– Лично я, Артур, с тобой и в баню бы не пошел, – не выдержал Баранов и смутился.
Однако Артур и бровью не повел.
– Предполетное совещание завтра в 17 часов, – сказал он. – Вылет в 18.00. Вадим, не опаздывай, пожалуйста.
– Хорошо, – сказал сникший Баранов.
При виде такого барановского послушания оживился Иван, бывший все это время в некотором напряжении. Он протянул Диме пропуск, пожал ему руку и многозначительно посмотрел ему в глаза.
– Машина, конечно, старенькая, – говорил Вадим, любовно ее оглядывая, – зато надежная.
– Ребята, будьте там осторожнее, – сказал Иван.
Артур, строгий и противу обыкновения молчаливый, что-то царапал в полевом блокноте.
Для нового путешествия в Гераклею была разработана сложная система обратной связи. Ивану пришлось изрядно повозиться, пока сообразил, как вывести контакт на микросхемы, как вмонтировать их в кожаные браслеты и как отладить синхронность работы машины времени и этих ее крошечных филиалов. Теперь у каждого было по два таких браслета. Один предназначался для Герки – вдруг судьба разлучит товарищей, и Герку найдет один из них. Возвращение, таким образом, в определенной мере находилось в руках самих путешественников, и теперь уже не зависело впрямую от мановения руки бессознательной тети Хони или капитана Некрасова.
К экспедиции Артур, надо отдать ему должное, подготовился куда лучше, чем Баранов. Он самостоятельно изучил латынь, переписал две речи Цицерона по-русски, а затем перевел их на латинский и сверил с оригиналом. Обилие расхождений его не смутило. Он прочитал несколько книг о Древнем Риме и потряс библиотекаршу Веру до глубины души, запросив однажды роман "Спартак".
Одежду для них изготовила костюмерная мастерская Мюзик-холла, руководствуясь при этом книгой "История костюма". Баранов, которого призвали и предложили выбрать себе одежду, смущенно ткнул пальцем в ту, что похуже и поскромнее. Он видел, что Артур доволен его выбором, а Иван еле заметно качнул головой, но ему было наплевать. Он увидит Гераклею – вот и все.
Они были одеты примерно так же, как незабвенный работорговец – в короткую тунику и дорожный плащ с капюшоном.
Иван подошел к Диме поближе.
– Вадим, на пару слов.
– Чего? – спросил Дима рассеянно. – Что еще? Прививка от энцефалита?
– Димка, не болтай лишнего. Будь осторожен. От этого многое зависит.
Баранов посмотрел на знаменитого звездолетчика со странным выражением, в котором смешались сострадание и признательность. Но вслух он произнес совсем не то, что хотел:
– Иван, прости мою неграмотность… Что такое ОЭФ?
Терочкин вздохнул. Он тоже хотел сказать что-то совсем другое. И ответил:
– Общественно-экономическая формация. Мы же это в седьмом классе проходили.
– Забыл, – виновато ответил Дима.
Вадим шел по извилистым улочкам Гераклеи и удивлялся тому, что они гораздо более узкие и гораздо менее белые, чем в его воспоминаниях. Вот он, древний городок, немытый, шумный, заносчивый – городок, который неотвязно стоял у него перед глазами все эти восемь лет, когда он бродил по трущобам Старого Города, а видел Гераклею, Гераклею, Гераклею. Город, которого давно уже нет на земле. При мысли о том, что добраться туда невозможно ни при каких условиях, он до крови грыз пальцы. Он забивался в античный подвал Эрмитажа и сидел там часами, сутками. Но за восемь лет он приобрел уже некоторый опыт и хорошо знал, что музейные экспонаты не в состоянии воскресить то ноющее, сладкое, тягучее чувство, которое называют "памятью сердца".
И вот Дима идет по Гераклее, по этому ничтожному в масштабах мирового исторического процесса городку, который однажды, во время гладиаторских игр, заступился за него. Баранов был так счастлив, что готов был простить судьбе даже Артура. Вот они, эти белые полуденные стены, томящиеся от жары. Ничего здесь не изменилось. Да и не могло измениться. Ведь он снова все в том же 138 году до нашей эры.
Проклятая машина выбросила их прямо в полдень.
– Вадим, – сказал Артур, останавливаясь. – Ты уверен, что мы прибыли в нужное время?
– Уверен, – сказал Дима.
– У тебя есть какие-то привязки?
Дима с досадой посмотрел в его спокойное, строгое лицо.
– Очки сними, – буркнул он. – На тебя скоро оборачиваться начнут.
Артур признал справедливость этого замечания. Вадим, растроганный способностью комиссара к самокритике, ткнул в стену пальцем:
– Видишь? Призывают голосовать за Марцеллина Квиета. В 138 году он как раз был избран декурионом.
– КЕМ?
– Членом горсовета.
– Откуда ты знаешь?
– Кстати, я дружил с его сыном.
– Ты же говорил, что был в Гераклее гладиатором.
– Говорил, говорил, – вздохнул Дима. – Здесь, Артур, не Ленинград, понимаешь? Здесь сын члена горсовета может дружить с гладиатором. Хотя, конечно, не так тесно, как с сыном другого члена горсовета.
По случаю пекла город вымер. Они шли по раскаленной пыли, и стены дышали на них жаром. Разговор отвлек Баранова и перебил его мысли. Он попытался связать какие-то обрывки, но ничего не получилось.
Вадим ускорил шаг. За восемь лет он не забыл дороги к харчевне "У Кота". Эдоне он увидел издалека. Она стояла, навалившись на стойку, и лениво глазела на улицу. Две косы уложены на голове короной. Золотые веснушки взбегают на крутые скулы барановской госпожи Бонасье. Вадим даже губы закусил. Теперь он так хорошо видел все: и ее возраст, не такой уж весенний, и ее природную жадность. Это была трактирщица до мозга костей. И все-таки она была чудо как хороша – это он тоже понял и оценил только сейчас.
Они остановились перед стойкой. Эдоне оживилась.
– Жаркий день сегодня, – заметила она. – Только привидения да неутомимые путники бродят сейчас по улицам.
Дима успел основательно забыть латынь и с трудом вникал в ее быстрый уличный говорок.
– Мы не призраки, хозяйка, – ответил он. – Странно было бы считать призраками тех, кто нуждается в отдыхе и обеде.
Эдоне посторонилась. Вадим обошел стойку и оказался в полутемном прохладном помещении. Он стоял и ждал, пока привыкнут глаза. Постепенно прорисовывались нехитрые подробности интерьера – низкий потолок, очаг у входа, грубо сколоченные столы и лавки, четыре греческих амфоры в углу. Харчевня, где он бывал по-настоящему счастлив, оказалась совсем небольшим и не слишком чистым заведением. Дима с недоумением озирался вокруг. Он отдавал себе отчет в том, что перемен здесь произойти не могло. Изменился он сам. Какая-то дверца в душе глухо захлопнулась, и уже не льется в нее, как когда-то, молчаливое счастье.
По привычке он уселся на "свое" место, а Артура усадил напротив, туда, где обычно располагался Север. Эдоне, которая несла им жареное мясо и хлеб, увидев это, на мгновение замерла. Что-то неуловимо знакомое почудилось ей в этой фигуре за столом.
Дима поднял глаза:
– И вина, хозяйка.
– Цекубского нет, – знакомо произнесла Эдоне.
– Тащи косское, – сказал Вадим.
Она перевела взгляд на Артура, который, даром что внимательно изучал Цицерона, с удивлением отметил, что не понимает ни слова, и оттого был высокомерен и замкнут.
– А господину – тоже косское?
– Что она говорит? – спросил Артур у Димы, нимало не смущаясь.
– Спрашивает, какое вино тебе подать.
Артур поднял брови.
– Вино?!
– Заодно попробуешь, что это такое.
– Ну ты, Баранов, даешь. Разлагаешься?
– Ну иди, иди. Напиши на меня донос, не теряйся, – огрызнулся Баранов. – Не хочешь пить – не надо. Пепси-колы тут нет.
Эдоне с любопытством смотрела на Вадима.
– Он что, чужеземец, твой господин?
Дима кивнул. Женщина улыбнулась Баранову.
– Он, наверно, не очень-то добрый к тебе, – проницательно заметила она. – Ничего, сейчас я его напою как следует. Хоть вечером отдохнешь.
– Он не пьет, – мрачно ответил Дима.
Эдоне сощурила глаза на ничего не подозревающего Артура:
– Да ведь косское – это и не вино вовсе…
Когда она ушла, Артур сказал:
– Довольно убогое помещение…
Сам ты убогий, подумал Дима.
– Ни зеркал, ни музыки… Да, скудно жили рабовладельцы, – заключил Артур.
Эдоне с кувшином в руках подсела к столу и осторожно налила вина в протянутый Димой стакан.
Он начал пить, медленно вспоминая вкус. Вкус и запах. Столько лет он пытался оживить для себя хотя бы отголоски Гераклеи, до одури вглядываясь в статуи и барельефы. И вот один глоток грошового косского вина сделал то, что бессильно было сделать все античное собрание Государственного Эрмитажа.
Снова вмешался Артур. Старательно выговаривая слова, он поинтересовался городскими новостями. Диме показалось, что еще немного – и он просто спросит: "Когда и при каких обстоятельствах вы в последний раз видели Гермогена Тищенко?"
Эдоне выслушала его с улыбкой снисхождения, с какой обычно обращаются к детям и иностранцам, начала рассказывать последнюю из заслуживающих внимания сплетен, адресуясь, впрочем, в основном к Вадиму, который иногда переводил для Артура наиболее выдающиеся отрывки из этой истории.
Из гладиаторской школы Спурия Вокония бежали два бойца. Но далеко уйти им не удалось. Во-первых, их выследили…
– Кто их выследил? – быстро спросил Вадим.
Гречанка сморщила нос.
– Местные патриоты, – ответила она. – Да у этих двоих было на лицах написано. Даже я – и то догадалась. Такая таинственность…
Вадим слегка покраснел. Артур дернул его за рукав:
– Что она сказала?
– Сам слушай, Цицерон, – ответил Баранов и тихонько хихикнул. Эдоне быстро проговорила:
– Он тебя накажет, перестань.
– Не накажет, – сказал Дима. Он слегка захмелел.
– Ты, наверно, дорого ему стоил?
– Меня ему подарили, – ответил Баранов. – На день ангела.
Гречанка сладко улыбнулась невозмутимому Артуру и подняла кувшин на уровень его глаз.
– Это не вино, – громко сказала она. – Это сок винограда.
Артур, которого мучила жажда, утратил бдительность и кивнул в знак согласия. Он не подозревал о том, насколько коварно косское вино: пьется, как вода, а потом валит с ног одним ударом.
– Ну вот, – продолжала свое повествование харчевница. – Была безоблачная тихая ночь – и вдруг грянул страшный гром! Шесть человек мертвы – как не бывало.
Дима еле заметно улыбнулся.
– А, ты не веришь, – сказала Эдоне. – И напрасно. Говорю тебе, Юпитер метнул в них свою молнию.
– Он что, прикончил вместе с беглецами и патриотов? – спросил Дима.
– Беглецов, кстати, не нашли, – хмуро сказала гречанка. – Не осталось ничего, даже горстки пепла. Один был совсем молодой мальчик, варвар, откуда-то с севера. – Она вдруг с подозрением взглянула на Вадима, но он отвел глаза. – Ты и не слышал о тех краях, где он родился, да и я, признаться, тоже. А второй…
Она налила себе вина и покачала стакан, глядя, как оно плещется.
– Ох, – с сердцем сказала Эдоне. – Он-то все это и затеял. Его звали Север. Публика его обожала. На арене он был хорош, но как придет в харчевню – так непременно скандал или драка.
– Так их выследили?
– За ними шли от самой харчевни, – уверенно ответила гречанка. – На берегу, возле хибары прорицателя, их пытались схватить. И вдруг – молнии…
– Как выглядели убитые? – живо поинтересовался Вадим.
– Молния, упав, разбилась, как кувшин, – понизив голос, сказала Эдоне. – Ее осколки пробили тела насквозь.
– Так, так, – сказал Дима и основательно приложился к вину.
Эдоне искоса посмотрела на него. В движении, которым он поднес стакан к губам, ей опять почудилось нечто знакомое. Дима, заметно пьянея, вдруг всеми нервами ощутил, как между ними растет напряжение, словно отчетливо прозвучал неслышный, но очень ясный намек. Он видел, что она мучается сомнениями, но прямо спросить не решается. Она сидела, опустив голову, и трогала стакан.
– Слушай, Артур, ты деньги-то с собой взял? – внезапно спросил Дима.
Артур царственно качнул головой. Дима побледнел.
– Организатор чертов, – прошипел он. – ТБ, ОМП, ОПБ… А чем платить за обед? Что я скажу хозяйке?
– Что хочешь, то и говори. – Косское начинало действовать.
Вадим заговорил, обращаясь к Эдоне:
– Хозяйка… Я должен был сказать тебе это с самого начала: денег у него нет.
И почувствовал: хрупкое, нежное настроение тотчас исчезло.
Эдоне кисло улыбнулась.
– Но ведь иначе ты не накормила бы нас, – пояснил Дима.
– Конечно, – отозвалась она. – Я бы вас на порог не пустила.
Она отвернулась, крайне раздосадованная, – и тем, что ее пыталсь обмануть, но больше всего тем, что уничтожено было это неповторимое, очаровательное предчувствие, полупризнание-полуоткрытие-полутайна.
– А еще прилично выглядит, – сказала она укоризненно. – Дармоед твой господин. Да и ты тоже хорош.
– Не сердись. – Дима взял ее за руку. – Я заплачу тебе. Хочешь, я отдам тебе свой нож?
Эдоне протянула к нему раскрытую ладонь:
– Давай.
Вадим вложил свой нож в эту крепкую ладонь. Женщина усмехнулась и воткнула нож в скамью рядом с собой.
– Так-то лучше, – сказала она.
Артур поднял палец, собрался с силами и заговорил:
– Задача молодежи состоит в том, чтобы учиться. – Он перевел глаза на Эдоне, которая чрезвычайно серьезно кивала в такт его словам. – Вот вы, товарищ. Молодая, энергичная женщина. Хозяйка. Человек проходит как хозяин. – Он улыбнулся глупо-счастливой улыбкой. – Я напился, – сообщил он. – Но молодежь как таковая напиться не может. Никогда.
Вадим повернулся к Эдоне.
– Отведи его спать.
Эдоне выволокла осоловевшего сюковца из-за стола и потащила его в глубь дома. Оставшись один, Дима задумчиво плеснул себе еще вина. И вдруг разом рухнули все преграды между ним, Вадимом Барановым, и тем миром, в котором он находился. Не было больше этой мучившей его отстраненности. Краски, звуки, запахи хлынули со всех сторон. Исчез люмпен-пролетарий, который зарабатывал на жизнь мытьем полов и неизвестно как очутился в чуждой ОЭФ. Был только гераклейский гладиатор. Беглец.
Эдоне появилась в дверном проеме. Вадим резко поднял голову, и она вспыхнула. Глаза ее наполнились слезами.
Вадим встал, подошел к ней и притянул к себе, держа за плечи.
– Эдоне, – сказал он тихонько.
Гречанка склонила голову к плечу, прижав щекой его руку, – тяжелую, с въевшейся под кожу грязью.
– Что они с тобой сделали? – шепнула она.
Он улыбнулся.
– Ничего особенного.
Эдоне покачала головой и ускользнула от его рук.
– Знаешь что, – сказала она, – у меня ведь припрятано фалернское… Помнишь, то, которое мы с тобой тогда не допили…
Артур проснулся от жгучего голода. Он не сразу понял, что, собственно, происходит. И только выбравшись из комнаты для постояльцев в столовую, где спозаранку уныло жевали два полуголых сирийца, вспомнил, что он в Гераклее. Судя по всеобщему равнодушию, их разведгруппа не раскрыта беспечными рабовладельцами. Он сел на лавку и задумался. Для начала необходимо установить, где находится вверенный ему подчиненный.
– Товарищ Баранов! – слегка возвысив голос, позвал он.
– А-а… – услышал он откуда-то из полумрака. – Проснулся, комиссар…
Дима завозился на лавке, где провел ночь, и сел, морщась от головной боли. Это же надо было так напиться…
– Ну что, будем завтракать? – спросил он и, не дожидаясь ответа, крикнул: – Эдоне, дай каши…
Эдоне, имевшая с утра несвежий вид, брякнула на стол плошки и удалилась, тяжело ступая босыми ногами. Баранов жадно набросился на еду. Артур сидел, выпрямившись, и смотрел в потолок.
– Ты чего не ешь? – поинтересовался Дима.
– Жду, – уронил Артур.
Дима перестал жевать и поднял голову.
– Чего ждешь-то?
– Ложку, – с ненавистью ответил Артур.
Вадим облизал палец.
– Жди-жди, – сказал он многозначительно. – Дождешься.
Невозмутимый, строгий, хорошо воспитанный Артур начал есть руками с отрешенно-страдальческим видом. Он не обращал внимания на хитрые глаза Димы, который потешался, хоть и молча, но от души.
– Вадим, – спокойно сказал Артур, – вчера эта… Эдоне… Так ее, кажется, зовут? Она рассказывала о каком-то побеге, я правильно понял?
Дима удивился. Ведь пьян Артур был в стельку, а что-то понял и даже запомнил.
– Правильно, – отозвался он с некоторым уважением.
– Ты ведь знал этого Севера? – продолжал Артур. – Насколько я могу припомнить, этот человек скверно на тебя влиял.
– Скверно, скверно, – согласился Дима.
– Если отбросить все эти религиозные заблуждения насчет молнии и богов, то получается… – Артур впервые за все это время позволил себе улыбнуться. – Получается, что мы напали на след Тищенко! Ведь это же были выстрелы! Выстрелы из лазерного пистолета-автомата!
Баранов отмолчался. Артур увлеченно продолжал:
– Несомненно, кто-то в Гераклее СТРЕЛЯЛ. И это мог быть только один человек – Герка. Нам надо допросить очевидцев… Ведь ты понимаешь, Баранов, как нам повезло? Хорошо бы еще найти этого Севера, он бы мог дать ценные показания…
– Для тебя же будет лучше, Артур, никогда с ним не встречаться, – не выдержал Дима.
Артур бросил на него взгляд, но к разного рода взглядам Баранов был нечувствителен.
Они вышли из харчевни. Артур направился к морю с целью допросить прорицателя. Они прошли метров десять, и Дима вдруг остановился и что-то начал старательно писать на белой стене, как раз под призывом голосовать за Марцеллина.
Артур укоризненно сказал:
– Ну что, оставил автограф? "Здесь был Баранов"?
– Не угадал! – торжествующе ответил Дима. Он отошел на несколько шагов и полюбовался на содеянное. Черные буквы оповещали гераклейскую общественность:
КРОТЯ – ДУРАК.
– Кто это – Кротя? – снизошел до вопроса Артур.
– Так, – отмахнулся Дима. – Дурак один.
Прорицателя в хибаре не оказалось. От черной рабыни они ничего не добились. Она молола зерно, зажав мельницу могучими коленями и свесив лохматую голову. Вид Артура, извлекшего блокнот и карандаш, привел в окончательное расстройство ее мыслительные способности, и она решительно замолчала, пробормотав перед тем, что рабы дают показания только под пыткой и что она говорить не обязана, поскольку не соблюдаются требования закона. Артур ни слова не понял. Баранов, исполненный равнодушия к следствию, сидел на корточках, прислонившись спиной к стене хибары, и водил пальцами по теплому сухому песку.
– Идем, – сказал Артур, отказавшись от мысли получить какую-либо информацию от упрямой женщины. Дима легко поднялся на ноги.
– Что ты хочешь узнать, Артур? Чего ты от нее добиваешься?
– Хочу выяснить, в какую сторону ушел отсюда Тищенко.
– Да она ничего не знает. Герку надо искать не здесь.
– А где?
– Надо начинать с места старта корабля.
Артур высокомерно посмотрел на Диму.
– Так ведь здесь он побывал уже после старта.
– С чего ты взял?
– Выстрелы.