Вот и ходил Змееныш каждую ночь тайком в Храм теплой комнаты, где монахи обрызгивали по утрам себя и друг друга подогретой в чанах водой. Глотал пилюли, продлевающие молодость, мучил тело иглами, втирал в кожу мази и сбрызгивал каплями отваров, с ужасом видя, что принятые меры смогут продлить его ложную юность в лучшем случае еще на полгода.
Значит, это и есть тот срок, в течение которого надо выковырять из монастырских щелей ответы на вопросы судьи Бао. Выковырять, в руках подержать, сунуть за пазуху - и, что самое главное, суметь с ними вернуться.
Ну что ж, значит, так тому и быть...
Ползи, Змееныш!
***
Возвращаясь обратно из Храма теплой комнаты и подставляя разгоряченное после притираний лицо дождевым струям, Змееныш Цай вдруг резко остановился - и через мгновение растворился в мерцающей водяной завесе. Распластавшись всем телом на шероховатой стене сэнтана всего в десяти шагах от входной двери, куда лазутчик не успел нырнуть, он с удивлением выяснил, что не одинок в своей любви к ночным похождениям.
Более того: не узнать в бредущем через весь двор монахе преподобного Фэна с его неизменным диском под мышкой мог только слепой.
Старый монах шел, не оглядываясь по сторонам, неестественно выпрямив спину, ступая подчеркнуто твердо - в отличие от его обычного мягкого, слегка крадущегося шага. Змеенышу даже показалось сперва, что монастырский повар страдает одержимостью, ибо так ходят люди, чьим телом насильно завладел бес или дух умершего.
А учитывая то, что творилось сейчас в Поднебесной...
Преподобный Фэн наискось пересек внутренний двор, некоторое время постоял под ливнем, чернея каменной статуей в синих вспышках молний, и уверенно направился к западному крылу монастыря - туда, где находились патриаршие покои. Вход в эти помещения был закрыт для всех, включая и самого уродливого повара. Это не распространялось на нескольких особо доверенных лиц и высших иерархов братии, а остальные члены общины могли только мечтать о подобной привилегии.
Пеньковые сандалии повара глухо шлепали по мокрым плитам, а за маленькой фигуркой с деревянным диском неслышно и невидимо крался Змееныш Цай, время от времени нервно принюхивавшийся, словно поймавшая след охотничья собака.
Но близко подходить к запретному входу в покои патриарха преподобный Фэн не стал. Обогнув западное крыло, он той же уверенной походкой двинулся к решетчатым, никогда не запирающимся воротам, за которыми начиналась массивная каменная лестница, ведущая в монастырские подвалы. Согласно правилам обители, все двери в монастыре были открыты для любого монаха, будь он новичком или опытным наставником Закона, - за исключением все тех же покоев патриарха. Но подвалы Шаолиня... Ведь именно там, в этих смертельно опасных подземельях, располагался знаменитый Лабиринт Манекенов, созданный гениальным механиком древности, который, по слухам, и сам не всегда знал, каким образом срабатывает его детище!
И Змееныш Цай, ни минуты не колеблясь, последовал за странным поваром, когда тот принялся спускаться по блестящим от дождя ступеням во мглу подземелья.
Внизу царила непроглядная темень, но для двоих людей, оказавшихся в сыром коридоре, свет не был так уж необходим: отец Фэн явно ходил здесь далеко не в первый раз, а умение видеть в темноте испокон веку числилось в списке талантов семейства Цай. Поэтому Змееныш не упустил того момента, когда преподобный повар остановился и принялся совершенно бессмысленно тыкать краем своего диска в оказавшуюся перед ним дверь.
Змееныш Цай нырнул в тень удачно подвернувшейся ниши - темнота темнотой, а осторожность еще никому не повредила - и пригляделся.
На двери просматривались смазанные следы от множества печатей - наложенных, а затем не особо тщательно соскобленных, словно хозяин этой двери знал: опечатывать дверь придется еще неоднократно, так что стараться не стоит.
За этой дверью и начинался Лабиринт Манекенов.
И именно эту дверь опечатывали за спиной вошедшего внутрь монаха - потому что обратного пути для сдающего высшие экзамены не было.
Обратный путь вел разве что в канцелярию владыки Преисподней, князя Яньло, где трусу назначат следующую жизнь по мерке его дрожащей душонки.
Повар еще несколько раз ткнул диском в дверь, отозвавшуюся недовольным гулом, и присел на корточки. Вынул из-за пазухи тряпку и принялся елозить по своему диску. Стер часть написанного, потом отцепил от пояса привешенный к нему берестяной короб, извлек из короба кусочек уголька и задумчиво уставился в слезящийся потолок.
Уголек ткнулся в полированную деревянную поверхность - сперва неуверенно, как новорожденный кутенок вслепую ищет материнский сосок, затем все настойчивей...
"Пишет, - догадался Змееныш. - Цзин и жань, чистое и грязное. Как же у него дождем-то все иероглифы не посмывало?.. Или посмывало все-таки?! Но тогда что он стирал тряпкой?"
Монах через некоторое время удовлетворился результатом и гнусаво захихикал. Смех его внезапно заполнил весь коридор, скрытые за дверью подземелья радостно откликнулись, преисполнившись сумрачного веселья. Но так же неожиданно, как и возник, смех странного монаха Фэна смолк.
На мгновение оторопевший Цай завертел головой и проворонил тот миг, когда преподобный Фэн подпрыгнул, как тощий облезлый кот, трижды ударив в стену рядом с дверью. Для этого монаху пришлось извернуться всем телом, потому что иначе не было никакой возможности сперва пнуть ребром левой стопы в ничем не примечательный камень на уровне пупка, потом левой ладонью звонко шлепнуть наотмашь о выбоину чуть повыше лица - и тут же, словно оттолкнувшись от воздуха, взмыть на добрый локоть, крутануться волчком и подошвой правой ноги влепить добрую пощечину выщербленному кирпичу, напоминавшему оскаленную морду сказочного зверя гунь.
Дверь в Лабиринт Манекенов подумала-подумала, обиженно заскрипела и стала открываться.
Приземлившийся и замерший на корточках отец Фэн неслышно захлопал в ладоши, подобно играющему ребенку, затем подхватил с земляного пола свой диск и бегом кинулся в темноту, где незримо крылись тысячи смертей.
3
Дверь за спиной монаха немедленно захлопнулась, не оставляя Змеенышу Цаю выбора: оставаться здесь или же набраться смелости и последовать за поваром.
Наверняка именно в Лабиринте, откуда выходили с клеймом тигра и дракона на руках или не выходили вовсе, и крылась разгадка головоломки, мучившей судью Бао, но Змееныш был далек от того, чтобы переоценивать собственные силы.
На всякий случай он подошел и надавил на дверь.
Нет.
Дверь не поддавалась, а открыть ее тем же способом, что и старый Фэн... Вот они, потайные "ключи": ребристый камень на уровне пупка, выбоина на ладонь выше лица и кирпич с мордой голодного гуня. Всех-то дел - повторить прыжок преподобного повара! А промахнешься или ударишь не с той силой - и свалится тебе на голову какая-нибудь мраморная плита или откроется под ногами бездонный колодец, до дна которого лететь дольше, чем до адской канцелярии владыки Яньло...
Сверху послышался осторожный шорох, и кто-то стал потихоньку спускаться по лестнице в монастырские подвалы, повторяя недавний путь повара Фэна и лазутчика жизни.
Видимо, тех, кто не спал этой грозовой ночью в обители близ горы Сун, было больше, чем двое.
Змееныш мгновенно вжался спиной в спасительную нишу, прекрасно понимая, что будет, если его застанут здесь, у двери в Лабиринт Манекенов. Небось еще и откроют, и внутрь пригласят: иди, уважаемый, а мы тут за твоей спиной вход опечатаем и забьем крест-накрест... Мысль о сражении с незваным гостем в случае разоблачения даже не пришла лазутчику в голову, причем отнюдь не потому, что Змееныш трусил.
Он никогда не трусил - не умел; он осторожничал и прикидывал.
За его плечами были обманчивость внешнего облика, тайны семейной школы Цай-цюань и наука покойной бабки; за плечами шаолиньского монаха, покрытыми священной кашьей... Нет, Змееныш прекрасно понимал: он без особого труда справится с новичком, еще не получившим почетную веревку-пояс из рук преподобного наставника, с "опоясанным" бойцом придется драться насмерть, а против стражника патриаршего отряда или знатока-шифу* [Шифу - дословно "учитель искусства".] у лазутчика не будет ни единого шанса.
И как раз тут на лестнице мелькнуло спускающееся пятно света, Змееныш пригляделся и с облегчением перевел дух.
Битва или смерть откладывались на неопределенный срок.
В течение прошедшего месяца Змееныш собственными глазами не раз видел восьмерых монахов-детей, шестеро из которых по разным причинам и воле знатных родителей посвятили себя Будде лет с трех-четырех, а двое родились в поселке слуг и были благосклонно одобрены патриархом для дальнейшего обучения в обители. Эти преподобные дети, которым сейчас было рукой подать до того дня, когда их станут называть подростками, не раз тайком забегали на кухню в попытках поживиться чем-нибудь съестным - и Змееныш, втихаря балуя их остатками еды, еще тогда выделил для себя одного из вечно голодных монашков.
Которого то ли в шутку, то ли всерьез местные бритоголовые отцы прозвали Маленьким Архатом.
Ребенок был красив, как иногда бывают красивы деревенские дурачки. Тонкие, почти прозрачные черты лица, напоминающие лики небожителей с картин Сюци, и при этом - безвольно скошенный подбородок, слегка отвисшая нижняя губа...
И глаза.
Глаза отнюдь не дурачка, но и не небожителя.
Два скованных льдом озерца, в которые смотреть - и то зябко.
***
Маленький Архат спустился до конца лестницы, поднял крохотный светильничек над головой, но оглядываться по сторонам не стал - на счастье Змееныша, который застыл в спасительной нише, приняв совершенно неестественную для человека позу.
Зато и силуэт лазутчика смотрелся скорее бесформенным комком сошедшей с ума тьмы, нежели прячущимся соглядатаем.
Маленький Архат подошел к двери и поставил свой светильник на землю. Потом полез в складки кашьи и через некоторое время извлек веревку. Встал как раз на то место, с которого не так давно прыгал преподобный Фэн, постоял, подумал и бросил веревку вверх.
"А парень-то не промах!" - оценил Змееныш, наблюдая, как со второго раза веревка зацепилась за выгнутый крюк, торчавший из потолка и до последней минуты не замеченный лазутчиком.
Маленький Архат подергал свою замечательную веревку, скрутил на свисающем конце петлю ("Повеситься хочет, что ли?" - подумалось Цаю) и продел в нее правую руку по локоть.
После чего подпрыгнул, уцепился левой рукой чуть повыше и повис, словно горная обезьяна.
Змееныш Цай чуть не ахнул, когда малыш в рясе ловко раскачался и выбил пятками тройную дробь по нужному камню, выбоине и скалящемуся кирпичу - сделав это с гораздо меньшими затратами сил, чем уродливый повар Фэн.
А потом тихо засмеялся, соскочил на пол и пошел себе мимо открывшейся двери во тьму Лабиринта Манекенов.
Лазутчик жизни еще только начал размышлять над двумя вещами - почему эхо не захотело на этот раз подхватить смех Маленького Архата и почему это таинственный Лабиринт превратился чуть ли не в проходной двор? - а во мраке подземелий вдруг послышался сдавленный детский вскрик и шорох, какой бывает даже не от падения тела, а от медленного оседания наземь...
И Змееныш Цай совершил непростительную для профессионального лазутчика ошибку, одну из тех ошибок, которые способны напрочь провалить или неожиданно раскрыть порученное дело, - дверь все почему-то медлила закрыться, и Цай сломя голову ворвался в преддверие Лабиринта Манекенов.
Ему повезло.
Почти сразу он споткнулся о скорчившееся на сыром земляном полу детское тельце.
И успел выволочь Маленького Архата, потерявшего сознание неизвестно отчего, наружу.
Знакомое гнусавое хихиканье эхом прокатилось где-то в самой сердцевине Лабиринта, следом за ним послышался глухой грохот и сухой треск, какой бывает от столкновения дерева с деревом или с рукой, похожей на дерево, но Змееныш Цай уже не слышал этого.
Он нес по лестнице мальчишку с лицом деревенского дурачка и глазами, похожими на две ледышки.
Когда они были уже на самом верху, эти глаза открылись.
4
...Ливень наполнил до отказа все кухонные бочки, предусмотрительно выставленные во двор. Но преподобного Фэна - повар, как ни в чем не бывало перед самым восходом объявился в своих чревоугодных владениях - дождевая вода чем-то не устроила.
И он мигом погнал Змееныша Цая к источнику, вооружив последнего коромыслом и парой объемистых бадеек.
Самым простым способом раздобыть воду было пробежать через растущую неподалеку сосновую рощу, которая некогда и дала название знаменитому монастырю* [Шаолинь - дословно "молодой лес"], и вскоре оказаться близ разбивающегося о камни небольшого водопадика, дарующего прохладу в зной, но в здешней обители очень не любили простые способы достижения чего бы то ни было. Тем более что и сам водопад был не простой, а освященный в прадавние времена самим Сыном Неба, императором Сяо Вэнем, и вследствие несомненной святости этой воды в ней запрещалось даже купаться - не то что бадьями таскать.
Вот и бегал Змееныш по ста тридцати шести ступеням к дальнему ключу.
Каждые три ходки он останавливался на полдороге и тщательно брызгал на обнаженное до пояса тело водой, а приближаясь к кухне, начинал спотыкаться и тяжело дышать. Такому юноше, как он, не вошедшему еще в полную мужскую силу, должен быть в тягость путь к источнику и обратно, особенно по жаре и с тяжелым коромыслом на плечах. И неважно, что все обитатели Шаолиня, включая повара Фэна, предаются сейчас рассветной медитации - если на чем и ловятся лазутчики, так это на самых ничтожных мелочах!
"И еще на добрых поступках", - зло подумал Змееныш, в очередной раз подбегая к источнику и еще издалека видя там знакомую детскую фигурку.
Вчера, когда он оставлял только-только пришедшего в себя Маленького Архата у входа во второй сэнтан, Цай очень надеялся, что ребенок его не запомнит.
Запомнил, проклятый!
И кстати - почему он не медитирует вместе со всеми?!
Что это за поблажки?!
Малыш посмотрел на подбегающего Змееныша своими льдистыми глазками, прикусил сорванную травинку крепкими, выпирающими вперед зубами и заявил ни с того ни с сего:
- Через два-три дня тебя вызовет к себе патриарх. Понял, дубина?
Не ожидающий подобного начала Змееныш чуть не уронил коромысло.
- Будет беседовать с тобой. - Мальчишка жевал травинку и говорил словно даже и не со Змеенышем, а с самим собой. - Вопросы задавать станет, так ты не хитри и не умничай. Выгонит. Если ударит - закройся, но не до конца. Вроде как от испуга. Впрочем, до конца ты и не сможешь... ну да ладно, не о том речь.
Маленький Архат ненадолго замолчал, а Змееныш оторопело смотрел на своего собеседника.
На самом деле он не был столь уж удивлен словами Маленького Архата - и не потому, что ожидал чего-либо подобного. Просто Змееныш разучился удивляться еще тогда, когда нынешнее перерождение мальчишки не то что не началось, а даже еще и не было задумано.
Но личина Цая почти всегда требовала удивленно раскрытого рта и часто-часто моргающих глаз, так что это стало его второй натурой.
Некоторые уже неживые люди могли бы подтвердить: да, стало и в свое время производило большое впечатление.
- Чаю тебе предложит, - продолжил после паузы монах-ребенок. - Да не моргай ты, а слушай! Чаю, говорю, предложит - так ты не бери, а взял, так не пей! Понял?! Обвинят в незнании этикета и животной грубости, после чего выпрут взашей! Отойди себе смирненько в уголок, там тумба стоит, с фигурками и бумажными деньгами... ну, низенькая такая!..
- Алтарь предков, - машинально поправил Змееныш, на этот раз действительно удивясь: не столько тому, что малыш так осведомлен в делах патриарших, сколько его последним словам про алтарь предков.
Да любой сопливый мальчишка в любом селении никогда не скажет про известное с рождения священное место: "Тумба... с фигурками и бумажными деньгами..."
- Точно, - обрадовался Маленький Архат, выплевывая свою травинку Змеенышу под ноги. - Короче, поставишь туда чашку, поклонишься, после повернешься и поклонишься еще и патриарху. Потом жди. Выпьет глава Шаолиня свой чай - считай, все у тебя в порядке, можешь зваться монахом. Дошло?
- Дошло, - кивнул Змееныш. - А что ж это ты, преподобный...
Лазутчик колебался. Одну ошибку он уже совершил, когда вытаскивал этого непонятного ребенка из Лабиринта Манекенов; и сейчас ему очень не хотелось ошибиться во второй раз. Сделай он вид, что вчерашней ночью ничего не было, кроме грозы, и вся юношеская личина Змееныша мигом начнет трещать по швам и лопаться - мальчишка умен, как бес, и сразу поймет, что пухлогубый юнец-кандидат не должен бы уметь держать язык за зубами. Особенно окажись сей юнец в завидной роли спасителя. Затей же лазутчик разговор о вчерашнем происшествии, начни интересоваться похождениями Маленького Архата, и это неизбежно потянет за собой повара Фэна и самого Змееныша, преследующего уродливого монаха с диском под мышкой.
- Чего это я шляюсь у источника, когда остальные сидят в медитации под навесом? - ухмыльнулся Маленький Архат, и лицо его на миг стало совсем глупым, но только на миг, так что Змееныш не понял: притворялся его собеседник или на самом деле обладал способностью прыгать от глупости к мудрости, как лягушка от лужи к луже?
Вон одна, зеленая, в пятнах, скачет, радуется... точь-в-точь Серебряная Жаба на Луне, когда тучи от нас ее дворец закрывают!..
- Понятное дело. - Мальчишка не спеша подошел к одной из бадеек (коромысло давно уже стояло у ног Змееныша), опустил детские ладошки внутрь, где на донце оставалась лужица воды, и каким-то безмерно усталым жестом ополоснул лицо. - Какой же я Маленький Архат - я просто маленький нахал! А может, меня, человеческого детеныша, их святейшество патриарх всем сердцем возлюбил?! Может, великий наставник Закона в нем, то бишь во мне, души не чает?! И позволяет то, чего другим ни-ни! Что скажешь, парень?
- Ты... - запнулся Змееныш, не очень хорошо уяснив смысл слов "человеческий детеныш" в применении к Маленькому Архату, а также отметив про себя крайне странный титул для патриарха Шаолиня - "его святейшество".
Но раз начал говорить, надо договаривать; тем более сплетни о неприглядных эпизодах личной жизни монахов уже давно раскатились горохом по всей Поднебесной.
- Ты его мальчик для удовольствий? И Маленький Архат не обиделся. Только плеснул остатками воды в физиономию Змееныша.
Незло плеснул, играя; но играя не по-детски.
- Для удовольствий, - кивнул монах-ребенок, и лед его глаз немного оттаял, потек по краям голубыми разводами. - Только не для тех, о каких ты подумал.
Вдруг он сорвался с места и побежал к ступеням, ведущим к монастырской кухне.
Остановился на третьей снизу, со щербиной посередине, и негромко бросил:
- Послезавтра Фэн-урод снова пойдет диск к Лабиринту примерять. В то же время, ночью. Ты его не бойся, он когда в подземелья идет, ничего вокруг себя не видит, не слышит! Ты другого бойся...
Не договорил.
Дальше побежал.