- И тем не менее, я утверждаю, что он жив и готов пройтись, чтобы вас позабавить.
- Ты, должно быть, шизанутый.
- Всего лишь смиренный чародей, - отвечает Врамин, вступая в круг.
Следом за ним движется Мадрак. Врамин поднимает свою трость и размахивает ей, словно вычерчивая таинственные фигуры. Разгорается зеленый свет, перепрыгивает с трости на гроб.
- Дольмин, выходи! - говорит Врамин.
Толпа напирает, подается вперед. Врамин и Мадрак отходят к стене палатки. Коротышка идет было за ними, но его отвлекает стук, доносящийся из гроба.
- Пошли-ка лучше отсюда, братец, - говорит Врамин и рассекает ткань кончиком своей трости.
Крышка гроба медленно приподнимается, когда они выходят сквозь стенку наружу.
Сзади них раздается шум. Его составляют вопли, крики "Мошенники!", "Гоните назад деньги!" и "Только взгляни на него!".
- "Как безумен род людской", - говорит зеленый человек, один из горстки живых существ, способных взять эту фразу в кавычки - и знать почему.
* * *
Он грядет, скачет с небес, верхом на огромном звере из полированного металла. Зверь этот о восьми ногах, и копыта его - бриллианты. Его туловище длиною с двух лошадей. Шея длиною с туловище, а голова - как у золотого китайского псоглавого демона. Синие лучи вырываются у него из ноздрей, вместо хвоста - три антенны. Он движется среди черноты, что лежит между звезд, медленно перебирая механическими ногами. И однако, каждый его шаг - из ничто в ничто - вдвое длиннее предыдущего. Ну а по времени не длиннее каждый шаг предшествующего. Светила вспыхивают рядом, тонут позади, гаснут. Он скачет по твердому веществу, проходит сквозь ад, пересекает туманности, все быстрее движется через буран падающих звезд в дебрях ночи. Если предоставить ему достаточный разгон, говорят, что может он совершить кругосветное путешествие по вселенной за один скачок. Что же будет, если он после этого не остановится, неведомо никому.
Его всадник был когда-то человеком. Это его прозвали Стальным Генералом. Не доспехи блестят у него на теле, это само его тело. На время пути он отключил большую часть своей человечности и теперь смотрит прямо перед собой - над чешуйками в виде бронзовых дубовых листьев, покрывающими шею его скакуна. Он держит поводья, числом - четыре, толщиной - как шелковая нить; они прицеплены по одному к кончикам пальцев его левой руки. На мизинце носит он кольцо из задубевшей человеческой плоти - не носить же ему металлические украшения, это и шумно, и не добавляет приятных осязательных ощущений. Плоть эта была когда-то его собственной; по крайней мере, облачен он был в нее в незапамятные времена.
Куда бы ни направлялся, берет он с собою разборное пятиструнное банджо, носит его в отсеке, неподалеку от которого привыкло биться его сердце. И стоит ему заиграть на нем, как превращается он в своего рода Анти-Орфея и люди идут за ним в Ад.
И к тому же он - один из крайне немногочисленных на просторах всей вселенной мастеров фуги времен. Говорят, что никому не под силу поднять на него руку, если он на это не согласен.
А зверь под ним был когда-то конем.
* * *
Всмотрись в мир, что зовется Блис, - с его цветом, смехом, ласковыми ветерками. Всмотрись в него, как Мегра из Калгана.
Мегра - нянечка в 73-ем Родильном центре Калгана, и она знает, что мир - это дети. На Блисе дышат сейчас друг на друга миллиардов десять людей, и прибывает, и прибывает число их - и мало кто отсюда уходит. Увядающие здесь расцветают. Детская смертность отсутствует. Плач младенцев и смех их изготовителей - вот самые частые звуки на Блисе.
Мегра из Калгана разглядывает Блис кобальтово-синими глазами из-под длинных светлых ресниц. Густые пряди светлых волос щекочут ей обнаженные плечи, а две их жесткие стрелки пересекаются иксом в самом центре лба. У нее маленький носик, ротик - голубенький цветочек, столь крохотный подбородочек, что о нем можно не упоминать. Ее грудь поддерживают серебряные бретельки, у нее золотой пояс и короткая серебряная юбочка. В ней с трудом наберется пять футов росту, и коснулся ее когда-то запах неведомых ей цветов. Она носит золотой кулон; и он жжет ей грудь, стоит мужчине приблизиться к ней с афродизиаком.
Девяносто три дня ждала Мегра, прежде чем удалось ей попасть на ярмарку. Длинной была очередь, ведь ярмарка - калейдоскоп цветов, запахов, движений - одно из немногих свободных мест на Блисе. На планете этой всего лишь четырнадцать городов, но покрывают они все четыре континента от моря до кремового моря, закапываются глубоко под землю и буравят небо. Даже под морями растянули они свои щупальца. На самом-то деле все они переплелись друг с другом, составляя четыре континентальных пласта цивилизации; но поскольку имеется там четырнадцать городских управ, каждая - с четко территориально обособленной сферой влияния, говорят, что и городов на Блисе четырнадцать. Город Мегры - Калган, где выхаживает она кричащую новую жизнь и сейчас кричащую старую тоже - всех цветов, всех форм. Поскольку можно построить генетическую структуру, удовлетворяющую любым пожеланиям родителей, а потом хирургически поместить ее в ядро оплодотворенной клетки, на каких только новорожденных не нагляделась Мегра. Ее собственные родители - люди старомодные - захотели немногого: кобальтоглазую куклу с силой дюжины-другой мужчин, чтобы могло дитятко постоять в жизни за себя.
Однако, успешно постояв за себя восемнадцать лет, решила Мегра, что пришла пора внести свой вклад в сумму всеобщего дыхания. Чтобы стремиться к бесконечности, нужны двое, и Мегра для своего стремления выбрала цветистую романтику открытого пространства, ярмарки. Жизнь для нее и занятие, и религия, и она намерена во что бы то ни стало служить ей и дальше. Перед ней - месячные каникулы.
Все, что ей осталось сделать, - найти второго.
* * *
То Что Кричит В Ночи возвышает свой голос в тюрьме без решеток. Оно воет, кашляет и лает, лопочет, стенает. Оно заключено в серебряный кокон флуктуирующей энергии, висящий в невидимой паутине силовых линий там, куда никогда не добраться дневному свету.
Принц Который Был Тысячью щекочет его лазерными лучами, окатывает гамма-излучением, пичкает, меняя диапазон, инфра- и ультразвуком.
И оно замолкает, и на какой-то миг Принц поднимает голову от принесенного им с собой оборудования, его зеленые глаза расширяются, уголки тонких губ ползут было кверху - к улыбке, которая им никак не дается.
Оно опять начинает вопить.
Он скрежещет своими молочно-белыми зубами и отбрасывает за спину черный капюшон.
Его волосы - нимб червонного золота в полумраке Места Без Дверей. Он смотрит вверх на почти видимую форму, которая корчится среди света. Так часто проклинал он ее, что его губы сами механически артикулируют все те же слова, которыми всегда сопровождает он свои неудачи.
Ибо десять столетий пытается он убить его, а оно все живет.
Скрестив на груди руки, он опускает голову и исчезает.
Что-то темное кричит среди света, среди ночи.
* * *
Мадрак опрокидывает кубок, в очередной раз наполняя их бокалы.
Врамин поднимает свой, оглядывает широкую эспланаду, раскинувшуюся перед павильоном, осушает бокал.
Мадрак опять подливает.
- Это не жизнь, и это не честно.
- Но ведь ты никогда не поддерживал активно программу.
- Ну и что с того? Мною движет сиюминутное чувство.
- Чувство поэта…
Врамин поглаживает бороду.
- Я не способен на полную преданность чему или кому бы то ни было, - отвечает он.
- Соболезную, бедный Ангел Седьмого Поста.
- Этот титул минул вместе с Постом.
- В изгнании аристократия всегда стремится подчеркнуть соответствующие ее рангу пунктики.
- Взгляни в темноте себе в лицо - что ты увидишь?
- Ничего.
- Совершенно верно.
- Но какая тут связь?
- Темнота.
- Не вижу никакой связи.
- Ну еще бы, жрец-воитель, так и должно быть в темноте.
- Перестань, Врамин, загадывать загадки. В чем дело?
- Почему ты искал меня здесь, на ярмарке?
- У меня с собой последние данные по населению. Я поражен - они, чего никогда не бывало, приближаются к мифической Критической Точке. Не хочешь ли посмотреть?
- Нет. Мне это ни к чему. Бог с ними, с данными, но выводы твои справедливы.
- Ты что, ощущаешь это благодаря своему особому восприятию - по приливам Силы?
Врамин кивает.
- Дай мне сигарету, - говорит Мадрак.
Жест Врамина - и у него между пальцев появляется горящая сигарета.
- На сей раз это что-то особенное, - говорит он. - Это уже не просто отлив потоков Жизни. Боюсь, что произойдет разрыв потоков.
- И как это проявится?
- Не знаю, Мадрак. Но я намерен оставаться здесь, лишь пока это не узнаю.
- Да? И когда ты отбываешь?
- Завтра вечером, хоть я и понимаю, что в очередной раз заигрываю с Черным Потоком. Уж лучше бы я написал что-либо о своей тяге к смерти, желательно пентаметрами.
- А кто-нибудь еще остается?
- Нет, кроме нас, на Блисе нет бессмертных.
- Не откроешь ли ты уходя дверь и для меня?
- Ну конечно.
- Тогда я остаюсь на ярмарке до завтрашнего вечера.
- Я бы настоятельно посоветовал тебе не ждать, а уйти прямо сейчас. Хочешь, открою дверь?
Еще один жест, и Врамин тоже затягивается сигаретой. Он замечает, что его бокал наполнен, и делает из него глоток.
- Уйти прямо сейчас было бы весьма мудро, рассуждает он, - но сама по себе мудрость есть продукт знания; ну а знание, к несчастью, обычно является продуктом дурацких поступков. И вот, дабы увеличить сумму своих знаний и стать мудрее, останусь я здесь еще на день, чтобы увидеть, как все произойдет.
- Так ты ожидаешь, что завтра произойдет что-то из ряда вон выходящее?
- Да. Разрыв потоков. Я чувствую, что на подходе Силы. А совсем недавно что-то изменилось в том великом Доме, куда все движется.
- Тогда и я хочу приобрести эти знания, - говорит Мадрак, - поскольку затрагивают они бывшего моего господина Который Был Тысячью.
- Ты цепляешься за обветшалую преданность, могущественный.
- Может быть. Ну а какое же оправдание у тебя? Почему стремишься ты стать мудрее такой ценою?
- Сама мудрость и есть конечная цель. Ну а кроме того, события эти могут стать источником великого искусства.
- Если смерть - источник великого искусства, я предпочитаю искусство поменьше. На мой-то взгляд, Принц просто должен знать о всем новом, что случается в Срединных Мирах.
- Я пью за твою преданность, старый дружище, хотя и считаю, что прежний наш господин ответствен - хотя бы отчасти - за теперешнюю неразбериху.
- Мне хорошо известно, как ты к этому относишься.
Поэт делает очередной глоток и опускает бокал. Глаза его становятся озерами одного цвета - зеленого. Исчезает и белок, окружавший зеленое колечко, и зрачок, в нем плававший. Теперь его глаза - словно бледные изумруды, и внутри каждого живет по желтой искорке.
- В качестве мага и провидца, - говорит он, и голос его становится далеким и безжизненным, - возвещаю, что только что прибыл на Блис предвестник хаоса. И еще возвещаю я, что грядет и другой, ибо слышу беззвучный стук подков во тьме и вижу невидимое, когда перескакивает оно со звезды на звезду гигантскими шагами. И сами можем мы быть втянуты в надвигающееся, хотя этого и не хотим.
- Где? И как?
- Здесь. И это не жизнь, это не честно.
Мадрак кивает и говорит:
- Аминь.
Волшебник скрежещет зубами.
- Наша участь - быть свидетелями, - решает он, и глаза его горят адским пламенем, а костяшки пальцев белеют на серебряном набалдашнике его черной трости.
* * *
..Жрец-евнух высшей касты ставит свечи перед парой стоптанных башмаков.
..Пес треплет грязную рукавицу, знававшую не один лучший век.
..Слепые Норны бьют по крохотной серебряной наковаленке пальцами-киянками. На металле лежит отрезок голубого света. В зеркале оживают образы стоящего перед ним ничто.
Висит оно в комнате, никогда не знавшей убранства, висит на стене, покрытой темными гобеленами, висит перед Алой Ведьмой и ее пламенем.
Смотреть в него - все равно что заглядывать через окно в комнату, затянутую розовой паутиной, волнуемой внезапным сквозняком.
Ее наперсник устроился у нее на правом плече, его голый хвост свисает, касаясь шеи, между ее грудей. Она гладит его по головке, и он виляет хвостом.
Она улыбается, и паутину потихоньку начинает сдувать. Вокруг нее пляшет пламя, но ничего не загорается.
И вот уже нет паутины, и глядит она на цвета Блиса.
Ну а если поточнее, смотрит она на высокого, обнаженного до пояса мужчину, который стоит в центре тридцатипятифутового круга, окруженного со всех сторон людьми.
У него широкие плечи и узкая талия. Он бос, на нем облегающие черные брюки. Он смотрит вниз. Волосы его песочного цвета, огромны мускулы рук, кожа бледна. Талию его стягивает широкий темный ремень со зловещим рядом заклепок на нем. Желтыми глазами смотрит он вниз, как пытается подняться лежащий на земле человек.
Человек этот широк в плечах, широк в груди, мощен торсом. Он приподнимается на одной руке. Борода скользит по его плечу, когда он закидываёт голову назад, чтобы посмотреть вверх. Губы его шевелятся, но зубы крепко стиснуты.
Стоящий делает ногой почти осторожное движение и выбивает из-под него руку, на которую тот опирается. И упав лицом вниз, бородач больше не шевелится.
Чуть попозже в круг вступают двое и уносят прочь упавшего человека.
- Кто это? - пищит наперсник.
Красная Ведьма трясет, не отвечая, головой и смотрит дальше.
В круг вступает четырехрукий человек, его здоровенные косолапые ступни кажутся еще одной парой рук на конце кривых ног. На его теле нет ни волоска, весь он сияет и лоснится; приближаясь к стоящему в центре, он потихоньку пригибается, пока нижние его руки не начинают упираться в землю. При этом он выворачивает наружу колени и слегка откидывается назад, так что голова и плечи его остаются перпендикулярными земле, хотя на высоте уже всего футов трех от нее.
По-лягушачьи прыгнув вперед, он не достигает мишени, в которую целил, а получает вместо этого удар ладонью по загривку и еще один - в солнечное сплетение. Каждая рука описывает полукруг, и он переворачивается - голова, руки, руки, ноги - и рушится на землю. Но тут же припадает к ней, трижды вздымаются его бока, и он опять прыгает.
На сей раз высокий ловит его за лодыжки и держит вверх тормашками на расстоянии вытянутой руки от себя.
Но четырехрукий изгибается и хватает держащие его руки, а головой с размаху бьет соперника в живот. На голове у него появляется кровь, ибо попал он в заклепки на поясе, но высокий его не отпускает. Вращаясь на пятках, он начинает раскручивать человека-лягушку вокруг себя. Он все наращивает скорость И; наконец, крутится, как волчок. Лишь через минуту начинает он замедляться, и становится видно, что глаза четырехрукого закрыты. Тогда он опускает его на землю и тут же на него падает; пара неуловимых жестов, и он встает. Четырехрукий лежит не шевелясь. Вскорости уносят и его.
Затем он побеждает еще троих, в том числе и Вилли-Чертополоха, трехчетвертного чемпиона Блиса, которому не помогают его механические клешни; и толпа сажает высокого человека себе на плечи, увенчивает его венком, несет на помост, где ему вручают за победу кубок и чек на изрядную сумму. Он не улыбается, пока его взгляд не падает на стоящую неподалеку Мегру из Калгана, и перекрестье светлого икса у нее на лбу служит прицелом для его взглядов, пока, наконец, не оказывается он способен - предварительно обувшись - последовать за ними и сам.
Она ждет этого.
Красная Ведьма всматривается в губы зевак.
- Вэйким, - говорит она наконец. - Они зовут его Вэйким.
- А почему мы следим именно за ним?
- Мне приснился сон, который я истолковала так; "Следи за местом, где сменяются потоки". Даже здесь, за пределами Срединных Миров, разум колдуньи по-прежнему связан с течениями и потоками Силы. Хотя я и не могу их сейчас использовать, я по-прежнему их воспринимаю.
- А почему этот… этот Вэйким… в месте смены?
- Это зеркало всеведуще - но бессловесно. Оно показывает все, но ничего не объясняет. Оно сориентировалось по моему сну, и мне остается только медитировать над увиденным, чтобы в нем разобраться.
- Он силен и очень, очень быстр.