Следует добавить, что эти пять кораблей должны относиться, по крайней мере, к среднему классу судов. То есть, пользуясь единицами измерения, принятыми на Земле, они должны обладать водоизмещением не менее 100-150 тонн. Я вычислил это значение, исходя из горианской единицы измерения веса, за которую принят один вейт, равняющийся десяти стоунам. Стоун, в свою очередь, равен четырем земным фунтам. Круглое судно среднего класса способно взять на борт груз весом от пяти до семи с половиной тысяч горианских вейтов. Такая система измерения веса принята во всех горианских городах Торговой палатой, единым в данной области законодательным органом Гора. Эталон стоуна, представляющий собой металлический цилиндр, хранится неподалеку от Сардара. Четыре раза в год на больших ярмарках, устраиваемых ежесезонно в окрестностях Сардара, эталон стоуна выставляется вместе с весами, чтобы официальные представители каждого города получили возможность сравнить собственный, имеющий хождение в их городе стоун с эталоном. Стоун Порт-Кара после сравнения с эталоном хранится в специальном помещении Арсенала, находящегося в ведении Совета капитанов.
Средний класс длинного судна, или корабля-тарана, определяется исходя не из его грузоподъемности, а по длине его килевой части, которая должна быть от восьмидесяти до ста двадцати горианских футов, и ширине бимсового перекрытия, достигающей обычно десяти-пятнадцати горианских футов. Интересно отметить, что земной и горианский фут имеют практически одинаковую длину, восходя первоначально к одной единице измерения, длине ступни взрослого мужчины. Эталон горианского фута - круглый металлический стержень - хранится так же, как и эталон стоуна.
После смерти Сурбуса ко мне, по требованию людей, входивших в состав его команды, перешли не только его корабли, но и его имущество, накопленные богатства и рабы. В качестве недвижимости ко мне перешел его напоминающий скорее крепость дворец. Он располагался на восточной, граничащей с болотами окраине Порт-Кара. Внутренняя акватория дворца способна была вместить семь крупных кораблей и соединялась с центральными каналами, протянувшимися через весь город до самого моря. Имение было надежно защищено с одной стороны неприступными стенами и болотами, а с другой, помимо стен, - широкими каналами, путь по которым преграждали массивные, закрывающиеся на толстые деревянные брусья ворота.
Когда мы с Клинтусом, Турноком и нашими рабынями впервые попали в Порт-Кар, мы обосновались неподалеку от этого места. Ближайшей к нему пага-таверной и оказалась та, где наша неожиданная встреча с Сурбусом так круто перевернула судьбу каждого из нас.
От монотонного голоса секретаря, зачитывающего протокол последнего заседания, неудержимо клонило в сон.
Я оглянулся по сторонам, пробежав глазами по креслам, полукругом огибающим пять обращенных к ним тронов. Хотя в состав Совета входило около ста двадцати членов, на заседаниях редко присутствовало больше семидесяти-восьмидесяти человек, как пришедших лично, так и приславших вместо себя своих доверенных лиц. Многие были в море, а некоторые считали более достойным для себя какой-либо иной способ времяпрепровождения.
Ярдах в пятнадцати от себя, ближе к тронам, я заметил сидящего офицера, того самого, бородатого, что руководил налетом на острова ренсоводов. Хенрака, предавшего своих собратьев по общине, я не видел в Порт-Каре и не знал, удалось ли ему выбраться из болот или он так и нашел там свою смерть.
Угрюмое выражение лица длинноволосого, заросшего бородой офицера вызвало у меня улыбку.
Звали его Лисьяк.
Он недавно вошел в состав городского Совета, приобретя необходимый для этого пятый корабль всего лишь четыре месяца назад.
Потеряв на болотах шесть своих галер со всем их грузом, командой и рабами, он снискал себе широкую известность по всему Порт-Кару. Как он объяснял, на его суда напали ренсоводы, не меньше тысячи человек, поддержанных к тому же пятью сотнями наемников, специально обученными воинами, так что поделать он ничего не мог, и им с горсткой его ближайших помощников просто посчастливилось выбраться живыми из этой мясорубки. Я, конечно, мог бы уточнить некоторые детали этой истории, но и без меня в городе хватало людей, с недоверием относящихся к объяснениям злоключений незадачливого капитана, которые, не вдаваясь в поиски действительных причин происшествия, посмеивались над ним за его спиной.
Однако, несмотря на все насмешки, на позолоченном шлеме он носил теперь и гребень из шерсти слина, свидетельствовавший о его принадлежности к членам Совета.
Он получил свой недостававший пятый корабль в качестве подарка от одного из убаров Порт-Кара - Генриса Севариуса, считавшегося пятым по родословной линии их семейства. Говорили, что Генрис Севариус еще не достиг совершеннолетия и что на это время исполнение его обязанностей, как убара, было возложено на его регента, Клаудиуса, выходца с Тироса. Лисьяк, насколько мне известно, был клиентом дома Севариусов в течение всего пятилетнего периода регентства Клаудиуса, вступившего в эту должность после убийства Генриса Севариуса Четвертого и за последующие годы успевшего прибрать в доме всю власть к своим рукам.
Надо сказать, что многие капитаны поддерживали довольно тесные отношения с тем или иным убаром города и выполняли его конфиденциальные поручения.
Сам я не торопился завязать отношения с каким-либо определенным правителем, не видя необходимости искать его покровительства и не имея желания предоставлять ему в обмен свои услуги.
Я заметил, что Лисьяк наблюдает за мной. Выражение его лица казалось несколько удивленным. Я подумал, что он, вероятно, видел меня в ночь набега среди мечущихся в панике ренсоводов, но едва ли у него хватило бы смелости предположить, что какой-то раб, находившийся во владении ренсоводческой общины, и капитан, входящий в состав высшего городского Совета, - одно и то же лицо.
Он нахмурился и отвел взгляд.
Самоса, первого рабовладельца Порт-Кара, я видел на заседаниях Совета только один раз. Говорили, что он является доверенным лицом Царствующих Жрецов. Первоначально я направлялся в Порт-Кар именно для того, чтобы установить с ним контакт; теперь же я, конечно, предпочитал этого не делать.
Ему еще не представлялось случая видеть меня в лицо, но мне уже довелось встретиться с ним на торгах на Куруманском невольничьем рынке в Аре, меньше года тому назад.
За те семь месяцев, что я находился в Порт-Каре, я прочно стал на ноги. От службы Царствующим Жрецам я отошел. Пусть найдут себе других глупцов, желающих ради них рисковать своей шкурой. Если уж драться, то только за свое собственное благо. Моя война - это только моя, и трофеи в ней принадлежат мне.
Впервые в жизни я был богат.
Впервые понял, что вовсе не презираю ни богатство, ни власть.
А что еще может служить стимулом для действительно мудрого человека? Ну, пожалуй, еще тела женщин, тех, что он решит сделать своими, тех, кому он позволит служить себе развлечением.
За эти дни я не нашел ничего достойного уважения, и, собственно, не испытывал той удивительной любви к морю, что отличала людей Порт-Кара.
Впервые я увидел его с крыши пага-таверны, на рассвете, держа в руках умирающего от нанесенной мной раны человека.
Тогда море показалось мне удивительно красивым, и это мнение у меня не изменилось, но до безудержной любви к морю мне было еще далеко.
Когда Таб, прежде бывший правой рукой Сурбуса, спросил, что он может для меня сделать, я посмотрел на него и ответил:
- Научи меня любить море.
Над своими владениями я поднял свой собственный флаг, поскольку в городе не было единого флага. Собственный флаг имелся у каждого из пяти убаров и большинства капитанов. На моем знамени была изображена голова черного боска, хорошо выделяющаяся на фоне из вертикальных чередующихся зеленых и белых полос, символизирующих ренс, выращиваемый на болотах, с которых вышел Боcк, ныне один из капитанов Порт-Кара.
Приятно поразило меня то, что Лума, спасенная мной от Сурбуса, оказалась из касты писцов и благодаря этому умела, конечно, читать и писать.
- А считать ты умеешь? - спросил я у нее.
- Да, хозяин, - ответила она.
Я назначил ее старшим учетчиком своего дома.
Каждый вечер она входила в центральный зал, опускалась на колени перед моим стоящим на некотором возвышении креслом и, сверяясь со своими записями, давала мне полный отчет о делах прошедшего дня, часто сопровождая его своими предложениями и рекомендациями.
Я обнаружил, что эта незаметная, малопривлекательная девушка обладает блестящими, математическими и организационными способностями, позволяющими ей без труда ориентироваться в моих многочисленных торговых начинаниях и взаимоотношениях с партнерами.
Она была самой ценной моей рабыней.
Ей удалось в значительной степени увеличить мои богатства.
Я позволил себе сделать по отношению к ней некоторые послабления, небольшие, правда: я разрешил ей носить голубое одеяние писцов, которое хотя и было таким же прозрачным, как и обычные туники рабынь, зато гораздо длиннее и почти прикрывало колени девушки. А вот ошейник я оставил - из простого металла, с обычной для остальных рабынь выгравированной надписью: "Я принадлежу Боску".
Некоторые из служащих моего дома из числа свободных людей выражали недовольство по поводу подобного возвышения рабыни, поэтому я требовал от нее всей возможной почтительности, на которую имеет право рассчитывать человек свободный при общении с рабом, и, передавая служащим ее рекомендации, неизменно подчеркивал, что делала она это самым приниженным образом. Это в некоторой степени уменьшало их раздражение, но многие продолжали ворчать. Каждый из них, вероятно, опасался, что ее острый ум и проницательность смогут отыскать малейшую ошибку в их подсчетах, и всячески старались их избежать. Я думаю, они ее даже побаивались, зная ее безупречность в работе и то, что она являлась доверенным лицом хозяина дома, капитана Боска.
У Мидис теперь было не меньше сотни различных шелковых накидок, колец и бус, которые ей нравилось оплетать вокруг усеянного драгоценными камнями ошейника.
Как-то я заметил, что она не сводит глаз с Таба, и жестоко ее наказал. Таба я не убил; он был ценным помощником.
Клинтус и Турнок казались довольны своими рабынями, Улой и Турой, у которых теперь тоже не было недостатка в украшениях. У обоих мужчин хватило ума остаться в составе моих людей; с моей помощью они безусловно смогут добиться большего, нежели самостоятельно.
Телиму я держал на кухне вместе с другими кухонными рабынями, отдав старшему кухонному мастеру указания оставлять ей самую примитивную и наименее приятную работу. Кроме того, я распорядился, чтобы именно она прислуживала мне каждый вечер за ужином, и получал особое удовольствие, наблюдая за подающей мне вино моей бывшей хозяйкой, падающей теперь с ног от усталости после долгого, изнурительного дня, суетящейся возле моего стола в грязной, заляпанной жиром короткой репсовой тунике рабыни-посудомойки. После ужина ей еще предстояло, ползая на четвереньках, щеткой и скребком вычистить полы моей комнаты и подготовить ее к моему отходу ко сну, а затем вернуться на кухню и перемыть оставленную для нее самую грязную посуду. Только после этого ее заковывали на ночь в кандалы.
Ужинал я обычно в компании Клинтуса и Турнока, приходивших со своими рабынями. Иногда к нам присоединялся Таб.
Капитаны, как правило, не принимали пищу вместе со своими людьми.
Что-то отвлекло меня от размышлений, и я вернулся к заседанию Совета капитанов.
Один матрос, который попал в плен на остров Кос, но сумевший убежать оттуда, докладывал членам Совета, что косцы готовят громадную флотилию для выступления против Порт-Кара, в состав которой будут входить также корабли Тироса.
В сообщении матроса было мало интересного; Кос и Тирос, когда их взаимное противостояние находилось в мирной фазе, неизменно принимали решение объединить силы и напасть на Порт-Кар. Подобные разговоры велись постоянно, но ожидаемого напряжения в жизнь порткарцев они не вносили. За последнюю сотню лет объединенная флотилия Коса и Тироса лишь раз решилась войти в территориальные воды Порт-Кара, но и тут их ожидала неудача: разыгравшийся шторм разбросал столь тщательно собранный флот союзников и позволил их противникам без большого труда отбросить их на безопасное расстояние. Обе стороны, как я уже упоминал, вели, конечно, непрекращающиеся мелкомасштабные боевые операции друг против друга, но число задействованных в них кораблей редко превышало десять-двенадцать штук. Вылазки одной из сторон тут же вызывали ответную реакцию второй, и в подобное противостояние в конце концов были втянуты все соперничавшие партии и группировки Порт-Кара; кстати, участие в вылазках позволяло забыть отступающие на второй план внутренние распри. Вовлечение же в боевые действия более крупных сил таило в себе громадную опасность из-за непредсказуемых последствий и непременно должно было бы положить конец торговым отношениям между противниками, продолжавшим, несмотря на противостояние, развиваться и приносить прибыль, всем враждующим сторонам. Не сомневаюсь, что Кос и Тирос также были наполнены слухами о готовящемся на них нападении Порт-Кара. У побывавших в переделке матросов, конечно, чесались руки дать ответный, решающий бой, но они, к счастью, не имели права голоса на заседаниях Совета, что позволяло удерживать конфликт в определенных рамках.
Вскоре члены Совета перешли к проблемам большей важности, касающимся необходимости устройства в Арсенале крытых доков, способных принять дополнительно до сотни галер с зерном.
Будет, вероятно, нелишним еще раз подчеркнуть, что флотилия Порт-Кара по количеству входящих в нее кораблей была примерно сопоставима с объединенным флотом Коса и Тироса - двух наиболее мощных морских держав Тассы.
При этом владение кораблями распределялось следующим образом: в распоряжении пяти убаров Порт-Кара - Чанга, Этеокля, Нигеля, Сулиуса Максимуса и Генриса Севариуса - находилось около четырехсот кораблей. Ста двадцати капитанам, входящим в состав городского Совета, принадлежало в общей сложности более тысячи кораблей. Кроме того, как орган городской власти, они держали под своим контролем еще тысячу кораблей, специализирующихся на доставке в город продовольствия, топлива и рабов, а также ведущих охрану морских подступов к городу и сопровождающих караваны транспортных судов. Помимо этого насчитывалось не меньше двух с половиной тысяч капитанов, не имеющих возможности войти в состав городского Совета. Таким образом, с учетом владельцев одного-двух кораблей, Порт-Кар в общей сложности располагал флотилией в пять тысяч судов. Не все из них, правда, были предназначены для ведения боевых действий. Длинных кораблей или кораблей-таранов, полагаю, насчитывалось только полторы тысячи. Хотя, с другой стороны, при всей своей медлительности в передвижении и меньшей маневренности, круглые корабли в морских сражениях также не являлись совершенно никчемными: на их широких палубах и надстройках вполне можно было разместить не только легкие катапульты, но и тяжелые метательные машины с цепным приводом, не говоря уж о лучниках, арбалетчиках и копьеносцах, вооруженных дротиками и пращами, способными обеспечить обстрел большой плотности. При этом дополнительной защитой находящимся на борту людям служили такелаж и паруса, убирающиеся на вступающем в сражение корабле и складывающиеся на палубе и вдоль фальшбортов.
Члены заседания Совета проголосовали за необходимость постройки дополнительных крытых доков, позволяющих увеличить количество одновременно принимаемых грузовых судов.
После этого перешли к рассмотрению спора между мачтостроителями и рабочими по изготовлению оснастки об очередности их торжественного выхода в море на праздновании начала горианского Нового года, отмечаемого первого ен'кара. В этом году традиционно соблюдаемый порядок был нарушен, и членам заседания Совета пришлось выслушать многочисленные доводы, выдвигаемые обеими сторонами, в результате чего единодушным голосованием было решено впредь, начиная со следующего года, и мачтостроителям, и изготовителям оснастки выходить торжественным маршем в море одновременно, бок о бок. Я усмехнулся: вряд ли это поистине мудрое решение предотвратит неразбериху и в следующем году.
Мне вспомнилось сообщение матроса о готовящихся выступить против Порт-Кара Косе и Тиросе, но я отмахнулся от этой мысли.
Следующим пунктом повестки дня было рассмотрение требования такелажников повысить им заработную плату до уровня строгальщиков весел. Я проголосовал за поддержание этих требований, однако большинством голосов они были отклонены.
Сидящий рядом со мной капитан, окинув меня хмурым взглядом, проворчал:
- Стоит только повысить плату кому-то одному, как сразу начнется цепная реакция, - заметил он. - И скоро какие-нибудь лесорубы захотят получать столько же, сколько плотники, а то и кораблестроители!