Кэссин беззвучно выругался и в сердцах ударил раскрытой ладонью по вышитому покрывалу. Кэйри научил его, как создавать такие вещи одним-единственным заклинанием, а у настоящих вышивальщиц, говорят, на одно такое покрывало уходят годы. Не хотел бы Кэссин быть на месте этих несчастных. И зачем нужно так мучиться, когда достаточно произнести несколько слов? А ведь если бы не кэйри Гобэй, Кэссин был бы вполне подобен этим беднягам... трудился бы, не разгибая спины, чтоб заработать на хлеб насущный. Или без устали драл бы глотку на базаре, до хрипоты рассказывая истории за горстку медяков. Бедные вышивальщицы - один только неверный стежок, и перекривилось все полотно, и даже та часть вышивки, что еще минуту назад могла называться безупречной, будет безжалостно удалена... бедные глупые вышивальщицы... бедный глупый Кэссин... где же ты сделал неверный стежок? Почему все полотно твоей жизни так покосилось, что судьба замерла с иглой в руках, не зная, какой же теперь сделать стежок... и сам ты понятия не имеешь, что теперь делать?
Ну и мысли же приходят в голову!
А все этот пленник, все этот маг-придурок, остолоп деревенский, целитель незваный, чтоб ему пусто было! До сих пор жизнь казалась Кэссину ясной и понятной, и он совершенно точно знал, что должен делать. Но стоит поговорить хоть немного с треклятым пленником, и в пору прийти в отчаяние! Ну почему этот дурацкий маг не может говорить, как все люди?! Почему ты все время ждешь от него одних слов, а он говорит совсем другие? Да такие, что начинает казаться, что это не с его речами что-то не так, а с тобой, да и со всем вокруг, и что творится нечто неправильное, а может, и постыдное... ведь он ничего особенного и не говорит, не проповедует, не упрекает! Разве что упорно именует кэйри хозяином - так ведь это от недомыслия. От чего же иного, как не от недомыслия! А что дураком кэйри обозвал - ну, это сгоряча. Кому приятно в плен угодить? Вот он и изощряется... но ведь больше ничего такого... ругательного... пленник не произносил. Так почему же Кэссину каждый раз чудится после беседы с ним, что Кенет называл его кэйри такими словами, какими разве что подвыпивший матрос честит свою неверную жену? Подумаешь, рассказал Кенет, как он со своим приятелем Наоки рыбу ловили - отчего же после этой истории Кэссину на свою комнату даже глядеть противно? Тоже мне рыбаки - Кенет вот даже зацепился удочкой за корягу и вместе с обвалившимся пластом глинистого берега съехал в реку! Но почему же так хочется услышать, как хохотал Кенет, выбираясь из реки и отжимая свою измазанную глиной и облепленную ряской одежду?
И почему я так уверен, что он смеялся?
- Боги, - вздохнул Кенет, - какая жалостная чушь! Он протянул руку к чашке с вином, поднял ее к губам, но отчего-то пить не стал, а помедлил и осторожно поставил ее обратно.
- Ты просто ничего не понял, - скривился Кэссин.
- А что тут понимать? С чего ты взял, что для занятий магией нужно сначала несколько лет насиловать свое естество?
- Не насиловать, а воспитывать, - с достоинством ответил Кэссин. - Возвышать до должного уровня.
- Так ведь из сосны березу не воспитаешь, - возразил Кенет. - Да и зачем?
Кэссин яростно потер рукой лоб.
- С тобой разговаривать... - Он не стал оканчивать фразы, полагая, что Кенет и сам поймет по его тону, какая это тяжкая докука - разговаривать с магом-полудурком.
- А ты все-таки объясни, - с подозрительной кротостью попросил Кенет. - Может, я и уразумею.
И Кэссин - в который уже раз за нынешний день - сдался.
- Естеству нельзя доверять, - произнес он и замялся в поисках надлежащей формулировки. - Его нужно обуздывать. Иначе оно может вмешаться в самый неподходящий момент. Например, ты произносишь важное заклинание, а твоему телу вдруг есть захотелось - тогда как?
- И правильно, что захотелось, - ухмыльнулся Кенет. - Если его не кормить, помрет ведь. И кто тогда будет заклинания произносить?
- Это ты нарочно! - возмутился Кэссин.
- Нарочно, - признал Кенет. - Самую малость. Не больше, чем ты. Я ведь не говорю, что в такой момент я все брошу и побегу обедать. Но уж потом - обязательно. А по-твоему выходит, что твое естество и потом не имеет права пообедать. Чтоб не воображало о себе слишком много.
- Естество не может воображать. - Кэссин по-детски обрадовался, что подловил Кенета на ошибке. - Воображать может разум. Тело ведь не думает. Это он думает. Вот и получается, что разум выше естества.
- Тут с тобой ни один воин не согласится, - покачал головой Кенет. - В бою думает именно тело. Разум слишком медленно пошевеливается.
Он примолк, будто вспоминая что-то - судя по выражению лица, не слишком приятное.
- Откуда ты знаешь, что мне скажет воин? - язвительно осведомился Кэссин.
- Знаю, - коротко и сухо ответил Кенет, и разговор на некоторое время оборвался.
- Твои слова имели бы какой-то смысл, - Кэссин наконец отважился продолжить разговор, - если бы воспитание было бы бессильно перед естеством. Если бы его было невозможно обуздать. Но это возможно.
- Прыгнуть в пропасть со скалы тоже возможно, - парировал Кенет. - Вот только нужно ли? А что до того, можно ли обуздать естество... - Внезапно он улыбнулся - какой-то донельзя мальчишеской озорной улыбкой. - Я вижу, сказочка про собачку, которая мясо на кухне стащила, у вас не в ходу.
Кэссин сначала не понял - а когда понял, от негодования покраснел до корней волос. Он знал сказку про вороватую собачку. Псина стащила кусок мяса и слопала, а потом испугалась, что ее накажут. Заметалась, бедняжка. Вдруг видит - маг идет. Она его за рукав - цоп! И не выпускает. Маг ее всяко пытался отогнать - не вышло. Тогда пообещал, что сделает для нее все, что попросит, только бы отвязалась. Ей бы попросить его, чтоб от наказания избавил, так умишко собачий ведь невелик: попросила собака, чтоб он ее в человека превратил - тогда-то ее уж точно не узнают и не накажут. Ну и превратил ее маг в человека. В точное подобие старшего хозяйского сына. С тем условием, что, если в ней все-таки узнают собаку, тут колдовству и конец. А в доме шум, переполох! Шутка ли - двое хозяйских сыновей объявилось! Собака уж и не рада, а что поделать - пока ее за человека принимают, собакой ей не стать. А самой объявиться страшно: из-за нее такой кавардак приключился, что даром ей это не пройдет. Лучше уж человека и дальше разыгрывать. Очень это хорошо собаке удалось: и за кошками не гонялась, и на луну не лаяла - крепилась, одним словом. Одно только преодолеть псина не смогла: как ей на пути дерево попадется или столб какой - тут же ножку задирает. По тому и узнали. Стала собака опять собакой. Простили ее на радостях. Но к магам она за помощью обращаться с тех пор зареклась.
Дурацкая сказка. Собаки не разговаривают. А таких глупых магов просто не бывает.
- Ты на что это намекаешь? - гневно выпалил Кэссин. - По-твоему, я, как этот глупый маг из сказки, пытаюсь навязать собаке человеческий облик?
- Да нет, - вздохнул Кенет. - Ты та самая собачка и есть.
Гобэй испытал мимолетный, но вполне законный прилив гордости. Несмотря ни на что, его выдержка не подвела. Он не стал осыпать проклятиями пленного мага и недотепу-ученика, не отшвырнул шерл, позволяющий ему видеть, что происходит в камере. Наоборот, он аккуратно завернул шерловую подвеску в кусок некрашеного паутинного шелка и убрал на место. Гнев его выразился разве что в одном - он тщательнее обычного протер шерл куском шелка, словно в талисмане мог остаться какой-то след того, что Гобэй в нем только что увидел.
Ну нет, голубчики, так дальше не пойдет! Не для того Гобэй трудился столько лет, чтобы какой-то пленник вот так, за здорово живешь, пустил все его труды прахом!
Мальчишка, нахал! Но если раньше Гобэй сомневался, недоумевал, то теперь он совершенно точно уверен: этот недоумок, чьи руки явно привычнее держат мотыгу, чем волшебный посох, - действительно великий волшебник. Иначе Гобэй никак не мог объяснить себе происходящее.
Человек устроен очень просто, а разум его - и того проще. Покажи голодному еду - и у него потекут слюнки. Покажи здоровому молодому парню голую девку, и у него... впрочем, стоит ли перечислять? Способов воздействовать на тело не так уж много. Способов влиять на разум побольше, но по сути своей они ничем не отличаются от тех незатейливых ловушек, на которые попадается тело. И Гобэй знает их всех наперечет.
Он давно усвоил это простое ремесло - воздействовать на людей. Он знал, как вызвать слезы раскаяния и вздох восхищения, как поднять человека из грязи - и как утопить в ней, как заставить умереть в судорогах вины - и как свести с ума гордостью за тот самый поступок, которого человеку следовало бы стыдиться больше всего в жизни, как завоевать преданность этих примитивных существ - и как удержать ее навечно.
Знал - до тех пор, пока не появился этот пленник.
Поначалу Гобэй не видел никакой опасности в долгих бессодержательных беседах, которые пленный маг вел с его учеником. Какой-то нелепый рассказ о рыбной ловле... задушевная история о том, как Кенет обратился за советом к проститутке, чтобы она помогла ему избавиться от домогающейся его красивой, знатной и богатой барышни... и прочая чушь в том же роде. Уж не придумал ли Кенет всю эту ерунду, чтобы скрыть от Кэссина мучительную боль, которую испытывает в его присутствии? Болтает себе и болтает - а пока он болтает, пока Кэссин хохочет над его неуклюжей придумкой, он может отвернуться, чтобы смеющийся Кэссин не заметил, какая напряженная боль прячется в его глазах. Да если бы Гобэю сто лет думать, он и то бы не придумал более изощренной пытки для своего узника. Столько боли - ежедневно, по нескольку раз в день... никакая воля не выдержит подобного натиска. Скоро, очень скоро пленник запросит пощады. Скоро он сдастся на милость победителя... и милость ему будет оказана. Если, конечно, он не заставит победителя слишком долго ждать.
Еще немного... Гобэй казался себе вышивальщиком. Говорят, именно так вышивают медленным крестом: стежок, еще стежок... Гобэй не торопился. Он и вообще никогда и никуда не торопился. Стоит заторопиться - и вместо прекрасной вышивки на полотне явит себя безобразный бугор. Гобэй - мастер, и его "вышивки" всегда безупречны.
А этот пленник торопится. Нелепо взмахивает иглой. Обрывает нить. И тянется за другой, даже не закрепив оборванную. А то и делает стежок, даже не замечая, что протыкает полотно пустой иглой. Гобэй испытывал искреннее удовлетворение, наблюдая за его суматошными попытками.
И тем не менее...
Он не умеет манипулировать людьми. Он прет напролом, как пьяный палач в постель шлюхи. Он злит Кэссина понапрасну... ох как же он его злит. Он постоянно говорит не то и не так. Он сам постоянно обрывает ростки едва появившегося успеха.
И однако...
Не может быть никаких сомнений - у него получается!
Он вышивает пустой иглой по дерюге - но под его рукой искусно сработанная вышивка дышит шелковым блеском. Он не умеет воздействовать на людей, он все делает неправильно, наоборот, - но он воздействует!
Кэссин уже не тот, что прежде. Сам он этого, по счастью, не заметил - но от Гобэя не могут укрыться нервные подергивания его рта, потирающая лоб ладонь, упрямо сжатая челюсть. Гобэй едва мог поверить собственным глазам. Никто не смог бы поколебать преданность его учеников. Тем более - Кэссина. Ни один самый опытный манипулятор. А Кенет смог.
Но как же он, чтоб ему пусто было, это делает?
Да, он могущественный маг. Очень могущественный. Раз он не манипулировал сознанием Кэссина, значит, он сделал это каким-то другим способом. И настолько изощренным, что Гобэй даже понять его не в состоянии. Какое невероятное могущество! И подумать только, что вскоре это могущество будет принадлежать ему, Гобэю!
А ведь будет, в этом нет никаких сомнений. Игры закончились, господин пленный маг. Теперь я примусь за вас сам.
Обработать мальчишку-ученика несложно. А вот со мной вам не справиться. И поумнее вас люди были, а заморочить их ничего не стоило. Вы ведь и понятия не имеете о том, как управлять чужим сознанием, - иначе не пришлось бы вам справляться с моим учеником этим странным, ни на что не похожим способом. А я очень даже хорошо знаю, как это делается. Вам передо мной не устоять.
Да, кстати о мальчишке-ученике... я вам этого не простил. Мальчишка сам по себе мелочь, да не мелочь то, что вы осмелились посягнуть на результат моих усилий. Я воспользовался им, как серебряным половником, чтобы помешать варево, а вместо варева он окунулся в клокочущую сталь... и эта сталь возомнила, что может расплавить то, над чем я потрудился. Я еще посмотрю, что мне делать с изуродованным половником: починить, переплавить или попросту выкинуть... но расплавленная сталь будет отлита в форму и застынет в ней навечно. Я так решил, господин Кенет.
Завтра поутру я вами займусь.
Глава 3
Испорченныя вышивка
- Я даже говорить об этом не хочу! - крикнул Кенет. - Ни за что и никогда!
- Это еще почему? - возмутился Кэссин. - Помоями обливать - на это ты горазд! А как тебя просят объяснить хотя бы, за что ты такие слова говоришь, так ты на попятный!
Кенет устало вздохнул и кончиком пальца погладил лежащего на ладони Лопоушу.
- Прости, - негромко произнес он, глядя в сторону, - погорячился. Ты прав, я должен бы тебе объяснить... но я не хочу говорить о твоем... наставнике... - Это слово Кенет выдавил с явным усилием. - Понимаешь, мне это очень противно. Но раз уж тебе так нужны объяснения... я попробую. Только я расскажу тебе совсем другое.
Другое так другое. Кэссину и самому неохота слушать, как Кенет именует его кэйри хозяином. Неплохо для разнообразия сменить тему. А уж если из его рассказа Кэссин поймет наконец, почему этот молодой целитель так презирает его кэйри, будет совсем замечательно. Тогда Кэссин найдет истоки его глупой ненависти и сумеет его переубедить.
- Только я не уверен, что ты поймешь, - нехотя произнес Кенет. Опять он за старое!
- Ты давай рассказывай, - отрезал Кэссин. - Там разберемся, пойму я или нет.
- Ладно. - Кенет помолчал недолго - не то собираясь с мыслями, не то поглощенный воспоминаниями.
- У меня был наставник, - неторопливо начал он. - И этот наставник... нет, не то... в общем, мне казалось, что он просто издевается надо мной. Дает мне непосильные задания. Едва ли не помыкает мной.
Кэссин молча кивнул - все это ему знакомо.
- Что он презирает меня... потому что я никогда не смогу стать таким, как он... никогда не научусь...
На мгновение Кенет замолк.
- А дальше? - поторопил его Кэссин.
- А дальше... - Кенет невесело усмехнулся. - Дальше мне нужно было... - Он оборвал себя. - Не важно. Главное - я должен был дойти и сделать... не важно что. Сделать это. Но пройти я должен был сквозь поле боя, и тут бы мне никакая магия не помогла, даже если бы я умел тогда... и мой учитель вывел меня сквозь битву, прикрывая своим телом, и крикнул мне... - Кенет судорожно сглотнул. - "Беги"... и я побежал... а он дал мне уйти, а сам погиб...
- Ты долго его оплакивал? - тихо спросил Кэссин.
- Да нет, - усмехнулся Кенет. - Я сделал так, что он не умирал.
- Ты можешь воскрешать мертвых? - с благоговейным ужасом спросил Кэссин.
- Нет, - коротко ответил Кенет. - Я сделал так, что битвы, в которой он погиб, не было, и он в ней не погибал. Он жив и ничего этого даже не помнит.
- Вот оно как... - Трагическая история обернулась сказкой с хорошим концом, и Кэссин испытал непонятное разочарование. Хорошо, что неведомый ему наставник Кенета не умер, - но зачем Кенет рассказал ему эту историю? Могуществом своим похвалиться, что ли?
- Зачем ты мне все это рассказал? - спросил он напрямик. Школа кэйри Гобэя даром не прошла - Кэссин давно уже не задавал прямых вопросов. Но с Кенетом иначе нельзя: намеков он не понимает, а обиняками говорить отказывается.
- Я так и знал, что ты не поймешь, - вздохнул Кенет. - А рассказал я это тебе, чтоб ты понял, что такое настоящий наставник. Мой учитель отдал за меня жизнь... отдал, не зная, что я смогу ее вернуть... без страха и колебаний... Ученик не должен предавать учителя, это правда. Но и учитель не должен предавать ученика. Обычно об этом не говорят. Наверное, потому что такая мерзость не всякому и в голову взбредет. А между тем это совершается так часто, что должен же кто-то об этом сказать. Хоть бы и я.
В дверь просунулась голова одного из старших учеников. Точнее, одного из тех, кто мнил себя старшим учеником. Из тех, кого кэйри считал бросовым товаром и отдавал в шифровальщики господину Главному министру Тагино.
- Кэйри велит привести пленника в комнату для допросов, - торжественно возгласил он.
- Вот теперь пойдет потеха, - еле слышно пробормотал Кенет, подымаясь с пола.
- Руки ему ведено связать впереди, - продолжал ученик, гордый оказанной ему честью - передать приказ кэйри. От слова "связать" Кэссина едва не замутило.
- Почему? - отрывисто спросил он. Кенет негромко засмеялся.
- Потому что твой хозяин хочет видеть, не растаяли ли веревки на моих руках, - пояснил он. - Если мои руки будут связаны сзади, он не сможет этого видеть... или же мне придется выслушать заготовленную для меня речь, повернувшись к нему не лицом, а противоположным местом, а это ему вряд ли понравится. Он хочет видеть мои руки и мои глаза одновременно.
Он вытянул вперед свои загорелые руки. Надо же - прошло совсем немного времени, а опухоль спала с них совершенно. Его переломы зажили... так быстро?!
- Не заставляй ждать своего хозяина, - с мягкой иронией посоветовал Кенет.
Пожалуй, именно слово "хозяин" и вывело Кэссина из столбняка. Он взял протянутую учеником веревку и крепко захлестнул ее на руках пленного целителя.
И снова Кэссин видел их рядом - своего кэйри и пленного мага. Величественную фигуру в подобающих магу одеяниях - и высокого худого парня в одежде ремесленника. Руки, спокойно возлежащие на столе мореного дуба, - и руки, связанные им самим несколько минут назад.
- Кэссин, - распорядился кэйри Гобэй, - вели стражникам удалиться. Нечего им тут делать. Взамен поставь на стражу старших учеников. Да не перепутай - старших, а не младших!
Неужели дело обстоит настолько серьезно? Старшие ученики, надо же! Вряд ли поручение придется им по вкусу... хотя нет, что за глупости, на то они и старшие ученики, чтобы не привередничать, подобно барышням на выданье, а повиноваться. К тому же если сказать им, что стеречь предстоит не кого-нибудь, а мага, едва ли они сочтут охрану подземелья унизительной для их достоинства.