И едва не рассмеялся. Это вообще было не тело! Это была кукла в человеческий рост, аккуратно сшитая из разномастных тряпок. Как сейчас помню, половина лица, по шву, была сделана из грубого небеленого холста, а другая половина - из полосатой шерстяной ткани, будто от чулка.
Кукла была не одна. Она лежала на краю широкой лавки, а у нее под боком, у стены, пристроилась кукла поменьше. Ничем она от первой не отличалась: просто голова без намека на лицо, руки и ноги. Размером… ну да, как ребенок лет трех. У "детской" куклы был какой-то намек на волосы - растрепанные желтые нитки. Я вдруг вспомнил Раю - какой она была маленькой, в три годика, с такими же растрепанными светлыми волосами - и меня неприятно резануло по сердцу.
Я подошел к двери из хижины и вышел наружу - обнаружив при этом, что меня слегка пошатывало…
Там, за дверью, оказался обычный огородик. Я заметил укроп, петрушку, сельдерей, крошечные кочаны капусты, вьюнки гороха беспомощно стелятся по земле… вездесущий горный шиповник, про который не поймешь, сажают ли его, сам ли он растет, как сорняк… Расколотое корыто, заросшее мхом. Из него должна пить домашняя птица, но воды там давно уже нет. На чурбаке возле корыта сидела женщина в лохмотьях. Впрочем, черные волосы, в которых очень мало седины для ее возраста - лет сорок, наверное - аккуратно приглажены. В руках она держит какую-то ткань. Она шьет.
- Здравствуйте… - сказал я нерешительно на арейском.
- И ты здравствуй, - она говорила с акцентом, что делало арейский в ее устах похожим на язык Радужных Княжеств… да-да, я там никогда не был, но основы знаю - меня сестра Анна научила. - Молодой господин.
- Ты нашла меня в ручье?
- Да, я нашла тебя в ручье. И подумала, что неплохо бы взять твою одежду. Но ты оказался жив, поэтому я принесла тебя сюда.
Она говорила равнодушно, как будто находить людей в ручье было ей не в диковинку. Я еле удержался, чтобы не задать ей поямой вопрос.
- Как вас зовут, добрая женщина? - сказал я вместо этого.
- Зовут меня Сумасшедшая Хельга, - ответила она. - А как звали по-другому, я уже и забыла. А как твое имя, молодой господин?… Только уж извини, шпагу я твою не нашла. Наверное, зарылась где-то в песок.
Я только плечами пожал. Свой фамильный меч, который мне достался от отца, а ему от его отца, я сломал о бок дракона еще два с половиной года назад. Тот, что я таскал после этого, оплакивать не стоило. Да и оставил я его у бургомистра Фернана задолго до падения в реку.
- Ничего, - сказал я. - Вода дала, вода взяла, как говорят на севере. А зовут меня Райн Гаев.
- Это нездешнее имя.
- Правильно, я из Великой Шляхты. Знаете такую страну? Это на северо-западе.
- Ты пришел издалека, молодой господин. А уйдешь еще дальше.
Я кивнул. Ох уже эти деревенские сумасшедшие! Каждый второй - пророк. Разговариваешь с такой, и кажется, что в старую сказку угодил. Из тех, где добрые старухи дают юному рыцарю мудрые советы.
- Все мы, добрая женщина, уходим далеко. И, заметьте, никто не возвращается.
Я сказал это без раздумий - в тон попал, что ли?…
- Страну богов ты имеешь в виду, молодой господин?… - женщина улыбнулась, по прежнему не глядя на меня, а глядя на свои руки. - Нет этой страны богов, нет и не было. И боги наши все не настоящие. Не боги они, они - недобоги.
- Не говори так, бабушка. Дождешься стрелы с ясного неба от Зевса… Или Амон Ра тебя испепелит. А то и Вискондил расстарается.
- Какое дело нынешним богам до сумасшедшей старухи?… Раньше, еще до всего, был такой бог… сейчас его если называют, то зовут только Проклятым Богом. Кевгестармель. Вот он ничто и никого не считал ниже своего гнева. Вот он бы покарал меня. Но его нет. Убит человеком, слышишь ты?! Убит человеком!.. - последние слова она почти прошептала, нагнувшись над своим шитьем, и прошептала так, что мне вдруг стало неизъяснимо жутко в этом унылом садике.
- Проклятые… - шептала она, склоняясь все ниже и ниже. - Проклятые боги… проклинаю вас… проклинаю…
Так звучал ее страшный, одинокий шепот, что даже у меня на голове волосы стали дыбом… И снова сжало горло, потому что я вспомнил, как бил тогда кулаками по столу и кричал сорванным от слез голосом: "Проклинаю вас, боги!" И Рая, тоже плача, утешала меня. А тетя Ванесса к нам не подходила. Маму обрекли на смерть жестокие люди, сказала она. Это надо пережить, сказала она. А мстить не надо. Мстить никогда не надо, потому что местью ничего не изменишь.
Но человеческая жестокость отличается от жестокости богов. Боги жестоки в первую очередь тем, что, не вмешиваясь в наши дела, - или, вернее, вмешиваясь очень редко, - они не дают нам даже утешения. Даже надежды на лучшую долю после смерти они нам не дают. Именно поэтому права сумасшедшая женщина. Они все ненастоящие боги. Они недобоги, в лучшем случае.
Вот бог, о котором говорила мне Рая… Впрочем, его, скорее всего, просто не существует.
- Спасибо, что спасли меня, добрая женщина, - произнес я. - Чем я могу отблагодарить вас?
- А что у тебя есть, молодой господин?
- Немного денег, например.
- Тогда оставь мне деньги. Мой племянник кормит меня, но ему это тяжело. Лучше я буду сама покупать себе еду у соседей. Да и с женой его не придется мне тогда общаться. Не любит она старуху.
- Хорошо, - я кивнул. - Как скажешь.
Остаток дня я посвятил тому, что, сколько мог, привел дом в порядок. Починил пресловутые ставни, укрепил крыльцо, вычистил очаг и смахнул паутину. Потом, уже вечером, постирал свою одежду и повесил ее сушиться над очагом. У меня, слава богу, опыта в домашних делах было не занимать. В нашей семье слуг никогда не держали - даже при жизни отца. Когда мы с Раей были совсем маленькие, убирали тетя Ванесса, или мама, если была дома (насколько тетя ей позволяла - она твердила постоянно, что маме нужен отдых). Потом, когда папа умер, а Рая была еще маленькая, а тетя Ванесса потянула спину, почти всей работой по дому приходилось заниматься мне, пока Рая не подросла настолько, что смогла мне помогать. Тогда уж все домашние дела - ну, почти все - свалилась на нее. Я-то зарабатывал.
Вот такая мы были "шляхетская" семья. Половина наших крестьян жила лучше.
* * *
Кажется, вся деревушка живо заинтересовалась новым постояльцем сумасшедшей Хельги. За день к нам наведались, наверное, все женщины и несколько мужчин. Зашел и деревенский староста: ему нужно было непременно знать, кто я такой и куда держу путь. Я отвечал без затей: странствующий астролог (что дворянин - не сказал, разговаривал со старостой без высокомерия, но как с младшим, ибо этого требовал ранг моей профессии), держу путь в Мигарот, по дороге со мной случилось несчастье - лошадь понесла, я упал и потерял сознание. Сумасшедшая Хельга подобрала меня и доставила к себе.
Староста попытался подбить меня на то, чтобы я задержался в деревне ненадолго и составил бы ему гороскоп, обязуясь неплохо заплатить, но я вежливо отказался. Задерживаться здесь мне не хотелось. Старосту расспрашивать о том, как пересечь горы, я не стал: я ведь сказал ему, что ехал в Мигарот. От Хельги я уже знал, что неподалеку, чуть выше в горах, есть еще одна деревенька. Уж там-то я точно найду себе проводника, и сумею перейти горы, минуя перевал Собаки.
Другой раз, когда я отправился к ручью, из которого меня вытащили, за водой, ко мне подошел незнакомый человек… тоже селянин, по всей видимости. Был он средних лет, рослый, с вислыми усами.
- Молодой господин… - начал мужчина. - Вы ведь астролог?
Я кивнул. Естественно, в деревнях всегда так: сказал одному, значит, сказал всем.
- Вы - Райн Гаев, Магистр Драконьего Солнца, - вдруг сказал он. - Настоящий.
Я чуть было не свалился в ручей.
- Как ты догадался? - удивленно спросил я.
- Я вас видел, - пожал плечами мужчина. - Давно… вы тогда были еще моложе, уж не серчайте.
- За что мне сердиться? - улыбнулся я. - Я действительно очень молод.
- Вы молодо выглядите, молодой господин, - не согласился мужчина. - Я не буду спрашивать, сколько вам на самом деле лет.
Я хотел было сказать "пятнадцать", но сдержался. Кто я такой, чтобы опровергать многочисленные мифы о себе?… В народе почему-то ходят слухи, что адепты Великого Искусства способны жить практически вечно. И когда случилась та суета с драконом, моментально нашлись идиоты, которые сказали, что я - столетний отшельник, специально вышедший на битву с крылатым мудрецом, дабы отбить у него артефакт. Людям проще поверить в героическое, чем в человеческую глупость: шел, дескать, юный оболтус на смерть, не ведая, что творит, и неожиданно преуспел… ну а какую он цену за это заплатил, наверное, никогда не узнает никто, кроме меня. Ах да, еще Рая знает, конечно. Она вообще знает теперь почти все. По крайней мере, все, что стоит знать.
- Я действительно молод, - повторил я. - Мне именно столько лет, на сколько я выгляжу. Что тебе нужно от меня?
- Меня зовут Альбас, Альбас из Пестрых Скал, господин. Я заплачу, сколько скажете, - сказал этот человек. - Только исцелите мою тетку. Она мне заместо матери была. У них с мужем своих-то детей не было, они меня воспитали, как своего… А потом, на старости лет, родилась у них дочка… Хроменькая, правда, была от рождения, да и головой страдала, но уж как они ей радовались! Ей два годика было, когда мор их унес обоих: и мужа, и дочку… Да вы ведь живете у нее, господин астролог? Вы же видели кукол этих! Она и к нам с женой отказалась прийти, все живет там, в этом своем огороде чахлом… Богам страшно на это глядеть.
- Поверь мне, боги мало чего боятся… - я покачал головой. Наверное, жест получился грустным… - Как бы ни хотелось верить в обратное, есть предел могуществу и астрологии, и алхимии. Лучше обратитесь к целителю. Я лечить не умею.
- Ну так это… вы ж дракона-то того… убили… Разве с болезнью обойтись так получится?… Я слыхал, астрологи много чего могут, а вы-то уж точно все можете! Вы не то что прочие, вы людям не отказываете! По крайней мере, так говорят. А я вам хорошо заплачу, мы не бедствуем…
- Попробуйте лучше разобраться со своей женой, - мягко сказал я, зачерпывая из ручья тяжелым деревянным ведром. - Именно из-за нее ваша тетка не хочет переселяться к вам. Вам бы за этим следовало приглядывать, а не искать спасения в магии. Магии нет. А Великое Искусство может помочь, но не всем и не всегда. И в любом случае, главное вы должны сделать сами.
Он замолчал, ошарашенно глядя на меня.
- Так давайте я с ведром-то помогу…
- Нет, спасибо, сам донесу, - улыбнулся я.
Ведро действительно было не таким тяжелым. Что бы там ни подумал этот человек, отказывать ему было тяжелее.
Если бы у меня в самом деле была сила вылечить Сумасшедшую Хельгу!
Ничего-то я по-настоящему полезного не умею…
Во время моих хозяйственных и дипломатических хлопот Сумасшедшая Хельга по-прежнему сидела в саду, шила то самое нечто. Шитьем она занималась, пока не стемнело. Потом вернулась в дом.
Она села у очага, и занялась своей работой снова. Я заметил, что это было наполовину шитье, наполовину вязание. Шитые части она распарывала, вязаные распускала.
- Зачем вы это делаете, добрая женщина? - спросил я у нее.
- Когда я довяжу эту шапочку, мои муж и дочь вернуться ко мне из страны, куда они ушли, - она кивнула на кровать, где лежали две куклы. - Видишь, они после себя ничего не оставили. А что оставили, то племянник мой закопал. Пришлось сделать самой. А то куда они вернутся?
- А когда это будет? - спросил я. - Когда вы довяжете шапочку?
- Завтра. В одно из полнолуний.
- Но завтра вовсе не полнолуние, - возразил я.
- Завтра, - ответила Сумасшедшая Хельга, и склонилась к своему шитью. - Не лишай бедную женщину утешения, о великий астролог. Ты знаешь больше о луне и ее состояниях, а я знаю больше о завтрашних днях. Они никогда не наступают. Знаешь, мой муж обещал мне, что завтра он будет здоров. И что же?…
Я молча склонил голову. Я, конечно, все понял. Да и трудно было бы не понять теперь.
Мне вспомнилось… В коридоре было темно, но из-за приоткрытой двери падал свет, непривычно яркий для нашего дома: отец все время читал и писал, и для него до самой его смерти покупались дорогие восковые свечи. Они по-особенному пахли: как в храме… В щель я видел волнистые, каштановые волосы матери. Они были такие густые и длинные, что скрывали и спину ее, и плечи с накинутой на них мохнатой серой шалью собачьего меха. Она сидела на низенькой табуреточке у отцовой постели. Отец полулежал откинувшись на подушки, и я слышал его голос - очень мягкий, приятный (отец мой очень хорошо пел, любое слово его звучало заклинанием).
- Что ты печалишься, рыжая? Завтра все будет хорошо.
- Когда - завтра? - я понимал по голосу матери, что она едва сдерживала рыдания, но не понимал, почему она хочет заплакать. Мне тогда было пять лет, и я никогда не слышал и не видел, чтобы мама плакала.
- Когда мы встретимся в вечности.
- Если тебя туда пустят боги…
- Бог один, дорогая. И он не жаден.
Тут Рая, которая толклась у меня за спиной (нам тогда все время говорили, что подслушивать нехорошо, но мы постоянно подбивали друг дружку к нарушению правил) не выдержала и чихнула. Еще бы - босиком на холодном полу! Ходить босиком мы были привычны, но по каменным плитам нашего старого обветшалого дома тянуло особым, каким-то всепроникающим сквозняком.
- Кто это там? - спросил отец нарочито строгим голосом.
- Это я! - Рая смело толкнула дверь и вошла в спальню. - И Райн.
- А вам спать не пора? - не менее строго спросила мама. - Тетя Ванесса будет ругаться.
- А она уже спит, - сказала Рая.
- Можно, мы сегодня ляжем попозже? - спросил я. - Папа, ты обещал мне рассказать про мировые циклы…
- Георгий! - мать укоризненно посмотрела на отца. - Не кажется ли вам, что наш сын еще маловат?…
- Пять лет - прекрасный возраст, - не согласился отец. - Только и узнавать вселенские тайны… ладно уж, прыгайте сюда, бесштанная команда.
Правильно, бесштанная. Даже я штанов тогда не носил. А зачем?… Жарко же, длинной рубашки вполне хватает…
Мы с Раей послушно (еще бы!) запрыгнули на папину кровать.
Рая тут же прижалась к матери. Та достала из подвесного кармашка на поясе маленький гребешок и начала расчесывать золотистые кудри сестренки. Мама очень любила укладывать ее волосы, и. что еще важнее, Рая тоже это обожала до безумия. А отец стал рассказывать. Мы - все трое! - внимательно слушали…
Я точно не помню, что из известного мне поведал отец, что позже я вычитал в его книгах (там столько было пометок на полях, что у меня всегда было ощущение, будто я не читаю книги, а это отец говорит со мной своим удивительным голосом), и уж подавно не могу вспомнить, что в точности он рассказал мне именно тем вечером. Но я хорошо помню одну его фразу, и глаза, выцветшие почти до белизны (я похож на отца, но мне говорили, что у меня глаза все-таки поярче):
- Запомни, Райн… Завтра - это такая хитрая вещь, которая никогда не наступает. Вечности не существует. То есть она слишком велика, и потому человек представить ее не может. Поэтому на вечность загадывать все равно нельзя. Стоит вести себя так, как будто этот миг - центр и смысл жизни. Иначе ничего стоящего ты не сделаешь.
Не сказать, что я эти слова понял. Просто мне запомнился его тон, серьезный, спокойный. И запомнился вес его руки, лежащей на моей макушке. Руки у отца были большие и сильные. Даже болезнь на это не повлияла.
Это был последний счастливый вечер.
На следующий день мать уехала в столицу, просить короля о помиловании нашего рода. Мы ведь почему так обеднели?… Наша семья уже несколько поколений была осуждена. Мы жили в деревне, которая принадлежала нам, но даже собирать с крестьян налоги мы были не вправе. Все шло королю. У нас не было денег, чтобы пригласить к отцу лекарей. Правда, мама сама была целительницей, и она как-то сказала мне (гораздо позже), что тут уже все равно ничего не помогло бы. Но все-таки у нее была надежда - быть может, кто-то более умный и опытный, чем она, нашел бы способ, спас бы отца… Говорят, что любящие женщины не отступают никогда.
Вот она и поехала в город. Но ничего не добилась. Вернулась без пользы, уже через три месяца. И попала только на похороны отца. По словам тетушки Ванессы, на них она улыбалась… или я уже об этом говорил?… Я ничего не видел: лежал дома с воспалением. Думали, придется ногу отрезать… Ничего, не отрезали. Даже не хромаю с тех пор. Не надо было, конечно, бросаться защищать отца. Теперь-то я это понимаю. Все равно пятилетний мальчик ничего не может поделать, когда вся деревня является с вилами по душу того, кого считают чернокнижником и шаманом, наславшим на деревню чуму (в нашей семье чумой никто не заболел… стало быть, поэтому?…). И отца сожгли на деревенской площади. Этого я не видел, слава богу. А вот мать сжигали в Толково - ближайшем городе. И было мне в ту пору десять лет, и был я совершенно здоров, настолько здоров, что проделал сам весь путь до Толкова, вместе с Раей, причем сестренку приходилось иногда брать на руки. Мы надеялись, что мы сможем что-то сделать… не смогли, конечно. Хорошо еще, что нас самих не сожгли, как детей ведьмы.
С приговором я не согласился бы ни за что, но вывод суда был отчасти верен. Если отец чернокнижником никогда не был, он был просто книжником, то мама действительно являлась ведьмой. Одной из тех, кто помнил Древних Богов, и призывал их, и практиковал магию древних легенд, и мог, при стечении благоприятных обстоятельств, творить настоящие чудеса. Но это магия чисто женская, поэтому мама никогда не учила меня ей. А у Раи ни малейших способностей не было. Поэтому мамино искусство погибло вместе с ней в пламени костра, вознеслось с дымом к Извечному Небу, в которое она верила. Возможно, что мама была последняя. Или одной из последних. Во всяком случае, она мне никогда не рассказывала о других. Однако справедливость обвинения меня не утешала. Наверное, она бы не утешила меня, даже будь моя мама злодейкой, даже применяй она и в самом деле свою силу во зло. Ведь она была мамой!
…Я не плакал, сидя у очага в хижине сумасшедшей. Я просто смотрел на огонь, и думал, что приступы учащаются. Мне не хотелось в это верить, но вот… за первый год было только два. А в нынешнем году этот приступ уже четвертый. Может быть, и пятого я дождусь очень скоро… по крайней мере, скорее, чем мне бы хотелось. Как быстро они станут такими частыми, что будут мешать мне вести привычный образ жизни и начнут заметно сказываться на моем самочувствии между ними?… Я проверял себя, как мог, пока прибирался в хижине. Пока никаких признаков слабости или сильного нездоровья не заметно. Ну, подташнивает чуть-чуть, когда разгибаюсь резко, так это после удара головой более чем естественно. Ну и горло немного побаливает… так и это вполне объяснимо.
Ночью я спал на той лавке, на которой проснулся, а сумасшедшая - на другой, с куклами. Отодвинула их просто к стенке и легла.