Тут казак приоткрыл глаза и, не мешкая, схватил меня стальными пальцами за горло. Голова его еще не прояснилась, действовал он вяло, но мне от этого было не легче. Бороться с ним - все равно что драться на кулачках с голодным медведем. Вторично за этот вечер я ощутил, что расстаюсь с жизнью и мучиться осталось уже недолго.
Ошибка Перебийноса заключалась в том, что он оставил в моих руках свое оружие, и я, почти теряя сознание, воспользовался этим, воткнув лезвие ножа во что-то мягкое и упругое. Один раз, затем другой.
Обследовав нишу, я обнаружил там форменную одежду барона. Под ней я нащупал тонкую материю и потянул ее за край на свет. Это оказался восточный женский наряд из дорогой парчи и шелка.
И тут мне в голову пришла совершенно безумная мысль: а что, если я переоденусь в это платье и последую за бароном в логово врага? Турецкий язык я знал и в случае чего мог объясниться. А время вместе с проклятым бароном уходило все дальше и дальше, и я перестал колебаться. Стянул с себя остатки одежды и кое-как облачился в женское платье, которое мне показалось несколько маловато.
Спрятав под платьем два заряженных пистолета и кинжал, я со всех ног бросился в ту сторону, куда неторопливо удалился барон. Мне повезло, я нагнал его у самого выхода из подземелья, и то только потому, что он пережидал, когда наверху уйдут люди с факелами, находившиеся возле полуразрушенной старой мечети. Именно здесь был замаскированный выход. Барон с трудом протиснулся в расщелину между огромными глыбами известняка и, осторожно ступая, поспешил вперед. Я вылез за ним и огляделся. Я успел заметить, как барон скрылся за деревьями сада. Впереди виднелось приземистое белое здание непонятного назначения. Я последовал за бароном, не забыв опустить чадру на лицо.
Белое строение оказалось городскими термами. Это я понял, когда окончательно потерял след переодетого драгуна, очутившись в жарко натопленном помещении с резервуарами для воды и резким серным запахом. То, что барон вошел именно сюда, у меня не вызывало сомнений. Но вот куда он отправился потом?
Я решил идти направо. Неожиданно чья-то рука, обнаженная до плеча, схватила меня за край одежды, и нежный женский голосок пропел по-турецки:
- Ханум, вам совсем в другую сторону! Сюда ходят только мужчины...
Как я уже говорил, по-турецки я понимал и изъяснялся ничуть не хуже, чем по-татарски, но боязнь того, что тембр голоса выдаст во мне мужчину, заставила меня ответить легким наклоном головы. Я отправился за провожатой, болтавшей неумолчно:
- Вы, наверное, плохо себя чувствуете, ханум? Это и понятно. Нечестивцы обрушили на наши бедные головы столько смертоносного огня, что немудрено сойти с ума. Проходите вон в то помещение, где бассейн с фонтаном, теперь у нас совершают омовение по ночам, когда меньше стреляют...
Только тут до меня дошло, что я принят за женщину и меня привели прямиком в женскую половину бань... Мне очень захотелось улизнуть, но было уже поздно, турчанка со словами: "Раздеться можно здесь, а после омовения я сама поухаживаю за ханум и умащу ее прекрасное тело благородными маслами" скрылась в клубах пара.
В помещении находилось пятнадцать-двадцать женщин разного возраста. Не обращая на меня никакого внимания, они расслабленно плескались в большом бассейне, томно возлежали на горячих каменных ложах, позволяя прислуге втирать в свою кожу какие-то пахучие масла и мази. Я сделал вид, что собираюсь раздеться, а сам, сдерживая буйное дыхание и стараясь унять сердцебиение, пожирал глазами открывшуюся мне пленительную картину бессознательного женского бесстыдства. Право же, я оказался благодарным зрителем!..
Особенно мое внимание привлекала высокая стройная красотка, чья точеная фигурка то и дело возникала перед моими глазами, словно поддразнивая меня. Ее гибкий стан заставлял вспомнить о молодой лани, высокие груди, больше походившие на фантастические молочно-белые плоды и увенчанные острыми коричневыми сосками, призывно подрагивали при каждом движении, которые были плавными и изящными, а осиная талия и холмы бедер казались такими совершенными, что вызвали бы буйный восторг даже у пресыщенных женской красотой ваятелей античности.
И все же приятного понемножку. Пора было и честь знать. Пока не вернулась из служебных помещений моя провожатая, я потихоньку, бочком двинулся к выходу. Выйти мне удалось без особого труда.
Оказавшись у того самого места, откуда я был "похищен" служительницей терм, я заметил, что по другую сторону от входа вдоль стены крадется какой-то оборванец. Я увидел, что он прошмыгнул мимо двери в бани, отошел чуть в сторону и, оглядевшись, быстро юркнул в какой-то павильон с полуразрушенным куполом. Подойдя ближе, я услышал знакомый голос господина барона. Так вот где он спрятался! Потихоньку, чтобы не привлечь к себе внимания, я последовал за оборванцем.
Пользуясь темнотой, мне удалось пробраться туда и не быть обнаруженным. Я юркнул за тюки, набитые каким-то тряпьем. Отсюда, с расстояния всего лишь в несколько метров, я мог хорошо разглядеть ярко освещенное помещение, где на коврах тонкой ручной работы возлежали мой враг и какой-то толстый янычар с красными, как у плотвы, глазами, и слышать все, о чем там говорилось. Первым делом я увидел оборванца, склонившегося в подобострастном поклоне. Он, судя по всему, выдавал себя за дервиша.
- Я все осмотрел вокруг, мой господин, - сказал дервиш.
- Кроме рослой женщины, никто здесь не появлялся. Женщина прошла в бани,.
"Смотри-ка, все же он меня заметил! Надо быть осторожней!"
- Хорошо, Ибрагим, ты свободен. Я запомню твою верную службу и отблагодарю за нее, не сомневайся.
- Мой отец служил вам честно. Еще с вашим отцом он участвовал в боях с иноземцами. Да воздаст Аллах истинным правоверным за их муки! Да покарает он неверных огнем и мечом!
- Иди, Ибрагим, иди! Я знаю, что ты надежный человек. Иди и следи за всеми, кто здесь ходит.
Ибрагим, пятясь, выскользнул из помещения и, не заметив меня, выскочил во двор.
- Мы встречаемся с тобой, барон, не впервые в этом благословенном приюте покоя и неги, - неожиданно перешел на немецкий рослый янычар.
- Да, слуга Великого. Но русские пушки достают уже и досюда.
- Они обстреливают весь город... Отдыхай, барон! На этом ковре ты можешь отведать настоящие восточные сладости. Все для твоей милости.
- Я не могу даже помышлять о еде, пока не выполню свой долг, - хмуро проворчал переодетый барон.
- В чем же он состоит? - спросил толстый турок.
- Я должен выполнить свое предназначение, но для этого необходимо нарушить естественный ход вещей...
- Как, барон?
- Ты ведь, Селим-паша, занимаешь высокое положение в турецкой армии?
- Еще бы, - хвастливо промолвил толстяк. - Я двухбунчужный паша! Меня ценит сам сиятельный сераскир Измаильский!..
- А как ты думаешь, брат, что скажет твой сераскир, если ему вдруг станет известно, что к безвременной кончине самого турецкого султана Абдул Хамида приложил руку некий Селим-паша?
- Как это может случиться? - беспечно спросил толстяк.
- Пути нашего великого господина неисповедимы. Всем хорошо известно, что султан, потрясенный падением Очакова и другими поражениями, уже подумывал о подписании мира с неверными. Так?
- Да...
- Но вместе с его смертью надежды на прекращение войны рухнули. А вот вступивший на престол двадцатидевятилетний Селим Третий не пожелал начинать свое правление с позорного мира. И поэтому война вспыхнула с новой силой... А кто подливал масло в огонь?
- Мы...
- Опять правильно! А кто убил старого султана? Каким ядом, кстати, воспользовался убийца?
- Моим фамильным ядом...
- Ну а если подробности об убийстве станут известны вашему трехбунчужному сераскиру?
- Нет, нет! Ты не сделаешь этого!.. Хотя бы ради нашей давней дружбы!
- Конечно, не сделаю, если ты ради нашей давней дружбы уничтожишь еще и сераскира Измаильского,
- Что?!
- Да, брат! Это необходимо! Знай же, трехбунчужный собирается сдать Измаил русским без боя, а этого не желает наш великий господин...
- Яне пойду на это!..
- Горячишься, брат... Подумай как следует.
- Нет, нет и нет!
- Зря... Ну что же, найдутся другие дети сатаны, которые сделают это...
Я успел заметить, как в пиалу с чаем, стоявшую перед толстяком, упал какой-то черный шарик, ловко подброшенный туда бароном. Он растворился в жидкости моментально, не изменив обычного цвета и вкуса ароматного напитка.
- Допивай свой чай и расходимся, - сказал барон, пристально глядя в глаза янычару.
Тот каким-то подневольным движением схватил пиалу и отпил из нее. Тут же глаза его закатились, а все тело затряслось в судорогах. Это продолжалось не более минуты, после чего все кончилось, и Селим-паша взглянул помутневшими глазами на барона.
- Чего изволишь, повелитель? - спросил он.
- Я - сатана! - сказал барон. - Я твой великий господин. Я приказываю тебе, ничтожный, пойди в дом сераскира и убей его ударом кинжала в грудь!
- Я понимаю тебя, мой великий хозяин!
- Ты убьешь его вот этим кинжалом!
Барон вложил в руку двухбунчужного стилет. На его рукоятке я увидел знакомый символ - змея, опоясывающая солнце.
- Я убью его! - яростно прорычал толстяк и, сжимая рукоятку стилета, выскочил в сад.
- Не сомневаюсь в этом! - ухмыльнулся барон и безмятежно разлегся на коврах.
Я вышел вслед за одурманенным Селим-пашой на свежий воздух. Теперь я знал, что мне делать...
* * *
Этот сон был еще ярче, чем предыдущие. Он выглядел настолько реальным, что возникал вопрос: а где же все-таки настоящая действительность - там или здесь, в моей двухкомнатной квартире? Я видел вновь перед собой шахматную доску. Рядом был еще кто-то.
Он стоял ко мне спиной, и я никак не мог осознать, имеет ли он определенную материальную форму или просто является сгустком тьмы. Это был мой враг. Он начал оборачиваться, и тут я проснулся в холодном поту. Часы показывали без четверти восемь. Аля спала, натянув простыню на голову и съежившись под одеялом. Она пошевелилась и проснулась...
Мы сидели и завтракали. Я без всякого аппетита жевал бутерброд с колбасой. По утрам я почти ничего не ем.
- Сегодня что-то случится, - каким-то неживым голосом произнесла Аля.
- Что случится?
- Что-то страшное.
- "Случилось страшное", как поется в телерекламе.
- Я чувствую, сегодня будет какая-то развязка клубку, который нас опутал.
- Если верить убийце, отправившему на тот свет-беднягу монаха, сегодня мой последний день. И нужно уже заботиться о поминках.
- Ты все еще никак не можешь поверить в то, что я тебе говорю.
- Во что-то могу поверить. То, что я видел в лаборатории, приходится воспринять как данность, но доверять всей чуши, которую вы с Димой мне наговорили... Нет, это слишком.
- Витя, сегодня правда твой последний день. И мой - тоже. И сейчас идут последние часы, когда мы еще можем как-то повлиять на обстановку. Дальше мы будем просто раздавлены.
- Ты такие вещи говоришь... Это тебе не карточные масти угадывать, тут замах шире нужен.
- Я говорю то, в чем уверена. - Аля со стуком поставила чашку с чаем на стол. Чашка треснула, и по скатерти начало расплываться коричневое пятно.
- Что ты от меня хочешь?
- Не знаю. Это можешь знать только ты. Я уверена, ты единственный, кто способен еще повернуть ситуацию.
- Может быть, ты и права, - вздохнул я. - Но я просто не знаю, что могу сделать. Понимаешь, не знаю,
- У тебя осталось еще немного времени, чтобы узнать это, дорогой.
- Тебя подвезти до работы?
- Не надо.
- Будешь ухолить, закрой дверь на два оборота, Ключ - на трюмо. До вечера.
- До вечера еще неизвестно, что произойдет...
Погода сошла с ума. Ветер крепчал, пригибая деревья, стуча сучьями по металлической крыше гаража. Я подсоединил дворники, отключил противоугонное устройство, снял с педали колоду, включил зажигание и вывел машину со двора.
Люди спешили по суетным утренним улицам на работу, ждали автобус, пригибались под порывами ветра, отворачивались от летящей в лицо пыли. До Чумазовки я добрался быстро. Еще за завтраком я понял, что упустил при обыске нечто существенное. Там должно быть что-то чрезвычайно важное, о чем говорил убийца.
"Снята вторая печать, - вспомнились мне слова бродяги. - Возьми в моем жилище гри..."
Он недоговорил. Я так и не узнал, что такое "гри". С какой стати убийца стал бы помогать мне? Не знаю, какие у него были соображения, но, по-моему, он все же хотел мне помочь. А о мотивах будем гадать потом... Если выживем.
Сантиметр за сантиметром я начал осматривать домик. Углы, половицы, подпол, чердак. Не забыл даже проверить, нет ли во дворе свежевзрыхленной земли.
То, что искал, я обнаружил под полом. Предмет, по форме и размером напоминающий портсигар, сделанный из какого-то гладкого, крепкого, блестящего металла, на котором не было ни одной царапины. По корпусу шла черная полоса и ряд разноцветных кнопочек. Я нажал на одну из них, и на поверхности "портсигара" появился разноцветный кристалл. Я дотронулся до него, но мои пальцы ощутили лишь пустоту. По-моему, кристалл был голографическим изображением.
- Еще один подарок с того света, - произнес я вслух. Вряд ли кто на Земле способен создать подобную вещь. Насколько я читал, технология голографических проекций пока не развита. Но дело даже не в этом. Я просто чувствовал чуждость этого предмета для нашего мира.
- Гри, - произнес я, пытаясь поймать ускользающую мысль. И тут на меня снизошло озарение. - Гризрак!
Это слово поднялось откуда-то из тьмы, пришло издалека. Я готов был поклясться, что когда-то очень хорошо знал его. И видел этот предмет не впервые. Он когда-то сыграл большую роль в моей жизни... В какой именно жизни? - вдруг как током пронзило меня... Я присел на расшатанный стул на кухне домика и попытался собраться с мыслями, вспомнить то, что должен был вспомнить и что закрыто от меня за семью печатями. И не смог.
Надо навестить преступника. Может быть, врачи привели его в чувство?
* * *
Городской медицинский центр был один из лучших в регионе. Сюда привозили больных из других областей в расчете на отличное оборудование и прекрасных специалистов. Оставив машину на стоянке, я прошел через парк с высокими липами, скрывавшими современные многоэтажные корпуса. В ординаторской реанимационного отделения напялил белый халат и в сопровождении завотделения - здоровенного, с волосатыми руками лысого детины - прошел в палату. Один из охранников, долговязый сержант, дремал на стуле. Второй, широкоплечий старшина, считал галок за окном, сидя на подоконнике. Увидев меня, он вскочил, вытянулся и отрапортовал:
- Товарищ майор, за время несения службы никаких происшествий.
- Угомонись. Вам же сказали, чтобы глаз не спускали с убийцы, а вы тут... отдыхаете!
Старшина ткнул в бок своего напарника, тот очнулся, непонимающе осматриваясь.
- Да куда же этот злыдень денется? - рассудительно произнес старшина. - Мы его наручниками к кровати пристегнули... Как трупешник валяется. Не шевелится даже.
- А вдруг придет в себя. Наручники же расстегнуть - плевое дело. В общем, еще раз такое увижу - пеняйте на себя.
- Орлы, - усмехнулся завотделением, обводя насмешливым взглядом милиционеров.
Рядом с кроватью больного стояла тумбочка с каким-то аппаратом, щупальца которого тянулись к неподвижному телу, а по экрану ползла зубчатая кривая. Грудь бродяги вздымалась ровно, на лице играл здоровый румянец, В целом выглядел он неплохо, если, конечно, не обращать внимания на такие мелочи, как полная неподвижность и бесчувственность к внешним раздражителям.
Я нагнулся, пощупал пульс больного. Ровный, наполненный. Я уже хотел отойти, как его рука дернулась и впилась мне в запястье с такой силой, что даже с моим кандидатством в мастера спорта по тяжелой атлетике пришлось бы попотеть, чтобы вырваться.
Неживым, глухим, будто доносящимся издалека голосом он произнес:
- Луна... сломает третью печать... Он придет на старое место и откроет... откроет дверь... Ты умрешь... Гризрак.
Я вздрогнул. Он повторил слово, которое недавно пришло мне в голову. Значит, оно вовсе не результат расшалившегося воображения.
Рука бродяги безжизненно упала на простыню, веки дрогнули. По лицу начала расплываться зеленоватая бледность. Завотделением бросился к нему, потом резко ударил по кнопке вызова сестры. Вскоре все закрутилось, замелькали белые халаты. Инъекции, непрямой массаж сердца.
- Пульс сто сорок, слабеет!.. Пульс нитевидный, судорога! - кричал завотделением, давя на грудную клетку пациента. Он кинул на меня быстрый взгляд. - Да уйдите вы отсюда! - И опять медсестре:
- Готовьте шприц с адреналином...
Минут через десять завотделением вышел из палаты.
- Будет жить твой душегуб, господин сыщик, - ухмыльнулся он и хлопнул меня по плечу...