Я прикусил язык. Упрёки были вполне справедливы, как характернику мне-то ничего не стоило узнать злодея под любой личиной, хоть он старухой прикинься, хоть цыганочкой семнадцати лет, а хоть и кобылой крашеной. Но если и он на меня любую личину набросить может, так я к их кострам и на версту подходить не стану, а наши без меня нипочём Птицерухова не отыщут, хоть весь табор заарестовывай!
Оно, разумеется, тоже можно, но ведь крику будет, да и срамотищи потом не оберёшься - вопящих цыганок вручную по кибиткам распихивать! Весело, конечно, но… как-то не очень достойно деяний героического казачьего полка моего дяди Дмитрия Васильевича Иловайского 12-го.
- О чём задумался, милый, хочешь печеньку? - Катенька ласково похлопала меня по плечу. - Я ещё вот о чём тебя попросить хотела: ты меня из пистолетов стрелять научишь? А то в компьютере кур гасить как-то уже не кудряво, понты не те, эффект дохлый и под коленками не щекотит…
- Как прикажешь, любовь моя. - Я сглотнул ком в горле, после попытки представить себе "гашёных курей" поспешив просто, тупо, с радостью согласиться. А то ещё и меня запишет в эти… не в те понты…
Поэтому я быстро достал из-за пояса тульский пистолет и протянул ей.
- Заряжено? - с восхищённым придыханием Катерина осторожно взяла оружие двумя руками. - Если вот сюда нажму, выстрелит, да?
- Э-э нет. - Я с лёгким холодком вдоль спины отодвинул пальцем дуло, нацеленное мне в живот, и пояснил: - Сначала надо вот так взвести курок, потом выбрать цель, вот так вытянуть руку и…
- Учи, учи меня, снайпер. - Она взглядом обводила стены в поисках подходящей мишени. - В принципе так, особо ничего не жалко, если стену не слишком разнесет, могу пожертвовать: часами, календариком, дурацкой тарелкой с кошками, вон той фоткой в рамочке (типа мой однокурсник, два раза поцеловались, потом он слинял), кружку тоже можно грохнуть, в красного зайку стрелять нельзя, его на день святого Валентина подарили, мелочь, но дорога как память… А у тебя с собой ничего ненужного нет? Ну ладно, тогда хочу вон в тот картонный ящик со старыми…
В этот момент маленькая чёрная коробочка, лежащая рядом с ноутбуком, издала такой леденящий душу вопль, что я невольно подпрыгнул вместе с табуреткой.
- Ты чего, Иловайский? Это же обычная эсэмэс… - Катя схватилась левой рукой за сердце. - Ой, мамочки… у меня аж всё опустилось… Нельзя же так людей пугать, зайчик мой…
И, видимо, всё-таки нажала на курок. Грохнул выстрел! Храбрая Хозяйка с визгом отбросила дымящийся пистолет и перепуганной кошкой прыгнула мне на руки. Не очень удачно… В том смысле, что я косо сидел на краешке табуретки и потому не удержал равновесие, в результате чего мы навернулись уже оба. Причём я особенно неудачно…
- Живой? - интимным шёпотом спросила несравненная моя Катенька, сидя у меня на животе, компактно поджав ножки и обхватив руками колени.
- Да-а, - с трудом выдохнул я, припоминая недавнюю ситуацию с бесом.
- Тебе не тяжело?
- Не-э…
- Вообще-то я не так давно взвешивалась. Было сорок два кило. Ну это с одеждой, а без неё… Ладно, прости, вру, во мне все сорок пять.
- Да ну-у?..
- Честно, - горько вздохнула она и жалобно спросила: - Я жирная, да?
- Не-э…
- Вот только обманывать меня не надо, а?! Говорю - жирная, значит, жирная! Нет, в талии так ничего, и бёдра без целлюлита, а вот на боках… Вот, видишь? Слой жира! Или тебе не очень видно снизу?
- Ага-а…
- Слушай, а ты чего всё хрипишь так? Я тебе ничего не сломала? Может, чем-то помочь надо? Ты только скажи, я сразу…
- С пуза сле-э-эзь… - кое-как выпросил я.
Катя ойкнула, быстро встала и, потянувшись до выразительной скульптурности (или скульптурной выразительности), протянула мне руку.
Я нежно сжал её узкую ладошку и тоже поднялся. Совсем от красоты девичьей голову потерял, а она вон только что не ездит на мне, но сидит уже прямо как на диване! А я-то хорош тоже, право слово, всё ей позволяю ради улыбки одной, ради взгляда приветливого, ради слова нежного, ради…
- Иловайский, тебе не пора? - Возможно, у меня на лице отразилось всё и сразу, потому что Катенька тут же мило покраснела и попыталась исправиться: - Нет, я тебя не гоню, ты ж ещё и глюкозу в таблетках не попробовал! Вот, я целую упаковку тебе приготовила, возьмёшь с собой, у вас на Дону такие витамины редкость. Соси по одной два раза в день. Можешь Прохора своего угостить. Ему от меня привет!
То есть как ни верти, а свидание окончено. Намёк понял, не маленький…
- Ой, ну только не дуйся, пожалуйста, я и без того себя полной сволочью ощущаю. Но ведь сам слышал, как эсэмэска пришла? Зуб даю, там этот гад Соболев сообщает о скором прибытии. Хочешь, на, посмотри! - Она взяла в руки ту самую противно пищащую штуковину и, что-то понажимав, развернула ко мне маленький экранчик, прочтя вслух: - "Прибываю через час тридцать. Приготовьте комнату. Отчёты должны лежать на столе. Соболев". Вот видишь, как у нас, ни здравствуй, ни пожалуйста, ни до свиданья. Козёл, я же говорила…
- Так, что мне надо сделать?
- Прямо сейчас? Ничего. Дуй себе до дома до хаты, а завтра днём, часиков в двенадцать, начинай прогуливаться перед воротами, чтоб тебя наши камеры слежения зафиксировали. Потом ещё где-нибудь в кабаке, потом с Моней и Шлёмой, разок под ручку с бабкой Фросей, и, как только он внесёт тебя в учётную ведомость, - всё, свободен, поцелуй в щёчку, и чтоб ноги твоей тут не было! Все свидания-обнимания переносим на кладбище, туда я хоть как-то смогу высовываться…
Мне оставалось лишь козырнуть на прощанье, забрать разряженный пистолет, ещё раз полюбоваться на здоровущую дырку вместо улыбающегося лица бывшего Катиного однокурсника и развернуться на выход.
- Упс! - Катенька громко хлопнула себя ладонью по лбу. - Совсем память девичья, тебе ж профессиональный гримёр нужен, чтоб под ходячего трупа косить. Давай набросаю тебе записку к Станиславу, это один из местных парикмахеров, ну и визажист по совместительству. Передашь ему, он тебе поможет!
- Благодарствую. - Я сунул бумажку за голенище, слабо представляя себе, кто есть парикмахер, а уж тем более визажист. Да что гадать, тоже, поди, нечисть какая…
- Э, куда пошёл? - Она цапнула меня за рукав и развернула. - Дай хоть чмокну на прощанье…
Кареокая недотрога нежно коснулась моей щеки тёплыми влажными губами и на мгновение прильнула к груди. Я погладил её по волосам, а не такое уж и плохое свидание получилось, яркое, запоминающееся, с перепадами и пальбой. Может, это и неплохо, что у нас всё не как у всех, мы странная парочка…
Я вышел из дворца ровным строевым шагом, Моня и Шлёма честно ждали меня, сидя на корточках у медных ворот.
- Ну чё, хорунжий, пожмакался али опять так, на коротком поводке выгуляла?
Мне удалось сдержать улыбку, привычно показывая Шлёме кулак. Упыри так же молча шлёпнули друг друга по затылку. Значит, опять спорили и опять ничья. То есть ни я Хозяйку, ни Хозяйка меня. Катенька не первый год умело поддерживала легенду о том, что всех своих случайных "полюбовников" она наутро просто ест сырыми, целиком, без специй и соли…
Местным это важно, для них образ главы Оборотного города всегда должен быть исполнен ужаса и мистицизма. Иначе просто устроят подобие французской революции, возьмут дворец штурмом, разломают, как Бастилию, помашут флагами, а потом на своих же костях устроят полномасштабную борьбу за власть. Кому нужны такие потрясения? Разве что масонам, да вроде ими тут и не пахнет.
А может, и не должно пахнуть, они давно научились с чужими запахами смешиваться, и где этим закулисным интриганам прятаться, как не под землёй, в мире нечисти? Надо будет непременно спросить отца Григория про масонские ложи, уж он-то всегда в курсе за счёт разглашаемой тайны исповеди…
- Ну что, братцы, - поманил я упырей пальцем, - мне на свет божий пора. Проводите?
- Ага, - радостно кивнули оба.
- И про Птицерухова расскажете.
- Нет, - отказались они так же твёрдо, как только что согласились. - Мы, конечно, чуток на грудь приняли, но против этого супостата не попрём! Вона год назад Фимка-мракобес с ним схлестнулся, так его потом вороны живьём заклевали! Птиц личиной наброшенной легко обмануть, а он его телёнком дохлым обернул, дак вся стая разом и слетелась…
- Понял, не маленький, - сурово сдвинул я брови, но продолжил тот же разговор, не сбавляя шага: - Стало быть, личины он насылает, да такие, какие сразу и не снимешь, так? А почему же арка ваша любую личину рушит, как ветер домик карточный?
- А Маньку-отступницу, что ему доли с гадания не платила? Её потом в курятнике крестьяне забили, как будто лису! И по позапрошлой весне колдуна приезжего молоденького, что песни цыганские в тетрадочку мелким почерком записывал, вообще вместе со стогом сена сожгли! А ить он Птицерухову ничем и дороги не переходил, так, попался не под то настроение, и всё…
- Парни, я про арку спрашивал? - не вдаваясь в подробности, что мой же денщик сегодня чуть не пришиб меня как "дикого чеченца", напомнил я. Но эти умники, только всё более и более распаляясь, торопясь, перечисляли преступления злодея, совершенно не слушая меня…
- А помнишь, той осенью, когда он в кабак к Вдовцу припёрся? Едва ить не половину завсегдатаев перерезали, как курёнков, и ему потом отдельным указом вышло в город не заходить?!
- Вышло-то вышло, да кто ж его остановит, ежели он личины меняет, как платки носовые, и ни одна собака про то не чует! Даже арка ему не помеха…
- Не знаешь порою, с каким старым знакомым говоришь али с Птицеруховым под его личиной! От кого шила в бок ждать, кто бы подсказал?!
Слушая их, я невольно призадумался: получается, что никто, кроме меня, этого гада-конокрада под личиной видеть не может. Но я-то видел! Неужели то волшебное зрение, что баба Фрося без всякого желания даровала мне одним плевком, помноженное на врождённый талант характерника, дало мне уникальное умение - узнавать его, кем бы он ни прикинулся?! Вот тогда и понятно, зачем Птицерухов крал коней - он знал, что меня за ними пошлют, и хотел выяснить, разгляжу ли я его через личину? Разглядел! А раз я такой один, значит, теперь его первоочередная задача от меня избавиться. И чем быстрее, тем лучше…
- До арки далеко?
- А вон она за поворотом у той стены будет. Да что ж ты туда так рвёшься, хорунжий?
- Хочу проверить одну идею…
Дошли мы действительно быстро, за разговорами время всегда летит - не заметишь. Местные жители почему-то категорически до меня не домогались, то ли надоело, то ли Хозяйкиного приказа ослушаться не могли, то ли постный день на всю округу, кто их разберёт? Мне так даже скучно в чём-то стало. Как говорил незабвенный Прохор? "Дурак любит, когда красно, солдат - когда ясно, а казак - когда опасно!" Не то чтоб нам утро без подзатыльника как чай без сахара, но всё же подозрительно это…
Не нападают, не угрожают, не кусаются - не по правилам игра, а? Кстати, за поворотом даже городской стены не было, так, охранные домики, за ними чисто поле с одиноко стоящей аркой да бдительным бесом в полосатой будке. Это если волшебным зрением смотреть. Но когда обычным, человеческим, то совсем другое дело: красивое высоченное здание с тяжёлыми балконами, поддерживаемыми скульптурами грудастых девиц и могучих атлантов, у входа невысокий стройный офицер в нарядной мичманской форме с эполетами и золочёным кортиком…
- Сколько же их у вас?
- Арок-то? - переспросил Моня. - Да уж никак не меньше тринадцати. Город растёт, только за прошлый год четыре новых открыли.
- Расплодилось вас, однако…
- "Демографический взрыв", как Павлуша утверждает, - поддакнул Шлёма. - Но тока брехня это, пришлых много понаехало. Со всей России-матушки к нам под землю лезут, типа тут и сытость, и порядок, и Хозяйка лютует умеренно.
- А вот ещё такие, подобные Оборотному, города где-то есть?
- Вроде под Москвой златоглавой два или три, хотели ещё по Рублёвской просёлочной дороге строить, да дорого, - пояснил Моня. - А уж в самом Санкт-Петербурге наш брат так по готовым подвалам и канализациям шарится, что смысла нет с отдельными стройками заводиться. У них, поди, свои мегаполисы и на Васильевском, и под Невским, и под Петропавловской крепостью.
- Ты чё проверить-то хотел, Иловайский?
- Для начала беса, потому как…
- Стоять, руки вверх, покажь документы! - звонко встретил нас маленький охранник, быстренько выкатывая из-за арки корабельную мортиру. Ох ты, семейный верблюд с тремя горбами, угораздило родиться, да в кунсткамеру не берут! Вот только с пушкой меня ещё на выходе не встречали…
- Да ты чё, морда бесовская, совесть поимел бы, а?! - тоскливо взвыли упыри.
- Кого-чего поиметь?! - нахальнейше оттопырил ухо бес и поднёс тлеющий фитиль к запальному отверстию, сам себе командуя: - По предателям и извращенцам прямой наводкой, навесным ядром, пли!
Я кувырком ушёл вправо, Моня и Шлёма влево, взрыв грянул ровненько посередине!
- Слышь-ка, хорунжий, - отплёвываясь землёй, уточнили парни, - а скока времени эту заразу гремучую перезаряжать надо?
- Минут восемь - десять при должной сноровке, - потирая ушибленный локоть, прикинул я.
- Да за то время мы энтого флибустьера живьём в дуло засунем и банником артиллерийским в такое место утрамбуем, что развесёлый петушок на палочке получится!
Я встал, не торопясь отряхнулся и пару минут просто любовался на то, как два добрых молодца в рубахах с вышивкой вламывают по самое не хочу героическому мичманскому составу. Получил он у них сполна и за дело! Чуть левей, и я бы без ноги, чуть правей, и упыри без… Ну, они там враскорячку лежали, как взрывной волной причинные места не зацепило - чудо, да и только! Хорошо ещё ладошками прикрыться догадались…
- Подходи, хорунжий, не боись! Мы тут пушечку ещё раз зарядили!
Действительно, в ствол мортиры был по плечи вбит неустрашимый бес, а на его голове гордо развевались мичманские штаны со стрелками. Чуток на зайчика похоже, но гордая морда охранника портила всё смешное впечатление…
- Навалились, волки тряпочные! Сладили - двое на одного. А тока духа моего высокого вам не одолеть. Ща вон заплюю обоих насмерть, до утопления!
- Глянь, как борзометр заклинило, - с невольным уважением признали упыри-патриоты, а я, не тратя ни времени, ни лишних слов, быстро прошёл под аркой и обернулся.
- Чечен! - мигом вытаращился Шлёма. - Да чтоб у меня опять анализы до больницы своим ходом не дошли, натуральный чечен!
- Вот видите. - Я со вздохом вернулся обратно. Опыт не удался. В смысле результаты опыта меня ничуть не утешили. Как идти домой, если эта личина прилипла ко мне крепче репья к хвосту собачьему?!
- Птицерухов удружил, - понимающе кивнул Моня. - Худо дело… А только и здесь тебе дольше оставаться нельзя.
- Почему?
- Друган дело говорит, - признал Шлёма, бухаясь на землю и прижимаясь к ней ухом. - Слышь, топоток? И пяти минут не пройдёт, как здесь бесовский дозор будет. Мы ж их охранника в зюзу завернули и в его же пушку голым задом сунули, а они такое дело нутром чуют! Ща мстить набегут…
- Мы-то отмашемся, а ты беги, казачок.
Явственную дрожь земли теперь уже ощутил и я. Не знаю, сколько бесов к нам несётся в том дозоре, да, судя по топоту, и знать не хочу. Парни правы, пора уносить отсюда ноги, а уж наверху как-нибудь сам разберусь…
- Беги, хорунжи-ый! - в один голос завопили Моня и Шлёма, разворачивая мортиру навстречу выбегающей из-за домов сотне… двум… полутысяче… мама!
Я бросился бежать так, что только пятки сверкали. Сзади раздался очень одинокий выстрел, и волна маленьких бесов с головой захлестнула прикрывающих мой отход упырей. Я даже не оборачивался, чего там интересного, тем более что топот за спиной не стихал ни на минуту.
- Гони чечена! Живьём брать, живьём! Окружай его, теплокровного, на всех хватит!!!
А куда я, собственно, мог удрать от них на открытой местности? Да никуда! Но в тот самый момент, когда в голову стукнулась первая мысль о том, что "развернусь, вытащу саблю, да и помру героем!", каменные стены расступились, земля под ногами вдруг стала прозрачной и я… рухнул прямиком в душистое сено на окраине нашего любимого села Калач на Дону!
Всё. Приехали. Оторвался от погони. А жить-то как хотелось, и как здорово, что жив!
Я опрокинулся на спину, лицом к вечернему небу, и сладко потянулся, как после долгого сна. Чудны же деяния Твои, Господи, какие только пути не ведут в Оборотный город и какими только дорогами судьба казачья меня оттуда не выводит! Вот ведь как можно из-под земли упасть, сквозь землю провалиться да на земле же и оказаться?!
- Понятия не имею, - сам себе сообщил я, зевнул, потянулся и призадумался.
До села мне, конечно, отсюда рукой подать, но я ж теперь для всех не я, а злой чечен с Кавказской линии. Интересно, прибьют меня наши до того, как я выскажусь перед дядей, и не пристрелит ли он меня собственноручно, потому как у него со шпионами разговор короткий? А кем, кроме шпиона или разбойника, могут признать вооружённого чеченца на тихой излучине Дона?!
Я даже Прохора о помощи просить не могу, он мне первый не поверит, да и не поверил уже. Придётся зарыться в сено и прятаться здесь до наступления темноты, а уж потом пытаться огородами пробраться до дядиной хаты, а там… Не знаю, что-нибудь придумаю. В конце концов, должен он меня понять, родня всё-таки! Пока тут перекантуюсь, не гонят вроде…
- Бабоньки, гляньте, грузин!
Нет, только не это-о… Снизу на меня дружно вытаращились четыре молодухи с граблями и вилами. Сейчас покличут мужиков и всей массой с божьей помощью крепко возьмут за одно место…
- А может, то армянин? Я вроде одного такого горбоносого по позапрошлогоднему августу видела, он на ярмарке фокусы показывал, водку в коньяк превращал. Легко эдак! Брал самогонку да немного краски и…
- Не, не армянин, у тех одёжа другая, и без оружия они да на баб охочи. Ужо небось нас бы всех обесчестил по три раза! А энтот вона и не смотрит, чё у Маньки подол задрался…
- Дык кто ж энто тогда?
Вот этот последний вопрос и стал началом моего конца. Образно выражаясь. Потому что на Дону о чеченских войнах знали не понаслышке, и какие бы дуры бабы ни были, но сообразить сообразили быстро.
- Так то чеченец… Люди-и!!! - хором взвыли все четверо.
Ну вот, начинается… Объяснять что-либо этому спевшемуся квартету было и глупо, и рискованно. Глупо, потому что они всё равно не услышат, а рискованно, потому что ещё пять минут такого ора, и я сам оглохну на месте. А глухим я Катеньке уж точно не нужен, если, конечно, нужен вообще. Потому как тогда наши долгожданные свидания будут выглядеть весьма комично. Она ко мне с нежными любезностями, а я - с вечными ответами невпопад. "Поцелуй меня, милый!" - "Спасибо, ноги я помыл, а воняет от сапог, дёгтем мазал, не хочешь, зоренька моя, ещё рыбки?" Брр…
- Мужики, гля, эта чурка с грязными сапогами на наше сено влезла!
На дороге с лёгким удивлением выстроились шестеро калачинских мужиков с вилами. Так, очевидно, я уж точно тут подзадержался. Хотя с мужиками хоть как-то можно попробовать договориться или напугать, иногда срабатывает. Я встал на верхушке стога в полный рост, вытащил бебут, зажал клинок зубами и, хрипло выдохнув "асса-а-а!", исполнил пару па зрелищной кабардинской лезгинки.