Анастасия стояла на коленях перед маленькой клумбой, разрыхляя влажную черную землю небольшим совочком, и сердце Каспара сильно забилось от сильнейшего ощущения дежа-вю. Когда женщина заметила его, он выдавил улыбку и помахал ей рукой.
– Я так рада, что ты пришел, – сказала она, подходя.
III
Очень скоро Каспар понял, что Софья не ошиблась, говоря ему, что Анастасия богата. Слуги в зеленых ливреях приняли у рыцарей поводья и отвели лошадей в конюшню, а горничные с реверансом поднесли всадникам освежающие напитки.
Послу и его рыцарям предложили бокалы с прохладным яблочным соком и наколотым льдом, из чего Каспар сделал вывод, что Анастасия достаточно богата для того, чтобы устроить под домом холодильное помещение, в котором благодаря чарам кислевских ледяных магов воздух всегда оставался морозным.
Солдаты осмотрительно остались у входа в дом, а посол и Анастасия отправились в обшитые дубовыми панелями приемные покои, с высоким алебастровым потолком и пушистым ковром с узорами из извивающихся драконов, раскинувшимся на натертом до блеска деревянном полу.
Внутреннее убранство дома тоже говорило об огромном богатстве, хотя ничто тут не было нарочитым или безвкусным. Каждая элегантно обставленная комната не подавляла гостя роскошью, в отличие от замков многих дворян Империи, которые делали все, что могли, только бы заявить о своем богатстве.
Они присели на великолепный диван, болтая, как старые друзья, о всяких несущественных вещах, пока разговор неизбежно не коснулся смерти боярина Кововича.
– Я слышала об этом ужасном деле и о том дураке, Пашенко, – сказала Анастасия. – Просто кошмар, что такого человека, как ты, посмели обвинить в столь чудовищном преступлении.
– Да, это нелепо, – согласился Каспар.
– Что заставило Пашенко решить, что ты имеешь какое-то отношение к убийству?
Каспар пожал плечами:
– Люди во дворце видели, как мы с боярином обменялись парой неласковых слов, вот чекист и пришел к неверному заключению.
– Фи! Пашенко некультурный, если бы он арестовал всех, кто ссорился с Кововичом, половина Кислева сидела бы сейчас в чекистских застенках.
– Значит, его не слишком любили? – спросил Каспар.
– Не особенно, – кивнула Анастасия. – Он был груб и невоспитан, и мне совершенно непонятно, почему его жена устроила сцену перед твоим посольством. Говорят, он ее безжалостно избивал, так что к чему ей оплакивать его уход? Нет, этого я никогда не пойму.
Каспар покачал головой, жалея Алексея Кововича тем меньше, чем больше узнавал о нем. Этот человек был пьяницей, и, судя по всему, госпоже Ковович без него будет только лучше. Он допил сок и поставил бокал на резной столик орехового дерева рядом с диваном.
– Но довольно об этом, Каспар! – воскликнула Анастасия. – Жизнь и так достаточно мрачна. Расскажи о себе, мне интересно, как такой человек решился отправиться в Кислев в столь смутное время.
– Меня послал сюда император, – сказал Каспар.
– О, не скрывай, наверняка должно быть еще что-то. Ты поссорился с кем-то стоящим у власти, чтобы получить такую… неудачную должность?
– Неудачную? Что ты хочешь сказать?
– Этот пост наверняка не принесет тебе ни материальной выгоды, ни престижа, как в центрах дипломатической активности, в Мариенбурге или Бордело, и не станет полезной ступенькой в карьере. Или, к примеру, Тилия. Там хотя бы приятный климат. Но Кислев – в нем ведь нет никакой притягательности. Скажи мне честно, почему ты приехал в Кислев?
– Я же сказал. Император попросил меня занять этот пост, и я согласился.
– Так просто?
Каспар кивнул:
– Я прослужил в армиях Империи почти сорок лет, начав в шестнадцать, получая по шиллингу от императора Леопольда. Я вступил в корпус копейщиков и следующие шесть лет воевал в Аверланде, то против одного орка-полководца, то против другого. Мы обошли всю Империю, сражаясь, зарабатывая, смею заметить, доброе имя, побеждая тварей, рыскающих в темных чащобах, племена северян, которые совершали набеги на вашу страну и Остермарк, и любого врага, приходящего со злом и убийством в сердце. Я вырос до командира подразделения и дрался на стороне самого императора Карла-Франца в битве при Нордуине. Так шли годы, пока я не возглавил все войско моего императора.
– О, да ты великий герой, – протянула Анастасия.
Каспар улыбнулся:
– Возможно, но мой народ в опасности, ему нужны люди, которые понимают, что такое война, и знают, что, чтобы выжить, надо сражаться. Дипломатия и переговоры сейчас не помогают, пришли времена, когда человек сам должен захотеть драться за правое дело. Кислев, возможно, и не синекура, но, если я, прибыв сюда, добьюсь поддержки наших армий, сопротивляющихся вторжению неприятеля, это все, что мне нужно.
– Значит, ты истинный патриот и альтруист. Такие люди редко встречаются, – с улыбкой заметила Анастасия.
– Не так уж редко, как ты думаешь, – ответил Каспар.
Анастасия рассмеялась и спросила:
– Почему тогда ты оставил службу?
Улыбка исчезла с лица Каспара.
– Моя жена, Мадлен, у нее было слабое сердце, и мои отлучки слишком тревожили ее, – грустно ответил он. – Когда я вернулся из кампании, развернувшейся в Приграничных Княжествах, я с честью демобилизовался, и мы поселились в Нулне.
– Ясно. А твоя жена… она ждет тебя на родине?
– Нет. – Каспар покачал головой. – Мадлен умерла три года назад. Она упала в нашем саду, когда ухаживала за розами. Жрец Морра сказал, что ее сердце просто сдалось, что у него не осталось сил, чтобы давать жизнь. Он сказал, она ничего не почувствовала, что, я полагаю, было своего рода благословением.
– О, прости, мне так жаль, Каспар. – Анастасия придвинулась ближе и взяла его руки в свои. – Как это неразумно с моей стороны! Пожалуйста, прости меня, я не хотела бередить столь болезненные воспоминания.
– Все в порядке, Анастасия, ты же не знала.
– В любом случае мне не следовало быть такой беспечной. Я слишком хорошо знаю, что такое потеря любимого. Моего мужа, Андрея, убили шесть лет назад.
Каспар протянул руку и вытер слезу, сверкнувшую в уголке глаза Анастасии.
– Мне жаль. Убийцу поймали?
– Ха! Городская стража и чекисты не сделали ни-че-го! Андрей, да упокоит Урсан его душу, был очень хорошим, но чрезвычайно наивным человеком. Без моего ведома он вложил деньги в несколько весьма сомнительных, но очень красочно расписанных предприятий на паях с одной личностью по имени Чекатило.
Каспар и без того имел повод презирать Чекатило, а теперь он мысленно вписал в счет еще один пункт.
– Я знаю господина Чекатило, – сказал он.
– Ну вот, никому точно не известно, но мне говорили, что Андрей шел домой со встречи в Купеческой Гильдии и наткнулся на каких-то разбойников. Они его ограбили, отняли кошелек и забили до смерти железными прутьями.
Каспар вспомнил версию, рассказанную ему Софьей, и мысленно поблагодарил того, кто избавил Анастасию от правды о том, откуда на самом деле возвращался ее супруг.
– Конечно, сделать ничего нельзя, но я знаю, в чем дело. Доказательств у меня нет, но сердцем я чувствую, что этот подонок приложил руку к смерти Андрея.
Глаза Анастасии наполнились слезами, тонкие руки взлетели к лицу.
– Прости, я, наверное, не очень хорошо знаю язык, но мысль о том, что этот кусок человеческого дерьма как ни в чем не бывало разгуливает по улицам, меня так злит, так злит!..
Каспар склонился к ней и обвил рукой хрупкие плечи, не зная, что сказать, чтобы успокоить женщину. Вместо слов он просто притянул ее к себе так, что ее головка легла на его плечо; на камзоле его тут же расплылось влажное пятно.
– Не волнуйся, – пообещал Каспар. – Я не позволю ему снова причинить тебе вред.
IV
Каспар опустил монету в руку грума, держащего под уздцы его лошадь, довольный тем, что за это время слуга расчесал серебристую конскую гриву и хвост и даже смахнул пыль с копыт. Ухватившись за рог на передней луке седла, он запрыгнул на спину лошади и бросил взгляд на дом Анастасии, женщины, которую он готов был защитить от любых невзгод.
Они утешались в объятиях друг друга несколько минут, затем Анастасия извинилась, и Каспар решил, что должен оставить ее наедине с горем. Аромат ее волос и кожи все еще щекотал его ноздри, когда посол и Рыцари Пантеры направили коней обратно по Магнусштрассе.
На город спустились сумерки, солнце медленно тонуло за рядами домов на западе. В конце улицы Каспар увидел шестерку всадников, вырисовывающихся черными силуэтами на фоне угасающих закатных лучей, и вздрогнул, узнав самодовольного хлыща Сашу Кажетана. Он и пятеро его мускулистых, ощетинившихся оружием приятелей ехали легким галопом навстречу послу; лицо предводителя было каменным, в фиолетовых глазах пылала ярость.
– Кровь Сигмара, только не это, – прошипел Каспар сквозь зубы.
Двое Рыцарей Пантеры послали лошадей вперед, обернули поводья вокруг левых рук, а правыми угрожающе сжали мечи.
Каспар приказал:
– Игнорируйте их! Попробуем разминуться.
Валдаас кивнул, и они втроем направили лошадей к краю улицы, держась между людьми Кажетана и послом.
Но Кажетан не пожелал, чтобы его огибали, – его воины рассыпались цепью, перегородив улицу. Рука Каспара скользнула под плащ и расстегнула кобуру пистолета.
– Что ты тут делаешь? – рявкнул Кажетан.
Каспар даже не посмотрел на него, глядя в конец улицы и поглаживая пальцем изогнутый серебряный курок. Там темнели фигуры еще каких-то всадников, но в сиянии садящегося солнца нельзя было различить, кто они. Каспар и рыцари продолжали двигаться вперед, но Кажетан и его воины ловко заставляли своих коней пятиться. Наконец боец на мечах скрестил взгляды с Каспаром.
– Я задал тебе вопрос, имперец.
– А я пренебрег им.
Сабля Кажетана оказалась в его руке так быстро, что Каспар даже не заметил момента, когда она покинула ножны.
– Когда я задаю вопрос, то жду ответа.
Валдаас и его товарищ быстро выхватили мечи, и, понимая, что ситуация в любой момент может выйти из-под контроля и вспыхнуть от малейшей искры, Каспар заявил:
– Я навещал друга, если тебе угодно знать. Госпожа Вилкова пригласила меня посетить ее, и я принял это великодушное приглашение.
– Я же сказал тебе держаться от нее подальше!
– Я делаю что хочу, герр Кажетан, и не считаю, что обязан советоваться с вами, кого я могу навещать, а кого – нет, – ответил Каспар.
Он увидел, что взгляд Саши уперся в его плечо, и тотчас понял, на что смотрит боец.
Размазанная тушь с ресниц Анастасии.
Глаза Кажетана расширились, а челюсть отвисла.
Каспар понял, что сейчас случится, и выхватил пистолет, прицелившись прямо между глаз Кажетана. Боец застыл, уголок его рта дрогнул в натянутой улыбке.
– Собираешься пристрелить меня, имперец?
– Если придется, – ответил Каспар.
– Если ты это сделаешь, мои люди убьют тебя, – заверил Кажетан.
– Да, вполне вероятно, но ты все равно будешь мертв.
– Это не важно, – пожал плечами Кажетан, и Каспар был потрясен, увидев, что боец действительно так считает.
Оцепенение растянулось на долгие секунды, а потом из-за спины Кажетана послышался невыразительный голос:
– Посол фон Велтен, Саша Кажетан, буду признателен, если вы оба опустите оружие. Мои люди целятся в вас из мушкетов, и, смею заверить, они отличные стрелки.
Взгляд Каспара неохотно оторвался от зрачков воина, и посол увидел Владимира Пашенко и десяток конных чекистов с короткоствольными карабинами, направленными на них.
– Пожалуйста, – настойчиво произнес Пашенко. Десять мушкетов громко и слаженно щелкнули затворами.
Каспар снял палец с курка и медленно убрал пистолет в кобуру, а Кажетан так же неохотно вложил кривую кавалерийскую саблю в ножны.
Предводитель чекистов тронул поводья, заставив свою лошадь вклиниться между конями посла и Кажетана.
– Кажется, вы притягиваете неприятности, герр посол, – заметил Пашенко.
– Ваши люди следили за мной? – спросил Каспар.
– Конечно, – ответил Пашенко так, словно это была самая обычная вещь в мире, и почему-то Каспара это не удивило. – Вы потенциальный подозреваемый в расследовании убийства, почему же мне не установить за вами наблюдение? Похоже, получается, вы должны быть счастливы, что я это сделал. Уверен, сегодняшняя маленькая драма закончилась бы для вас очень плохо, если бы не наше вмешательство.
Кажетан усмехнулся, и внимание Пашенко переключилось на него.
– Не думай, что твоя репутация защитит тебя от меня, Саша. Позволь я тебе убить этого человека, тебе бы пришлось станцевать джигу в петле на площади Героев раньше, чем закончилась бы неделя.
– Хотел бы я посмотреть, как это у тебя получится, – сказал Кажетан.
Он плюнул на землю перед Каспаром, развернул лошадь и поскакал галопом на восток; его люди поспешили следом.
Напряжение медленно покидало Каспара, пока он следил за отступлением Кажетана. Он провел рукой по волосам и выдохнул – только сейчас посол обнаружил, что задержал дыхание.
– На вашем месте, – посоветовал Пашенко, – я бы избегал этого человека. Он влюблен в госпожу Вилкову, а любовь делает мужчину глупцом.
Хотя Каспар и презирал чекиста, он заставил себя быть вежливым:
– Спасибо, герр Пашенко, за то, что пришли на подмогу. Ситуация действительно могла выйти из-под контроля.
– Не торопитесь благодарить меня. Я бы с удовольствием позволил Саше убить вас, но он герой нашего народа, и было бы очень прискорбно, если бы мне пришлось его повесить. Меня бы все осудили.
Пашенко отвел лошадь и сказал напоследок:
– И помните: ваше привилегированное положение, герр посол, ничего не значит, ибо я буду помнить, на кого вы направили этот пистолет.
Глава 5
I
Первый снег выпал в сумерках Миттхербста в день, посвященный Ульрику, богу битвы и зимы. Жрецы Ульрика бурно радовались пушистым хлопьям, медленно спускающимся со свинцового неба, провозглашая, что милость волчьего бога с ними. Остальные были менее уверены в этом, зная, что снег и снижающаяся температура наверняка принесут массу страданий тысячам беженцев, наполнившим город и живущим в продуваемых всеми сквозняками холщовых палатках за стенами города в неимоверно разросшемся лагере.
Каждый день поток беженцев с севера нарастал, пока царица не вынуждена была отдать приказ запереть городские ворота. Кислев просто не мог вместить еще больше людей. С практичностью, свойственной кислевским крестьянам, многие просто решили отправиться дальше на юг, к Империи, стремясь увеличить расстояние между собой и угрозой уничтожения. Остальные, выстроив убогие стены из своего скудного имущества, остановились под стенами города, возле бойцов Империи и солдат Кислева.
Число людей росло, и имя чудовища, изгнавшего их из родных домов, звучало все чаще и чаще. Все началось с робкого шепота освещенных кострами бесед и выросло до ужасающих размеров – имя твари само по себе обрело силу. Рассказывали о станицах, выжженных дотла, о зарубленных женщинах и детях. Монстру приписывались все самые жестокие зверства, и с каждым днем все больше и больше историй о варварах переползало от костра к костру.
Говорили, что вражеские воины вспороли животы каждой живой душе в станице Рамаежек, а потом насадили людей на заостренные бревна частокола. Долго еще стервятники расклевывали их тела, и эта жуткая сцена стала памятником триумфу чудовища.
Кто первым назвал имя твари – загадка. Возможно, оно было вовсе и не именем, а плохо расслышанным боевым кличем или проклятым талисманом, перешедшим к выжившим для того, чтобы они могли донести ужас этого звука до южных земель.
Однако оно было произнесено, имя Альфрика Цинвульфа, верховного атамана северных племен и любимого лейтенанта самого Архаона – он шел на Кислев. Войны в Кургане не новы, и старейшие мужчины и женщины степей знали многих кровожадных главарей варваров – те приходили и уходили. Они знали, что северные племена то и дело совершают набеги на их земли, но даже они понимали, что на этот раз все по-другому.
На этот раз племена идут не грабить – они идут уничтожать.