А хорошо бы в такой погожий денёк, да под ручку с Эдиком, да на весь день, и вечер, и ночь!..
Мечтая, я не забывала удерживать скорость на выбранном уровне и даже наращивать. Эх, не взяла спидометр, замерить, как быстро еду. Конечно, вряд ли побила бы мировой рекорд в двести восемьдесят с копейками километров в час. Дико мешали колдобины, ямы и широченные трещины, хотя...
Я притормозила.
В воздухе пахло чем-то странным и неприятным. Похоже на то, как было ночью у костра, когда я начала себя накручивать на всякие страхи.
Я не стала вертеть головой, оглядываясь по сторонам. Мало ли... и даже скорость снова прибавила, но сбежать от неприятного запаха так быстро не получилось. Он ещё долго мне мерещился то слева, то справа, а в одном месте показалось, что я с разгону влетела в облако этой жуткой вонищи.
На что же это похоже... ведь что-то знакомое... человечина -- не человечина... что бы это могло быть... что бы ни было, фиг с ним!
Я еду в Дзержинск.
У меня каникулы, лето и первая любовь!
Дорога кончилась на удивление быстро. Я не успела даже устать, ведь, вообще-то, усталость в мои планы не входила.
Почти не пришлось никого расспрашивать о том, как добраться до нужной улицы -- и причиной тому было не только папино умение объяснять дорогу. Это работала та самая ниточка, ведущая меня к желаемому месту...
Два поворота направо, два налево, и я у дверей центральной городской библиотеки. Мне понравилось изображать из себя профессионального курьера, с лёгким налётом небрежности, и в то же время добросовестного и аккуратного.
Папе в ответ передали ещё какие-то бумаги.
Наверное, они всё же не были столь уж важными, иначе стал бы кто доверять их не пойми кому! Ну и что, что все знали, кто я -- ведь папа же позвонил с предупреждением, кто привезёт отчёт.
Расспросив народ на улице про магазины, где можно посмотреть воздушные шарики, плавающие свечи и прочие украшательства, я отправилась совмещать полезное с приятным: папа ведь всё равно получит свои бумаги сегодня, значит, можно особо не торопиться... хотя да, Фил и Вера... ну, ничего. Благого дела ради подождут.
Мне, кстати, повезло -- было кого спрашивать, несколько человек ждали автобуса на остановке. А вообще город как вымер. Улицы стояли пустые и светлые, люди, видимо, кто в отпуска поразъехались, кто на работе сидел, ожидая конца рабочего дня. Жара, тишина и ощущение нереальности царили над пыльными тротуарами, тихо вянущими без дождей газонами и чахлыми городскими деревьями. На жестоко обрезанных кустах еле-еле шевелились от сквозняков жухнущие листики.
Целых два магазина, которые мне порекомендовали, я объехала за полчаса. В одном закупила партию шариков и педальный насос для надувания, в другом - много-много свечек в серебристых и золотистых гильзах. В обоих, похоже, даже не слышали о кондиционерах, и дышать можно было только вблизи вентиляторов.
Мой походный рюкзачок основательно раздулся и даже ощутимо давил на плечи и спину.
Ну, вот. Ещё что-то определилось. Глядишь, и правда, на празднике будет круто!
Можно было и домой ехать. И можно было ехать тем же путём, что и сюда, чтобы не блудить, но я понадеялась на своё чувство направления и покатила по другим улицам и переулкам.
Конечно, Дзержинск сложно сравнить с Москвой, но меня почему-то не вгоняли больше в дрожь малолюдные улочки, невысокие домики и запах провинциального запустения, который, казалось, исходил от самих домов и тротуаров (а ведь на самом-то деле это был запах пыли, полыни, старых досок и разогретого солнцем кирпича). И дело даже не в том, что люди живут везде, что кому-то надо жить и в Держинске, и во Фролищах... просто что-то переменилось внутри меня. Словно я стала смотреть на этот мир другими глазами. И думать о нём другими, не-своими мыслями.
Да, потом я, конечно, додумаюсь до того, что за семнадцать лет жизни в Москве так и не встретила ни одного человека, способного стать мне другом, как Вера, Фил и Гар. Не встретила ни одного парня, о котором могла бы сказать -- вот он, мой Единственный. А встречу с ними мне принёс тихий посёлок городского типа, затерявшийся среди необозримых просторов сосновых боров, и отныне все эти места, так недавно казавшиеся болезненно-молчаливыми и умирающими, будут вызывать приятные воспоминания.
Но пока меня смущало собственное более чем лояльное отношение к провинции.
А на соседней улице кричали.
Кричали большей частью нецензурно, но так виртуозно, что я даже заслушалась, и из благоговейного транса меня вывел только очень-очень знакомый голос.
Эдик.
-- Пусти! -- сказал он тихо, но я услышала и мигом всё поняла.
Какие-то сволочи примотались к моему -- моему! -- Эдуарду Клюеву!
Я рванула под ближайшую арку, наискосок двора, и почти наехала на скульптурную группу из пяти подонков и Эдика.
Подонки были все, как один, выше Клюева, шире в плечах и вообще напоминали этаких тарзанов-переростков. Да, да, стриптизёров-тарзанов. Разглядывать подробнее было некогда.
Двое держали Эдуарда за руки, один обнимал ноги, видимо, чтоб не размахивал ими, ещё один, вцепившись пятернёй в волосы, тянул назад голову. Некогда было разбираться, есть ли нож в руках у пятого, который, облизываясь, смотрел на кадык Эдика.
Я бросила велик в одну сторону, рюкзак в другую, воспроизвела понравившийся захват волос на затылке Пятого, примеряющегося то ли резать, то ли бить Клюева, и со всех сил пнула его ногой под коленки, одновременно рывком укладывая на землю. Я постаралась, чтобы голова его состыковалась с асфальтом как можно резче. Отбросила пинком обмякшее тело, пнула в живот очень удобно лежащего держателя эдиковых ног и продолжила пинаться, но уже по челюстям оставшихся на ногах подонков. Кажется, я ещё и рычала на все лады.
Эдик, как только я врезала тому, что был справа от него, дёрнулся назад, заваливая того, что держал его за волосы. Обожаю пинки с разворотом! Будь на месте этой шпаны нормальные мастера кунг-фу, я б не размахивала тут ногами с такой яростью. Мастера кунг-фу, они, знаете ли, норовят за машущую ногу ухватиться и дёрнуть. Но стриптизёры-переростки, умеющие так виртуозно материться, не делали даже попыток ловить мои ноги. Поэтому и получали один за другим.
Кажется, они переоценили себя. Или недооценили меня... разницы почти никакой.
Эдик лаконичным ударом отправил в нокаут того, что держал его за волосы, подскочил, огляделся... все пятеро подонков прикидывались мёртвыми, чтоб их больше никто не пинал. Хотя, может быть, они и правда потеряли сознание.
-- Спасибо, -- сказал мне Эдик.
В мыслях я уже успела нарисовать сцену бурной благодарности, которая вполне могла закончиться и поцелуем, но... Клюев более чем буднично отряхнулся, вытащил из кустов свою сумку, обшарил карманы Пятого, вытянул оттуда бумажник и ключи... и спросил, словно мы и не в Дзержинске встретились:
-- Вы сегодня на озеро не едете?
-- Э... -- я никак не могла прийти в себя и отдышаться, а он... а он про какое-то озеро! -- Мы вчера, вообще-то, хотели, но, похоже, передумали...
-- Ну может, тогда поедешь с нами? Мы решили, что поедем сегодня на Санхр.
Я уже знала, вычитала в Интернете, что это озеро можно называть и Санхар, и Санхр, и от Эдика я впервые услышала сокращённый вариант.
-- Поеду, -- вздохнула я, стараясь, чтобы голос звучал не слишком разочарованным.
Во-первых, поняла, что уже вторник, а мы так и не выбрались в воскресенье на озеро. То ли потому, что я полдня проспала, то ли по какой ещё причине, но почему-то о поездке вспомнилось только после того, как Эдик напомнил.
Во-вторых... Эдик так спокойно воспринял, что я его спасла от сволочей! А ведь от них ещё и подтягивает тем противным ароматцем, который преследовал меня всю дорогу до Дзержинска.
Это странно, да.
Ну и в-третьих, конечно же, в-третьих... я могу продолжать сколько влезет, хоть ещё год, мечтать о поцелуе. Но сегодня меня никто целовать не собирается.
А жаль.
Глава девятая. Практика.
Эдик зашёл за мною, как и обещал, через час. Я успела сдать папе его документы, наскоро перекусить, собрать сумку, приготовить пляжный коврик и всё, что нужно для купания. И даже заскучать успела, "гуляя" возле бочки с кувшинками.
Мысли в голове крутились разные, преимущественно обрывчатые, непричёсанные. Вместо того, чтобы помечтать, как водится, о том, как всё будет хорошо, я принюхивалась к ветру. Мне снова казалось, что пованивает чем-то отвратненьким, но в то же время знакоменьким. Тошнотворненьким. Недавним. Память отказывалась отвечать, кто источает этот аромат, твёрдо уверяя в одном: это живое существо, и оно не из тех, которых я знаю с детства.
А когда пришёл Эдик, мысли и вовсе разбежались в разные стороны. Успела только подумать, что это всё-таки обидно, когда твой возлюбленный не замечает, что ты отличаешься от остальных людей...
И обидно, когда он не разделяет твоей любви.
Хотя... кувшинки в бочке и песни по ночам заставляли отбросить прочь сомнения в ответности чувств!
А когда я заглянула в его бездонные карие глаза, когда он погладил горячей ладонью моё плечо, помогая спуститься со ступенек... мне показалось, что я настоящая леди. Шикарная дама. Что я иду по ковровой дорожке где-нибудь на фестивале в Каннах.
А в довершение всего возле дома нас ждало некое невообразимое чёрное чудо.
Когда-то давно, не в прошлой даже, а в позапрошлой жизни, оно было мотоциклом. Но я за это не поручусь! Ёлки зелёные, напрочь в окрестностях отсутствующие, не выдерживающие конкуренцию со стороны сосен! Да я не думала, что у Эдика может оказаться мечта моего детства -- самая что ни на есть настоящая "крыса", как у Петра Лома из одиннадцатого "Б", самого крутого парня из моей школы!
Из моей бывшей школы...
Сидеть на этом собранном из подручных средств мотоцикле было неудобно, однако круто. Два ряда крупных фар, подозрительно похожих на фары "Жигулей", закрытые толстыми металлическими решётками, крылья, полученные путём наезда на лежащие в песке полосы железа, вручную загнутый молотом из цельного металлического листа бак, и всё это покрыто натуральнейшей ржавчиной! И всё это в принципе не должно держаться вместе, но держится, рычит, гремит, грохочет! И едет! Да ещё как едет!
Заднее колесо немилосердно таскало во все стороны по песку. Каждая выбоина и каждый поворот приближали мои попу и бёдра к состоянию хорошей отбивной... И всё-таки вот оно какое, счастье -- обнимать любимого, пряча лицо от ветра, и под грохот и рёв мотора мчаться по грунтовой дороге между стройными рядами сосен...
Озеро находилось в двадцати километрах от Фролищ, "крысобайк" Эдика развил скорость около пятидесяти. Конечно, мы должны были ехать до Санхара минут двадцать, но мне показалось, что я успела только сесть позади Эдика, прижаться к нему и вдохнуть живительный аромат, а самодельный мотоцикл уже тормозил на пологом берегу, поросшем яркой зеленью. Серо-коричневое кружево сосновых ветвей и стволов, щедро сдобренное солнечной зеленью, соединяло гладкую водную синеву с синевой небесной -- со всех сторон.
-- Мы сегодня первые, -- сказал, улыбаясь, Эдик и заправил мне за ухо выбившуюся из хвостика кудряшку.
Еле удержалась, чтоб не поймать его руку и не прижаться к ней. А хотелось, очень... просто побоялась, что он неправильно поймёт.
У меня внутри всё по-прежнему тряслось и вибрировало, а ноги так и норовили размякнуть и уронить тело. И всё равно я бы с радостью повторила эту поездку и ездила бы так каждый день. Хоть по какому бездорожью. Главное -- возможность обнять любимого. Прижаться к нему. Дышать близким-близким ароматом...
К озеру, показавшемуся мне не слишком-то большим, с той стороны, откуда мы заехали, примыкало совсем крохотное озерцо. Вот так и мы с Эдиком.
-- Мы с тобой как эти два озера, -- задумчиво проговорил Клюев и я пристально всмотрелась в него.
-- Ты читаешь мысли?
-- Нет, что ты! Просто ты так выразительно переводила взгляд с одного озера на другое, а потом на меня, что мне показалось, ты именно об этом и должна думать.
-- Но ты правда не читаешь мысли? -- требовательно переспросила я.
Он молча покачал головой.
Чтобы порадовать трясущиеся ноги, я медленно села на траву.
Реденькая, жёсткая, она пробивалась сквозь рыжую хвою, щедро устилавшую всё вокруг. Я с нажимом провела пальцем, и под слоем перепревающей ржавчины обнаружился песок. Да, сосны так чаще всего и растут.
Эдик, поставив мотоцикл на подножку, расстелил на земле пляжный коврик, уселся, похлопал рядом с собой, приглашая присоединиться. Я на четвереньках, изображая пантеру, а на самом деле просто опасаясь вставать на две ноги, перебралась на предложенное место.
Мы сидели там, откуда хорошо видны и большое озеро, и маленькое. Оба прекрасно смотрелись в обрамлении узких зелёных пляжей и высоких изящных сосен. Почти не видные в небе, лёгкие перья облаков чёткими штрихами отражались в воде.
Аромат Эдика заслонял собою свежесть воды и сосновых лесов.
-- Ты говорил, будет всё семейство?
-- Ну, они, наверное, задерживаются, -- странным образом смутившись, ответил Эдик и тут же нашёл себе дело возле "крысоцикла", принялся копаться в сумке то ли с инструментами, то ли с пикниковым оборудованием (это не я, это он так гордо назвал три шампура и упаковку таблеток для розжига).
А чего это я переживаю из-за остальных Клюевых? Я же хотела поговорить с одним Эдиком. Вот только бы он ещё не бегал по кругу на расстоянии пяти метров, а сел бы рядышком!
В некоторых книжках пишут, что мы, вампиры, способны управлять людьми, зачаровывать их, гипнотизировать, подчинять своей воле. Я крутила головой, добросовестно пытаясь загипнотизировать бегающего Эдуарда. Парень, собирая хворост для костра, старался не выпускать меня из виду, говорил со мной, но при этом демонстрировал явно выраженную негипнабельность... пока не споткнулся.
Я радостно поскакала оказывать первую помощь. У меня в пляжной сумочке всегда были перекись водорода, йод, бинты, пластырь и вата. А также нашатырь, валидол, холлс и анальгин.
Я так надеялась, что Эдик поранился! Что у меня появится шанс под видом оказания первой помощи хотя бы лизнуть капельку его крови! Но он упал крайне неудачно -- для меня. Ни царапины! Правда, когда попытался встать, ойкнул, поджимая левую ногу.
-- Похоже, растянул, -- тяжко вздохнул Клюев.
-- Цепляйся! -- скомандовала я, решительно закидывая себе на плечи руку Эдика.
Мы быстро доковыляли до нашего коврика, и я принялась со знанием дела, как-никак, пятёрка по ОБЖ плюс школьная сандружина, бинтовать повреждённую щиколотку.
Эдик прикрывал глаза и часто-часто дышал, запрокидывая голову. На вопрос о том, что с ним, ответил невнятным мычанием. Я баюкала его ногу на коленях. И думала, думала, думала...
-- Эдик!
-- Да, Наденька?
"Наденька"!
-- Эдик, я давно...
-- Бе-е-е! Бе-е-е!
Горячие морщинистые губы зафыркали мне в ухо, по плечу мазнула мягкая щёточка коротенькой бородки...
Сбросив Эдикову ногу на землю, я вскочила и уже сверху вниз как следует разглядела Бесстыжую Безрогую Бестию, помешавшую мне сделать важнейшее в моей жизни признание. Она продолжала требовательно блеять и тыкалась носом уже в Клюева. К-коза...
А он радостно обнимал её:
-- Брахмапутрочка, милая, хорошая, нашлась!
Похоже, Клюевы тоже хотели бы от своих коз больших удоев, иначе с чего бы им называть козу, как индийскую речку?
-- Надь...
-- Да?
-- Посмотри там в сумке с пикниковым оборудованием, там должна быть верёвка. Давай её привяжем? Она же неделю где-то бродила, мы думали уже, её тут волки задрали.
-- Волки-оборотни, -- на автомате подсказала я, вспомнив недавнюю веселилку.
-- Да нет, -- отмахнулся Эдик, продолжая чесать шею Брахмапутрочки. -- тут волков-оборотней нет.
-- Так говоришь, словно не-волки-оборотни есть.
Клюев прикусил губу:
-- Ну как знать...
Я достоверно изобразила фырканье Брахмапутрочки.
Верёвка нашлась, и оказалось, что в сумке кроме трёх шампуров и таблеток для розжига есть ещё коробка с пряностями и пластиковый планшет с набором для барбекю.
Пряности перебивали аромат Эдика, и я раздражённо затолкала их поглубже в сумку.
Стараясь не нагружать больную ногу, мой возлюбленный проявил чудеса ловкости и изобретательности, сварганивая что-то вроде шлейки для козы. Я помогала ему, чем могла, и вовсю пользовалась выдавшейся оказией перебить запах пряностей.
Белая коза оказалась приятной на ощупь, гладенькой такой.
-- Это зааненская порода, -- рассказывал Клюев. -- Семьдесят пять процентов этих коз комолые...
-- Какие-какие?
-- Безрогие. А ты знаешь, сколько они молока дают, если за ними как следует ухаживать?
"Не знаю и знать не хочу", -- мысленно ответила я, вслух же сказала:
-- Нет, а сколько?
-- Семьсот литров в год!
В голосе Эдика прозвучала такая гордость, будто это он сам собственноручно вывел эту комолую высокоудойную породу. Или давал по семьсот литров.
-- Как интересно... -- пробормотала я, усаживаясь на пляжный коврик.
Каждое слово разговора о козах сбивало мою решимость признаться Эдику прямо здесь и сейчас.
Ветер окончательно утих, и поверхность озёр превратилась в два огромных зеркала. Перистые облака недвижимо стояли в зените, как кружевной зонтик, прореживающий солнечные лучи.
Я откинулась назад на вытянутые руки, вцепляясь пальцами в смесь песка и хвои.
Эдик налюбовался Брахмапутрочкой, подёргал узелок на верёвке, привязанной к молодой сосенке, и уселся рядом со мной, повторяя мою позу.
Я прикрыла глаза.
-- Эдик...
-- Да, Наденька?
Пусть это было уже ожидаемо, но ласковое "Наденька" снова обрадовало меня до глубины души.
-- Эдик, я давно уже хотела...
-- Ргав-гав-гав!
Радостный лай смешался с воем отчаяния, и надо ли говорить, кто выл? Я-то думала, Брахмапутрочка была первой и последней помехой в моём признании, но оказалось, что есть ещё одно живое существо, жаждущее общения с Эдиком!
Здоровенный рыжий пёс, который, почерней он вдруг, стал бы настоящим ньюфаундлендом, радостно скакал по Клюеву, умывал его большим розовым языком.
-- Байкал! Байкал! -- восклицал Эдик, тиская пса.
Да уж. Может быть, козу назвали в честь реки не ради удоев, а потому, что в семье Клюевых принято давать животным имена водных объектов на букву Б?
Недовольство убрать из голоса не вышло:
-- Что, Байкальчик сбежал из дома, как и Брахмапутрочка?
Эдик если и заметил, что я издеваюсь, то сделал вид, что принял мои слова за шутку, рассмеялся:
-- Нет, Байкал просто бежал за нами, смотри, как дышит, эх, бедолага... не надо было тягаться с мотоциклом, не надо!