Уснуть и только - Дина Лампитт 12 стр.


– Ну, тогда, – многозначительно объяснил Колин. – В тот раз.

Они поехали дальше и скоро достигли владений Изабель. Маркус остановился возле большого пруда, заросшего серебристыми ивами, склонившими головы до самой темно-зеленой воды, и спешился. И хотя место было совершенно безлюдное, кто-то, судя по всему, начал строить здесь дом – на берегу пруда возвышались обмазанные глиной стены.

– Иди сюда, – предложил Маркус, решив больше не срывать гнев на маленьком человечке, – я покажу тебе, как бросать камешки, чтобы они прыгали по воде.

Он швырнул несколько плоских камней, один за другим, наблюдая, как они запрыгали по гладкой поверхности.

– Как здорово! Дай, дай я попробую! – Колин подпрыгивал от нетерпения, совсем как ребенок; может быть, такому невинному существу и в самом деле неведомы плотские желания?

Камешек, брошенный Колином, сразу утонул, но он тут же поднял следующий и, закусив нижнюю губу, старательно начал овладевать новой игрой, всецело погрузившись в это занятие. С улыбкой наблюдая за ним, Маркус сел на землю, прислонившись спиной к дереву, и снял куртку. Скатав в валик, он подложил ее к себе под голову и, разморенный жарой, прикрыл глаза.

Должно быть, он моментально уснул, потому что ему сразу же начал сниться какой-то необычный сон. Как будто он, проснувшись, увидел достроенный дом возле пруда, а рядом с домом девушку, долговязую худощавую девушку с длинными черными волосами. Напевая что-то себе под нос, она собирала цветы. Из открытой двери домика доносилось жужжание веретена, на крыльце спал большой белый кот.

Маркус встал, и это движение, видимо, привлекло внимание девушки, потому что она выпрямилась и взглянула на него. Он увидел ее лицо – узкое, худое, даже, пожалуй, костистое, а на лбу поросшее волосами родимое пятно, увидел ее блестящие глаза и бледную кожу.

– Ты должен был прийти, – сказала она.

Эти слова почему-то так напугали Маркуса, что он сразу проснулся, на этот раз по-настоящему, и, тяжело дыша, сел. Колин, все еще швырявший камешки, обернулся и поглядел на него.

– Я уже научился, – сообщил он.

– Молодец, ты очень быстро освоил эту игру. – Маркус поднялся на ноги, с удивлением ощущая, как у него ноет все тело.

Колин с серьезным видом разглядывал его.

– Это заняло не так уж мало времени, – сказал он. – Посмотри, солнце уже садится.

Он был прав. Вода в пруду уже не блестела под прямыми солнечными лучами, а тускло мерцала и казалась совершенно неподвижной. Маркус взглянул на дом и вновь увидел недостроенные стены, без крыши и окон.

– Должно быть, я немного поспал.

– Да, хотя глаза у тебя были открыты. Ты все время смотрел.

– На что?

– На этот маленький домик.

– Там кто-нибудь был?

– Нет, никого. Мы все время были здесь только вдвоем.

Маркусу вдруг стало холодно.

– Пойдем отсюда. Становится прохладно. Пора домой.

– Мы вернемся сюда завтра?

– Нет, не стоит. Завтра поедем на речку, как обычно.

Они сели на лошадей и в молчании направились в Мэгфелд. Поднявшись на вершину холма, откуда уже хорошо был виден дворец, они увидели, как из его главных дверей вышли ярко и пышно разодетые мужчина и женщина. Фигура мужчины показалась Маркусу знакомой.

– Кто это? – спросил он. Колин прищурился.

– Пьер Шарден, брат Ориэль.

У Маркуса упало сердце. В последний раз он видел Пьера над истекающим кровью телом Джеймса Молешаля.

Не поднимая глаз на Роберта, Ориэль сглотнула и снова уставилась на пол.

– Скажи же что-нибудь! – нетерпеливо потребовал Шарден. – Ну же, девочка, не стой, будто ты проглотила язык! Пойдешь ли ты за брата архиепископа? – Не дожидаясь ответа, он продолжал: – Я даю тебе возможность отказаться, Ориэль, невзирая на твое обещание беспрекословно мне повиноваться. Почему я это делаю? Только потому, что считаю Колина де Стратфорда сумасшедшим лунатиком, вот почему.

– Это неправда.

– Что ты сказала?

– Он не сумасшедший, он просто большой ребенок.

Глаза Ориэль, обычно столь ясные и добрые, вдруг гневно засверкали, но она сразу же опять опустила их. Уже гораздо спокойнее Роберт примирительно уточнил:

– Значит, ты не находишь его отталкивающим? – Где-то в стороне от себя Роберт уловил движение обтянутой синим чулком ноги Маргарет, подающей дочери знак. Сделав вид, что он ничего не заметил, Шарден продолжал: – Если так, для нашей семьи будет большой честью породниться с самим архиепископом. – Он откашлялся. – Видишь ли, меня считают возможным кандидатом на пост шерифа графства. Когда настанет время делать выбор, Стратфорд может соответствующим образом повлиять на короля.

Роберт замолчал, и Ориэль мягко ответила:

– Отец, я благодарю вас за то, что вы дали мне возможность отказаться. Однако Колин очень добр, и я согласна выйти за него.

Выйдя из тени, заговорила Маргарет:

– Ты уверена в этом, Ориэль? Честолюбивые планы твоего отца ничто по сравнению с необходимостью прожить жизнь рядом с человеком, которого, по самым скромным меркам, нельзя назвать иначе, как неполноценным.

Роберт повернулся к жене, но Маргарет встретила его таким твердым взглядом, какого он не видел у нее ни разу в жизни. Шарден мельком подумал, что его жена превращается в женщину, с которой нельзя не считаться.

Наступившую тишину нарушила Ориэль:

– Нет нужды больше говорить об этом. Мне пора наконец выйти за кого-то замуж, и Колин не хуже всякого другого.

– В таком случае, я сейчас же поеду и сообщу им, – решил Роберт и отвернулся к окну, чтобы Маргарет не увидела на его лице борьбу эмоций.

Но ему не пришлось предаваться раздумьям, ибо его внимание привлекла необычная кавалькада, приближавшаяся к замку. В сопровождении нескольких верховых рука об руку ехали разряженные в пух и прах его сын Пьер и Джулиана де Молешаль.

Даже на расстоянии Роберту было видно, что одежда Пьера сшита из самой дорогой ткани и украшена бриллиантами, а на голове Джулианы развевается расшитая золотом вуаль.

– Господи спаси, это еще что? – изумился Роберт, в то время как Маргарет и Ориэль, позабыв о только что закончившейся дискуссии, с не меньшим удивлением смотрели в окно.

– Так вот, значит, где он пропадал! – со злостью заметила Маргарет.

– Утешал несчастную мать! – в тон ей отозвался Роберт.

Процессия миновала подвесной мост, и вскоре из холла послышался пронзительно-возбужденный голос Пьера:

– Где мой отец?

– Здесь, здесь, – крикнул Роберт, перегнувшись через перила. – Где, интересно знать, тебя черти носили? – Он делал вид, будто не замечает Джулианы, семенившей за Пьером.

– Сэр! – драматически произнес Пьер и, решив держаться соответствующим образом, бросился перед отцом на колени.

– Встань, встань сейчас же! – сердито приказал Роберт, но пришел в ужас, увидев, как Джулиана, в свою очередь, опустилась на колени рядом с его сыном.

– Мы просим вашего благословения, отец, – сладким голосом произнес Пьер.

– Помилуй нас, Господи! – возопил Роберт. – Что ты еще натворил?

– Я женился, сэр. Женился!

– Ушам своим не верю! – воскликнула Маргарет. – Мадам, позвольте узнать, что здесь происходит?

Вместо ответа Джулиана, тяжело поднявшись на ноги, бросилась к Маргарет, взывая:

– Матушка! Матушка!

Роберт тяжело осел на ступеньку.

– Коггер, принеси мне вина! Единственное, что мне остается, чтобы перенести все это – как следует выпить.

Широко раскрыв глаза, Ориэль обратилась к матери:

– Неужели Джулиана теперь действительно моя невестка?

– Да, да, именно так, – подтвердил Пьер, поднимаясь на ноги и трепля сестру по голове скорее безжалостно, чем нежно. – Вчера у нас побывал священник, мы обвенчаны, наш брак скреплен как полагается, и мы уже побывали с визитом у архиепископа. Все, что нам нужно, чтобы окончательно подтвердить наше счастье – это ваше благословение.

Он вызывающе смотрел на Роберта, как бы говоря: "Да, я сделал это! Я женился на богатстве Молешалей, и можешь отправляться к черту, если тебе это не по вкусу!" Но губы Пьера продолжали победно улыбаться, в то время как Джулиана неуклюже приседала перед своими новоявленными свекрами.

– О-о, Господи, Господи, Господи, – причитал Роберт, осушив кубок. – Сразу двое в один день! Это больше, чем я в состоянии вынести, – и, отвечая на недоумевающий взгляд Пьера, пояснил: – Твоя сестра только что дала согласие на брак с Колином де Стратфордом, младшим братом архиепископа.

– С полоумным? – ахнул Пьер.

– Ты не должен так говорить о нем! – выкрикнула Ориэль. – Он добрый, он талантливый музыкант, и мне кажется, будто я знала его всегда. Он уже стал мне другом!

С этими словами Ориэль, резко повернувшись, выбежала из комнаты.

Глава десятая

Солнце ушло из лесистой лощины, где так уютно прилепился к одному из склонов обнесенный естественным рвом замок Шарден. Над ним начали сгущаться темные, пришедшие с моря тучи. Слышались отдаленные раскаты грома, затем наступила предгрозовая тишина, прерываемая только зловещими криками буревестника. Июньский день 1334 года обещал закончиться совсем не так красиво, как начинался. К великому облегчению домашних, Пьер настоял на немедленном отъезде в Молешаль, долго и шумно разглагольствуя по поводу того, что его новобрачная может промокнуть. Наскоро попрощавшись с родными, он помог Джулиане сесть на коня, а затем сам аккуратно взгромоздился в седло, тщательно оберегая свой костюм.

– Не знаю, что и сказать, – вздохнула Маргарет, когда они исчезли из виду.

– Зато я знаю, – выразительно сказал Роберт. – Пьер добился того, чего хотел; можно сказать, поймал удачу за хвост, женившись на этой ведьме. Жалею, что не отрекся от него.

– Так в чем же дело? Кто тебе мешал это сделать, когда он просил твоего благословения? – пожала плечами Маргарет.

В который раз Роберт был озадачен, столкнувшись с произошедшими в жене переменами.

– Я слышал, что гасконский рыцарь потчует тебя своими снадобьями, – резко сказал он. – Хотелось бы мне знать, кто научил его этому искусству?

Маргарет вспыхнула, но ответила:

– Не знала я, что ты уже опустился до того, чтобы сплетничать со слугами, Роберт. Но впрочем, это правда: сэр Поль готовит для меня настои. Его научил этому один монах, побывавший за Пиренеями и постигший там тайны арабской медицины.

Роберт почувствовал, что уже проникся неприязнью к человеку, которого даже ни разу не видел.

– Обязательно взгляну на этот образец совершенства, когда буду сегодня во дворце. Надо же – рыцарь, врач, средоточие знаний, да вдобавок еще воплощение обаяния! – раздраженно заявил он.

К некоторому его облегчению, Маргарет рассмеялась:

– Вижу, ты уже настроился против него, но тем хуже для тебя: лишишься интересного и остроумного собеседника. – Прежде чем ее супруг успел возразить, Маргарет переменила тему: – Если ты намерен ехать сегодня во дворец, лучше это не откладывать. Похоже, скоро разгуляется непогода.

Ориэль, до этого молча сидевшая в стороне, поднялась и спросила:

– Вы едете сообщить Колину о моем решении?

– Да, дитя мое.

Девушка кротко и устало улыбнулась.

– Надеюсь, он обрадуется. Спокойной ночи. Пойду лягу, пока не началась гроза.

Она тихо скользнула прочь, хрупкая и беззащитная, как цветок. Глядя вслед дочери, Маргарет нахмурилась:

– Не нравится мне все это. Совсем не нравится.

Роберт встал.

– Ты сама слышала, что она сказала. Наша дочь велела Пьеру попридержать язык, заявив, что Колин уже стал ее другом. Ты не можешь отрицать этого, Маргарет.

Но в глубине души Роберт не так уж был уверен в своей правоте и, выехав из замка, в какой-то момент уже готов был вернуться назад и сказать жене, что передумал.

Усиливающийся ветер срывал с Роберта плащ и трепал гриву его коня. Пригнувшись к шее лошади, всадник всячески понукал ее двигаться быстрее, вздрагивая при каждом завывании ветра, пронзительном и одиноком, как плач ребенка.

– Она сама утверждает, что он ее друг. Я же давал ей возможность отказаться, – вслух оправдывался Роберт.

Но ветер не ответил ему, и Роберт поехал дальше, петляя между черными тенями деревьев. Выехав на открытое место, он почувствовал облегчение и затрусил напрямик ко дворцу. Едва он миновал ворота, дождь хлынул стеной. Шарден торопливо вошел во дворец, то и дело оглядываясь и приговаривая: "Ну и погодка! Дьявольская ночь!" – размышляя в это время над вопросом, представится ли ему случай увидеть сэра Поля д'Эстре и наградить его испепеляющим взглядом.

Поднимаясь по лестнице, Роберт услышал голоса и, войдя в кабинет архиепископа, увидел с комфортом разместившегося возле очага Джона де Стратфорда, мирно беседующего над шахматной доской с каким-то незнакомцем.

При звуке его шагов они подняли головы, и не успел Роберт подумать: "Не может быть, чтобы это был он!" – как толстый коротышка, собеседник архиепископа, уже вскочил и раскланялся. Приглядевшись, Роберт заметил сверкающие умом проницательные мышиные глазки и понял, что этот человек не из тех, с кем можно не считаться.

Роберт вернул поклон и с прохладцей произнес:

– Роберт Шарден. Полагаю, вы и есть тот самый сэр Поль, о котором все вокруг твердят с благоговением и восторгом.

Гасконец улыбнулся.

– Господин Шарден, я также наслышан о вас и бесконечно счастлив, получив, наконец, возможность познакомиться с вами.

Не выпуская из рук шахматной фигуры, Джон де Стратфорд кивнул:

– Садитесь, Роберт. Полагаю, вы хотите сообщить мне кое-какие новости.

– Да, – сказал Роберт, тяжело опускаясь на стул и заставляя себя отвлечься от мысли, как лучше всего поставить на место Поля д'Эстре. – Я привез вам ответ.

Обитателям верхнего этажа буря казалась еще более свирепой и яростной, чем была на самом деле. Оконные стекла дрожали под бешеными порывами ветра, дождь неистово стучал в стены. Шум стоял такой, что Маркус подумал, уж не настал ли конец света, и выглянул в окно, но не увидел ничего, кроме темного, разрываемого зигзагами молний небесного океана, по которому неслись, как колесницы, черные грозовые тучи. Сидевший позади него Колин вздрогнул, услыхав очередной раскат грома.

– Неужели господин Шарден в самом деле приехал к Джону в такую бурю? – спросил он.

– Да. Я думаю, он хочет сообщить архиепископу свое решение относительно вашей женитьбы, – ответил Маркус, стараясь казаться безразличным.

С каким-то сверхъестественным прозрением Колин вдруг спросил:

– Тебе не нравится, что я женюсь на Ориэль, правда? Но это вовсе не означает, что мы и дальше не сможем оставаться друзьями.

Взволнованный, со сморщившимся от тревоги лицом и глазами, полными слез, Колин был так трогателен, что Маркус, повинуясь внезапному пор ву, сел рядом с ним и обнял его.

– Я хочу, чтобы ты был счастлив, ты ведь знаешь. Это просто так…

– Ты боишься, что я буду любить Ориэль больше, чем тебя? Обещаю тебе, что нет. Мы, все трое, всегда будем вместе.

Уставший от всех переживаний Колин вскоре закрыл глаза, да так и уснул в объятиях Маркуса. Оруженосец бережно уложил маленького человечка в постель, а сам, не раздеваясь, растянулся на полу возле кровати. Некоторое время он прислушивался к тому, что творилось снаружи, а затем незаметно погрузился в сон.

За ночь буря утихла, и на следующее утро о ней напоминали лишь облака, мчавшиеся, как гончие, по голубому небу. Солнце, стремясь наверстать упущенное, немилосердно жгло холмы и долины.

Поднявшись с постели еще до рассвета, Джон де Стратфорд вместо того, чтобы пройти во дворцовую часовню, уединился в своем большом кабинете, выбрав для молитв и размышлений то самое место, где когда-то, по преданию, преклонял колени Томас Бекет.

Сперва он позволил себе обратиться мыслями в прошлое: его участие в свержении Эдуарда II, последовавшая за этим опала и преследования со стороны Роджера Мортимера, любовника королевы; повторное возвращение к вершинам власти после того, как юный монарх самолично арестовал Мортимера. Ходили слухи, что Эдуард III ворвался в спальню графа и буквально вытащил того из постели, которую Мортимер делил с матерью короля. Королева умоляла сына умерить свой гнев и не убивать ее любовника, на что, якобы, Эдуард неохотно согласился. Однако архиепископ знал, что юный король и не замышлял ничего подобного: он был слишком умен, чтобы пачкать свои руки в крови. Вместо этого Эдуард позволил привлечь Мортимера к суду, а своего верного друга Джона де Стратфорда назначил канцлером и своим главным советником.

Стратфорд отдавал себе отчет в том, что боится своего короля ничуть не меньше, чем любит. Как и его предшественник Генрих II, Эдуард III отличался непостоянством и огромной самонадеянностью. Ни кто никогда не мог предсказать, каков будет его следующий шаг, и даже самый близкий друг не был уверен, что завтра вдруг не окажется злейшим врагом.

Готовясь к молитве, Стратфорд предпочел отвлечься от политики и обратился к своим семейным делам. И сразу же, как будто Господь услышал его, архиепископа захлестнуло огромное чувство вины за то, как он обошелся с Шарденами. Жестоко, хладнокровно и безжалостно он принудил юную прелестную девушку к замужеству, которое не могло принести ей счастья. Ибо, как бы добр и трогателен ни был Колин, он оставался ребенком во всех отношениях. И хотя его тело, может быть, и догадывалось о возможности физического соединения мужчины и женщины, в отличие от большинства сумасшедших, Колин не способен был осуществить этот акт. Ориэль де Шарден была обречена на жизнь без любви.

Но так ли это? Стратфорд ощутил холодок беспокойства: в этой сфере могли действовать неподвластные ему силы.

– Господи, помоги мне, – шептал он. – Я – самый могущественный и в то же время самый смиренный из всех твоих слуг. Укажи мне путь, помоги мне узнать, что правильно, а что неверно.

Внезапно он вздрогнул. Ему почудилось, будто рядом с ним стоит на коленях и молится еще кто-то. Стратфорд почти слышал, как шуршит ряса того, другого кающегося, и тут чей-то голос – или ему показалось? – прошелестел.

– Пусть все идет своим чередом.

Обуреваемый священным ужасом, Стратфорд перекрестился и закрыл глаза, как будто и впрямь опасаясь увидеть рядом с собой великого Бекета.

Но часом позже, когда рассвело и дворец зажил обычной утренней жизнью, архиепископ вновь был самим собой: лишенные выражения глаза на застывшем, как маска, лице.

Назад Дальше