"Может, все мне приснилось? С голодухи… Сперва тюрьма, потом армия. Женщин видел лишь издалека…" – подумал он.
Нет. Царапины на спине и кровоподтек на шее присниться не могут!
Парень вскочил на ноги, поежившись от утренней прохлады, расправил рубашку, потуже затянул ремень, пристегнул ножны с мечом.
Вот и настал этот день.
Будет бой.
Многие из банды увидят сегодня закат? Да и сам он?
А ведь столько еще дел не сделал, столько книг не прочитал, столько мест не увидел…
– Эй, Студент! – окликнул его Тедальо. – Бегом сюда!
Каматиец махал рукой из-за кустов. Антоло подбежал к нему, прикрывая воротом шею – ему казалось, что все только и смотрят на багровую отметину со следами зубов.
– Бегом сюда! – повторил наемник. – Только ты еще не видел!
Антоло бросилась в глаза неестественная порывистость каматийца. Такое возбуждение уместно у сельских парней в предвкушении вечерней танцульки, но не у бывалого воина перед схваткой.
На бегу табалец прикрывал лицо локтем, иначе ветки выхлестали бы глаза.
Вот и полянка, где вчера они собирались на военный совет…
А это еще кто?
Почти вся поляна оказалась заполнена людьми. Вооруженными людьми. Людьми, одетыми в крестьянские портки и рубахи, но поверх деревенской одежки напялившими кто нагрудник, явно снятый с сасандрийского солдата, кто кожаный жак – наследство конного стрелка, кто помятый и старательно выправленный шлем. В руках они сжимали вилы, рогатины, косы и цепы. Несколько человек где-то раздобыли настоящее оружие – две гизармы, три пехотные пики и вуж.
Сколько же их?
Не меньше сотни, даже на неопытный взгляд вчерашнего школяра.
Кто они? Зачем здесь? Пришли помочь или…
Впрочем, никакого "или" быть не могло. Пришельцы вели себя более-менее дружелюбно. Улыбались, почесывали кудлатые бороды. Один, рыжий до огненности, с хрустом грыз большое румяное яблоко. Капельки сока весело посверкивали в бороде.
Да и на лицах собравшихся здесь же наемников читалось что угодно – удивление, легкая насмешка, растерянность, – но не враждебность.
Пустельга и Мелкий разговаривали в сторонке со здоровенным чернобородым мужиком, одетым в самую настоящую кольчугу. Воительница с жаром рассекала воздух ребром ладони, воин с протазаном поднимался на цыпочки, стараясь хоть чуть-чуть возвышаться над плечом собеседника, а бородатый что-то показывал на пальцах – похоже, излагал некий план.
Антоло пошел прямо к ним, но возникший откуда ни возьмись Почечуй вцепился ему в рукав, зачастил:
– Нет, ну надоть! Слышь, Студент? Пришли… энтого… еще до света. Ты, парень… энтого… еще харю давил. Видать, всю ночь… энтого… шли. Ну, мимо наших сторожей… энтого… мышь не проскочит! Заметили, окликнули, как водится… Арбалеты… энтого… приготовили. А они… энтого… толкуют: мы с миром пришли и хотим… энтого… с вами плечо к плечу… энтого… сражаться. Грят, хотим, мол… энтого… с ландграфом поквитаться… Их же рота, не меньше… энтого!
– Кто такие? – шепнул табалец, наклоняясь к заросшему седым жестким волосом уху.
– А слыхал… энтого? Крестьянские армии!
– Роты, – поправил старика Антоло.
– Чего? А, да! Рота… энтого… вооруженных крестьян!
Хоть парень и не считал себя знатоком воинского искусства, но догадался, что серьезной угрозы для засевших в замке графских латников вкупе со стражей толпа селян, похватавших что ни попадя, не представляет. Уж если два десятка опытных наемников опасаются идти на приступ…
– Скажи, Почечуй, – с сомнением покачал головой табалец. – Скажи мне, ради Триединого, они что, заговоренные от стрел?
– Нет… энтого… А энто ты к чему?
– Так разве можно их на стены бросать?
Коморник озадаченно заморгал, а потом хитро усмехнулся и легонько стукнул кулаком Антоло в плечо.
– Соображаешь… энтого! Только мы, Студент, тоже… энтого… не пальцем деланные! Ежели объединиться, то мы… энтого… сила! Вот они и сговариваются… энтого…
Антоло еще раз окинул взглядом порывистую Пустельгу, Мелкого, пыжащегося вырасти, но тем не менее вставляющего замечания в разговор (и, судя по уважительному выражению лица чернобородого, весьма дельные), и самого вожака крестьян, разговаривающего степенно и рассудительно, будто готовился к жнивам. Может, и выйдет толк?
– Ты… энтого… слышь, Студент! Я ж тебе самого… энтого… любопытного не поведал!
– Ну? Чего еще?
– Знаешь, кто их… энтого… привел? – прищурился коморник.
– Генерал Риттельн дель Овилл.
– Нет… энтого… а с чего ты?..
– А так просто! Хочешь, полковника своего бывшего назову? Изволь! Т’Арриго делла Куррадо.
– Да что ты мне… энтого… шишек имперских в глаза… энтого… тычешь?
– Да так. От скуки. Ты ж мне рассказывать не хочешь.
– Как это не хочу? Энтого… Девочка привела… энтого… Цветочек!
– Да ну? – искренне удивился Антоло.
– А ты думал… энтого… – Почечуй ухмыльнулся победоносно, ткнул пальцем в толпу. – Так вот же… энтого… она стоит!
А ведь верно! Вот она. Разговаривает с кентавром. И лицо осмысленное, не то, что у той дурочки, к виду которой привык табалец. Неужели притворялась все это время? Сейчас узнаем. Антоло решительно направился к девчонке, но его увидел Мелкий:
– Эй, Студент! А ну, давай сюда! Без тебя за стол не садимся!
"Вот болтун… За стол! Когда он последний раз за столом ел? Еще в Аксамале, пожалуй…"
Но хочешь или не хочешь, а приказ лейтенанта выполнять надо. Даже если провел часть ночи со вторым лейтенантом. Тем более что Пустельга, похоже, не выступала против его участия в совете.
Антоло подошел. Сдержанно кивнул. Удостоился подозрительного взгляда бородача.
Пустельга с размаху хлопнула его по плечу. Ну откуда у женщины такая сила? Девочки в заведении фриты Эстеллы были мягкими и нежными, утонченными и изысканными. А тут – сила, натиск, жесткость! На необъезженного коня вспрыгнет и не задумается об опасности, на мечах готова рубиться хоть с тремя здоровыми мужиками сразу, хохочет громче других над грубыми шутками. Ведь и этой ночью она не отдавалась, как пристало слабому полу, а, чего греха таить, изнасиловала его.
– Мы таки их сделаем! – воскликнула воительница. – А все твоя задумка!
– Какая? – опешил парень.
– А с дымом… – сказал Мелкий. И вдруг спохватился. – Знакомься. Это – Черный Шип.
– Кто?! – Антоло раскрыл рот.
Мелкий хрюкнул от сдерживаемого смеха, а чернобородый улыбнулся самодовольно.
– Слыхал? – прогудел он голосом низким, как у серой выпи. – Да. Это я.
Конечно, Антоло слышал о нем. О шайке Черного Шипа рассказывал еще Дыкал. Но, по словам сержанта, выходило, что восставшие крестьяне борются против армии Сасандры, а следовательно, поддерживают ландграфа Медренского, тоже выступающего против империи.
– Так вы хотите нам помочь? – проблеял табалец, совсем растерявшись.
– А то! – расплылся в широкой улыбке бородач и сразу стал похож на мельника Фирелло из Да-Вильи, родного города Антоло.
– Но мы же… – начал парень и захлопнул рот. Вдруг его друзья не ставили крестьян в известность, кому служат?
– Да знаю я! – отмахнулся Черный Шип. – Что ты глаза выпучил, молодой?
– Да я…
– Не бери в голову! За вас моя племяшка поручилась! Хорошие, говорит, люди в замке томятся… Правда?
– Ну…
– Хорошие! – Мелкий исподтишка показал табальцу кулак. – Лучше не бывает! Ну, да освободим – сам увидишь. Познакомишься. А ты, Студент, не ляпай языком что ни попадя!
– Студент? – настал черед крестьянскому вожаку удивляться.
– Самый настоящий! Из Аксамалы! – с гордостью произнесла воительница. – Это он дым пускать догадался!
– О! – Черный Шип посмотрел на Антоло с нескрываемым уважением. – Голова! Нет, правда. Ученого человека сразу видно. – Он хлопнул парня по другому плечу. Вот это силища! Если от удара Пустельги наверняка синяк останется, то поселянин запросто может кости переломать. Аж колени подогнулись!
Табалец смущенно развел руками. Мол, что придумалось, то придумалось…
– Не скромничай! – усмехнулся Мелкий. – Ты, как я погляжу, у нас на все руки мастер. И не только на руки. – Он подмигнул Пустельге, которая до половины вытащила из ножен свой любимый нож-"яйцерез".
– Мы давно хотели графушке нашему хвоста накрутить, – продолжал вожак селян. – Только как к нему приступиться? Стрелки у него исправные, стены неприступные – пока залезешь, десять раз убьют. Да и удали у наших селян мало. Одно дело фуражиров вилами побить, а другое дело – на латников переть. А тут – такая удача. С вашим умением да с нашим числом что нам графа бояться?
Антоло подумал про себя, что все не так здорово на самом деле, как на словах представляется. Конечно, имея больше сотни бойцов и несколько опытных командиров, можно большего достичь, чем вооруженная как попало толпа или кучка матерых, но малочисленных наемников. И все равно, погибнут многие. Очень многие. А вот чтобы убитых оказалось как можно меньше, надо подумать. Как следует подумать и все учесть…
Вот только вытащить бы офицеришку из плена, а потом он ему своими руками шею свернет. Чтоб знал, как попадаться! Табалец не собирался уступать личного врага никакому ландграфу Медренскому. Его месть – это его месть!
Глава 15
Его светлость ландграф Вильяф Медренский потянулся, хрустнув суставами:
– Еще вина, господин барон?
Барон Фальм взглянул на него с неприкрытым осуждением:
– С утра, любезный господин граф?
– А почему нет? Для мьельского любое время суток подходит… – задумчиво протянул Вильяф. Он щедро плеснул в свой кубок из кувшина. – Так как, господин барон? Присоединяйтесь!
– Благодарю. Попозже…
Гость поднялся, прошел по зале, остановившись около стены с охотничьими трофеями, поднялся на цыпочки. Провел пальцем вдоль клыка вепря. Усмехнулся. Потом нахмурился.
– Любезный господин граф, я торчу у вас уже третий день, но так и не услышал ответа на поставленный вопрос.
– Вы же понимаете, господин барон, что решение требует… э-э-э…
– Времени?
– Да.
– А еще чего?
Медренский отхлебнул из кубка, внимательно глядя поверх гравированного ободка. Смахнул капли с усов.
– Определенных гарантий.
– Неужели моего слова вам недостаточно?
– Что вы! Вашему слову я верю всецело, но вдруг с вами что-нибудь случится? А те силы, которые вы представляете, будут столь же честны ко мне?
Фальм рассмеялся. Вернулся за стол.
– Любезный господин граф, к чему беспокойство? Не знаю, как вы, а я в мир иной пока не собираюсь. И приложу все усилия, смею вас уверить, чтобы остаться в живых как можно дольше. Вас удовлетворяет мой ответ? Принимаете вы мое предложение?
Граф Вильяф помолчал, теребя ус. Неторопливыми глотками допил вино.
– А вы, господин барон, посвятите меня в тайны сообщества, которое вы представляете?
"Ах ты мерзавец паршивый! – подумал Фальм. – Все юлишь, все выгоду ловишь? Продешевить боишься? Какой же ты граф? Ты – купчик мелкий".
Но вслух сказал:
– Конечно же, любезный господин граф, конечно. С превеликой радостью. Но сперва я все же хотел бы…
Громко откашлявшись – все-таки хозяина следует предупреждать, даже когда врываешься без приглашения, – в зал вошел Джакомо Череп:
– Господин граф!
Вильяф раздраженно повернулся к нему, бросил, недовольно поджимая губы:
– Что еще?
– Дым в лесу.
– Ну и что? – Ландграф приподнял бровь.
– Подозрительно. Дым прямо на замок несет.
– И что тут подозрительного? – вмешался барон Фальм.
– Боюсь, что эти, – Череп ткнул пальцем под ноги, – не одни были…
– И теперь их дружки нас выкурить вздумали? Как камышового кота из логова? – улыбнулся Медренский.
– Ну… – развел руками наемник. – Что-то вроде того.
Его светлость принюхался:
– Что-то я запаха дыма не слышу…
– Его понизу несет.
Ландграф налил себе еще вина. Взглядом предложил гостю, не обращая внимания на Джакомо. Барон покачал головой.
– Это торфяники горят, – пригубив мьельское, пояснил его светлость. – Ты новичок в наших краях, Джакомо. Дождей давно не было… В засушливую погоду они часто горят. Иди.
Череп помедлил. После развернулся, сказав напоследок:
– Я усилю наблюдение.
И вышел прочь.
Медренский отпил из кубка.
– Молодец. Хорошо службу несет, – словно оправдываясь, проговорил он. – Правда, излишне подозрителен.
– И ненавидит кондотьера Кулака, не так ли? – прищурился Фальм.
– Пожалуй, да.
– Так, может, следует вознаградить преданного слугу? Пусть лично отрубит головы пленным. А потом на колья.
– Дались вам, господин барон, эти колья! – усмехнулся Медренский. – Но все-таки желание гостя свято в Тельбии. На кол так на кол… Только вот что!
– Слушаю вас?
– Головы рубить мы не будем.
– Да? – Губы барона чуть дрогнули. – А что же вы желаете с ними проделать, любопытно знать?
Ландграф испытующе посмотрел на гостя. Вздохнул:
– Пожалуй… Пожалуй, мы их целиком на кол посадим. Как вам такая идея?
Фальм запрокинул голову и расхохотался, обнажая белые, словно у ребенка, зубы.
– И сделаем мы это прямо сейчас! – продолжал Вильяф. – Как раз к обеду успеем.
Барон внезапно смолк. На лице ни тени веселья. Напротив, озабоченность и тревога.
– А вам не кажется, любезный господин граф, что запах дыма усиливается?
– Не переживайте. Такое бывает в моих землях. Ветер сменится, станет легче. А лучше бы дождь пошел. Заказать молебен, что ли?
И тут снаружи донесся протяжный крик. Не боли, не страха, а, скорее, удивления.
Фальм встрепенулся и навострил уши, словно сторожевой кот:
– Господин граф, а это что?
– Что, что… – проворчал Медренский, с сожалением заглядывая в кувшин с вином. – Увидели что-то.
– И вам совершенно не интересно, что именно?
– Почему же? – Ландграф пожал плечами. – Впрочем, если вам хочется, пойдемте посмотрим. Желание гостя – закон в моем замке.
Трельм по кличке Зубан стоял, облокотившись о верхушку частокола, и грыз сосновую щепку. Впереди на два полета стрелы раскидывалась ровная, как ладонь, местность. Так, кое-где чертополох тянет вверх колючие толстые стебли, кое-где лопухи, начинающие желтеть и скукоживаться, раскинулись неровными "коржами".
Густой, белый дым полз от опушки с другой стороны холма, на котором стоял замок. Вообще-то, Джакомо приказал, чтобы Трельм наблюдал именно за тем участком, северо-западным и северным, но Зубан, как только командир ушел, быстро переложил заботу на плечи стражника из местных.
Не хватало! Он сюда не дым глотать нанимался. За такие испытания нужно доплачивать столько, сколько прижимистый ландграф никогда доплачивать не станет. Ну и пусть. Как говорится: если они думают, что платят мне, то я буду думать, что честно служу. А в дурацкое "Уложение о кондотьерах Альберигго" давно пора вносить существенные правки. Всякие там разделы о беззаветной преданности, верности… Никто не расплачется, если их выкинут. Или давно устаревшее понятие, возводимое некоторыми в ранг основного закона для наемников: "Одна война – один хозяин". Ерунда! Кто больше платит, тот и хозяин. Должно быть только так. Сасандрийские генералы все прижимистее и прижимистее. Требуют неизвестно чего – чудес героизма, выносливости на марше, как у кентавров…
Кстати…
Трельм моргнул, протер глаза. Потряс головой и снова протер глаза.
Нет, дым тут ни при чем. И пива с утра он выпил не больше одной кружки.
Так что же это? Призрак или живое существо?
От опушки неспешной рысью, красуясь, будто генерал на параде, шел кентавр. Буланый. Масть, если задуматься, довольно распространенная среди воинов Великой Степи. Но до нее от Тельбии тысяча миль, если не больше! Откуда? Что он задумал?
А кентавр приближался. Топорщилась черная грива, раздувались широкие ноздри, втягивая пронизанный гарью воздух. В каждой руке степняк держал по короткому – древко в три локтя – копью, а на спине его сидел… Сидел дроу, которого Зубан сперва и не заметил за широкими плечами человеческой части туловища четвероногого воина.
– Видал? – толкнул наемника локтем торчащий здесь же на помосте, проложенном вдоль частокола, стрелок из графского войска.
– Да уж… – неопределенно протянул Трельм и посоветовал: – Ты арбалет-то заряди про всяк случай.
Насколько Зубан знал, кентавры не позволяют никому ездить на них верхом. Для степняков это страшное оскорбление, позор, который можно смыть только кровью обидчика. Так в людских тюрьмах некоторых заключенных насильно понуждают к мужеложеству. "Опускают", если пользоваться языком уголовников. Вот и кентавр, подставивший спину седоку, для своих соплеменников становится "опущенным". Нередко их изгоняли из клана, а то и убивали свои же. А этот что творит? Усадил на хребет мерзкого остроухого карлика и красуется перед воротами…
Только когда степняк приблизился к барбакану и остановился у нижних ворот, Трельм понял, что отвратная рожа дроу ему знакома. Точнее, не рожа (остроухие для уважающего себя человека все на одно лицо), а гребень белых волос, торчащих над головой жесткой щеткой.
Белый! Один из дружков Кулака, томящегося в подземелье замка.
От волнения у наемника перехватило дыхание, он схватил за рукав стрелка и, тыча пальцем в незваных гостей, попытался скомандовать: "Стреляй!"
Тельбиец непонимающе крутил головой:
– Подавился, что ль? Похлопать?
"По лбу себя похлопай, баран тупорылый!" – хотел сказать Зубан, наблюдая, как дроу легко соскакивает со спины степного воина, упирается покрепче уродливыми широкими ступнями… В руках остроухого откуда ни возьмись появился лук, длинный, больше четырех локтей. Трельм, осознав опасность положения, рванул арбалет из рук стрелка. Тот потянул оружие к себе, не понимая, что происходит.
Белый, резким движением, посылая руки в "разрыв", натянул лук. Тетива щелкнула по перчатке, как бич гуртовщика.
Зубан увидел, как на ладонь ниже левой ключицы тельбийца куртка вздулась, словно нарыв, а потом лопнула и оттуда выглянуло окровавленное жало стрелы.
Еще щелчок! Трельм ощутил тупой удар в грудь, мгновенно расцветший вспышкой боли, пронзившей его сознание и бросившей во тьму небытия.
Двое стражников, скучавшие вместе с ними на стене, спрыгнули во двор замка, не пытаясь сопротивляться. Они не увидели, как кентавр поднялся на дыбы и обрушил удар передних копыт на нижние ворота. Засов выдержал, но старые доски разлетелись в щепки. Обломки повисли на жалобно заскрипевших петлях.