"Вот и замечательно", – подумал Арлинг, измеряя пальцами глубину, на которую ушел в ногу прут и, чувствуя, как радостно зашевелился осьминог. Понимая, что медлить больше нельзя, он разрезал штанину и приложил кромку лезвия к пульсирующей коже. План был прост. Если он не может снять себя со стального штыря, то тогда он разрежет сверху ногу и протащит прут сквозь тело. А потом поднимется за Сейфуллахом и спрячется в камнях, дожидаясь ухода керхов. В теории все выглядело прекрасно.
Операция заняла не больше секунды. Осьминог дернулся и исчез, но лишь для того, чтобы вернуться со своими друзьями – мощными, злыми и голодными тварями. Почувствовав, что его больше ничто не держит, халруджи не рассчитал силы и рухнул вниз, уцепившись за прут, на котором раньше стоял Аджухам. Ноги безжизненно повисли, не желая повиноваться. По одной струилась кровь, стекая в уже хлюпающий сапог, другую охватила непрекращающаяся дрожь. Еще немного и она станет отплясывать в воздухе.
– Что у тебя там? – голос Сейфуллаха раздавался почти у самой поверхности.
– Сорвался немного, – заставил себя ответить Арлинг. – Если сможешь, выбирайся из каньона сам, меня не жди. Встретимся на тропе.
Аджухам что-то крикнул, но Регарди его не расслышал. Зато он ясно различил голос Магды, которая вдруг позвала его со дна колодца.
– Как странно, – сказала Фадуна. – На дворе осень, а у нас сирень цветет. Понюхай, как пахнет. Хорошо, правда?
"Правда", – согласился он. Пахло действительно хорошо: сладко-тоскливо, дурманяще, загадочно. Неужели Магда дала ему шанс?
Вцепившись в прут, Арлинг хотел забраться на него, но понял, что даже не может подтянуться на руках. И хотя пальцы срослись с металлом в одно целое, силы стремительно покидали его. Странно, что все закончится вот так, на дне колодца.
– Что ты делаешь, любовь моя? – спросила Магда, касаясь его лица шелковыми волосами. В отличие от него, ей не стоило большого труда забраться на торчащий из стены прут, с которого она свесилась, обдавая Регарди нежным дыханием. Таким теплым. Таким близким.
– Привязываю себя к этой палке, – прохрипел Арлинг, пытаясь развязать пояс. Рука, которой он держался за прут, уже не возмущалась, покорно подчиняясь хозяину. О ногах он старался не вспоминать.
– Помоги мне. Не могу размотать эту проклятую тряпку!
Магда, конечно, помогла. Она всегда ему помогала.
– Я буду ждать тебя, – сказала Фадуна, свернувшись клубочком между копий на дне колодца и, оставляя его болтаться на поясе, которым он привязал себя к торчащему из стены пруту. Она была совсем крошечной, его Магда. Острые лезвия были ей нипочем. Они ждали его, а он ждал, когда механизм древней ловушки очнется от сна. Или когда из него вытечет вся кровь. Это могло случиться куда быстрее.
Фадуна тихонько мурлыкала себе под нос, и Арлинг не сразу услышал Аджухама. Мальчишка лежал на земле и, свесив голову в тоннель, звал его. Регарди улыбнулся. Сейфуллах выбрался, и его не схватили керхи. Значит, он все-таки был не таким уж плохим халруджи.
В Большой Книге Махди было написано, что перед смертью слова человека должны быть правильными. Ему нужно что-то сказать Аджухаму. Не хорошо уходить, не попрощавшись.
Регарди казалось, что он думал вечность, но, наконец, они появились – правильные слова.
– Говорят, если семь раз сжечь септора, он семь раз возродится, не изменившись, – тихо прошептал он. – Даже если мне придется перерождаться семь раз, я каждый раз хочу быть твоим слугой, Сейфуллах Аджухам.
Кажется, он выбрался из колодца. А может, упал вниз, к Магде.
Выбирая между жизнью и смертью, Арлинг никогда не мог определиться.
Глава 7. Керхи
Тишина завораживала. Она была бесконечной, звенящей, полной сладкой неги и головокружительного спокойствия. Она окутала собой мир, сделав его прозрачным, словно капля росы.
Люди считали, что тишина есть отсутствие звуков, но Арлинг знал, что это не так. Даже самое безлюдное и пустынное место всегда было полно неизведанных, едва различимых шумов, которые проникали в голову, наполняя ее тайнами и загадками. Арлинг смаковал каждый из них, неторопливо разгадывая и откладывая в сторону до полного осмысления. Спешить ему было некуда. Время для мертвых не существовало.
На огромном пространстве гулял ветер. Он не был похож ни на бешеные ураганы холустайских песков, ни на мягкие бризы Самрии, ни на загадочные суховеи Фардоса. Спокойный, полный величия и достоинства ветер плавно обтекал волнообразную поверхность ландшафта, рисуя в нем причудливые линии. Арлинг слышал, как воздушные потоки проваливались в овраги и ущелья, кружились вдоль отвесных стен и снова поднимались ввысь, к солнцу. Ветер не мешал тишине.
Также не беспокоили ее истлевшие останки людей и животных. Трупы лежали везде, заполнив собой весь мир. Раскаленное солнце давно уничтожило запахи смерти, смешав их с ароматами такыра. Где еще могла оказаться могила слепого ученика имана? Хотя Арлинг предпочел бы песок. Крутые барханы и извилистые дюны нравились ему больше высушенной до звона глины. Сначала он решил, что окружавшие его мертвецы – тела убитых им людей. На его счету были десятки жизней, но равнину покрывали сотни тысяч трупов. Слишком много даже для него.
Стук собственного сердца тоже не нарушал тишины царства мертвых. Арлинг слушал его с тех пор, как сознание вернулось к нему после смерти на дне колодца. Оно билось ритмично и спокойно. Не как в жизни. Он насчитал тысячу ударов и открыл глаза.
И хотя Регарди всегда надеялся, что первой, кого он увидит после смерти, будет Магда, его ожидания не оправдались. Зрение, вернувшееся в загробном мире, подарило ему картину, которую уже нарисовали в его голове другие чувства. Высокое, блеклое небо. Маленькое, раскаленное солнце. Потрескавшаяся от жара глиняная равнина, до горизонта усеянная высохшими телами мертвецов. И он сам, лежащий на куче костей. Пайрики оставили ему штаны и рубаху, но забрали сапоги, пояс, головной платок и бурнус. Странный выбор.
Арлинг поморгал глазами, привыкая к непривычному свету и давно забытым краскам. Зрение было недостижимой мечтой, но, обретя его вновь, восторга он не почувствовал. От длительной неподвижности тело затекло, с трудом вспоминая, что когда-то умело двигаться. Регарди отодвинул от лица побелевший под солнечными лучами череп и, уперев руки в сухие останки, которые крошились под пальцами, попытался сесть. Это было ошибкой. От боли, пронзившей ногу, он закричал и, не удержавшись, скатился с кучи костей на пыльную глину. Мертвому не полагалось чувствовать боль. И ему не могло быть страшно.
Однако страх уже появился, и Арлинг ничего не мог с ним поделать. Он не верил в демонов, но из соседней груды костей на него полз трупный бес Назу. Он выглядел точно так же, как его описывали иман, Сейфуллах и другие кучеяры, оставшиеся в прошлом.
Люди верили, что при жизни Назу был могильным вором, а после смерти превратился в пайрика и стал красть не только украшения, но и части тел мертвецов, присоединяя их к себе. Со временем он стал таким большим, что перестал ходить на ногах и ползал на брюхе, уподобившись червю. Когда кучеяры оставляли своих покойников на башнях-дахмах для очищения, они закрывали им глаза и одевали в самую скромную одежду, чтобы не привлекать внимания Назу.
Арлинг не верил ни в кучеярских богов, ни в их суеверия, но чудовищу, которое замерло в сале от него, было на это наплевать. Три ряда крохотных глаз, едва виднеющихся под складками жира, не моргая, смотрели на его ногу. Назу едва доставал ему до пояса, но длинное туловище только наполовину свесилось с трупной кучи. Можно было гадать, сколько еще ног и рук росло на той его части, которая Арлингу была не видна.
Регарди уже думал, а не отдать ли бесу раненую ногу, которая, вопреки законам мертвого царства, нещадно болела, как вдруг услышал за спиной глухое рычание. Обернувшись, Арлинг увидел пса смерти Бхудке. Черная четырехглазая собака размером с теленка, как и Назу, точно соответствовала мифам. Еще один пайрик, которому было интересно его мертвое тело. Впрочем, у Бхудке на это были причины. Когда-то давно Регарди осквернил руины его храма, убив в нем слишком много людей. Бхудке был могучим противником, и Назу придется нелегко, если он хотел забрать ногу слепого драгана в свою коллекцию.
Арлинг вжался в кучу костей, уже предвкушая, как эти двое будут рвать друг друга на части, но вместо того, чтобы затеять драку, Назу и Бхудке двинулись к нему. Один подкрадывался сзади, другой подползал спереди. Похоже, они решили его поделить. Такой поворот событий Регарди не понравился, и он принялся искать оружие, понимая бессмысленность своих намерений. Даже если бы у него была добрая сабля, что клинок, выкованный человеком, мог против пайриков?
Он не успел придумать ответ, так как на поле боя появился новый игрок. Кожа на спине халруджи болезненно натянулась, словно у него должны были вырасти крылья. Арлинг схватился за плечо и тут же отдернул руку. Если раньше все происходящее было похоже на бред больного, то теперь у него не осталось сомнений в том, что он сошел с ума.
На плече образовался длинный порез, из которого показалась голова змея. Это был септор. Его золотая шкура слепила, заставляя жмуриться и замирать от восторга. Боль была терпимой и быстро прекратилась. Как только змей извлек хвост, рана затянулась, вновь покрывшись загадочными символами, оставленными колдуном Маргаджана. Септор почти ласково обмотался вокруг шеи Арлинга и предупреждающе зашипел на пайриков. Помощь была неожиданной, но Регарди еще не знал, как к ней относится. Возможно, Нехебкай хотел сам поквитаться с ним за септорию и был недоволен вмешательством бесов. В воздухе густо запахло цветочной пыльцой. Прямо как тогда во Дворце Гильдии Балидета, когда Арлинг безуспешно пытался исполнить септорию Первого Исхода.
Однако Бхудке и Назу не испугались бога и продолжали медленно приближаться. Жирные пальцы трупного беса почти коснулись ноги Арлинга, когда септор вытянулся стрелой и прыгнул вперед. На землю перед пайриками упал не простой змей, а его трижды увеличенная копия. Нехебкай распахнул пасть, поиграв раздвоенным языком. Он мог проглотить Назу целиком, закусив псом смерти Бхудке. Индиговый собирался драться за слепого чужака из Согдарии.
Арлинг не стал терять время и отполз подальше, стараясь не прислушиваться к звукам борьбы за спиной. Ему нужно было скрыться до того, как определится победитель. Ситуация смешила и пугала одновременно. Не так представлял он жизнь после смерти.
Наконец, среди костей и трупов показалась тропа. Она была достаточно широкой, чтобы по ней могла проехать повозка. Стоило ему об этом подумать, как тишину могильника нарушил самый неподходящий звук для этого места. По дороге медленно двигалась телега.
Решив, что никого хуже бесов и Индигового он уже не встретит, Регарди выпрямился, сразу пожалел об этом. Раненную ногу полоснула молния боли, которая отдалась по всему телу. Боль вернулась не одна. Она привела с собой друзей в виде нестерпимой жажды, зуда от многочисленных царапин и порезов, усталости и желания упасть среди костей, чтобы больше никогда не подниматься. Боль мешала сосредоточиться, требуя все его внимание. Она забрала то, что должно было у него быть по праву мертвого – спокойствие и безмятежность.
Халруджи поморгал и потер глаза. Солнце, равнина, трупы, пайрики исчезли в мгновение, уступив место знакомым звукам и запахам. Он снова был слепым, вооруженным лишь своими чувствами.
И чувства подсказывали ему, что в него целились из лука.
Повозка, запряженная двумя волами, в сопровождении группы всадников на верблюдах оказалась рядом на удивление быстро. Арлинга собирались убить во второй раз. Керхи были напуганы, и страх чувствовался в их поту так же отчетливо, как и трупный запах, исходящий от мертвецов в повозке. Возможно, самого Регарди когда-то доставили сюда таким же образом. Один всадник пустил верблюдицу вперед, приблизившись к халруджи почти вплотную. Он по-прежнему держал его на прицеле.
От неожиданной мысли Арлинга пробрало. Верблюдица была ему знакома! Это была та самая упрямая альбиноска, которая везла его к Каньону Поющих Душ. Регарди хорошо запомнил ее запах и не мог его перепутать. К тому же, на узде животного по-прежнему болтался колокольчик, который привязал капитан Издегерд, чтобы Арлинг мог отличить своего верблюда от других. Старик был по-своему добр, хоть и с причудами.
Голова стала соображать яснее, словно в нее залетел ветер-теббад и выдул из нее всю пыль. Он, Арлинг Регарди, халруджи Сейфуллаха Аджухама и ученик имана из Школы Белого Петуха, не умер. Но мог умереть очень скоро – по разным причинам.
Рана на ноге была открытой, плохой и опасной. В пустыне можно было погибнуть от мелкой царапины на пальце, а в его ноге была дыра величиной с орех. Память услужливо откликнулась, но помочь не смогла. Регарди вспомнил только то, как привязал себя к одному из прутьев, после того как Сейфуллах выбрался наверх. Очевидно, керхи вытащили его из ловушки, и, решив, что он мертв, привезли на могильник. Халруджи не хотел думать, что Аджухам мог быть где-нибудь поблизости. У Сейфуллаха была другая судьба.
Если он не умрет от заражения или потери крови, то его разорвут на части пайрики. Их возня по-прежнему слышалась в сале за его спиной.
Если бесы пустыни о нем забудут, то его убьют керхи. Кочевник, который целился в него из лука, мог выпустить стрелу в любую секунду. Странно, что он до сих пор этого не сделал. Керхи привезли на могильник новую партию трупов. Вероятно, им не раз приходилось сталкиваться с "ожившими" мертвецами. Регарди нужно придумать очень вескую причину, чтобы его не убили на месте. Белая верблюдица была знаком того, что кучеярские боги не хотели оставить Сейфуллаха в беде. Они послали ее Арлингу, чтобы напомнить о его долге. Пока он был связан с Аджухамом клятвой Махди, у него не было права на смерть.
"Если я не умру от раны, меня не разорвут пайрики и пощадят керхи, то тогда нас всех наверняка убьет самум", – подумал Регарди, прислушиваясь к ветру. Мысль была глупой, так как самумы в такыр не заглядывали, но Арлингу приходилось бывать в песчаной буре, и он мог поклясться, что слышал шелест песка по сухой глине. Впрочем, это могло быть слуховой галлюцинацией. Так же, как Нехебкай за его спиной, который прогнал Назу и Бхудке и теперь полз к нему; так же, как керх, который по неизвестным причинам медлил спускать стрелу.
Почувствовав, как напрягся палец кочевника, Регарди понял – через мгновение он будет утыкан стрелами, а его раненная нога не оставит ему ни шанса, чтобы от них увернутся. Медлить было нельзя.
– Стойте! – крикнул он, вытянув вперед руку, словно она могла защитить его от стрелы.
В Школе Белого Петуха Арлинг учил древний керхар-нараг, язык, на котором говорили керхи, но его способностей хватило только на то, чтобы выучить общий диалект, тогда как каждое племя говорило на своем наречии. Регарди искренне надеялся, что его поймут хотя бы частично.
– Я здесь, чтобы вас спасти. Убьете меня и умрете сами.
Напряжение в пальце кочевника на тетиве ослабло. Это обнадеживало.
– Кто ты и почему угрожаешь? – спросил керх. Это было началом спасительного диалога, и Регарди не должен был упустить момент.
– Зовите меня Амру! – воскликнул он, вспомнив давно забытое имя. – Меня послала великая мать Рарлапут. Она любит вас и не хочет, чтобы Некрабай, который вырвался на свободу, погубил вас. Слышите этот звук? Это не стоны мертвецов и не шепот пайриков. Вы уже и сами знаете, что он значит. А теперь ответьте: разве в этих местах бывают самумы? Если не верите мне, поверьте своим глазам и чувствам. Буря будет здесь скоро, и только я знаю, как от нее спастись.
Или керхи ему поверят, или не поверят. Однако уже и сам Арлинг не был уверен в том, что слышал галлюцинации. Ветер усилился, но он был не освежающим, а горячим, словно дыхание дракона. К ним летели тучи пыли, которые через секунду заволокут все живое, поглотив даже солнце. Оно станет тусклым красным диском, а пыль окажется везде – в одежде, сапогах, на зубах. Недаром кучеяры называли самум "Пыльным Дьяволом". С пылью прилетят мелкие камни, песок, трава. Столбы красновато-коричневых вихрей поднимутся ввысь на многие сали, сметая все на своем пути. Кожа станет сухой, словно лист бумаги, забытой у открытого огня. Потребуется совсем немного, чтобы она вспыхнула ярким пламенем.
Арлингу повезло. Самум не оказался галлюцинацией, и его шансы не получить стрелу в голову увеличились. Порывы ветра – то теплые, то свежие – чередовались, словно соревнуясь друг с другом, а промежутки между ними стали короче. Они были похожи на дыхание больного – прерывистое и неровное. Буря приближалась.
Кочевники засуетились. Одни стали укладывать верблюдов на землю и заматывать им морды тряпками, другие бегали вокруг повозки с мертвецами. Их опасения были не напрасны. Самум заберет всех без разбора – и живых, и мертвых. Разметает по огромному пространству и прощай древний могильник, от которого не останется и следа.
По мере того как дыхание бури становилось все более частым и жарким, земля нагрелась сильнее. Арлинг готов был поспорить, что горизонт уже заволокла темная, свинцовая завеса, а небо окрасилось в рыжий цвет без единого голубого просвета. В криках кочевников ощущалась тревога, близкая к панике. Арлинг и сам был не прочь к ним присоединиться, однако голову занимала другая мысль.
"Нужно дотянуть этот спектакль до того, как нас накроет самум, а потом спрятаться в одной из трупных куч, – решил он. – Когда буря закончится – при условии, что я буду еще жив, – нужно будет найти одного из керхов и расспросить о Сейфуллахе". В плане было слишком много "если", но на другой не было времени.
– Хорошо, – прокричал керх и опустил лук. – Мы тебе верим. Как ты собираешься нас спасать?
Еще бы они ему не поверили. Самум всегда приходил неожиданно. В один миг дыхание ветра стало раскаленным, а на могильник наползла огромная туча песка, опустившаяся с неба. Наверное, если бы Арлинг был зрячий, он, как и керхи, не сдержал бы крик ужаса. Ни один, даже самый храбрый человек, не мог устоять перед лицом песчаного бога. Казалось, жар исходил отовсюду – от ветра, солнца, но особенно, из чрева земли, горящей под ногами.
Кочевник задал хороший вопрос. Арлингу нужно было дождаться совсем немного. Буря почти доползла до них. Но за эту секунду из лука керха могла вылететь не одна стрела, поэтому Регарди поднял руки к небу, и, отплевываясь от песка, закричал:
– О, Совершенный! Твои слуги стоят прямо! Головы их выше небес, ноги их ниже ада. В твоем имени сокрыта тайна, а ты сам – огненная жиждь, лежащая в основе всего живого! Отправь эту бурю на головы неверующих, ибо мы – верные слуги твои. Пусть она обрушится на тех, кто забыл о том, что является центром каждой звезды!