И все-таки, совершенно неожиданно, они нашли то, что искали. Как-то раз Кили с Фили и хоббит возвращались в лагерь, пробираясь между обломками скал в южном конце лощины. Около полудня, проползая за огромным камнем, который стоял в гордом одиночестве, словно массивная колонна, Бильбо обнаружил что-то вроде грубо вырубленных ступеней; они вели кудато наверх. Поднявшись по ним, взволнованные гномы и хоббит отыскали узенькую, прерывистую тропку; то и дело теряясь среди камней, она вела к вершине южного гребня и в конце концов вывела на узкий карниз, уходивший куда-то на противоположную сторону Горы. Отсюда, с высоты южного гребня, видна была вся лощина и – прямо внизу – временный лагерь гномов. Осторожно, прижимаясь к скальной стене, они друг за другом стали пробираться по узенькому карнизу – и вдруг стена подалась внутрь и гномы с хоббитом оказались на небольшом пятачке, тихом и укромном, поросшем зеленой травой. Из-за нависшей над лощиной скалы его совсем не было видно снизу, а издали и подавно – со стороны он казался просто небольшой темной трещинкой. Это была вовсе не пещера – над головой голубело небо, но в дальнем конце лужайки отвесно поднималась гладкая каменная стена, такая гладкая и ровная, словно здесь поработал хороший каменотес. Ни стыков, ни трещин на ней не было, равно как дверных косяков, притолоки и порога, не говоря уже о засове или замочной скважине; и все же у гномов не осталось ни малейших сомнений: наконец-то они обнаружили потайную дверь!
Чего они только не делали! Дубасили по ней и толкали, наваливались все вместе и дружно умоляли ее открыться, а также произносили всевозможные положенные в таких случаях страшные заклинания – все впустую! Наконец, выбившись из сил, они повалились передохнуть на травку и к вечеру пустились в обратный путь по карнизу.
В эту ночь в лагере царило всеобщее оживление, А утром гномы решили предпринять новую попытку. В лагере остались только Бофур и Бомбур – сторожить пони и запасы, взятые с места высадки. Все остальные отправились в южный конец лощины к новонайденной тропке и дальше наверх по карнизу. Карниз был так узок и опасен, что нечего было и думать о том, чтобы прихватить с собой хоть какую-нибудь поклажу: слева на сто локтей вниз обрывалась пропасть с острыми скалами на дне. Зато у каждого гнома была припасена с собой длинная веревка, обмотанная вокруг пояса. В конце концов они без особых приключений добрались до заветного зеленого пятачка.
Здесь гномы разбили свой третий лагерь; с помощью длинных веревок они подняли из лощины все необходимое. Тем же способом можно было поднимать наверх и спускать вниз кого-нибудь из гномов половчее (Кили, например), чтобы передать вниз какие ни на есть новости и, в случае надобности, сменить на посту Бофура. Один только Бомбур наотрез отказался лезть в верхний лагерь – ни по веревке, ни по карнизу.
– Слишком уж я толстый, чтобы порхать бабочкой! – оправдывался он. – Неровен час, голова закружится, наступлю себе на бороду, и поминай как звали! Вот и будет вас опять тринадцать! Да и веревки меня вряд ли выдержат.
Надо заметить, что в последнем Бомбур, к счастью, ошибался, – и вскоре вы в этом сами убедитесь.
Тем временем кто-то из гномов прошелся по карнизу дальше, за пятачок; оказалось, что тропа уводит выше, но гномы не рискнули идти по ней далеко, да и смысла в этом особого не было. Там, наверху, царило полное безмолвие, даже вороны не каркали – только ветер свистел в скальных трещинах. Говорили гномы вполголоса, не кричали и не пели песен: опасность могла скрываться за каждым камнем. Они долго бились над загадкой потайной двери, но безуспешно. Нетерпение их было столь велико, что они и думать забыли о рунах и лунных буквах и вместо этого тщетно пытались определить на глаз, где именно на гладкой поверхности скалы находится потайная дверь. Из Озерного города они прихватили с собой кирки и еще кое-какой горный инструмент и теперь не долго думая решили пустить все это в дело. Однако при первом же ударе рукояти кирок раскалывались и больно ранили руки, а стальные острия ломались и гнулись, словно сделаны были из мягкого свинца. Таким образом, гномы быстро убедились, что никакой киркой не одолеть чар, с помощью которых была заперта эта дверь; кроме того, они боялись шуметь – каждый удар кирки отдавался в горах гулким эхом.
Так или иначе, Бильбо пришел к заключению, что сидеть вот этак на приступочке – дело совершенно безнадежное и утомительное, да и никакой приступочки, разумеется, не было – просто гномы в шутку стали называть "приступочкой" небольшую травянистую площадку перед скальной стеной, памятуя слова, которые произнес Бильбо во время их давнего нежданно-негаданного чаепития в его норе: он сказал тогда, что нужно будет просто посидеть на приступочке – и что-нибудь обязательно придумается. Вот они и сидели, и раздумывали, и бессмысленно бродили вокруг да около, и становились все мрачнее и мрачнее.
Только-только они воспрянули духом, когда отыскалась эта тропка, и вот снова впали в уныние, но отступаться все же никак не желали. Надо заметить, что и хоббит показал себя ничуть не лучше гномов. День-деньской он ничего не делал – просто сидел, прислонившись спиной к скале, и глядел с высоты на запад, где за нагромождением скал, за широкой равниной маячило темной стеной Чернолесье. Ему казалось, что он различает за ним смутные очертания Туманных Гор, далеких-далеких и маленьких-маленьких. А когда гномы спрашивали его, чем это он занимается, он отвечал:
– Сами же говорили, что мое дело сидеть на приступочке и думать, не говоря уже о том, чтобы постараться открыть потайную дверь. Вот я и сижу, и думаю.
Тем не менее я сильно сомневаюсь, что хоббит думал о деле. Скорее всего, он думал о том, что оставил там, далеко за голубой дымкой, на тихом и спокойном Западе, – о своем Холме и уютной хоббичьей норе.
Прямо на середине зеленого пятачка лежал большой серый камень. Бильбо сидел и тупо смотрел на него и на ползающих по нему здоровенных улиток. Хоббиту казалось, что им почему-то нравится этот затененный уголок и прохладные каменные стены; улиток тут было великое множество, и они неторопливо перемещались вверх и вниз.
– Завтра начинается последняя неделя осени, – обронил как-то Торин.
– А за осенью придет зима, – уныло подхватил Бифур.
– И наступит новый год, – продолжил Двалин. – И бороды наши будут расти и расти, пока не дорастут до дна лощины, а тут все будет по-прежнему. И чем только занимается наш Грабитель? Есть же у него волшебное кольцо – ему и карты в руки! Отчего бы ему не войти в Главные Ворота и не разведать, что там и как?
Двалин стоял совсем недалеко от Бильбо, так что тот все слышал. "Силы небесные! – подумал хоббит. – Опять они за меня взялись! Опять я должен брать все неприятности на себя, ведь с тех пор, как нас покинул волшебник, ничего другого я не делаю. И никуда, главное, не денешься! Так я и знал, что рано или поздно со мной случится что-нибудь ужасное. Боюсь, у меня уже не хватит духу еще раз взглянуть на развалины несчастного Дейла. А дымящиеся Ворота? Бр-р-р!!!"
Бильбо так расстроился, что почти всю ночь не спал. На следующий день гномы разбрелись кто куда: одни спустились в лощину и занялись застоявшимися пони, другие бродили по склонам. Целый день Бильбо сидел пригорюнившись на прежнем месте и тупо смотрел на камень, иногда поднимая взор на далекий запад. Он пребывал в каком-то непонятном ожидании.
"Может, волшебник нынче вернется?" – с сомнением думал он.
Каждый раз, поднимая глаза, он видел далекую полосу леса. По мере того как солнце клонилось к закату, там то и дело вспыхивали золотые блики, – должно быть, солнечные лучи играли на последних остатках осенней листвы. Вскоре огромный оранжевый шар оказался почти на уровне глаз Бильбо. Хоббит подошел к краю площадки и над самым горизонтом увидел молодой месяц, тонкий и бледный.
В это мгновение за спиной послышался громкий стук. Хоббит обернулся: на сером камне сидел здоровенный дрозд, угольно-черный с головы до хвоста, только грудка была бледно-желтой и пестрела темными отметинами. Тук! Дрозд взял в клюв улитку и принялся раскалывать ее о камень. Тук! Тук! И тут хоббита осенило! Отбросив всякую осторожность, он вскочил на ноги и, размахивая руками, стал громко звать гномов. Те из них, что бродили неподалеку, со всех ног бросились к хоббиту, спотыкаясь о камни и недоумевая – чего это он так всполошился? Другие кричали снизу, чтобы их немедленно подняли наверх (разумеется, Бомбур не принимал в этом никакого учабг тия – он просто спал!).
Бильбо в два счета все объяснил. Наступило всеобщее молчание; хоббит стоял подле камня, а гномы покачивали бородами и нетерпеливо поглядывали на запад. Тем временем солнце опускалось все ниже и ниже, и надежда угасала с каждой минутой. И вот солнце село в полосу багровых туч и пропало. Гномы разочарованно застонали, но Бильбо не двинулся с места. Тонкий месяц коснулся горизонта, близилась ночь. И вдруг, когда надежда совсем покинула их, из облака, словно указующий перст, вырвался красный луч! Он ударил в трещину между скал, окружавших пятачок, и упал прямо на гладкую каменную стену. Старый дрозд, который сидел на камне, склонив голову набок, блеснул глазами-бусинками и вдруг затрещал, причем неожиданно громко! И тут осколок кремня отвалился от скалы и упал в траву. На высоте примерно трех локтей от земли в стене вдруг открылось небольшое отверстие!
Боясь упустить момент, гномы бросились к стене и дружно на нее навалились – но тщетно!
– Ключ! Ключ! – закричал Бильбо. – Где Торин?
Торин поспешил к хоббиту.
– Ключ! – крикнул ему Бильбо, – Ключ, приложенный к карте! Скорее, пока не поздно!
Торин выступил вперед, снял с груди цепочку с ключом и вставил ключ в отверстие. Ключ подошел и повернулся! Щелк! Луч пропал, солнце скрылось, луна исчезла, небо потемнело.
Гномы вновь дружно навалились на стену, и часть ее тяжело подалась внутрь. В стене появились вертикальные и горизонтальные трещины; они очертили дверной проем пяти локтей в высоту и трех в ширину. Дверь совершенно бесшумно отворилась! Казалось, темнота зримо изливается из дыры в скале, словно тяжелые испарения ночи. Глазам гномов и хоббита предстала непроглядная тьма, которую скрывал в себе разверстый вход, уводящий в неведомые глубины.
Глава двенадцатая
СЛАБОЕ МЕСТО
Гномы долго стояли перед дверью и спорили, пока наконец слово не взял Торин.
– Пробил час уважаемого господина Бэггинса, – торжественно начал он, – господина Бэггинса, который за время нашего долгого путешествия со всей очевидностью доказал, что является весьма достойным компаньоном, а также хоббитом редкой отваги и находчивости, которые далеко превосходят его собственные скромные размеры, и хоббитом, осмелюсь заметить, невероятнойвезучести, которая далеко выходит за рамки обычного. Пробил час, когда ему надлежит исполнить то, что он обещал сделать, поступив к нам на службу. Пробил час, когда он должен честно отработать свое вознаграждение.
Уже не в первый раз вы сталкиваетесь с высокопарным слотом Торина, к которому он прибегал при всяком удобном, то есть торжественном, случае. Поэтому я не стану излагать здесь его речь полностью, поскольку Торин говорил значительно больше и дольше. И все же, несмотря на то что случай и впрямь выдался торжественный, терпение у хоббита лопнуло. Торина он знал теперь как облупленного и прекрасно понял, куда тот клонит.
– Если ты, о Торин Дубощит, сын Траина и прочая, и прочая, да удлиняется во веки веков твоя борода, имеешь в виду, что первым идти в потайной ход надлежит мне, – сердито сказал Бильбо, – то не ходи вокруг да около – говори прямо! Разумеется, я мог бы и отказаться. Я уже дважды вызволял вас из переделок, которые никоим образом не были предусмотрены в первоначальном договоре, так что, полагаю, какую ни на есть награду я давно заслужил. Тем не менее, как говаривал мой отец, удача троицу любит. Во всяком случае, я не намерен отказываться. Тем более что теперь я, кажется, больше верю в свою удачу, нежели раньше (Бильбо имел в виду прошедшую весну, когда он еще и не помышлял покидать свою нору, – о, как давно это было!). И чтобы покончить со всей этой морокой и покончить навсегда, я, наверное, загляну в дыру прямо сейчас. Ну, кто со мной?
Естественно, Бильбо вовсе не рассчитывал, что тут же услышит дружный хор добровольцев, и поэтому не очень расстроился. Ну, разве что Кили с Фили виновато переминались с ноги на ногу, а остальные гномы всем своим видом показывали, что об этом не может быть и речи. Только один Балин, который всегда стоял в дозоре и за время похода нежно привязался к хоббиту, сказал, что, наверное, войдет внутрь и даже, может быть, сделает несколько шагав, чтобы в случае чего хотя бы позвать на помощь.
В оправдание гномам можно сказать только следующее: они и в самом деле собирались щедро оплатить услуги хоббита; они и взяли его с собой, чтобы он выполнял за них черную работу, так что пусть и делает, раз нанялся; но если бы он паче чаяния попал в беду, гномы наверняка приложили бы все усилия, чтобы выручить его, как оно и случилось в самом начале похода при встрече с троллями, а ведь у гномов тогда не было особых причин быть обязанными хоббиту. Да и то сказать, какие из гномов герои! Народ они прижимистый и знают счет деньгам; попадаются гномы коварные, вероломные да и попросту подлые, но попадаются и вполне приличные, вроде Торина и его друзей, если, разумеется, не предъявлять к ним каких-то особенных требований.
На бледном небе между чернеющих облаков уже выступили звезды, когда хоббит переступил порог заговоренной двери и углубился в Гору. Против всяких ожиданий, идти оказалось совсем нетрудно, не то что по душным туннелям гоблинов и грубо вырубленным подземельям эльфов. Ход этот, прямой, как бы прочерченный по линейке, с тщательно отшлифованными стенами и полом, гномы пробивали в пору наивысшего расцвета их королевства, находясь на вершине своего мастерства. Ход шел под уклон, не меняя направления, куда-то в непроглядную глубину.
Вскоре Балин пожелал хоббиту "доброго пути" и остался стоять там, откуда еще виднелся дверной проем и где непонятно почему было слышно, как перешептываются оставшиеся снаружи гномы. Напуганный причудами здешнего эха, Бильбо сразу надел кольцо и бесшумно двинулся по туннелю – вниз, вниз, в темноту, причем на этот раз в бесшумности хоббит превзошел самого себя. От страха его била дрожь, но выражение лица было самым решительным, а губы плотно сжались. Ведь по туннелю шел уже совсем не тот хоббит, который когда-то выскочил из Котомки без носового платка. Да и без носового платка он обходился уже целую вечность. Бильбо проверил, на месте ли меч, подтянул пояс и зашагал дальше.
"Ну и вляпался ты, Бильбо Бэггинс! – думал хоббит. – И понесло же тебя на рожон на том злополучном сборище у тебя в норе! Добился своего – вот и расхлебывай! Дурень ты, дурень! – В этих словах легко было распознать голос его далеко не тукковской половины. – И на что сдались мне эти драконьи сокровища? Да гори они ясным пламенем! Чего бы я не отдал сейчас, чтобы, проснувшись, оказаться не в этом проклятом туннеле, а дома, в прихожей!"
Но Бильбо, разумеется, не проснулся: напротив, он шел все дальше и дальше, вот уже и дверной проем пропал из виду. Хоббит остался совершенно один. Вскоре ему показалось, что стало как-то пригревать.
"Что-то там впереди светится, – подумал хоббит. – Или показалось?"
Нет, ему не показалось. Чем ниже спускался хоббит, тем сильнее припекало. Впереди все ярче разгоралось красноватое зарево.
Сказать без преувеличения, в туннеле стало просто жарко. Из глубины поднимались клубы пара, и хоббит обливался потом.. Появились и звуки: Бильбо услышал какое-то не то бульканье, словно от кипящего котла, не то довольное урчание гигантского кота. Все это недвусмысленно свидетельствовало о том, что где-то там, в глубине, залитой красноватым огнем, спит, похрапывая во сне, огромное животное.
Тут-то Бильбо и остановился. Следующий шаг потребовал от него мужества, на какое он никогда раньше способен не был (добавим от себя, что и потом тоже!). Все великие испытания, выпавшие на его долю впоследствии, не шли с этим ни в какое сравнение. В этом темном туннеле, еще плохо представляя себе, какая грозная опасность ожидает его впереди, хоббит одержал над собой величайшую победу, причем совершенно самостоятельно. Итак, сделав передышку, хоббит двинулся дальше.
А теперь представьте себе следующую картину: Бильбо доходит до конца туннеля и оказывается перед проемом точно такой же формы и размеров, что и дверь в потайной ход; хоббит просовывает голову, и взору его открывается огромное подземелье, или, если угодно, хранилище, вырубленное гномами в глубочайших недрах Горы; здесь царит почти непроницаемая тьма, так что размеры подземелья угадываются с трудом, но прямо перед хоббитом от каменного пола исходит яркое сияние… Сияние Смауга!
Перед хоббитом лежал исполинский, отливавший красным золотом дракон; он крепко спал, из его пасти и ноздрей исходило урчание и вырывались струи дыма, но пламени пока что не было. Под туловищем дракона, под его лапами и свернутым кольцами хвостом, а также повсюду вокруг него, по всему полу необозримого подземелья, залитые багровым светом, лежали груды неисчислимых сокровищ – золото в слитках и золотые украшения, серебро и драгоценные камни. Смауг лежал на боку, сложив крылья, словно невообразимых размеров летучая мышь; глазам хоббита предстало длинное светлое брюхо дракона, в которое от долгого лежания на столь жестком ложе вдавились драгоценные камни и золотые украшения. Позади Смауга, на ближайшей к нему стене, угадывались кольчуги, шлемы, боевые топоры, мечи и копья; тут же рядами стояли огромные сосуды, доверху наполненные несметными богатствами.
Сказать, что у Бильбо перехватило дыхание, значило бы не сказать ничего. Язык людей, который они позаимствовали у эльфов еще в те далекие времена, когда в мире было полным-полно чудес, давно утратил слова, способные передать несказанное потрясение, которое испытал хоббит. Бильбо и раньше слыхал легенды и песни о сокровищах дракона, но подобного великолепия и роскоши он и представить себе не мог. Теперь хоббиту показалось, что он понимает, отчего так рвались сюда гномы. Совсем забыв о страшном страже сокровищ, он застыл на месте и завороженно смотрел на золото – а было его здесь без числа и счета!
Так он стоял и смотрел, наверное, целую вечность. Затем, словно что-то его подталкивало, он вопреки собственной воле вышел из тени туннеля и подкрался к груде сокровищ, на которой возлежал дракон, страшный даже во сне. Хоббит ухватил большую двуручную чашу[*], какую, по его расчетам, ему по силам было унести, и с опаской поднял глаза на дракона. Смауг дернул крылом, разжал одну лапу, и храп его приобрел несколько иную тональность.
Бильбо пустился наутек. На самом деле дракон еще не проснулся – просто ему начал спиться другой сон, исполненный, как и все драконьи сны, алчности и злобы. Итак, дракон попрежнему спал в своем, точнее, в гномьем подземелье, а хоббит тем временем во весь дух улепетывал по длинному туннелю с тяжкой ношей в руках. Сердце его колотилось, а коленки дрожали куда сильнее, чем раньше, когда он пробирался сюда в первый раз. Тем не менее он крепко сжимал в руках чашу и, ухмыляясь, думал про себя: "Дело сделано! Я им попомню старые насмешки! "Больше смахивает на лавочника, чем на грабителя!" Они у меня живо заткнутся!"