Герард поднял руку, нащупывая тончайшее волокно структуры сна, зацепил его, потянул, расширяя сферу своего влияния на видение, и обрушил вибрирующий геликон. Заставил выпустить растворенные в нем формы, сплел их быстрым движением ладони и ощутил разгорающийся белый свет первой части временного полиптиха – нескольких картин, связанных единым замыслом…
Оракул стоял возле циклопической колонны из желтого песчаника. Ветер давно выскреб тонкий слой цемента в трещинах плохо подогнанных между собой блоков, раскрошил и разнес по залу мелкими песчинками. Свод поддерживали титанические пилоны. Казалось, еще немного, и те продавят свои основания непомерным весом, утянут здание под землю. Сквозь круглое отверстие в потолке лил дождь. Сливаясь в мелкие ручьи, растекался по гранитным плитам, смывая грязь. В центре под ледяными струями лежало человеческое тело, побитое тяжелыми каплями, не уступающими весом свинцу. Мутные потоки слизывали кровь, набирающуюся во впадинах пола.
Возле колонн, недоступные для ливня, виднелись неподвижные силуэты.
Аякс, лежащий на плечах Герарда, напрягся всем телом, словно хотел спрыгнуть на гранитный пол, чтобы подкрасться к ним, но передумал в самый последний момент. Решил наблюдать издали.
Рядом шевельнулась тень. Только что ее не было.
Оракул увидел черные руки, торчащие из длинных рукавов, скрюченные пальцы – некоторые были лишены ногтей. Лицо под капюшоном серое, искореженное, с разодранной щелью рта и белыми, полуслепыми глазами.
– Лепра, последняя стадия, – тихо произнес Герард, чувствуя щекой лохматую, мокрую морду Аякса.
Тот согласно промолчал.
Человек топтался на одном месте и жадно принюхивался к запаху дождя провалившимся носом.
Возле остальных каменных столбов тоже наметилось движение.
– Дэймос? – с глубочайшим недоверием спросил Аякс, присматриваясь к прокаженному.
– Да.
– Почему тогда болен?
– В древности считалось, что проказа дает дополнительные силы, увеличивая мощь сновидящего, – сказал Герард, наблюдая за новыми фигурами, возникающими из пустоты. – Искажая, уродуя внешнюю оболочку, увеличивает за счет пугающей внешности внутренние резервы.
– И сколько он проживет?
Вопрос не остался без ответа. Но отклик пришел не от оракула.
– Мы будем жить вечно, – прозвучал громоподобный голос, заглушая шум дождя.
Под ливень вышел человек. Его одежда – длинная серая мантия и тканевая маска на лице, такая же грубая дерюга, – мгновенно промокла. Но его это не смущало. Впитывая льющую с неба воду, он стоял как дерево, могучее, древнее, перемоловшее камни своими корнями, чтобы крепче впиваться в землю.
– Мы будем жить вечно, – повторил он уже тише, и все остальные замерли, ловя каждое слово. – Даже если нам придется ждать тысячу, две тысячи лет, это время всего лишь миг перед вечностью, которую нам даст Фобетор.
Ему внимали жадно, молча, не шевелясь.
– Наши враги думают, будто успешно сопротивляются и побеждают. Но они не знают, что уже мертвы. Мы подарили им отсрочку. И придет время, когда они выплатят все долги сполна и падут, освободив место для нас.
Дэймос, которого Герард опознал как танатоса, обернулся. Мокрая ткань на лице скрывала глаза, но, казалось, он смотрит прямо на пришедших из временной волны. Аякс слегка сжал плечо оракула, шесть когтей на передней лапе кольнули кожу, словно предупреждая.
– Я слышал, Дании, ты сомневаешься, – произнес танатос, и прокаженный, стоящий неподалеку от прорицателя, вздрогнул. – Выказываешь неуверенность в нашем плане, и даже более того, страх перед Полисом… – Он помолчал, в тишине громче стал слышен шум дождя. – Выйди сюда.
Дэймос, дрожа всем телом, побрел к нему. Поскользнулся на влажных камнях, неуклюже взмахнул руками, изъеденными болезнью. Главарь удержал его от падения, схватил за плечо, подтянул ближе к себе.
– Ты боишься? – спросил танатос, заглядывая в блеклые глаза соратника. – Ты не веришь в наши силы?
Прокаженный замотал головой, забормотал что-то невнятное, попытался упасть на колени, к ногам предводителя. Но тот удержал его, прижал к себе и заговорил с теплом и участием:
– Знаю, друг мой, это тяжело. Все мы слабы и наши физические тела смертны.
Он отстранил Дания, но продолжал держать за плечи, наклонился к его обезображенному лицу своей безликой маской.
– Но ты должен верить. Обещай мне, что не усомнишься больше. Докажи, как крепка твоя вера.
Дэймос закивал в ответ, замычал, вытирая скрученными черными пальцами глаза, из которых текли слезы или дождевая вода.
– Я знал, что это была всего лишь минута слабости… – Танатос вновь отечески привлек к себе провинившегося, провел ладонью в перчатке по его склоненной голове.
Потом посмотрел на остальных, беззвучно следящих за всем происходящим, и быстрым, едва уловимым для глаз движением сломал слабовольному собрату шею. Тот конвульсивно дернулся, а затем упал на землю, разбрызгав мутную дождевую воду.
Аякс тихо зарычал, молотя хвостом по спине оракула. Герард поднял руку и опустил ее на вздыбленный загривок кота.
– У нас впереди вечность, – продолжил убийца невозмутимо, – но нет времени на слабости.
Другие дэймосы застыли, боясь сделать лишний вздох.
– Он недостоин быть среди нас. Его слишком тревожило благополучие ничтожной плоти. Дании отрекся от величия своего духа, дарованного Фобетором.
Танатос перешагнул через труп, мокнущий в грязной луже.
– Среди вас есть такие, кто продолжает лелеять тлен и сеять сомнения в себе и своих братьях?
Испуганно-яростный, фанатичный ропот отрицания раздался ему в ответ.
– Благополучие плоти? – прорычал Аякс, глядя на создателя кошмаров, благосклонно принимающего заверения в полнейшей преданности. – Что-то не видно, чтобы ты заразил себя проказой!
– Он под маской, – возразил Герард. – Следы невозможно увидеть.
– Нет, он здоров, – фыркнул охотник презрительно. – Поэтому и закрывает лицо. Иначе соратники не поймут, отчего они должны заживо разлагаться в надежде на неведомые силы, а глава не страдает ни от уродства, ни от боли.
Танатос наконец поднял руку, призывая к молчанию, и направился к обнаженному телу, лежащему в центре круга, исхлестанного дождем. Присел рядом, опустил ладонь на спину, покрытую глубокими, все еще кровоточащими ранами.
– Это наша жертва великому Фобетору. И наш гарант грядущего успеха.
Он запустил пальцы в светлые волосы, слипшиеся от дождя, и повернул голову поверженного человека так, чтобы желающие могли рассмотреть лицо.
– Я знаю его, – сказал Герард и почувствовал, как впервые с начала этого видения выдержка готова изменить ему. Гнев забурлил в крови, ища немедленного выхода, и теперь Аякс прикоснулся горячим плечом к его скуле, успокаивая.
– Кто это? – спросил он.
– Фидий, – глухо ответил оракул. – Тот самый, предсказавший появление чумного корабля у берегов Полиса. Великий прорицатель прошлого.
Лицо с обложки учебника гипнологии, известное любому мастеру сна, сейчас было залито кровью, нос сломан, один глаз заплыл.
– Раз за разом, снова и снова мы станем наносить удары. Одни принесут чудовищные разрушения, другие будут невидимы, неуловимы, но не менее смертоносны… Предвестник уже отправлен.
Герард увидел его.
Мертвый корабль с обвисшими парусами, застывший на неподвижной, зеркальной воде маленькой бухты.
В песке пляжа увязла шлюпка, неровная дорожка следов уходит к деревьям, растущим на берегу. Тот, кто прошел здесь, нес гибель для каждого, с кем столкнется. Корабль, черной тенью довлеющий над солнечным морским пейзажем, также был наполнен смертью.
"Я помню это, – понял оракул, ощущая запах соли, водорослей и далекого разложения, – я видел эти фрагменты, представлял их так зримо и вещественно…"
Плоские, вдавленные в мелкий серый грунт очертания человеческой подошвы, длинные борозды там, где нога цеплялась за камень. Перламутровое сияние раздавленной раковины, полоса водорослей на кромке прилива. "Я все это уже видел…"
Голос танатоса не разбил видение, лишь отодвинул, покрыл легкой рябью для того, чтобы оно сложилось в другой фрагмент реальности.
– Сейчас враги не примут идей, которые мы принесем. Чтобы они прониклись ими, поверили, нужен хаос. Который перетряхнет их мир, заставит сомневаться в силе их богов. И принять наших….Принять нас.
Герарду показалось, что он видит тот же сон, что и в травертиновых шахтах Полиса. Декорации немного другие, но суть одна.
Узкие, чужие и смутно знакомые улицы завалены трупами. На всех печать одной и той же смерти – раздутые лимфатические узлы. Atra mors…
Волк, или одичавшая собака, тащит растерзанные, окровавленные внутренности по мостовой. Тревожная дорожка огней тянется из мавзолея Августа, превращенного в крепость. Звучат заунывные песнопения, перемежающиеся плачем и криками. Волны Тибра несут мутную пену, у берегов – погруженные в топкую грязь раздувшиеся мертвые тела.
– Эпидемиями и войнами мы сгоним к ним дикие толпы покорных нам народов, которые принесут с собой веру в нас, а также хаос, болезни и разрушение. В этой гнилой среде потонут их знания, опыт, ценности… Наши враги обладают качествами, которые их же и уничтожат. Сострадание, сочувствие, милосердие. Мы дадим им другие.
Горят факелы, много факелов. В ядовитом багровом свете движутся люди. Толпы гротескно искривленных, обезображенных, придавленных страхом и ненавистью. Разъедающей завистью… Такие, как их видят дэймосы – то, что они взращивали и лелеяли в них, то что ценили больше всего. Покорность своей воле, дикость, агрессию, а также трусость и слабость. Фантасмагории, а не реальные живые существа… Герард видел, как они заполняют Полис, перемешиваются с его жителями, передают вместе со своей кровью свою волю и образ жизни, свои порядки и нравы…
Подмена понятий. Свобода равняется агрессии и жестокости, любовь и дружба превращаются в насилие и подчинение, знания замещаются слепой верой. Борьба за выживание, а не за жизнь.
– Даже если на исполнение нашего плана понадобятся тысячелетия, мы будем ждать. Но начнем прямо сейчас.
Из складок своего одеяния он достал нож с широким и коротким клинком. Приложил острие ко лбу мастера сна и сделал первый надрез. Движения его были неторопливы и тщательно выверены. Герарду казалось, он слышит легкий треск рвущихся тканей, с которым расходилась под острым лезвием кожа, и мягкие удары тяжелых красных капель, выкатывающихся из порезов. Те складывались в очень знакомый рисунок. Цветок мака.
За спиной танатоса зашевелились прокаженные. Как суетливые, уродливые насекомые, подчиненные беззвучному приказу, они начали таскать вязанки хвороста и складывать возле столба, вкопанного в землю. Черная груда, ощетинившаяся острыми сучьями, росла очень быстро.
Аякс застыл, крепко держась когтями за плечи оракула, и хищно следил за дэймосами, не выпуская из виду ни одного. Его ноздри раздувались, ловя их запах разлагающейся плоти, страха и вожделения.
Танатос выпрямился, одной рукой, без малейшего напряжения поднял мастера снов и поволок к столбу, держа за горло, прижал к черному брусу. Прислонил свое лицо, закрытое тканью к белому лицу Фидия с клеймом красного мака на лбу, прошипел едва слышно:
– Ты первый. Но не последний. Мы об этом позаботимся. Мы зажжем такие костры по всем вашим землям…
Усиливающийся дождь лупил по камням и дереву, стекал по сучьям и поднятым рукам оракула, привязанным к перекладине, по его опущенным векам.
Дэймос, не глядя, протянул ладонь, и один из слуг почтительно вложил в нее горящий факел.
И тут Герард заметил, что пальцы связанного сновидящего дрогнули. Он не был мертв, как показалось прорицателю сначала.
Оракул шагнул было вперед, но Аякс сжал когтями его плечо, останавливая.
– Ты не можешь вмешаться. Только наблюдать.
Танатос поднес пламя к веткам. Смола, пропитавшая их, вспыхнула, плюясь искрами, побежала дорожка голубоватого огня. Дым жадно потянулся к человеку. Дождь зашипел от жара, отступая. Фидий поднял голову, приходя в сознание. В его глазах зажглось понимание происходящего. Он рванулся вперед, шаря взглядом по скособоченным фигурам, по дэймосу, скрытому маской, но не задержался на нем. Казалось, оракул ищет кого-то еще, но не может найти.
– Мы сожжем их всех! – В зычном голосе создателя кошмаров звучала ненависть и страстное предвкушение. – Всех мастеров сна.
– Огня не хватит, – прохрипел Фидий. Горячие языки уже тянулись к его босым ногам, опаляя жаром. – И твой Фобетор тебе не поможет!
Танатос размахнулся и швырнул факел в оракула. Раскаленный жезл алой кометой пролетел над разгорающимся хворостом и ударил пленника в грудь.
– Костры будут гореть по всему Полису!! – рявкнул убийца.
Пламя взбежало вверх по рукам Фидия, охватило кисти, взметнулось на волосы.
– Я видел вас! – закричал тот, заглушая невнятный ропот прокаженных. – Вы все мертвы! Трупы! А Полис будет стоять!
Остальные слова слились в оглушающем вопле. Фигура в коконе лохматого пламени билась и рвалась от всепроникающей, жгущей боли. Вонь горящей плоти поглотила остальные запахи.
Герард сам не заметил, что сжимает кулаки так, что начало ломить суставы от невыполнимого желания стиснуть пальцы на шее кого-нибудь из дэймосов. Но он мог лишь смотреть. Законы сна неумолимы. Прошлое остается прошлым. Аякс горячей тяжестью давил на плечи, напоминая о долге прорицателя быть внимательным и отстраненным от импульсивных желаний.
Дождь испарялся от жара. Багровый свет играл на неподвижном танатосе, сминая причудливыми тенями его маску. Провал рта казался наполненным кровью, в глазницах перемешивались раскаленные угли.
Фидий больше не шевелился. Обугленное тело с запрокинутой головой застыло в мертвом равнодушии. Капли воды снова начали бить по нему, чертя дорожки по черному спекшемуся лицу, обращенному к серому небу.
– Ну и кто из нас труп? – спросил создатель кошмаров, рассматривая сожженного врага. Пнул тлеющие сучья, и те рассыпались, разбрасывая искры.
Повернулся к последователям, произнес громко и уверенно:
– Фобетор принял нашу жертву.
Дэймосы восторженно загомонили, а лицо, завешенное грубой тканью, снова повернулось в ту сторону, где стоял Герард. Взгляд темного сновидящего скользнул в пустоту за колонну. А затем он не спеша начал приближаться. Оракул невольно обернулся, проверяя, не стоит ли за его спиной еще один провинившийся слуга, которого ожидает наказание. Но не увидел никого. А когда повернулся – танатос стоял рядом.
За какую-то долю секунды Герард ощутил запах гари и мокрой ткани, исходящий от его одежды, заметил след копоти на маске, услышал шумное дыхание. "Он не может меня видеть", – мелькнула быстрая мысль и тут же, словно услышав ее, бич сновидений протянул руку. Та должна была пройти сквозь гостя из другого времени и пространства, но вместо этого пальцы в серой перчатке сжали горло оракула. Стиснули, впиваясь в напряженные мышцы.
Это не могло быть! Сон не позволял подобных аномалий. Но Герард не успел до конца осознать происходящее – тело отреагировало на агрессию машинально, перехватывая запястье противника и освобождаясь от захвата.
…Пытаясь освободиться.
Сокрушительный удар по голове сзади бросил его на камни. Перед глазами появилось полуразложившееся лицо. Оно ухмылялось разодранным ртом. Скрюченная кисть вцепилась в волосы. На спину навалилась новая тяжесть, силясь удержать на месте, над ухом сипел провалившимся носом еще один прокаженный.
– Так и знал, что в такой важный момент для истории Полиса кто-нибудь из оракулов проберется сюда, к нам, – прозвучал над головой удовлетворенный голос танатоса. – Ты ведь оракул? И не самый слабый. Иначе бы не пробился через волну. Не важно, из какого времени ты пришел, главное, теперь мы можем воспользоваться твоей бесценной памятью.
Это было невозможно. Видения не могли нападать на видящих. Дэймосы не жили вечно. Отголоски минувшего не обладали свободой выбора. Однако сейчас тени прошедших событий обрели плоть и волю. Действовали как хотели и меняли сон, как им вздумается.
Не обращая внимания на боль, Герард сделал то, чего так желал недавно – рывком протянул руку и сжал пальцы на липком горле ближайшего прокаженного. Почувствовал хруст смятой трахеи. С удовлетворением увидел, как закатились его глаза, а на изъеденных губах выступила кровь.
Сквозь алую пелену ярости оракул смотрел на танатоса.
– Не убивать! – приказал тот кому-то за спиной Герарда. – Мне нужна его память.
Не обращая внимания на задыхающегося слугу, он наклонился. Горячая даже сквозь ткань ладонь легла на плечо предсказателя, рывком поднимая на ноги.
– Как тебе удалось устроить ловушку? – спросил тот, не надеясь особо на отклик.
Но бич сновидений посмотрел на него в упор. И наклонил голову без лица.
– Мне помог Фобетор.
Ответ прозвучал, однако с таким же успехом его могло не быть. Эти слова не имели смысла для мастера снов. Помощь несуществующего бога дэймосов была такой же абстракцией, как трезубец Посейдона, вызывающий наводнения…
Цепкие, неожиданно сильные руки прокаженных потащили прорицателя за собой. Герарду казалось, будто он угодил в сильное, живое течение. Он знал, что в реальности легко бы освободился. Сбросил с себя дэймосов, крепко держащих за плечи и висящих на спине. Но сейчас, в структуре сна, физическая сила ничего не значила.
Танатос двигался. В противоречие с законами реального мира не перемещаясь в пространстве – он перемещал пространство на себя.
И никто не заметил тень, вросшую в темноту за колоннами. Черный силуэт беззвучно скользил по ткани сновидения, подтягивая к себе едва ощутимую энергию незримого волокна. Его по-прежнему почти нельзя было разглядеть, он действовал слишком быстро.
Когда танатос, неспешно идущий впереди, остановился – они находились в совсем ином месте. Дэймос притянул к себе необходимый фрагмент реальности, и тот сам потек к нему, словно послушный ручей.
Помещение с низким потолком напоминало склеп, сырой промозглый холод тут же впился в Герарда, проникая под одежду, царапая спину вдоль позвоночника и выстуживая.
– Мы используем твою память, оракул. – Голос создателя кошмаров эхом отдавался от стен и потолка. – В твоей голове должно храниться много ценного о времени и о месте, откуда ты пришел…
По стенам текли струйки воды и внизу собирались в лужи. В центре сырой камеры стояла узкая деревянная скамья. Потертые кожаные ремни, свисающие с изголовья, лежали на мокром полу как две сонные змеи, готовые по приказу обвиться вокруг жертвы. На сиденье виднелись бурые пятна, въевшиеся в древесину.
Прокрустово ложе. Ассоциация вспыхнула и тут же погасла.