Наверное, все изменилось после резни в Блоке 7. Лима не помнила, чтобы с той поры отец когда-то заговаривал о недозволенном, а когда она сама поднимала одну из {этих} тем, он стремился замять разговор.
Неужели он настолько боится? Отец, всегда казавшийся ей образцом мужества в любых ситуациях?
Теперь Полифем вел себя точно так же. Дойдя до определенной границы, он просто струсил.
Или, может, старик не настолько доверяет Лиме и опасается доноса?
Ерунда.
Лима встала и натянула перчатки. Раньше ей казалось, что когда она вырастет, многое встанет на свои места, что найдутся ответы на вопросы, которые ребенок разрешить не в силах... И вот ей почти восемнадцать, она на пороге окончательного перехода во взрослую жизнь, но ясности нисколько не прибавилось. Лима не могла укротить хаос в своей голове, и никто не хотел дать ей совет. Все ограничивалось лишь увещеваниями не высовываться.
Часто однообразная и тяжелая работа помогала ей избавиться от назойливых мыслей. Так было и сейчас. Лима радовалась возможности сосредоточиться на чем-то, что не требует умственной усилий. Правда, к концу дня, когда куча мешков с грунтом перекочевала со склада в оранжерею, все тело у нее болело. Мышцы ныли, а кости, кажется, начали скрипеть.
Тем не менее, Лима пришла к Полифему в офис. Старик оторвался от компьютерного терминала, где тестировал программы климат-контроля куполов, и сказал:
- Не сегодня, Лима, иди лучше домой. Я тебя отпускаю.
- Я могу заниматься, - возразила девушка, уже собираясь устроить скандал.
- Завтра. Завтра мы начнем прямо с утра, - уверил ее Полифем, взглядом предупреждая возможную бурю возмущения.
Лима сдалась. В самом деле, таскание мешков изрядно ее утомило. Будет чудом, если завтра утром она без проблем встанет с постели.
Отвернувшись, старик добавил:
- Кстати, сегодня вечером обязательный просмотр обращения Верховного Правителя. Думаю, что-то про новую охоту. И будь осторожна.
Лима ничего не ответила и вышла за дверь с ледяным комков внутри. Все-таки обращение будет. Очередная порция {ободряющих} новостей для илотов, словно им мало все-то того ужаса, в котором они живут.
Она быстро переоделась, забросила рюкзак с вещами на спину и покинула оранжерею.
3
Блок, к которому была приписана Лима, официально именовался Блок 3 Восток, но илоты называли его просто - Город.
В далекие времена, до Великого Переустройства, на земле существовали самые разные города со своими названиями, но этот пережиток прошлого давно отброшен за ненадобностью. Все, кроме Олимпии, имело стандартизованное обозначение, состоящее, главным образом, из цифр. Например, дом Лимы обозначался: 5-4-15. Первая цифра - район, вторая - улица, третья - само строение. Планировка Блоков изначально предполагала строгую геометрическую структуру, подобную сетке, и если посмотреть на Город с высоты, можно увидеть, что время почти не изменило ее. Лишь некоторые позже возведенные здания на окраинах разрушали математическую гармонию.
В центре Блока находилась Управа, в ней работали чиновники низшего уровня, из тех же илотов, прошедших кадровый отбор в Олимпии. В их обязанность входило четко выполнять спускаемые сверху предписания и помогать верховной власти во всех ее начинаниях на местах.
Здание Управы было стандартной по форме коробкой с небольшой площадью у главного входа. Посреди площади высилась каменная стела, символизирующая мощь Олимпии. В случае необходимости, она могла служить также в качестве эшафота, где казнили преступников. По словам отца, на его памяти экзекуция в Блоке 3 Восток была всего однажды: одного контрабандиста высекли кнутом у всех на глазах, потом застегнули ему ошейник и отправили в Олимпию. Там этот человек должен был провести остаток дней в рабстве.
Лима спросила тогда, что значит {контрабандист}. Отец объяснил: тот бедолага ввозил в Город украденную со складов провизию и организовал самый настоящий черный рынок сухих пайков. Еще легко отделался, заметил тогда отец, а могли и голову отрубить или живьем содрать кожу. В общем, эшафот на главной площади Блока бездействовал, что никогда не было предметом скорби горожан. Смертей и бесчинств со стороны олимпийцев им и так хватало.
Оранжерея находилась в полутора километрах от городской черты. Поблизости не было жилья или других предприятий, только лес и поле. Когда Лима впервые увидела это место, то подумала, что вытянула счастливый билет. Кто из чиновников в Управе наугад выбрал ее карточку из общей кучи, она не знала, но его рука оказалась легкой. Лима боялась попасть на фабрике и всю жизнь провести на отупляющей однообразной работе. Она хорошо знала, каково это. Фабрика убила ее маму. Причиной смерти врач назвал переутомление и злокачественное малокровие, нарушившее работу сосудов головного мозга. Медицинская помощь в Блоках всегда поддерживалась на низком уровне, и не могло быть и речи о лечении таких тяжелых больных. Врач откровенно признал, что бессилен. Хорошее питание в самом начале болезни могло бы остановить процесс, но паек, выдаваемый хозяевами, был откровенно убогим. Что до денег, то платили илотам мизер, которого едва хватало на всякие мелочи вроде предметов личной гигиены.
В общем, отец сделал все, чтобы спасти маму. Лима видела, как отчаянно и мужественно он бьется с бедой, но все оказалось бесполезно. Тетя Лимы, его сестра, помогала, чем могла, хотя ее семья нуждалась не меньше.
Вереница отчаянных дней закончилась, когда у дома номер пятнадцать остановилась черная машина похоронной команды. Она забрала тело мамы. Илотам не позволялось хоронить своих мертвых. Их отвозили в крематории, где сжигали, чтобы потом пустить пепел на удобрения.
Лима смутно помнила тот день, он прошел для нее словно в тумане. Сильнее всего запомнилась тупая ноющая боль в груди и страх, серый, обволакивающий, не имеющий границ. Страх, заполонивший для Лимы весь мир.
Прошло шесть лет. Время поработало над ее душевными ранами, но кровоточить они не перестали. Достаточно было незначительного толчка, чтобы воспоминания вспыхнули с прежней силой. К счастью, ненадолго. Лима научилась худо-бедно с ними справляться.
До Города она обычно добиралась на автобусе, в который садилась на пустынной остановке у края шоссе. Встав под бетонный навес, она заметила, как первые капли дождя мелькают в воздухе. Ветер задул сильнее, заставляя Лиму поднять капюшон куртки. После разнообразного и насыщенного цветами мира оранжереи все кругом казалось тусклым и противным. Хотелось закрыть глаза, чтобы ничего этого не видеть.
4
Автобус прибыл минут через десять - старая колымага, раскачивающая на ходу, точно баркас на сильных волнах. Выпустив в Лиму облако выхлопных газов, он открыл двери.
Девушка вошла, наверху задержалась, показав свою проездную карточку считывающему устройству, светящему злым красным глазом. Водитель, женщина с круглыми щеками и пустым взглядом, никак не отреагировала на ее появление. Лима прошагала по проходу между сиденьями и заняла место наугад, возле окна. Автобус оказался совершенно пустым. Что ж, толика везения иногда перепадает и ей.
Слыша скрип и скрежет, Лима отвернулась и стала смотреть в окно, прочерченное блестящими линиями крошечных капель. Автобус некоторое время катил на запад, по прямому, как палка шоссе, и пока он не повернул направо, Лима не могла видеть привычный силуэт Олимпии.
Гигантский конусообразный город почти скрылся в серой дымке, его вершина и вовсе терялась в облаках. Там жили самые могущественные олимпийцы - Верховный Правитель, эфоры, знать. Там они проводили всю жизнь, взирая на ничтожных илотов сверху вниз и решая их судьбы. Вершина этой искусственной горы стала несокрушимым оплотом небожителей, и даже рядовые олимпийцы из нижних уровней, мало что знали о нем. Своя иерархия существовала и у хозяев, однако, в отличие от илотов, жители Олимпии могли менять свое положение в ней. Солдаты или ученые, чьи достижения имели ценность для правящей элиты, вознаграждались более высоким статусом. С низших уровней чемпионы продвигались наверх, но добирались не все - конкуренция между олимпийцами была жестокой. В иных случаях не обходилось и без убийств, и особо рьяных охотников до благ не останавливали даже суровые законы. Кому надо, тот все равно пройдет по головам, сказал однажды отец Лимы. Он редко говорил про Олимпию, но каждый раз в его глазах вспыхивала ненависть, чистая и ничем не замутненная. Это то, что остается лишенным практически всех прав илотам: ненавидеть. Этого чувства не в состоянии у них отобрать никто.
Взгляд Лимы всякий раз возвращался к Олимпии. Блок 3 Восток входил в число городов, расположенных довольно близко к ней, и в ясную погоду, при ярком солнце, громадный конус можно было рассмотреть во всех деталях.
Цитадель страха не давала илотам забыть о себе ни на секунду. Всякий раз, выходя на улицу, это первое, что видит человек, и последнее перед тем как вернуться домой и задернуть шторы. Лима нередко отчаянно завидовала тем, кто живет далеко или кому повезло оказаться за высокими холмами, лесом или горной цепью. И им куда реже приходится наблюдать за вертолетами олимпийцев, снующими в небе, и гадать, куда и зачем они летят. Начнут ли обстрел или просто высадятся в Блоке, чтобы прогуляться. Неизвестно еще, что хуже. От обстрела можно спрятаться, но от банды скучающих гоплитов, прилетевших на сафари, просто так не уйдешь.
Лима стремится избавиться от тяжелых мыслей, но это непросто. Внутри нее все холодеет.
Автобус подпрыгивает, катя по разбитому асфальту, который никто и не думает ремонтировать. Всюду выбоины, трещины, а в дырах полно грязной воды.
Город. Окраины. Здесь вид у домов и улиц самый ужасный, здесь царит отчаяние и нищета. Сюда приходят доживать свой век самые бедные илоты, те, что потеряли все, отсюда вывозят больше всего трупов.
Мусор, бродячие псы, грязные дети, бесцельно шатающиеся люди, похожие на мертвецов. Лима видит такое каждый день, когда едет на работу или возвращается с нее.
Она закрывает глаза, прислушиваясь к ноющему звуку, который издает мотор колымаги.
Автобус проходит перекресток и замирает со стоном. Следующая остановка Лимы. В открытые двери влезают семь человек, быстро рассаживаются по местам. Водитель недолго ждет и едет дальше, однако уже через двадцать метров мотор глохнет. Из глоток пассажиров вырывается слитный вздох отчаяния. Женщина за рулем открывает двери: ясно, автобус дальше не поедет.
Не говоря ни слова, илоты выбираются наружу. Лима выходит последней. Ждать следующего транспорта бессмысленно, значит придется идти пешком, а это целых три квартала. Но много ли у нее вариантов? Оглядевшись, Лима сходит с тротуара на проезжую часть. Здешняя убогая серость, запущенность и зловещая тишина, изредка прерываемая криками или собачьим лаем, всегда действовала ей на нервы. По своей воле она не пробыла бы здесь и двух минут.
Очутившись на другой стороне улицы, Лима шагает вдоль стены здания. Автобусы ломаются здесь довольно часто, и на этот случай у нее есть собственный маршрут. Если идти переулками, обходя основные улицы, можно неплохо срезать.
Дойдя до перекрестка, она повернула налево. Узкий проход между жилым многоквартирным домом и складом тянулся метров на тридцать и соединялся с внутренним двором. Здесь со склада забирали продукцию, места с лихвой хватало даже для маневров грузовых машин. Правда, чтобы попасть туда, Лиме нужно будет пробраться через дыру в сетчатом заборе.
Девушка обрадовалась дыре как старому знакомому - очевидно, никто эту лазейку до сих пор не заметил.
Теперь склад был от нее по правую руку. Достаточно пройти еще метров тридцать, чтобы попасть на улицу, но Лима вскоре осознала, что эта простая задача может оказаться неосуществимой.
5
Гоплиты застали ее на открытом месте - она добралась только до середины двора, а они вырулили вчетвером из проулка слева?
Погруженная в свои мысли, Лима ничего не видел и не слышала. Олимпийцы стремительно отрезали ей путь в обе стороны. Слишком поздно она осознала, что случилось.
Первой ее реакцией было бежать. Заметив перед собой рослую фигуру, Лима сходу развернулась на сто восемьдесят градусов, но сзади уже стоял другой гоплит. И еще двое замыкали полукруг. Двигались они с обманчивой медлительностью опытных хищников, абсолютно уверенных в своей власти над жертвой.
Попалась?
Позади Лимы высилось здание, а вокруг пусто, ни одной живой души. Как назло, сегодня склад не работал, и погрузка-отгрузка не производилась.
Лима даже не могла сглотнуть, настолько жестко страх перехватил горло. Задрожали ноги, грозя подломиться, а в животе взорвался вулкан. Она сделал шаг назад, упершись рюкзаком в стену.
Ей легко было представить себя со стороны: выбеленное лицо, бессмысленные вылупленные глаза.
Почему сейчас?
Дурацкий вопрос. Будто в какое-либо другое время встреча с гоплитами может сулить что-то хорошее.
Но сознание продолжало искать зацепки. Уговорить их отпустить ее? Умолять? Пытаться бежать? Вот был бы здесь папа, он бы, наверное, помог.
С другой стороны, Лима понимала, что даже он бы ничего не сделал. И никто не сделал бы, даже полиция, по закону обязанная не вмешиваться в дела олимпийцев. На помощь других илотов рассчитывать тоже нельзя. Случись такое на оживленной улице, свидетели просто разбежались бы кто куда.
Илот не имеет права носить оружие, защищаться и каким-либо образом вообще причинять вред олимпийцу. Самое легкое наказание в таких случаях для него - если илот выживет, - это рабство, жизнь в ошейнике до конца дней. В большинстве же случаев дерзкого смутьяна просто убивали.
Лиме хотелось зажмуриться, но она боялась, что расплачется. От истерики ее отделяло не так уж много.
- Неожиданный улов, - сказал гоплит со шрамом на щеке. Красивое лицо шрам не уродовал, и, похоже, гоплит носил свою отметину с гордостью. Должно быть, получил ее в каком-нибудь из бесчисленных поединков в своей военной школе. - И красивый улов. - Он протянул руку, чтобы снять капюшон с головы Лимы. Ей он показался великаном, даже при такой немалой разнице в росте. - Золотистые волосы, серые глаза. Нечасто здесь увидишь такое.
Его приятели, такие же атлетичные, рослые - образчики скрупулезного отбора, - глухо и одобрительно загудели.
Лима заметила их отвратительные кровожадные улыбки. Они были хищниками, отправившимися на охоту. И они никуда не спешили, зная, что добыча никуда не денется.
Лима бросила взгляд по сторонам в слабой надежде на какую-нибудь помощь.
Предводитель гоплитов наклонился над ней, с интересом вглядываясь в бледное лицо. У него были голубые глаза, похожие на ледники, и такие же холодные.
У Лимы появилось чувство, что на нее смотри автомат, робот, а это не глаза, а просто видеокамеры.
- Должно быть, сладкая, - предположил олимпиец слева от нее, тот, что отрезал Лиме путь назад. - Мягкая. Не голодает.
Она втянула голову в плечи, сжала кулаки в карманах куртки.
- Посмотри на меня, - сказал предводитель гоплитов. - Боишься?
Лима выполнила его приказ, но не по причине рефлекса подчиняться, прививаемого илоту с детства. На миг она почувствовала острый укол злости. Кровь бросилась ей в лицо, щеки стали гореть.
- Ого! - хмыкнул один из четверки. Ее реакцию хорошо видели и другие. - Ничего себе!
Послышался смех. Лима сжала зубы. Она смотрела прямо в лицо главного, и на миг оно просто исчезло из ее поле зрения. Когда мгла, вызванная слишком сильным приливом крови, разошлась, Лима заметила вдруг некоторую растерянность во взгляде олимпийца.
Он был красив и в то же время внушал ужас. Этот его шрам. Кто все-таки оставил ему такую отметину? Более сильный противник или, наоборот, слабый - ударивший его в последней отчаянной попытке спасти свою жизнь? Лиме пришло в голову, что она тоже могла бы оставить память о себе. Допустим вцепиться ему в глаза ногтями.
Растерянность, если и была, снова уступила место холодному любопытству. Так могло смотреть величественное божество на жалкого смертного.
- Боишься? - спросил гоплит.
Лима медленно покачала головой.
Нет!
- Почему?
Никакой реакции. Не могла же она сказать, что от страха у нее свело челюсти. И вообще, если бы не стена, Лима давно бы оказалась на грязном асфальте.
- Мы будем играть с тобой много часов, а потом, быть может, выбросим на улицу перед твоим домом. Чтобы твои родные и друзья все видели. Ты это понимаешь?
Лима кивнула.
- И ты понимаешь, что не доживешь до вечера?
Снова никакой реакции. Лиме казалось, голос гоплита, доходит до нее через толщу воды.
В панике от мысли, что сейчас потеряет сознание, она с силой вдавила ногти в свои ладони. Только боль оказалась способна вернуть ее в реальность.
Теперь Лима отлично видела молодых олимпийцев.
- Могу дать тебе совет, - сказал их предводитель. - Если уж ничего не сможешь сделать, постарайся получить из ситуации выгоду. Я умею доставить женщине удовольствие, поверь. Будешь послушной, обещаю, твоя смерть будет безболезненной.
Интересно, скольким своим жертвам он обещал то же самое? Скольким девочкам-илоткам, не вернувшимся домой после школы или похода в лавку? Лима помнила жуткие истории, пересказываемые шепотом на переменах. Из ее класса дожила до выпуска только половина девочек. Так, наверное, все и происходило. Гоплиты ловили их, развлекались, а затем выбрасывали тело где-нибудь. Кого-то просто не находили. Молва утверждала, что их увозили в Олимпию, чтобы сделать сексуальными рабынями. Лиме повезло - тогда, но лимит удачи, похоже, закончился.
- Ну? - спросил главарь четверки. - Мы договорились?
Лима медленно качает головой. Какая-то ее часть, еще не свихнувшаяся со страха, способна сопротивляться. Способна перечить олимпийцу? Само осознание этого способно свести с ума кого угодно.
Лима почувствовала, что задыхается. Крик застрял в горле. Сердце готово было разорваться.
- Эй, вы там! Не много ли крутых парней на одну девчонку?
Лима прикусила губу. Ей показалось или кто-то по-настоящему это сказал?
Ее транс разбился со звоном, который слышала лишь она.
Гоплиты повернулись на голос. Позади них стоял высокий, ростом почти с них парень с нечесаными, торчащими во все стороны волосами. Илот?
- Я ослышался? - спросил олимпиец со шрамом, ошеломленный подобной наглостью. - Ты к нам обращался?
- К вам, - широко улыбнулся незнакомец, бросив короткий взгляд на одеревеневшую Лиму.
Олимпиец переглянулся с дружками. Что какой-то илот осмелился говорить с ним на {ты}, словно они равны, было еще невероятнее, чем вызов в глазах жертвы.
- Не больно ли много ты на себя берешь? - спросил один из четверки, вытаскивая кинжал. Его примеру последовали все, кроме главаря. Тот стоял, вперив в илота настороженный взгляд.
Подняв руку, олимпиец со шрамом заставил дружков замолкнуть.
Лима бросила взгляд по сторонам. Хотя убийцы переключили внимание на этого сумасшедшего, они по-прежнему оставались на своих местах, закрывая ей пути к отступлению.
Попробовать проскочить между ними? Нет, догонят. Ей не тягаться с их длинными ногами. И вообще, что она может противопоставить тем, кто с малолетства тренируется, чтобы стать машиной для истребления себя подобных?