на чудовище, но было до смерти страшно увидеть его.
Девочка путалась в высокой жесткой траве, редкий кустарник как будто норовил сбить ее с ног. До леса оставалось немного, но последние метры оказались самыми трудными. Густая трава встала стеной, в которую врезалось хрупкое девичье тело. Трава устояла, и девочка повисла в ней, как в гамаке. Черное чудовище настигло ее и потащило к озеру. Холодные воды сомкнулись, желтые кувшинки утонули."
Снегопад за окном закончился. Руфь испуганно посмотрела на плачущих детей.
– Что с вами, милые? – она бросилась к ним, принявшись успокаивать.
Никто никогда не рассказывал Тельме и Лию таких сказок. Они росли в окружении любви и заботы. Но дети есть дети, они понемногу пришли в себя и уже улыбались, словно ничего и не было.
– Скоро папа придет? – спросила Тельма, накручивая на палец седую прядку бабушкиных волос.
– Скоро, – женщина погладила девочку по белокурой голове. Ей и самой хотелось верить в это, но тревога не оставляла. Лишь на рассвете, когда дети давно спали, кто-то постучал в окно. Руфь, едва живая от бессонной ночи, бросилась открывать.
– Эй, сони! – раздалось за дверью. Это был ее сын, припорошенный снегом, без шапки, с развевающимися на ветру черными волосами. Тоскливый страх в глазах совсем не насторожил мать, а может быть, она ничего не заметила.
– Керк, заходи скорее, – радостно прошептала Руфь. – Ты совсем замерз.
– Здорово, мать, – бодро сказал Керк и нарочито засмеялся.
– Тише, дети спят.
– Спят? В такую рань?
– В такую рань.
Руфь приоткрыла занавески. На улице было еще сумрачно. Молочный туман клубился над занесенной снегом лощиной. Сонный дубовый лесок совершенно утонул в молоке. Еще не истаявшая луна тенью скользила по небу, то исчезая, то вновь появляясь из-за сизых туч.
– Где ты пропадал? – спросила мать, доставая из очага теплую похлебку, стараясь не греметь заслонкой.
– Где был? – удивился Керк. – А где я был?
Он снова рассмеялся.
– Тише, – рассердилась Руфь. – Ты пьян, что ли?
Ей странно было произносить эти слова, а сыну ее, наверно, странно было их слышать: в их роду пьяниц не было.
– Пьян, – усмехнулся Керк и так посмотрел на мать, что ей стало стыдно и больно.
Вчера Керк отправился рыбачить на озеро, взял снасть, бур для высверливания лунок в толстом льду. Ничего этого теперь с ним не было. Не было и улова. Керк пришел возбужденным, бледным и испуганным. Испуг свой он и пытался скрыть под маской удали.
Руфь почувствовала, что Керк хочет рассказать ей что-то, но не может решиться. Она и сама стала вдруг бояться неизвестно чего. Когда, как ей показалось, Керк собрался с духом, она опередила его.
– Ты должен поесть.
Поставила на стол закопченный горшок с похлебкой, положила ломоть хлеба и половинку луковицы. По той поспешности, с которой Керк снял крышку с посудины, она поняла, что он голоден. Но увидев, что находится в горшке, Керк закрыл крышку и брезгливо отодвинул его.
– Что? – удивилась Руфь.
– Это уха, – сказал Керк, взял хлеб и, откусив большой кусок, принялся жевать.
– Ты же любил уху.
– Теперь не люблю, – буркнул Керк.
Стуча босыми пятками по полу, прибежал Лий, за ним Тельма. Увидев отца, они хотели броситься ему на шею, но нечто незнакомое в его облике удержало их. Дети замерли в нерешительности: от отца веяло холодом.
– Папа, ты откуда? – спросил Лий, настороженно блестя глазами.
Керк не ответил, глядя на своих детей так, словно видел их впервые. Его лицо выразило сильную боль.
– У тебя зубки болят? – с интересом и сочувствие спросила Тельма.
– Нет, – проговорил Керк.
У него болела душа. Разве расскажешь об этом ребенку?
– Наденьте валенки, – приказала Руфь. Пол в их домике был холодный, особенно по утрам. Она протянула детям две пары валенок, когда-то сделанных их отцом.
Короткий зимний день умирал. За окном сгущались сумерки. Керк, нахохлившись, сидел в темном углу, довольно далеко от огня. Дети беззаботно играли на полу в свои незамысловатые игрушки: тряпичную куклу и грубо вырезанных из дерева солдатиков. Казалось, что в этой семье воцарился покой.
Но это было далеко от истины – у Руфи состоялся разговор с сыном. Это произошло тогда, когда Тельма и Лий убежали играть во двор. Они пытались слепить снежную бабу, но у них не очень-то получалось: сухой снег не хотел слипаться в комья. И все равно дети старались вовсю.
– Он вернулся, – сказал вдруг Керк глухим голосом, равнодушно глядя в окно.
Руфь вздрогнула:
– Я подозревала…
Керн удивленно вскинул брови и пристально посмотрел на мать, но она больше ничего не сказала.
– Я видел Алисию!
– Значит, Мисош поработил ее волю?
– Не знаю, знаю лишь, что она теперь Хранитель.
– Значит, поработил.
Руфь прекрасно знала, как сильно Керк любил свою жену Алисию, бесследно пропавшую несколько месяцев назад. Он страдал, не находил себе места и – Руфь была уверена – не забывал ее ни на секунду. Что он не готов был сделать ради воссоединения с ней?