Ведьмин Лог - Мария Вересень 10 стр.


– Так ить ищут вас, говорю же, по особым приметам, – и она замолчала, хитренько стреляя глазами в парней.

Мы с Ланкой попробовали переглянуться, но я только досадливо рыкнула, лишь сейчас сообразив, как неудобно иметь прозрачную сестру. Она, видимо, тоже поняла, как это плохо, засопела, невидимая, а потом поинтересовалась:

– Какие это у нас особые приметы?

Серьга сразу навострил уши, и даже Сашко с любопытством приподнял голову. Только Васек ехидно молчал, словно знал о нас что-то такое, чего мы и сами не знали.

– Э-э, – озадаченно начала Шишиморка, – так ведь знак у вас гроссмейстерский.

А мы с Ланкой сразу подпрыгнули, зашипев, как две змеи, на старушку. Царек же, напротив, в голос заржал и начал нагло вслух по памяти цитировать запись из опознавательного листа, который однажды и нам с Ланкой попадался в руки:

– "…а на пояснице, ближе к месту схождения ягодиц, сии сестры Лапотковы имеют одинаковый знак, выполненный в цвете, в виде ветки остролистой тирлич-травы, обвитой змеею, и круговой надписи, якобы магического содержания".

– Это Фроська нас заложила!!! – взвыла в голос Ланка.

– Точно она, гадина, – поддакнула я, – ей Жабиха про знаки сказала.

Маргоша за нашими спинами выругалась, пообещав Фроське проклятие, а парни начали ржать. Я в свое время сдала Августе целый экзамен по этому предмету.

– Вот скажи мне, – щурила глаза Августа, въедливо выспрашивая, – а что будет обозначать, скажем, полынный узор, выколотый на щиколотке левой ноги?

И мы с сестрицей в один голос отвечали, что девка – дура и рисунок сама себе выколола, а настоящий знак только тама, где самой себе, без Ведьминого Круга, ни за что не сделать.

– Это что ж, – запоздало сообразила я, – они всем бабам подолы задирают?!

Парни уже вовсю скалились, и даже Шишиморка понимающе улыбалась.

– Так ить я и говорю, если б к егерям стрельцы не подоспели, ужо б на вилы подняли барчонка. А так он еще трепыхается. Засел в доме головы, три улицы отбить смог, на четвертой спекся. И щас ни туда ни сюда, ни наши его забодать, ни он наших батогами гнать. Малгородские дрейфят, а дурневский Селуян под замком. Так что решили объявить перемирие. Барчонок согласился пока подолы не задирать, говорит, будет вас искать эмпирически.

– Это как?! – переспросили мы с Ланкой, начав туго соображать от всех этих напастей.

– А топить их завтра с утра начнут. Те, кто не потонут, – ведьмы.

– И че мужики? – разом похолодели мы.

– Обсуждают, некоторые прям сейчас согласны, но есть и такие, которые упираются.

Васек загоготал, а Серьга задумался о чем-то своем, наверное, зарубочку делал на будущее.

– В общем, мне все ясно, – заявила Ланка, – надо идти и кончать этот бардак.

Шишиморка радостно закивала, но перед этим на всякий случай поплевала через левое плечо. А я осторожно спросила:

– Ты это серьезно? Вот так придешь, задерешь подол и скажешь: вот она я, заберите?

– Да, – гордо притопнула Ланка, – не пожалею жизни своей молодой за сестер Ведьминого Круга.

– А родимчик боярина не хватит, когда ты к нему на ночь глядя такая вся прозрачненькая явишься? – И, услышав, как она озадаченно замолчала, я предупредила: – Я перед ним подол задирать не стану! У меня это… – я цыкнула сквозь зубы, – скромность девичья гипертрофированная.

– А можно… – заинтересованно начал было отмерший Серьга, но расстроенная Ланка тут же на него рявкнула:

– У мамки своей попроси, она тебе все знаки и расскажет. Тоже мне, выискался еще один любитель девкам подолы задирать! – и с надеждой попросила меня: – Маришка, ну пойдем хотя бы им бока намнем, что ли?

Я кивнула головой:

– Это можно. Все равно для Брюхи нужно телегу искать.

– Я с вами, – подал голос Пантерий, и я испытала к нему чувство благодарности. Настоящий друг, хоть и черт. Васек заворочался, но Пантерий; зыркнув на него, прокурорским голосом изрек: – А вас, гражданин, попрошу остаться, – и, состроив заговорщицкую гримасу, шепнул разбойнику: – Присмотри за этой компанией, а то уж больно народ шебутной.

Васек посмотрел на бледного, так и не вынувшего клыки Сашко, на Зюку, всю изгваздавшуюся в каше, но не прекращающую вылизывать котелок, на плотоядно улыбающуюся ему Маргошу и пообещал черту присмотреть. Серьгу мы взяли с собой.

ГЛАВА 4

Шишиморка проводила нас до границы рощи, переступив которую мы как-то разом оказались в Купчине – пригороде Малгорода, причем прямо на улице.

Серьга заботливо придерживал и аккуратно обводил вокруг непросохших луж сухонького старичка с козлиной бородкой и слепенькими, как у крота, глазами, в которого обернулся наш Пантерий. Черт бодро семенил, постукивая клюкой, вытягивал вперед голову на тощей шейке, непрерывно переспрашивая у Ладейко дребезжащим фальцетом:

– Ась? Ась?

– Чавось? – дразнила его я, семеня сбоку серой кошкой, демонстративно игнорируя вылетавших из подворотен собак, с которыми разбиралась невидимая, но от этого не менее грозная Ланка. Со стороны это выглядело так, словно очередная шавка, разбежавшись, с заливистым лаем, на потеху публике, вдруг решала сделать кувырок назад, после чего, визжа, улетала обратно в свою подворотню. И так вдоль всей улицы.

– Может, Серьга возьмет тебя на ручки? – пыхтела бесившаяся от собачьей войны сестрица. – А то ведь за версту видно, что тут нечистый гуляет.

– Мужик с кошкой на руках тоже, знаешь, тип подозрительный, – парировала я. Однако вспрыгнула на высокий забор и пошла, высоко поднимая лапки и показывая язык беснующимся внизу кобелям. Что может быть естественней кошки на заборе?

Малгород гудел. Кое-где улицы были перегорожены телегами, вокруг которых сидели молчаливые мужики с дубьем. Однако большинство из них предпочитало кучковаться вокруг трактиров и кабаков, где они орали "не позволим!", махали руками и гоняли еще не арестованных девок за пивом. Улицы за три до городской управы Серьгу остановил конный разъезд. Ткнув нашему рекруту в лоб плетью, егерь в шапке с зеленым верхом, коротком форменном кафтане того же колера и с такими же лампасами на штанах поинтересовался: куда это он прет?

– Дык ить… – выдал Серьга и замер с протянутой рукой и взглядом, устремленным вдаль.

– Ась? – поинтересовался черт.

– Куда прете? – свесился егерь уже к старичку.

А Пантерий, не задумываясь, цапнул его за нос сухонькими пальчиками, на всю улицу завизжав:

– Ты как со старшими разговариваешь, олух? Вот я пожалуюсь мамке твоей, пусть она тебе горяченьких всыплет! Вино пьешь, девок портишь, имущество казенное по ветру пускаешь! Етить… – Он замахнулся на егеря клюкой, но Серьга от греха подальше потащил боевого старичка дальше по улице.

А служивый остался с лиловым носом, который тихонько баюкал тремя перстами, сам не веря, что в старикашке такая силища. Дружки хохотали над ним, и я не удержалась, тихо, для него одного похихикала:

– Хе-хе-хе!

Егерь встрепенулся, тыча в меня пальцем, но тут подпруги у его седла разом лопнули, и он рухнул в пыль, еще больше взвеселив товарищей, а когда подскочил, красный от ярости и стыда, понятно, что никакой кошки поблизости уже не было. Меня усиленно запихивала за пазуху Ланка, ворча:

– Что ты за человек такой, мы тут, понимаешь, инкогнито, а она над егерями хохочет! Ничего путного от тебя не дождешься.

Результат получился страшненький – придавленая кошка висит над дорогой. Глянув на нас, Серьга и черт велели сестре бросить меня.

Вокруг дома головы народу было как на гулянье. Площадь со всех сторон перегородили стрельцы в длинных красных кафтанах. Они сидели группками и громко переговаривались, перемежая речь гоготом, варили в огромных котлах себе похлебку, прямо посреди площади, словно в каком-то диком лесу. Там же была устроена походная коновязь для егерской сотни, отчего центральная малгородская площадь сразу приобрела вид загаженной конюшни. Дома вокруг явно пустовали, и поэтому я не сильно удивилась, что их захватили служивые люди. В окне одного я заметила не то сотника, не то десятника егерского, который пил чай из блюдечка, а из открытых окон второго этажа другого дома несся отборный мат, там командир распекал какого-то нерадивого Хвоньку.

– Куда пресся? – опять встала на пути Серьги на этот раз уже краснокафтанная преграда, но, прежде чем Ладейко успел что-либо ответить, черт сменил личину, да так ловко, что никто на это не обратил внимания.

– Это ты у меня спросил?! Рыло твое свиное! – рявкнул он, ухватив стрельца за ухо, и стрелец обомлел, узнав в Пантерий родного сотника, зверя, каких поискать и не найти.

– Звиняйте, ваше высокородие! – побелел он глазами, и весь караул вытянулся в струнку.

– Я тебе покажу "звиняйте", – взбеленился черт, выворачивая ухо, – я с тебя шкуру спущу, со стервеца!

Серьга бочком протиснулся вдоль стены, а я, решив, что мне будет как раз удобно просочиться с другого бока, прыгнула и неожиданно стукнулась лбом о невидимую Ланку, которая, пользуясь моментом, видать, кралась на цыпочках. Сестра от неожиданности взвизгнула, да прямо в ухо кашевару. Кашевар плеснул в нас кипятком, и я заорала:

– Сдурел?!

Окрик мой произвел на него странное действие – вместо того чтобы извиниться, он завопил во всю глотку:

– Ведьмы!!!

Я вякнула, взлетая вверх, – это Ланка ухватила меня за шкирку. Сестрица понеслась скачками по площади, а я визжала, пытаясь вывернуться, шипела, плевалась и выпускала когти. Народ с пиками и саблями, рыча грубыми мужскими голосами, вскидывался и бежал в ужасе, опрокидывая котлы, уставленные шалашиками пики и пищали, давя друг дружку и пугая коней. Наконец Серьга, перехватив по дороге Ланку, вырвал меня из ее рук и зашвырнул в окно, на второй этаж малгородской управы.

Кувыркнувшись пару раз в воздухе, я благополучно приземлилась на когти, на корню губя чей-то чинный ужин. Чашки, миски и прочая посуда полетели на пол, я кубарем пролетела по столу, размазывая спиной горчичный соус и едва успела прикусить себе язык, чуть не ляпнув: "Здравствуйте, дядя Ким".

Малгородский голова Ким Емельянович выпучился на меня, как-то сразу узнавая, сграбастал в ладони и, сюсюкая, начал плести какую-то ахинею, кланяясь перед гостями:

– Кошечка, миленькая, нашлась, Мариш… Машеньки, дочурки любимица. Нагулялась, стервь! – и так вцепился в шею пальцами, что я испугалась – задушит.

Гости головы сидели забрызганные с макушки до пояса угощением, и чувство досады боролось в них с желанием немедленно утопить меня в нужнике. Тот, что был слева, темноволосый, меланхолично кривил губы и брезгливо дергал носом. А тот, что справа, со знакомой красной епанчой на спинке стула, безошибочно выдававшей в нем командира отряда и сыночка боярина Мытного, зло выдернув из кармана платочек и скрипнув зубами, утер лицо, недовольно заявив:

– Был у меня похожий смешной случай…

– Да? – вскинул бровки меланхоличный.

– Да, – рявкнул, швыряя испачканный платок на стол, сынок боярина Мытного, – поехали мы как-то раз на охоту с сыном Златоградского Императора. Увлеклись, естественно, и вдруг смотрим: ночь на дворе, не видно ни зги, а вокруг – горы, шею сломать недолго. Вдруг, глядь, огонечек вдали, одинокая избушка. Ну мы подъехали, а сын императора говорит: "Сейчас пошутю", – и тихонечко стучит в окошко. Тоненьким голоском просит, дескать, тетенька, дайте хлебушка, а то переночевать негде. Окошко распахивается, а оттуда здоровенный мордоворот и хрясь – императорскому сынку на голову горшок с помоями.

– Смешно, – согласился меланхоличный, рассматривая свою забрызганную одежду так, словно не знал, что с ней делать.

Голова тем временем подсуетился – шнырь в коридор, а оттуда тут же девки – оттирать и отмывать гостей. Сам же Ким Емельянович на цыпочках, словно вор в родном доме прошмыгнул в темную кладовую и там, запершись на щеколду, вдруг принялся меня трясти двумя руками так, что мою голову мотало в разные стороны и сделалось дурно.

– Вы что же, с бабкой вашей, смерти моей хотите?

– А ну хватит, у нее сейчас голова оторвется! Не погремушка, чай! – решительно остановила это издевательство сестра.

Ким Емельянович присел и в страхе оглянулся вокруг, но, поскольку не видно было ни зги, робко спросил:

– Кто тут?

– Да нет тут никого, – успокоила его сестрица.

Голова не поверил, дрожащими руками запалил лучину и с ужасом убедился, что кладовая действительно пуста. Я покачала головой и, как могла, пожала плечами, всем видом показывая, что я тут ни при чем. Испуганный голова взвизгнул:

– Маришка, не дури!

Стоило ему подать голос, как в дверь с той стороны зло бухнули:

– А ну открывай, чертов сын! Знаю, что с ведьмой там прячешься. Открывай, а то дом запалю!

Мы со страхом переглянулись, поняв, что попались: бежать из кладовой было некуда, к тому же щеколда – хрясь – сама собой выдвинулась из пазов. Голова икнул, а я тихо взвыла, поскольку на пороге стоял собственной персоной боярин Яким Мытный. В бобровой шапке, тяжелом плаще, весь такой из себя пузатый и бородатый.

– Ужо я с тобой посчитаюсь, казнокрад! – погрозил боярин пальцем, сам вваливаясь в кладовку и осторожно прикрывая ее за собой.

– Я… Я… – затряс подбородком Ким Емельянович.

– Взятку предлагаешь? – сурово нахмурил брови боярин, задвигая щеколду на двери, и голове не осталось ничего другого, кроме как обреченно кивнуть.

– Телегу дашь, – тут же перешел к делу практичный вельможа.

Емельяныч, не задумываясь, согласился, хотя тут же встрепенулся;

– Телегу чего?

– Приданого, конечно, – удивленно воззрился на него Мытный. – Будем жениться на твоей дочке Машке. Правда, я еще не решил кто: сам или сын, – ну это позже.

– Ей же годков всего десять! – выпучил глаза голова.

– Дак я и не говорю, что сейчас, – легко пошел на попятную боярин, – но телегу ты мне прямо сегодня в Купчино пригони. А кошку – отдай.

Сграбастав меня, боярин вышел в коридор. Я укорила Пантерия:

– Зачем ты так с Емельянычем?

– Да шут его знает, – пожал плечами черт, – смотрю – дрожит, и не удержался.

Голова осторожно выглянул из кладовой, но никого, кроме толстощекой, ковыляющей куда-то наверх с ведром чернавки не обнаружил. Провел пятерней по взмокшему лицу, словно стряхивая липкую паутину, и вдруг сообразил, что неоткуда тут было взяться Мытному-старшему! Он пробежался по дому, выглянул во двор и только тогда с облегчением перевел дух. Однако телегу велел в Купчино отправить, бормоча себе под нос:

– В такие времена никакая предосторожность не помешает, – при этом втайне завидуя ведьмам, которым, похоже, вся эта передряга казалась одним развлечением. – Ну, Маришка, попомню я тебе! – погрозил Ким кулаком в пространство и тут же опасливо спрятал руки за спину: не увидел ли кто? А то еще самого под розги вместо ведьм пустят.

Я сидела в ведре и принюхивалась к стенкам, не помойное ли. Почему-то отвратнее всего разило от меня, я не удержалась и принялась вылизываться; давясь своим же мехом и чуть не блюя, решительно не понимая, как кошки могут заниматься этим целыми днями.

– Мы не заблудились ли? – тихо поинтересовалась семенящая рядом с Пантерием невидимая Лана. – Подвалы вроде бы как внизу.

– Невежа ты, Ланка, – укорил ее черт, – к нам гости приехали, а ты их и приветить не желаешь. Маришка им вон хотя бы стол истоптала, а мы чем хуже?

– Мы лучше, – согласилась Ланка, – я только за Серьгу волнуюсь, – и вдруг тормознула, заставив Пантерия впечататься ей в спину. – Ой, чего это у меня в ушах жужжать перестало? – И вдруг, цапнув меня невидимыми пальцами за подбородок, потребовала: – А ну-ка подумай про меня что-нибудь гадкое.

– Не лезь к животному, – отбил меня Пантерий, – горох в тебе переваривается. Топай давай, ать-два, ать-два.

Серьга меж тем, поняв, что за нами ему не угнаться, развил на площади бурную деятельность. Для начала схватив из груды оружия чью-то секиру, он побегал по площади, вопя и краснея лицом и рубя ею налево и направо.

– Вали ее, братцы! Вижу!!! Хрясь! Бона, вона!!!

Толпа гналась за ним, не успевая перепрыгивать через груды разбросанного барахла, но в твердой уверенности, что от такого ухаря ведьме не уйти. Три круга по площади Серьга дал на одном дыхании, изрубил всю коновязь, измазался в кулеше и распугал всех лошадей. Двух сотников, пытавшихся прекратить дебош, Ладейко стоптал напрочь, а когда догнал хвост бегущей за ним колонны, от души и с чувством наподдал по копчику пыхтящему от натуги детине. Тот взвился и врезал Серьге по уху, да так, что Ладейко вместе с секирой улетел в объятия мчащейся за ним красно-зеленой своры и завизжал юродиво:

– Обморочила! Вали, братцы, одержимого! – Он без разговоров двинул в челюсть еще одному и пугнул толпу неожиданным открытием: – Да здесь же кругом черти!

Миг спустя служивые вцепились друг в друга так, что их не сумел разнять даже выскочивший на крыльцо боярский сын:

– А ну прекратить! – вякнул было он и тут же скис, получив от коварного Серьги череном секиры прямо в печень.

Глаза его выпучились, он сложился пополам, уставившись на самодовольно ухмыляющегося Серьгу. Ладейко отвесил ему щелбана в лоб и, обойдя, наподдал еще и сзади, направляя боярского сыночка в свару с напутствием:

– Ишь жлоб здоровенный, а ну позабавься-ка с людьми!

Сам же, насвистывая, отправился в подвалы. Где-то на второй дюжине ступенек ему бросилась в глаза некоторая странность: охранники, которым по идее полагалось стоять навытяжку у дверей каземата, лежали, свернувшись на ступеньках калачиком, а какой-то детина то натужно пыхтел, ковыряясь в замке, то гулко бился плечом в дубовые двери. С той стороны двери его подначивал мужской бас:

– Давай, Митька, не посрами деревню, выбей к лешаку эту дверь!

– А ты секирой замок рубить не пробовал? – поинтересовался Серьга, вольготно откинувшись на стену, и тут же с хеканьем повис на руке порывистого Митяя, не разобравшего впотьмах, кто пришел.

– О, Серьга, – обрадовался Кожемяка, ухватив его за чуб и разглядев как следует.

– Чего там? – забеспокоился за дверями мятежный воевода.

Кожемяка замялся, не зная, как потолковее объяснить.

– Ну… Вроде бы как… помощь нам прибыла…

– И чего?

– А теперь двоих тащить придется, – досадливо вздохнул увалень и, воспользовавшись советом Серьги, одним ударом срубил проклятущий замок.

Дверь тут же распахнулась, и Селуян вывалился наружу. Вид у него был жуткий, сразу было понятно, что взяли его с боем, задавив численным превосходством. Под обоими глазами – фингалы, нос распух, губы как пельмени, и только голос еще был бодрый, селуяновский. Сграбастав обоих парней в охапку, воевода радостно их встряхнул:

– Ну, братцы, век не забуду! – и первым припустил наверх.

Однако там кто-то из вояк, добравшись до походной пушки стрельцов, бабахнул над головами дерущихся.

– Ух ты! – так же решительно развернулся назад Селуян. – И чего теперь?

Назад Дальше