Весь день Сережа корил и казнил себя за то, что отпустил бывшую жену черт знает куда и черт знает зачем. Толку от него в зале было аккурат на медный грош. На вопросы качающейся публики он отвечал невразумительно, сломанный тренажер даже не пытался починить, и в довершение бед, представив хрупкое, жалкое, связанное толстыми канатами тельце Майки, брошенное ради заметания следов на рельсы, шваркнул оземь маленькую штангу, даже не поглядев под ноги. А там лежала откатившаяся от стены большая штанга с крупными блинами. Гриф попал на гриф и погнулся. Сбежались качки – и долго дивились мягкости нынешних грифов. А Сережа молча хмурился, понимая, что проклятую железяку уже не выпрямить.
В горестном расположении духа побрел он домой.
К чести Сережиной, следует сказать, что ему и в голову не пришло обратиться в милицию. Результат мог быть только один – доблестная милиция на подносе преподнесла бы странного заявителя фирме с шестнадцатого этажа.
Однако следовало принимать меры. Хоть какие-то!
Сережа знал контингент своего зала неплохо, но не настолько, чтобы выделить самых крутых. Да и держался он с качками не так, чтобы вдруг полезть к ним с подозрительными вопросами.
Он уже был готов завтра сочинить себе день рождения, выставить по бутылке на рыло и даже выпить сто грамм самому, лишь бы в непринужденной обстановке хоть что-то выяснить про мистически-преступную фирму. С таковым настроением и лег спать.
Примерно в третьем часу ночи зазвонил телефон.
– Кого черт несет? – мрачно полюбопытствовал заспанный Сережа.
– Это я! – бодро отвечала Майка. – Ты насчет меня не беспокойся, со мной все в порядке. Я в безопасности! Ты даже не представляешь себе, как здесь замечательно!
– Где – замечательно?!?
– Это, ну… здесь!
– Где ты находишься? – грозно спросил Сережа. – Сиди там и не двигайся! Сейчас я поймаю такси и приеду за тобой!
В трубке раздался беззаботный смех.
– Над небом голубым есть город золотой с прозрачными воротами и ясною звездой!… – пропела Майка. – А в городе том сад, все травы да цветы…
– Допилась, – констатировал Сережа. – Сейчас я тебя оттуда заберу. Тебя все обыскались!
– Гуляют тут животные невиданной красы… – Майка допела строку и рассмеялась так блаженно, как не смеялась даже после самых блистательных минут близости с бывшим мужем. – Не надо меня забирать, заинька! Мне тут очень хорошо. И я не одна… Я заняла свое место, понимаешь? Было свободное место, оно ждало меня, мне открыли дверь – и вот я здесь. Камень – это дверь, понимаешь?
– Ничего я не понимаю, – отрубил Сережа. – Как тебя найти?
– Я звоню тебе, чтобы ты меня больше не искал! – твердо отвечала Майка. – Правда – не надо! Ты просто еще не знаешь, как это замечательно – занять наконец свое место среди равных. И как прекрасно – узнать наконец свое истинное имя! Сереженька, я много в жизни веселилась, но только теперь я поняла, что такое веселье духа… Прощай!
Долго Сережа слушал короткие гудки, пока в голову не пришла спасительная реалистическая мысль – Майку накачали наркотиками. Отродясь у нее не было ни слуха, ни голоса, и она даже после второй бутылки шампанского избегала вокальных экзерсисов. А теперь вдруг запела в трубку!
Вот сидит атлет, краса и гордость тренажерных залов, в глубоком раздумье. Пропала женщина – маленькая, хорошенькая, сумасбродная, иногда деловая до невозможности, иногда раскованная до безобразия, но и в том и в другом случае очень похожая на пушистого котенка, который шкодит с уморительно серьезной рожицей.
И что же теперь делать? Звонить в милицию?
А насчет камня, который – дверь, Майка, между прочим, сказала чистую правду. Она и вообще-то не врунишка, женщина редко врет из любви к искусству, как правило – от страха или от ею самой не осознаваемой комбинации страхов. Майка же никогда и ничего не боялась, а неугомонно и радостно двигалась вперед, уверенная, что уж такому-то обаятельному котенку все дорогу уступят. Другой вопрос – что за спиной у нее довольно долго маячила широкоплечая фигура ростом под метр девяносто. С таким тылом чего ж не попроказничать?
Так что же делать атлету, куда податься? Сидеть сложа руки он не может – это для мужчины неприлично.
Глава пятая, историческая
Легче верблюду пройти в игольное ушко, нежели атлету уверовать в мистику.
Сережа решительно не понимал, что происходит. Но если за Данку он волновался умеренно – все-таки вооружена и кучность у нее приличная, – то из-за Майки он чуть не спятил.
Ситуация осложнялась тем, что Сережа был наемной рабочей силой.
Он приходил в тренажерный зал к девяти утра не потому, что этого требовал культуризм, а потому, что за это деньги платили. Небольшие, правда, но все-таки…
Тем не менее денек вышел суматошный. После странного Майкиного звонка Сережа принялся трезвонить ей домой и в салон. В салоне ничего не понимали, а дома трубку, понятное дело, никто не брал. Тогда он, рассвирепев, оделся, выскочил на улицу и из автомата позвонил в подозрительную фирму на шестнадцатом этаже. У него хватило ума сообразить, что АОН зафиксирует номер тренажерного зала – и жди тогда визита мстителей за побоище в магазине.
Фирма молчала.
Сережа вернулся домой, сел на диван в позе роденовского мыслителя и стал вспоминать, куда можно в поисках Майки позвонить в такое время суток безнаказанно. И заснул одетый.
Проснулся он, что называется, впритык. Умчался из дому, не позавтракав, что было равносильно стихийному бедствию. Открыл зал, принял первых безумцев, которые прямиком из постели ложатся под штангу, и побежал к зданию из стекла и бетона. Поблизости в переулке остался "гольфик" – и Сережа не хотел, чтобы кто-то польстился на бесхозную машину.
Майка в компании не отказывалась от шампанского – и поэтому у Сережи всегда были запасные ключи от машины.
Он пригнал "гольфик" к залу, нашел ему пустое местечко во дворе и забрался в тренерскую. Плевать и начхать ему было на то, что безмозглый фанатик спорта Вася явился и выворачивает с корнем закрепленный аршинными болтами блочный тренажер. Сережа сел на телефон.
Когда он познакомился с Майкой, у нее, кроме Данки, были еще две подружки. Но они исхитрились выйти замуж более удачно, почему и пропали с Сережиного горизонта. В поисках Данки Майка их уже тормошила. Теперь принялся названивать Сережа в поисках Майки.
Позвонил он также в салон красоты "Майя". Салон в трепете ждал хозяйку – без нее ничего не делалось.
Затем Сережа для очистки совести обзвонил больницы. Там ее тоже не было.
Оставались любовники.
За два года после развода их набралось какое-то разумное количество. Но Майка этих дел не афишировала – разве что для каких-то скрытых целей предъявляла Сережу во всеоружии мощных бицепсов.
Было у него записано два телефонных номера, насчет которых он не был уверен… Однако позвонил. Первый оказался квартирным – и хозяйка сказала, что въехала сюда полгода назад, кто жил раньше – хрен его знает. Второй молчал весь день до вечера. Вечером удалось выяснить, что хозяин последний раз видел Майку полтора года назад.
– Блин-н-н… – пробормотал Сережа вместо "спасибо".
Как только электронные часы выдали "20.45", он выставил из зала последних ошалевших фанатиков, запер все двери и сел в "гольфик". Оставалась последняя надежда – на кабаки. Майка заимела вредную привычку ужинать не дома, а в разнообразных заведениях.
Объездив шесть известных ему кабаков, притонов и вертепов, Сережа обнаружил, что бензина в баке почитай что не осталось. Он поехал на заправку и увидел там то, что презирал всей душой, – очередь.
До торчания в очередях он не унижался никогда.
Поэтому Сережу занесло леший знает куда – и он нашел-таки Богом забытую заправку без всякой очереди, а потом сообразил, что оказался в трех шагах от Данкиной квартиры. Она жила на восьмом этаже. Сережа задрал голову в надежде увидеть свет в ее окне и ничего не понял.
Час был поздний, окон светилось немного, и они так раскидались по стене стоящей боком к Сереже многоэтажки, что вычислить восьмой этаж он не сумел, хоть тресни.
Если бы Сережа не был так взбудоражен поисками Майки, вполне возможно, что он, заправившись, поехал бы домой. А тут ему вдруг втемяшилось заскочить на восьмой этаж. Ведь может же случиться такое, что две подружки пьют чай на кухне и перемывают кости всем бывшим и будущим избранникам?
Возможно, Сережино состояние в эту минуту следовало бы назвать безнадежной надеждой…
Площадки для лифта располагались между этажами. Сережа вышел – и сразу же услышал голос.
– Открой, Дануся! Я же знаю, что ты дома!
Голос был мужской и приятный.
Сережа затаился у двери лифта.
– Да открой же! – едва не стонал голос. – Я все понимаю, я – скотина, я – свинья! Говорят же тебе – я все понимаю!
И снова – пауза. Сережа понял, что страдалец жмет на кнопку звонка.
Вдруг его осенило! Он понял, кто причитает под Данкиной дверью!
Сережа выглянул – и, хотя на площадке было темно, опознал человеческий силуэт в широком плаще и даже еще один силуэт – большой дорожной сумки.
Маркиз-Убоище вернулся с гастролей и, не имея времени и средств на эротические маневры вокруг Данки, попросту приперся к ней на ночь глядя.
– Вот ты-то мне и нужен… – пробормотал Сережа и неторопливо взошел по ступенькам.
Маркиз-Убоище повернулся к нему и, естественно, не узнал. Зато обрадовался.
– Вы тоже сюда? – спросил он. – Она дома! Позвоните, будьте любезны, и окликните ее! Вам она откроет!
Эта грубая и примитивная военная хитрость Сереже не понравилась.
– А что же она вас не впускает? – осведомился он.
– А ваша жена никогда не выставляла ваши вещи за дверь? – горестно спросил Маркиз-Убоище. – Из-за сущей ерунды!
– Жена? – уточнил Сережа.
– Жена, жена! – подтвердил Маркиз-Убоище. – Пять лет как женаты! Говорят, четыре года – кризисный срок для брака…
Сережино терпение лопнуло.
И вранья-то вроде было немного – ну, не была пока Данка женой Маркиза-Убоища, он лишь собирался осчастливить ее этим званием, честно собирался! Однако Сережа взял артиста за грудки.
– Жена, говоришь? – с тихой яростью переспросил он.
– Да жена же! – взвыл перепуганный Маркиз-Убоище. – Затаилась – и молчит! Данка, Дануся!…
Вопль был тем более отчаянный, что Маркиз-Убоище взмыл в воздух.
Без особого труда Сережа приподнял его, проехав артистической спиной по стенке, и испытал жгучее желание размазать жертву по низкому потолку.
– Вы чего это? Вы чего? – заголосил артист, вцепившись атлету в плечи и пытаясь его брыкнуть.
– Я тебе покажу Данусю! – негромко, но впечатляюще произнес Сережа. – Я тебя сейчас убивать буду, но не сразу, а понемногу.
И Маркиз-Убоище поверил.
Поскольку странновато допрашивать человека, которого держишь на весу, и адресовать ему вопросы снизу вверх, Сережа поставил артиста на пол – и напрасно. Не врубившись, с кем имеет дело, Маркиз-Убоище заехал ему кулаком в бок, норовя скинуть с лестницы.
Поступок был мужской, но идиотский.
Не такой требовался кулак, чтобы сдвинуть с места красу и гордость тренажерных залов.
Сережа пропустил этот жалкий удар, но как пропустил? В ту долю секунды, когда кулачишко артиста коснулся его бока и проскользнул в пустоту, Сережа качнулся вперед, вынося почти одновременно оба кулака, и левая рука нанесла резкий хук, а правая, чуть опоздав, приняла летящее тело артиста снизу и впечаталась в подреберье…
Маркиз-Убоище рухнул.
Сережа встал над ним, глядя вниз с большим презрением. И стоял две с половиной минуты – пока не понял, что кажется, перестарался. Хотя вроде и не очень старался.
Тогда он опустился на корточки и похлопал Маркиза-Убоище по щеке. Тот пробормотал что-то неприличное и пошевелился.
– Больной будет жить, – заметил Сережа. Это бормотанье вызвало в нем угрызение совести, нельзя так обращаться с ненакачанным, а Сережа, взбудораженный погоней за Майкой, шарахнул Маркиза-Убоище не слабо. Он вообще поставил за принцип проявлять гуманизм по отношению к женщинам, детям, старцам и задохликам.
Взяв свою жертву за плечи, Сережа усадил ее, прислонив спиной к Данкиной двери. И подумал, что если каким-то чудом Данка оказалась дома и подсматривает в глазок, то с нее причитается. Сама бы она, при всей своей силе и отваге, не могла так припечатать бывшего любовника.
– Которое? – внятно спросил вдруг Маркиз-Убоище.
– Что – которое?
– Ухо – которое?…
Сережа не сразу понял, что артист вычисляет пострадавшее ухо.
– Правое, – сориентировавшись, ответил он.
– Это хорошо… – загадочно заметил Маркиз-Убоище.
Много чего приходилось делать Сереже в последние дни, но вот пациента в сумасшедший дом он еще не доставлял.
– Могу добавить, – ласково предложил он.
– Ты кто такой? – поинтересовался Маркиз-Убоище. – Ты с Данкой, что ли, живешь? Так бы сразу и сказал, а то намеки, намеки…
Сережа ушам не поверил – человек, схлопотавший хук и прямой под ребра, нашел в себе силы процитировать бородатый анекдот!
И тут в атлетическую душу вкралось подозрение – а так ли уж были правы подружки, костеря Маркиза-Убоище на все лады?
– Нет, я с Данкой не живу, – честно признался Сережа. И хотел было сказать, что она безвестно пропала – но промолчал. Стремительная мысль, стартовав с исчезновения Данки, понеслась галопом по причинам и следствиям – и, заржав, остановилась перед фактом: Маркиз-Убоище был наводчиком грабителей!
Сережа, уже совсем было настроившись на миролюбивый лад снова схватил артиста за грудки и поставил на ноги.
– Ты! – сказал он злобно. – Из-за тебя вся эта каша заварилась! Кого ты привел к Наследнику?!?
– Не знаю! – отчетливо отвечал Маркиз-Убоище. – Говорил ведь – не знаю!
– Когда говорил?
– Не знаю!
– Кому говорил?
– Не знаю!
– Сейчас в левое ухо схлопочешь, – спокойно предупредил Сережа. – Для симметрии!
– В левое – не надо! – не на шутку перепугался артист.
– Почему это – не надо? Очень даже надо!
– Левым я слышу!
Сережа помолчал. Должно быть, к концу бурного дня у него что-то сделалось с мозгами. Он прокрутил внутри все краткие диалоги с Маркизом-Убоищем и понял глубинный смысл его радости от удара в правое ухо. Оно и до Сережиной терапии было глухим…
С другой стороны, атлета тронуло доверие Маркиза-Убоища, без принудительных мер назвавшего ему свою ахиллесову пяту, – ведь хороший удар в левое ухо означал для артиста полную профнепригодность.
– Ты анатомический ляпсус, – проворчал Сережа, имея в виду, что пяте место на ноге, а отнюдь не на голове.
– Я вообще ляпсус, – подтвердил артист. – А ты Данке кто?
– Я – Данке? – Сережа задумался. Возникла нелепая фраза: "Я Данке – ляпсус!" и сразу же обрела смысл. Кем был Сережа в жизни сперва четырех, а теперь всего лишь двух подружек? Жилеткой для рыдания, агрегатом для передвижения шкафов, консультантом по лишним сантиметрам на бедрах? Ведь это были даже не приятельские отношения – с приятелем женщины все же малость кокетничают… Назвать же их дружескими у самого Сережи язык бы не повернулся – он не верил в саму возможность дружбы между настоящим, уравновешенным, надежным, сильным мужчиной и взбалмошной, бестолковой, неподвластной логике женщиной.
Впрочем, друзей-мужчин у него тоже не было.
Когда Сережа переезжал на новую квартиру, он кинул клич – и пришли ворочать мебель полтора взвода качков. В тот день он был уверен, что окружен прекрасными друзьями.
А вот когда пропала Майка, он вдруг понял, что и на помощь позвать-то некого…
– А сам-то ты Данке кто?
– Я? Друг, – неожиданно заявил Маркиз-Убоище.
– Друг?… – Сережа ушам не поверил. – А ты знаешь, друг, что она из-за тебя в неприятности попала? Друг! Ты в дверь колотишься и вопишь, как драный кот, а мы ее чуть ли не с милицией четвертый день ищем! Друг! Ты мне еще не ответил, где этих ребятишек подобрал, которые Наследнику квартиру почистили! Друг, блин!
– Друг, блин… Вот именно… – вдруг артист поднял голову, и Сережа, невзирая на полумрак, увидел в его глазах свет надежды. – Слушай! Пусти переночевать! На одну только ночь! Я с гастролей приехал, деваться некуда! Ты далеко живешь?
– Далеко, – сказал ошарашенный Сережа.
– Сейчас такси словим! По дороге в круглосуточный заедем, бутылку возьмем!…
– Куда заедем? – осведомился Сережа, причем кулаки его сами собой сжались, а плечи расправились и нависли над собеседником как горные утесы. – И что возьмем?
– В круглосуточный заедем, сыра и колбасы к ужину возьмем.
Артист сориентировался мгновенно.
– Сыр и колбаса – это хорошо, – неторопливо и с угрозой произнес Сережа. – У меня в холодильнике как раз есть сыр и колбаса. Поэтому в круглосуточный мы не заедем.
– Жаль… Видишь ли…
– Ну, что я вижу?
– Есть вещи, которые всухую не объяснишь, – честно признался Маркиз-Убоище. – Историю с этим ограблением тоже на трезвую голову не понять.
По крайней мере, это было честно.
– А кто из нас должен быть нетрезвой головой? – осведомился Сережа.
– Ты! – уверенно заявил артист.
– Так. Я. Ладно… А когда я протрезвею, то перестану понимать?
Маркиз-Убоище задумался.
– А ты прав, – признался он. – Я вот тоже иногда, когда выпью, все понимаю, а утром – ну ни хрена! А вечером – концерт…
– Поехали, – решился Сережа. – Попробуем сперва без бутылки.
Так и получилось, что, горя желанием стереть Маркиза-Убоище в молекулы, Сережа оказал ему гостеприимство, покормил бутербродами, налил чая и даже постелил на раскладушке.
– Ты всегда пьешь такой чай? – спросил тот, глядя сквозь стакан на свет.
– Это не чай. От него только в сон потянет.
– Мы будем о кулинарии беседовать или о грабителях? – с тем Сережа выложил на стол два кулака, навесил над посудой широченные плечи и уставился в лицо противнику, всем видом говоря – я готов к приему информации.
– Давай я тебе сперва расскажу, откуда у Наследника эти камни, – предложил Маркиз-Убоище. – А то ты и вовсе ничего не поймешь. Их просто должны были спереть!
– Рассказывай, – Сережа посмотрел на стенные часы. – Шесть минут. А потом – про ограбление.
Часы показывали без шести полночь.
– Все очень просто, – сказал Маркиз-Убоище. – Валька тебе про деда рассказывал? Портрет показывал?
– Было такое.
– Валькин дед в войну дошел до Берлина.
– Это я уже слышал. Неоднократно.
– Но он не ногами дошел, а доехал с удобствами, – продолжал Маркиз-Убоище. – Потому что был он каким-то там полковым интендантом. Откуда у него при этом взялся иконостас – не знаю и знать не желаю. Это был не тот дед, чтобы подвиги совершать. А орденов с медалями нагреб – ну, ты же видел портрет! Когда его полк шел по Германии, дед прихватывал все, что плохо лежит. И он привез домой столько, что на всю жизнь хватило. Вон Наследник до сих пор пропить не может!
– Ясно. А камни?