Подтягивая слишком просторные штаны лорда Аннервиля и на ходу заправляя за пояс его уже изрядно помятую и пропахшую потом рубашку, я выскользнул в коридор. Зажав в углу молоденькую горничную, быстро выяснил, куда поместили приезжего менестреля. Его комната была в восточном крыле замка, ближе к людской, и я пробирался туда еще с четверть часа, старательно отворачиваясь от встречных слуг; те, впрочем, и без того не слишком на меня заглядывались.
Храп Юстаса я услышал еще в начале коридора. Храпел он даже громче Грея, рядом с которым и так невозможно спать. Дверь оказалась незапертой. Я вошел, поморщившись от резко усилившегося храпа. Юстас лежал на спине, одетый, свесив одну ногу на пол и крепко обнимая за плечи крохотную, очень рыжую и совершенно голую девочку-служанку. Девочка спала как убитая, из чего я заключил, что она пьяна еще сильнее, чем Юстас. Физиономия у него была преисполнена неземного блаженства.
Мною овладела жажда крови, ведь именно из-за этого сладко дрыхнущего засранца я сегодня не сомкнул глаз. Я схватил медный таз для умывания, подцепил пустой кувшин из-под вина и, поднеся то и другое к самому уху менестреля, со всей силы бухнул кувшином о дно таза.
Звук вышел громче, чем я ожидал. Юстас открыл глаза. У него было такое лицо, что я на миг испугался, не сделал ли его заикой, что для певца совсем нежелательно.
- Эван, - внятно сказал он, не отрывая головы от подушки, - ты…
- Заткнись, ублюдок, - с чувством прошептал я, выразительно кивнув на сонно и совершенно невозмутимо потягивающуюся девчонку.
- Понял, - одними губами сказал Юстас и сел. Его качало из стороны в сторону. - Иди, дитя мое, - обратился он к девочке, похлопав ее по спине. Та сладко зевнула, обиженно хмыкнула, бросила на меня совершенно осоловелый взгляд и ушла, изящно завернувшись в простыню.
- Ну знаешь, - сказал я, когда дверь за ней закрылась. - Этого я даже от тебя не мог ожидать.
Юстас встал, отодвинув меня с дороги, потащился в угол комнаты, на ходу мучительно стягивая шейный платок. Схватил кувшин с водой и долго пил. Потом, вытерев губы, повернулся и осклабился.
- Что поделаешь, надо же как-то зарабатывать на жизнь, - неожиданно желчно сказал он. - Бывшим шпикам нынче мало платят. В каждом втором дворе меня норовят вздернуть на ближайший сук. И только в одном из десяти дают работу. В такой вот глуши, к примеру, где и слыхом не слыхивали, что идет гражданская война.
- И что, так трудно было не зубоскальничать? Просто сделать вид, что ты нас видишь в первый раз? - я нервничал, а потому злился. Юстас, кажется, тоже. В его взгляде мне даже виделась какая-то враждебность.
- Позволь, это вы трое вылупились на меня так, что я покраснел, будто юная девственница. Что вы тут забыли, Эван? Разве это то, что вы должны делать?
Меня словно хлестнуло этим словом - "должны". Кому должны? Что должны?
- Появилось срочное дело, - отрезал я, нервно меряя шагами комнату. Юстас заглянул в кувшин и угрюмо посмотрел на меня.
- Да я так и понял. Не знаю вот только, с чего ты тогда так завелся, что команда разбежалась без тебя. Не торопишься ты к ней снова присоединиться. Проклятье, это же… не игра. Или игра, и ты просто вырос уже из этих игрушек?
- Вырос, - жестко отрезал я и осекся, вдруг поняв, что он спросил и что я ответил.
Мы посмотрели друг на друга, словно увидев впервые. Юстас слегка побледнел. Отвел взгляд, безнадежно потряс кувшин. Потом сказал безразлично:
- Шерваль, говорят, войска собирает. Хочет идти на столицу.
- Юстас, я сейчас… не могу.
Он бросил на меня цепкий взгляд.
- А я разве что-то тебе предлагал? Я-то? У меня с этим уже ничего общего. Я тоже вырос. Наверное.
Меня вдруг охватила страшная усталость. Мы говорили совсем не то и не так. Иначе я видел этот разговор, пробираясь поутру в восточное крыло замка. Я сел на мятую постель, привалился плечом к столбику кровати. Внутри было пусто. И ни единой мысли в голове.
- Ладно, Эван, - после паузы мягко сказал Юстас. Странно было слышать от него такой снисходительный тон. Меня слегка передернуло. - Ладно, извини, сейчас, наверное, не время и не место. Я просто наконец-то перепил после долгого периода вынужденной трезвости и слегка охренел.
- Сколько ты еще здесь пробудешь? - спросил я. Голос был чужим.
Он пожал плечами.
- Пока не прогонят. Еще с недельку, если повезет. Ну да, линию поведения я понял, чай не совсем еще кретин. У меня с тобой… с вами ничего общего. Так?
Я вздрогнул, поднял голову. Глаза Юстаса были красными и влажными, словно он собирался разрыдаться, но на губах виляла язвительная улыбка, так часто искажавшая лицо Ларса. Меня продрал озноб от этого более чем неожиданного сходства.
- Так, Эван? - с нажимом повторил он.
Я вспомнил, что он сказал. "Наигрался? Вырос уже из этих игрушек, так?" Потом подумал про Ржавого Рыцаря. Про сухую черноту за прорезями забрала. Рука невольно потянулась к поясу, на котором, разумеется, не было арбалета.
Белые волосы и еще более белое лицо Миранды. Хруст разламываемой грудной клетки. Зеленое сочное яблоко в моих ладонях.
- Так, - сказал я.
Юстас чуть заметно кивнул.
- Всё будет нормально, не бойся, - сказал он. - Только скажи Флейм, чтобы держала себя в руках.
Он казался гораздо старше, чем при нашей последней встрече. Я вспомнил, как сверкали его глаза, когда он говорил, что еще не поздно собраться снова… и снова - в леса, с арбалетом наперевес, с тонким дрожанием натянутой тетивы… не поздно еще, не поздно…
Я нетерпеливо потер висок. Потом вздрогнул, пронзенный внезапным пониманием.
- Юстас, что-то случилось?
Он только улыбнулся - беззлобно и очень устало.
- Где? В Лемминувере? С кем? - настаивал я.
- Не на-адо, - как-то вяло протянул он и сделал легкий жест кистью руки, будто отмахиваясь от моего испытующего взгляда. - Ладно уж…
Сколько мы не виделись, подумал я. От силы пару недель. И сколько всего произошло. У меня, у него… Сколько того, о чем мы никогда не станем друг другу рассказывать. Просто не захотим.
От мысли, что еще один прежний друг внезапно стал мне чужим, я ощутил странную легкость во всем теле. Я поднялся, распрямил плечи.
- Ты справишься? - спросил, сам удивившись своему вопросу.
Он неуверенно улыбнулся.
- Попробую.
Я кивнул с твердостью, которой не ощущал, и вышел на несгибающихся ногах.
Потом пошел к себе, лег в постель и стал думать.
В тот день, к счастью, гулянки не намечалось. Мне это было на руку - не столько потому, что я устал от притворства, сколько потому, что мне просто хотелось побыть одному - кто знает, вдруг на меня снизойдет озарение и я пойму, что же, Жнец подери, происходит с моей жизнью в последнее время. К своим свежеиспеченным "родственникам" я даже не стал заглядывать, а слоняться по замку не решился из опасений наткнуться на Дарлу - сейчас я был не в настроении с ней беседовать. Сидеть у себя было не менее опасно, но здесь я, по крайней мере, был один.
Выглянув в коридор, я поймал за плечо пробегавшего мимо пажа и приказал принести мне пергамент и чернила. Тон вышел подчеркнуто повелительным, я даже удивился. Мальчишка не возвращался долго, объяснив задержку тем, что никак не мог найти пергамента. Я скривился - казалось бы, приличный дом, а на такую ерунду скупятся. Впрочем, может, здесь просто мало кто умеет писать.
Заперев за палсом дверь, я сел за стол в дальнем углу комнаты и, закинув на него ноги, прислонил прямоугольный лист темно-желтого пергамента к коленям. Чернила - это, конечно, не грифель, но в данный момент, как и всегда, впрочем, для меня был важен процесс.
Чернила оказались темно-красными, как венозная кровь. Я обмакнул в них кончик хорошо заточенного пера и стал рисовать лицо Миранды. Я его не помнил, но это не имело значения.
Я пытался представить, что было бы, если бы надо мной не висело проклятье суеверий этого безумного культа. Вспоминал то далекое время, когда я и те, кто еще недавно были моими друзьями, только начинали "охоту" в восточных лесах. Да, мы были взъерошенные, хохочущие, озлобленные, умеющие ненавидеть лучше, чем стрелять. Но время шло… Не знаю, как вышло, что мои друзья стали выполнять мои приказы. Не помню, когда и при каких обстоятельствах я начал их отдавать. В какой-то миг наши жестокие забавы и ненависть выросли во что-то большее. В то, чему я до сих пор не мог подобрать названия. Да, мы много убивали, но унижать нам нравилось гораздо больше.
Мы никогда не рассказывали друг другу о себе.
Мы никогда не говорили о том, что делаем и зачем.
Мы никогда не задумывались, какую цену нам придется за это заплатить.
Я сам не заметил, как оторвался от попыток нацарапать Миранду и принялся за арбалет, прямо поверх ее лица. Крестовина пришлась на переносицу, которая получилась слишком угловатой. У меня вдруг зачесались ладони. И через миг захлестнула тоска - глухая, черпая и совершенно беспробудная.
"Проклятье, - подумал я. - Проклятье, да нет же, Юстас, нет. Всё не так! Всё совсем не…"
Моя рука дрогнула, крупная алая капля растеклась по лицу Миранды, полностью залив арбалет. Я выругался, уже вслух, поднял взгляд. Таки приперлась, сучонка. Или не она?..
Стук повторился. Может, не отзываться?.. А если Ларс? Если что-то стряслось?.. Да нет, Ларс бы не стучал…
Ручка двери опустилась и вернулась в исходное положение. Я смотрел на нее, как зачарованный, судорожно стискивая испорченный пергамент.
- Виконт… вы там?
"Леди Йевелин", - подумал я, и единственное, чем отозвалась во мне эта мысль, было несказанное удивление. Оно было так велико, что я встал, бросил пергамент и перо на стол и отпер дверь, ни на миг не задумываясь, зачем я это делаю. Просто она спросила, там ли я - этого почему-то оказалось довольно.
Она стояла на самом пороге, и, когда я открыл дверь, очутилась прямо напротив меня, так близко, что я мог коснуться ее лица, не выпрямляя руки. Стало особенно заметно, что она выше меня - мне приходилось чуть приподнимать подбородок, чтобы смотреть ей прямо в глаза. Не могу сказать, что это доставляло мне большое удовольствие.
- Леди Йевелин? - повторил я как полный дурак.
- Можно? - без улыбки спросила она.
Я отступил в сторону. Она была вся в зеленом - от шелковой сетки на голове до простого домотканого платья и плетеных туфель. Платина волос свободно струилась по спине. Я смотрел на ее волосы, спускающиеся до талии, а она стояла спиной ко мне, не поворачиваясь и не ступая вперед, словно позволяя мне вдоволь налюбоваться ими. В ту минуту я думал о чем угодно (в основном о всяких пошлых мерзостях), но только не о том, какого хрена ей тут надо.
Поэтому мое деревянное "Чем обязан?" было скорее непроизвольным, чем исполненным здоровой подозрительности.
Она сказала:
- Закройте дверь.
Это было произнесено таким тоном, будто она собиралась обвинить меня во всех смертных грехах. Наверное, именно поэтому я ее послушался. Мою странно опустевшую голову внезапно посетила мысль, что эта холеная сука, видимо, всё разнюхала. Не знаю, как, почти наверняка не без участия Юстаса, но сейчас это не важно. Она шла к креслу, из которого я только что вылез, а я лихорадочно раздумывал, что сказать или сделать, чтобы она оставила нас в покое. Так ничего и не придумав, я смотрел, как она усаживается в кресло, как кладет изящные локти на подлокотники, как выпрямляется, прижимая безупречно ровный позвоночник к твердой прямой спинке сиденья. Леди Йевелин была прекрасна. И даже обыкновенное кресло теперь казалось поистине царским троном.
Сев, она вонзила в меня прямой, словно арбалетный болт, и такой же беспощадный взгляд, и я почувствовал, как латы моей самоуверенности рассыпаются в труху. И успел подумать, каким идиотом, вероятно, выгляжу, когда она вновь разлепила карминовые губы и изрекла:
- Развеселите меня!
Несколько мгновений я рассматривал ее, словно редкую диковинку, пытаясь понять, не снится ли она мне. Леди Йевелин сидела неподвижно, ни капли не смущенная этим взглядом. Она не улыбалась, и это было странно.
- В вашем семействе, судя по всему, испытывают непреодолимую тягу к народным сказаниям, - сам не зная зачем, произнес я. Она окинула меня взглядом, от которого могло свернуться молоко. Я слабо усмехнулся, развел руками. - Прошу прощения, миледи, я неучтив. Сомневаюсь, что могу помочь вам. Я не слишком хороший собеседник, тем более сегодня я не в форме.
- А вы наглец, - почти дружелюбно заметила она. - В Хольстерме все так беззастенчивы?
- Нет, я один такой. Уникум в своем роде.
- Весьма остроумно.
- Я не шут, сударыня.
- Это я вижу.
Она умолкла. Мне было неловко - и оттого, что она совершенно бесцеремонно вломилась в мою спальню, при этом называя меня хамом, и оттого, что я не понимал, зачем это ей понадобилось. Выпереть ее за дверь в ее же собственном доме было бы не только невежливо, но и просто опасно. А делать это галантно я не умею - в высшем обществе за дверь всегда выставляли меня.
Я вздохнул, подошел к столу и отпил воды из кувшина. Очень невежливо, но я решил быть хамом, коль скоро уж она меня им назвала. Мне хотелось, чтобы она убралась вон, но почему-то я не мог ни сказать ей об этом, ни повести себя так, чтобы она ушла сама. Я представил, как это выглядит со стороны, и поморщился.
- Перепили? - безжалостно осведомилась Йевелин.
Я усмехнулся.
- Сударыня, я не обязан вас развлекать. Во-первых, вы должны быть с супругом. А кроме того, в замке достаточно высокородных кавалеров, которые без сомнения сумеют развлечь вашу особу…
- Мой супруг занят, - отрезала она и стиснула веер. - А что до высокородных кавалеров, то половина из них неспособна связать и двух слов, а другая и вовсе без всяких слов норовит забраться под юбку.
- И с чего вы взяли, что я не отношусь ко вторым? - насмешливо спросил я.
- Вы здесь уже третий день и еще не попытались. Этого довольно. Виконт, скажите, вы предпочитаете мужчин?
Это звучало так невозмутимо, что я поперхнулся и уставился на нее, с трудом подавляя смех. Она смотрела на меня немигающими глазами, голубыми и прозрачными, как ледяная вода, бьющая из-под земли, всем своим видом требуя ответа. Ее тело при этом оставалось совершенно неподвижно, только лицо чуть повернулось в мою сторону.
- Нет, - справившись с собой, честно ответил я.
- Хорошо, - сказала Йевелин.
Я посмотрел на нее с интересом. Вчера и позавчера во время застолья я, подвыпив, глазел на нее куда больше, чем собирался - то есть столько же, сколько большинство присутствующих в зале мужчин, а она была довольно любезна и очень вежлива, поэтому ее нынешнее поведение ставило меня в тупик.
- Вы хотели мне что-то сказать? - предположил я, пытаясь хотя бы подтолкнуть ее к ответу. Пока это было забавно, но мне бы не хотелось, чтобы сюда вошел ее муж, а я бы не имел ни одного мало-мальского объяснения тому, что маркиза делает в моей спальне.
- Нет. Да, - сказала она и с вызовом посмотрела на меня. Потом вдруг быстро отвела взгляд, и я замер, решив, что она засмущалась, но это смехотворное заблуждение быстро развеялось, когда Йевелин протянула узкую бледную руку и взяла со стола лист пергамента, залитый красными чернилами. - Это вы рисовали?
Не знаю, как она смогла там что-либо разобрать, но отрицать очевидное было глупо.
- Вы рисуете?
- Когда думаю. Помогает сосредоточиться.
- О чем вы думали? - спросила она и, не дожидаясь ответа, сказала: - Я тоже рисую.
Не знаю почему, но это сообщение меня безумно удивило. Высокородные дамы частенько балуются художествами, чаще всего с самыми удручающими результатами… Я знал это лучше многих, но наличие подобных увлечений у леди Йевелин меня почему-то не разозлило, а почти… обрадовало. Я уже хотел поинтересоваться, можно ли посмотреть ее работы, если таковые имеются, когда она отложила листок и сказала:
- Очень решительный штрих. У вас рука не дрогнет, что бы ни случилось.
Это да - дрогнувшая рука вполне способна послать стрелу в спину друга, а не врага, но этого я ей, разумеется, не сказал. Вместо этого я чуть было не ляпнул весьма глуповатое "Вы мне льстите", но она, не глядя на меня, приказала:
- Расскажите мне что-нибудь. Рассмешите меня.
Это по-прежнему был приказ, но теперь в нем слышалась слабая, почти неуловимая дрожь. Так голос дрожит от ярости. Я сначала подумал, что от мольбы, но нет - от ярости…
- Я не знаю смешных историй.
- Тогда расскажите страшную. Всё равно.
Я вспомнил мистично поблескивающие глаза Куэйда Аннервиля, повествующего о том, как Йевелин улыбалась, когда скармливали собакам соблазненного ею менестреля. Сейчас, глядя на неподвижное и неприлично красивое лицо Йевелин, я не мог себе этого представить. Хотя… обладатели именно таких лиц смеются над подобными вещами легче всего.
- Я плохой рассказчик.
- Бросьте кокетничать. Вы ведь не женщина.
- Да, правда же, плохой.
- Ну ладно! - она вдруг резко поднялась и шагнула вперед, но пошла не к выходу, как я надеялся, а к окну - У вас тут такая духота! Что, слуги вовсе не проветривают? - сказала она и распахнула ставни.
Блекло-желтый свет брызнул на ее волосы, юбки, на мраморные плитки пола, на мышиную нору в стене под самым окном.
Что-то было не так. У нее что-то было не так, что-то случилось. Как у Юстаса… У нее и у Юстаса что-то случилось. Проклятье, я надеюсь, не между ними!..
- Тогда давайте сделаем вот что, - сказала Йевелин, глядя вниз, во двор, - я стоял слишком далеко и не мог видеть, на что именно направлен ее взгляд. - Вы скажете мне какой-нибудь маленький секрет, что-нибудь такое, чего бы вы не сказали в обычном разговоре. Что-то, что вы знаете и чего обычно не говорите, пока вас не спросят. Маленький секрет. Сначала вы расскажете ваш. Потом - я расскажу свой. И так - пока у нас не кончатся тайны.
Я смотрел на нее, пытаясь понять, не издеваются ли надо мной. Но нет. Лицо Йевелин было спокойно, но напряжено, на гладком, без единой складки лбу выступили капли пота. От нее по-прежнему веяло холодом, но теперь - еще и силой, твердой, несгибаемой, зато вполне способной сгибать. Любящей сгибать.
Понимая, что она не может говорить серьезно, я усмехнулся и скрестил руки на груди:
- Хотите поиграть? Ну давайте.
- Да, - зачем-то подтвердила она и кивнула, еще раз подтверждая уже сказанное. - Да, я хочу поиграть. Ну, что вы замолчали? Хотите, я начну?
Я пожал плечами. Это было довольно занятно, но меня не покидало чувство легкой тревоги, почему-то усиливающееся, когда я смотрел на волосы Йевелин, на изгиб мягкой платиновой волны.
- Я лишилась девственности в двенадцать лет.
Хорошенькое начало! Уж не ждет ли она от меня подобной откровенности?!
- Я пять лет хранил верность одной женщине, - язвительнее, чем хотелось бы, проговорил я. Она обернулась, бросила на меня резкий взгляд.
- Хранили? А теперь уже нет?
Почему-то ее слова меня не задели. Я только улыбнулся шире, не отводя взгляд.
- Я же не спрашиваю вас, с кем вы лишились невинности. В этой игре вопросы задавать нельзя.