Судно застыло в крене: оно больше не заваливалось на правый борт, но так и шло под углом к нужному курсу. Ронин понимал, что уже не успеет провернуть штурвал дальше, прежде чем новый порыв ветра развернет корабль поперек. Выход был только один.
Быстро отыскав еще один кусок каната, он закрепил штурвал. Затем, перехватывая руками, добрался до мачты. Его пальцы ловко забегали по узлам, разворачивая штормовой парус. Он подтянул рею, натянул снасти и закрепил развернувшийся парус.
Его обдало ледяным душем. Тяжелые осколки, черные и рваные, словно металл после взрыва, били его по коленям. Подошвы скользили по льду. Канат вырвался у него из рук, и фелюга, содрогнувшись, рванулась вперед, когда штормовой парус наполнился ветром.
Ронин попробовал подняться, но порыв ветра качнул корабль. Он поскользнулся и больше уже не пытался встать. Вместо этого он сел, уперевшись спиной в фальшборт, а ногами - в основание мачты. Поймав конец каната, он стал тянуть его на себя, стараясь установить рею под нужным углом.
Он как будто слился с кораблем. Все скрипы и стоны подвергающихся нагрузке соединений, дрожь корпуса, невероятное напряжение мачты, подрагивающей под напором ветра и берущей отсюда силу, - все это было теперь продолжением его рук, боровшихся с бурей за жизнь корабля.
И рея медленно поддавалась, сдвигаясь сантиметр за сантиметром и принимая нужное положение. Все это шло не так гладко, потому что шторм не прекращался и ветер обрушивался на него в самые неподходящие моменты, и Ронину приходилось держаться настороже, чтобы не пропустить изменений воздушных потоков.
Корма начала потихоньку сдвигаться вправо, причем так медленно, что поначалу Ронин этого и не заметил. Он уже смирился с тем фактом, что свалится от изнеможения, так и не добившись существенных изменений, как вдруг ощутил, что корабль повинуется ему. Это было подобно первому глотку крепкого вина - радостное возбуждение согрело ему грудь, и в одеревеневшие руки влились новые силы.
В конце концов он закрепил такелаж и отправился на корму, чтобы изменить положение штурвала. Теперь у него уже было время, чтобы перегнуться через фальшборт и как следует рассмотреть пробоину. "Странно, - подумал он, - что пробоина так высоко. Если бы мы налетели на какой-нибудь выступающий валун, отверстие было бы гораздо ниже. На что же мы натолкнулись?" Он еще раз взглянул на пробоину и решил, что повреждение незначительное. И все же нельзя допустить, чтобы нечто подобное повторилось.
День подходил к концу. Багровые краски заката затопили унылую серость затянувшихся сумерек. А потом все окутала темнота, да такая, что Ронину стало жутко. Буря так и не прекратилась. Все пространство представляло собой взвихренную круговерть льда и снега. Прежде чем спуститься в каюту, Ронин свернул штормовой парус и закрепил рею. Поначалу он колебался, но потом все же решил, что без паруса в шторм спокойнее.
* * *
- Ты должен мне все рассказать.
- Подожди, друг мой, всему свое время.
- Боррос, уже столько людей погибло... Я должен знать, ради чего.
Почти рассвело. Слабый перламутровый свет, предвещающий наступление нового дня, уже пробивался сквозь толстые стекла каюты. За ночь лихорадка спала, и Борросу стало легче дышать, хрипы в горле и в легких прекратились, а дыхание стало ровнее и глубже. Кризис миновал. Проснувшись, колдун жадно выпил приготовленное Ронином теплое питье и попросил еще.
- Позже, - ответил Ронин.
Израсходовав все силы, Боррос пару минут полежал на спине и опять погрузился в глубокий сон, которого требовало его тело. Когда перед рассветом он снова проснулся, вид у него был уже чуть бодрее. Взгляд - осмысленным и ясным, а цвет лица - почти нормальным.
- Сколько?
- Целый цикл. День и ночь.
Колдун провел по лицу исхудавшей рукой.
- Как ты думаешь, мне уже можно что-нибудь попить?
- Конечно. - Ронин подал ему чашку. - Но не слишком много.
Вой и свист ветра. Шуршание ледяных крошек о корпус.
- Знаешь, - заговорил Боррос, - я так долго мечтал о поверхности, представлял, на что она похожа... я имею в виду, во всех подробностях... я так стремился на волю, чтобы освободиться от Фригольда... а потом, уже после того, как столкнулся с Фрейдалом, я хотел просто умереть здесь... вот почему я ему ничего не сказал... я понимал, что стоит мне все ему рассказать, и я умер бы в той дыре... чего я больше всего боялся, даже больше, чем...
Он содрогнулся, прикрыв глаза. Потом поднял голову и печально взглянул на Ронина.
- Ты понимаешь?
Ронин кивнул:
- Да. Кажется, понимаю.
Они завели разговор, который неизбежно перешел на свиток.
- Ты должен сказать мне, Боррос.
- Да, мой мальчик. Но я могу рассказать тебе только то, что знаю сам. - Колдун глубоко вздохнул. - Свиток - это что-то вроде ключа. В писаниях говорилось, что этот свиток открывает единственный путь... единственный способ остановить Дольмена. Помнишь, я говорил о том, что ему суждено вернуться в наш мир. Сначала сменятся законы, потом придут Макконы и соберут свое войско, а когда все четыре Маккона будут здесь, они призовут Дольмена. Они - его приближенные, его хранители, его посланники и палачи. Из всех существ, что ему подчиняются, только Макконы общаются с ним напрямую. Как только они будут здесь - все четверо, - их силы умножатся во сто крат. Все это сказано в писаниях:
- А мы куда направляемся?
- Вот на этот вопрос я могу ответить более-менее определенно. Мы направляемся на юг, к континенту людей. Там, я думаю, мы найдем тех, кто сможет прочесть свиток дор-Сефрита.
- А если нет?
- Если нет, Ронин, тогда Дольмен действительно овладеет миром, а человечество прекратит свое существование.
Немного подумав, Ронин спросил:
- Боррос, скажи мне вот что. Если бы мы налетели на какой-нибудь выступ на поверхности льда, удар пришелся бы в нижнюю часть корпуса, верно?
Колдун озадаченно поглядел на него.
- Да, конечно. Здесь вообще вряд ли могут появиться высокие ледяные образования. Такой уж тут климат. А почему ты спросил?
- Просто так, - ответил Ронин, отвернувшись.
* * *
Это случилось в сумерках. Они настолько уже свыклись с завываниями бури, что сначала решили, что просто оглохли от постоянного рева ветра. А потом все наполнилось белым шумом, и они поняли наконец что это такое. Исчерпав все свои силы, ветер затих, оставил после себя лишь ненадежную тишину ледяного моря.
Ронин помог Борросу облачиться в костюм из фольги, и они вместе вышли на палубу. На восточной оконечности неба клубились скопления темных туч, насыщенных влагой и молниями, а над кораблем - точно последние обрывки разорванных знамен - проносились остатки грозовых облаков. Однако на западе было ясно. Краешек солнца, угасающего, как уголек в потухшем костре, окрашивал небо цвета остывшей золы в пурпурно-розовые тона. Когда солнце скрылось за горизонтом, все окутала темнота. Ронин постарался запечатлеть в памяти картину заката. После стольких дней беспросветной серости и белизны, от которой недолго развиться и клаустрофобии, на душе у него наконец полегчало.
Они принялись за расчистку палубы. Однако Боррос был еще слишком слаб. Ему пришлось быстро оставить работу, и он отправился на корму - взглянуть на штурвал и сверить курс. Ронин свернул штормовой парус и принялся возиться с реей и мачтой, чтобы поднять главный парус. Развернутый парус тут же наполнился ветром. Они стрелой понеслись вперед. Голубой лед летел навстречу кораблю. - Ронин! Крик отчаяния.
Ронин понял, что это значит, еще прежде, чем повернул голову в сторону кормы. Он готовился с того самого момента, когда увидел пробоину так высоко на корпусе. Слишком высоко для тороса. Они вовсе не налетели на какой-нибудь ледяной выступ. Что-то в них врезалось. Ронин повернул голову и увидел.
Боррос опять закричал. Теперь они оба смотрели назад. Там, в серебристых отблесках заходящего солнца, отражающийся, точно в зеркале, в поверхности льда, вырисовывался силуэт косого паруса, который ни с чем нельзя было спутать.
- Ты видишь!
Было что-то зловещее в очертаниях этого корабля, показавшегося на мгновение и тут же скрывшегося из виду вместе с остатками света.
- Я же тебе говорил!
Но у них уже не было времени на обсуждение. Корабль, близнец их фелюги, - не воображаемый, а настоящий, - шел едва ли в полукилометре от них, сокращая расстояние. "Нельзя ли как-нибудь облегчить судно? - подумал Ронин. - И как только им удалось отыскать нас на этих ледяных просторах? Правда, что они точно знали, откуда мы вышли в море, и знали, что мы направляемся на юг". Объяснение вроде толковое, и все-таки Ронину было не по себе. Он то и дело поглядывал на то место, где мелькнул косой парус. Он думал о буре. "Как они нас нашли в таком шторме? Уму непостижимо. Нас сбило с курса; и их тоже должно было сбить. Как же они сумели подобраться так близко? Какова была вероятность?" Пожав плечами, Ронин отбросил эти бесполезные размышления. "Как бы там ни было, они нас нашли. И надо подумать о том, как спастись от погони".
* * *
Колдун был умен. Что бы он там ни читал, он немало узнал о кораблевождении. И теперь эти знания очень ему пригодились. Когда они обнаружили погоню, он управлял кораблем так искусно, что - не без помощи Ронина, который удерживал рею под нужным углом, - им удавалось ловить каждое дуновение ветра, чтобы, используя его полностью, развить предельную скорость. Больше они ничего не могли сделать. Здесь, на бескрайних ледовых просторах, какие-либо маневры вообще не имели смысла. Разве что в самом крайнем случае... "Но на это мы вряд ли пойдем", - думал Ронин, протаскивая канат через блок, чтобы рея сдвинулась на несколько сантиметров к правому борту.
- Мы можем их обогнать, - крикнул Боррос от штурвала.
Ронин не был настроен столь оптимистически. "Как Фрейдалу удается управлять кораблем? - спрашивал он у себя. - Даже со всеми его даггамами... разве они имеют хотя бы какое-то представление о кораблях? "Но это был очередной вопрос без ответа. "В любом случае, - яростно думал Ронин, - мне не особенно хочется их обгонять. Мне нужно свести с Фрейдалом кое-какие счеты. Мало ли что говорит Боррос".
- Я не смерти боюсь, - сказал Боррос. - А того, что будет до нее.
В его остекленевших глазах застыл страх.
- Ты - всего-навсего меченосец. Тебя они просто убьют. А мне... мне придется опять претерпеть это все. По новой.
Его тонкие губы дрожали.
- Я не могу. Не могу.
Борросу все же пришлось спуститься в каюту, как бы он ни отбрыкивался. Прошло полночи, и он уже просто валился с ног, так что выбора у него не было.
Тело изменяло ему. Усталость поборола даже страх, захвативший его целиком.
- Иди спать, - велел Ронин, помогая Борросу спуститься по трапу. - И ничего не бойся. Здесь ты в безопасности.
Колдун взглянул на него с неприкрытым сарказмом.
- Ты такой же, как все меченосцы. Каждый считает себя неуязвимым, пока не почувствует, как жизнь вытекает из него вместе с кровью.
И теперь, один в тишине ночи, Ронин стоял у вибрирующей мачты, не обращая внимания на шуршание полозьев по льду и на жалобное поскрипывание снастей. Он смотрел только вперед, в темноту - непроницаемую, словно обсидиан, черную, как базальт, - а в голове у него, точно на сцене театра, разыгрывались живые картины.
"Фрейдал, безумец, ты защищаешь смерть. Фригольда больше нет. Замысел саардина нацелен на усиление власти - власти столь же пустотелой, как это судно. Нижние уровни погрязли в хаосе, рабочие обезумели от лишений. А ты защищаешь закон в этом месте беззакония.
Фрейдал, убийца, ты уничтожил Сталига, медленно, с наслаждением выдавливая из него жизнь, и ужас целителя все нарастал, и в конце концов сердце его не выдержало. И Борроса ты уничтожил: он еще жив, но это уже не тот человек, каким был когда-то. Теперь он живет в постоянном страхе перед тобой, взыскующим возмездия. И меня ты хотел уничтожить: я это видел... прочел у тебя на лице... желание, отчетливое, словно штрихи, нанесенные стилосом по теплому воску... я это видел, когда ты схватил меня после моего возвращения из Города Десяти Тысяч Дорог. Ты не раз подсылал ко мне своих прихлебателей: на той лестнице, где я был с К'рин, моей возлюбленной, моей сестрой... на тренировке, когда мне пришлось драться с Маршем. И теперь ты преследуешь нас. Опять. Что ж, я не стану бежать. Потому что для нас пришло время сойтись в поединке".
В бледном свете занимающейся зари, окрасившей небо радужным перламутром, Ронин навалился на штурвал.
Восходящее солнце светило в правый борт. Корабль начал медленный разворот, обозначив начало широкой дуги, и вскоре его бушприт был нацелен прямо на парус фелюги-преследователя.
"Теперь готовься, - мысленно воззвал Ронин к Фрейдалу. - Твое время истекает".
Две фелюги сближались с пугающей быстротой. Ронин вел судно с юго-восточной стороны. В разгорающемся свете дня четко обозначились очертания второго корабля, казавшегося поначалу - издалека - крошечной и безобидной игрушкой. Было пасмурно: слоистые облака закрывали солнце. Странный его свет, рассеянный, но в то же время и резкий, освещал ледяное море, и каждый выступ отбрасывал продолговатую тень, острую, словно лезвие меча, а все контуры принимали угловатые очертания.
Теперь Ронин уже различал на палубе корабля-преследователя темные фигуры в тяжело развевающихся одеждах, с обращенными в его сторону белыми пятнами лиц. Потом на мгновение вспыхнул тоненький, как стрела, луч холодного света, и Ронин перевел взгляд на высокую худощавую фигуру на носу. Лица еще не было видно, но Ронин и так знал, что это Фрейдал. Стеклянный глаз саардина по безопасности отразил солнечный свет, мелькнувший сквозь серую завесу облаков.
Ронин налег на штурвал, развернул корабль и пошел параллельно с преследователями. Как только он убедился, что преследует их именно Фрейдал, его охватило знакомое возбуждение - предвкушение схватки. Теперь они мчались бок о бок по ледяному морю, привязанные друг к другу незримыми узами ненависти, которые были куда надежней любой абордажной веревки.
Внешне бесстрастный, Ронин наблюдал за тем, как Фрейдал медленно сошел с кормы и встал у боковых перил примерно посередине судна. Правый - настоящий - глаз саардина смотрел прямо на Ронина.
- Я так и думал, что именно вы за всем этим стоите, - крикнул Фрейдал через разделяющее их ледовое пространство, когда корабли сблизились. - Я пришел за вами, сэр. За вами и за колдуном. Он бежал из-под стражи.
Ронин осматривал приближающийся корабль. Сколько их там, интересно?
- Вас от меня забрали, но у меня к вам остались еще вопросы.
Два даггама точно. А сколько еще внизу?
- Жителям Фригольда запрещено выходить Наверх. И мой долг - вернуть вас обоих домой.
"Фрейдал, наверное, взял с собой только лучших из лучших. На этот раз он не станет меня недооценивать".
- Саардины хотят допросить вас.
Стало быть, лучшие меченосцы. И можно спокойно сбросить со счетов писаря с прикрепленной к запястью дощечкой для записей, который находится при Фрейдале безотлучно, но как воин ничего из себя не представляет.
- К моему глубочайшему сожалению, ни один из вас не переживет обратного путешествия. Меня лично больше уже не интересует, где вы были и чем занимались.
Здоровый глаз саардина сверкнул нехорошим блеском.
- Мои даггамы неприкосновенны. Никто не смеет напасть на них и остаться при том безнаказанным. Вы сломали хребет Маршу. Теперь вам придется ответить за это. Вы, сэр, умрете бесчестной смертью!
Ронин услышал вопль у себя за спиной. Голова Борроса показалась над отверстием люка.
- О, чертов холод, они нас настигли!
Ронин вышел из себя.
- Уйди! - взревел он. - И оставайся внизу, пока я за тобой не спущусь!
Но колдун, кажется, не услышал его. Скованный страхом, он смотрел на Фрейдала, не в силах отвести глаз.
- Сейчас вы умрете, сэр! - крикнул Фрейдал.
- Иди вниз! - снова рявкнул Ронин.
Голова колдуна исчезла, захлопнулась крышка люка.
Корабли-двойники так и мчались бок о бок, ловя парусами ветер. Фрейдал подал знак даггамам. Подняв над головой черные крюки на длинных веревках, они раскрутили их и забросили на фелюгу Ронина. Потом начали подтягивать веревки. Крюки проскребли по палубе и впились в деревянный фальшборт.
Когда фелюги соприкоснулись бортами, даггамы ловко закрепили веревки и перемахнули через фальшборт. Ронин закрепил штурвал. Фрейдал стоял молча и неподвижно. Его стеклянный глаз отсвечивал матовым бликом в сереющей дымке. Писарь тоже застыл, что твое изваяние, держа наготове стилос.
Они были высокими, широкоплечими, длиннорукими. Лица у них были грубые, мрачные, но далеко не тупые: у одного - узкое и скуластое, у другого - плоское, с широким носом. У обоих на бедрах - длинные мечи. На груди в косых ножнах - по три кинжала с медными рукоятками.
Для Ронина это был миг восхитительного предвкушения - последние мгновения затишья перед схваткой, когда мощь, подвластная его воле и направляемая его мыслью, растекается бурным потоком по жилам. Облизав губы, он обнажил клинок. Ожидание закончилось. Пришло время действовать.
Они мчались по льду, оставляя за собой белую пыль, в которой свет превращался в радугу. Корабли раскачивались, сцепленные в объятиях, которые теперь сможет разжать только смерть.
Они действовали четко и слаженно. Они бросились на Ронина одновременно, с двух сторон, пытаясь сбить его и дезориентировать. На взметнувшихся клинках отразились лучи восходящего солнца, и Ронин на мгновение ослеп. У него заслезились глаза, и помог ему только инстинкт. Он поднял меч и отскочил к борту. Один удар он отбил, но пропустил второй. Клинок ужалил его в плечо. Ладно, схватка есть схватка. Сделанного не воротишь. Нервы тут же онемели, потекла кровь. Даггам ухмыльнулся и пошел в наступление.
"Все, - говорил Саламандра на тренировках, - абсолютно все, что происходит во время боя, можно использовать к своей выгоде, если знать как. Рука только держит меч; разум - вот сила, которая его направляет". Теперь даггамы наступали более уверенно, увидев, насколько легко удалось нанести Ронину первую рану. Они надвигались на него с согласованной точностью, непрерывно вращая мечами, и оттесняли его назад, чтобы не дать ему развернуться для контратаки. Перемещаясь вдоль палубы, они миновали каюту. Дай противнику начать схватку первым, если ты не уверен в оценке его мастерства: в его действиях ты найдешь ключ к победе.