Коридор был узкий, но достаточно высокий, чтобы мы с Гаевым могли шагать, не пригибаясь. Я нес фонарь, Гаев нес девушку. Я подумал, что миледи Аннабель увидела свой сон удивительно своевременно. Другое дело, что никакой толпы незнакомцев в странной одежде рядом с нами не наблюдалось… да и откуда они могли бы взяться, в самом деле?… И фонарь горел, отбрасывая на стены жутковатые тени. А в остальном верно, верно…
Мне бы сейчас радоваться, что Драконье Солнце почти у меня, мысленно оттачивать дальнейшие планы… Но почему-то никакой радостной дрожи не было и в помине. Я шел, прислушиваясь, и прикидывая, не может ли встретиться на нашем пути хитрых ловушек, сделанных на погибель особо хитроумному врагу, что вздумал бы проникнуть в Адвент снаружи, а сердце почему-то тоскливо сжималось. Виски давило. Плохой признак. Что-то было не в порядке в окружающем мире, что-то такое, что я чувствовал буквально всей кожей.
Ошибка моя состояла в том, что я до последнего принимал это за обычное отвращение перед подземельями. Ну не люблю я их. Побаиваюсь. Неудобно. В темноте я вижу хорошо, однако тут моей заслуги нет, это от природы. Зато меня пугает толща земли и камня над головой. Опять же, воздуха мало…. Он не движется вокруг, он медленно стынет в глубинах, словно темная стоячая вода.
Что ж, некоторые боятся открытых пространств, некоторые тесных, другие высоты. Большинство укачивает на кораблях. Меня не мутит в самый страшный шторм, хотя я не могу похвастать, что сведущ в навигации. Но чтобы зайти даже в самую неглубокую пещеру, мне требуется сделать над собой серьезное усилие.
Однако в тот раз дело было в другом…
Я почувствовал это только тогда, когда под ногами, и вокруг нас, и над головой содрогнулась земля, и с потолка туннеля посыпались мелкие камушки. По счастью, своды здесь были гранитными, а не известняковыми, и песком нас не завалило. Но этот же восхитительно чистый гранит может стать небывало крепкой братской могилой… А здесь нет даже никаких крепей, подпирающих свод: строители понадеялись, видно, на прочность породы да на узость тоннеля.
Первая моя мысль была "землетрясение!" Дурная мысль, можно даже сказать, идиотская. Горы, в отрогах которых стоял Адвент, были старыми, и уже много веков здесь не слышали о землетрясениях.
Другая мысль пришла одновременно с негромким голосом астролога:
- По-моему, это люди герцога делают подкоп.
Я сглотнул.
- По-моему, тоже.
Чтоб этот Хендриксон! Не мог подождать хоть пару часов!
Мы переглянулись. И одновременно бросились вперед. Если с потолка посыплются глыбы - приятного мало.
Внезапно я в лицах представил, что случится, если взрывом пробьет стену тоннеля, и в пролом, чихая и кашляя от каменной пыли, войдут подрывники герцога. Будет очень обидно убивать своих, или же быть убитым своими, да еще тогда, когда Драконье Солнце…
Бежать под землей тяжелее, чем на поверхности. Пол тоннеля оказался довольно гладким, но отчаянно не хватало воздуха, да и ноги - у меня лично - были совсем как ватные. Эх, Стар, давно ты себе марш-броска не устраивал, обрюзг, растолстел, скоро девушки любить не будут… Бери пример с Гаева: сколько дней сиднем сидел у бургомистра, а теперь вдруг развил несусветную прыть, да еще с шаманкой на руках!
Грохнуло еще раз, на сей раз совсем рядом с нами. Гаев рванулся еще быстрее, я за ним. Через несколько метров ему, однако, пришлось остановиться, чтобы отдышаться. Я остановился тоже.
- Кажется, на сей раз обошлось… - сказал я.
И тут же услышал жуткий скрежет.
Я успел только вскинуть голову… и больше ничего не успел.
4. Ненаписанное. Кое-что об Астериске Ди Арси
3018 г. новой эры, 53 г. от Рождества
Радужных Княжеств не семь, а гораздо больше. Может быть, штук тридцать, а может быть, и за пятьдесят перевалило. Еще до Эры Новых Богов люди верили, что любое имя свято, и говорить его кому попало - значит, навлечь на себя порчу или другие какие неприятности. Сейчас от этого обычая по отношению к людям осталось немного: пожалуй, только то, что куда охотнее при встречах называют фамилию или прозвище.
Но завет предков в отношении земли сохранился по сей день. Ведь мать-земля куда важнее отдельного человека. Только боги, да еще особо доверенные жрецы знают настоящие имена мест, которыми правят. Простые люди пользуются прозваниями. Где-то называют по особенностям края, где-то - по языку или имени племени, какие-то земли носят имена наиболее славных городов. В Радужных Княжествах было принято называть отдельные феоды по цвету герба сеньора. Убьют какого-нибудь благородного графа или герцога, перейдут его владения к другой семье - или, к примеру, распадутся на множество кусочков - поменяется и цвет.
Зеленое Княжество называется Зеленым по цвету герба нынешних его владельцев, графов Ферье. Ди Арси когда-то ходили у них в приближенных вассалах… дед нынешнего барона Ди Арси даже стал побратимом тогдашнего графа. Однако уже с его наследником гордый Симон Ди Арси поссорился крепко, и впал бы в немилость, а то и в опалу, не будь он так силен и богат.
Как бы то ни было, вражда с владетельным сеньором бесследно не проходит: всего два поколения спустя Ди Арси были не менее гордыми, чем раньше, но гораздо менее богатыми и могущественными. Хотя обедневшими их тоже никто бы не назвал. Во всяком случае, охотничьи угодья сохранялись роскошные.
Нынешний барон Ди Арси, по имени Шарль, не особенно задумывался о преумножении фамильных богатств. Своим главным богатством он считал семью: жену, отспоренную у богов, и четверых детей. Вскорости он, однако, должен был расстаться со старшей дочерью - ее сговорили замуж. Не абы за кого - за самого виконта Ресского, сына нынешнего графа Ферье! Не то чтобы красота юной Ди Арси оказалась сильнее древней неприязни - просто времена изменились. Сейчас графу стоило большого труда удерживать свои земли, а потому он нуждался в каждом из своих вассалов. И когда старший (из оставшихся в живых) сын графа заявил, что без памяти влюбился в увиденную им на охоте старшую дочь одного из сильнейших баронов, граф Ферье счел, что все к лучшему.
Вот так и вышло, что сейчас юную Анну (ей было пятнадцать лет - самый подходящий возраст для брака) везли к жениху. Сам он по этикету не мог поехать охранять ее, однако прислал доверенных приближенных. Разумеется, барон Ди Арси тоже выделил большой охранный отряд и - более того! - лично отправился с этим отрядом. При бароне даже были оба его сына: четырнадцатилетний Симон и десятилетний Астериск, которого дома называли Стар…
Для юной баронессы подготовили карету, все прочие должны были ехать верхом. Ночевать собирались либо на постоялых дворах, либо у перекрестков дорог - как повезет. Отряд был достаточно большим, и можно было надеяться, что они благополучно доберутся до места.
Баронесса-мать вышла проводить их к воротам в сопровождении своих женщин. Фрейлины ее несколько дней накануне суетились, укладывали и упихивали всевозможные припасы, снаряжая как следует юную невесту. Ее приданое должно было ехать в отдельном возке под вооруженной охраной, однако женщины дома Ди Арси не успокоились, пока не забили всю карету разнообразными вкусностями - в таком количестве, как будто невеста собиралась путешествовать как минимум полгода. Это не считая того, что везли отдельно для отряда…
- Ну ладно, хватит! - недовольно сказал наконец барон Ди Арси. - Этак мы до вечера не сможем тронуться.
- А как же пирожки? - встревожено воскликнула баронесса Ивонна. - На кухне испекли специально…
- Я сказал: все!
- Милорд, но если вы подождете хотя бы минутку… Ведь я сама помогала готовить, специально для нашей ненаглядной дочери!
Это было правдой: баронесса частенько наведывалась в кухню и самолично давала указания, а то и помогала в готовке… Кажется, слова, а пуще того, взгляд огромных просящих глаз жены смягчили сердце барона.
- Ну ладно… - буркнул он. - Но только еще одни пирожки.
Симон с почти брезгливой физиономией стоял рядом с ним: он не понимал уступчивости отца, ему было скучно. Однако он почитал своим долгом оставаться рядом с бароном.
Стар, в отличие от брата, уже вскочил на свою кобылку Молнию и гарцевал у самых ворот. Ему тоже не терпелось отправиться в путь, и он досадовал на задержку. Одновременно мальчик ругал себя за нетерпение: ведь всякая проволочка означала, что сестра Анна еще на какое-то время останется дома. Стар очень любил старшую сестру.
Да, конечно, хорошо, если Анна останется здесь подольше… но как было бы здорово отправиться в самое настоящее путешествие! А может быть, еще и схватиться по пути с каким-нибудь духом или одержимым Изгнанниками! А то ведь так их окончательно изгонят с земель Радужных Княжеств, а Стар будет все еще слишком мал, чтобы сражаться, как говорят эти взрослые! А если Стар хорошо покажет себя в этой поездке - может быть, отец отправит его хоть на годик учиться ратному делу к одному из своих друзей-баронов. Там Стар мог бы носить оружие за каким-нибудь благородным рыцарем - как это делал Симон, пока не вернулся домой - а потом бы его посвятили, и… Вот все говорят, что Симона посвятят в рыцари уже скоро… сколько же еще расти Стару?… А уж он всем покажет, когда станет рыцарем!
К нему подбежал мальчик-слуга - не старше Стара - и крикнул:
- Милорд, вас к себе миледи Анна просит!
- Спасибо, Рене! - Стар тронул поводья Молнии и цокнул языком, заставляя ее подойти вплотную к экипажу, в котором уже сидела Анна. Вот еще один повод для зависти к Симону: он-то разъезжает на настоящем боевом коне, а старова лошадь, хоть норовистая и сильная, но всего лишь кобыла… Правда, если уж на то пошло, он лучше ладит с кобылами, но все равно - у настоящего рыцаря и конь должен быть под стать, не так ли?
Подумав так, Стар тут же виновато погладил Молнию по шее - ему стало стыдно, пусть это даже была всего лишь мысль. "Нет, Молния тоже хорошая… - подумал он в раскаянии. - Самая-самая лучшая…"
- Стар! - Анна отодвинула ставенку маленького окошка экипажа. - Может быть, ты слезешь с лошади и поговоришь со мной нормально?
- Сейчас, сестрица, - он и впрямь соскочил с Молнии.
Анна приоткрыла дверцу.
- Садись, - сказала она, и похлопала рукой по подушкам рядом с собой.
Стар оглянулся на отца с матерью. Они все еще о чем-то спорили, Симон маялся рядом. Не похоже было, что отец скоро даст команду к отъезду. Можно и скоротать время за разговором, никто не поторопит.
Он послушно влез в карету и уселся рядом с сестрой. Здесь было душно, пахло благовониями. И как девчонки такое выносят?…
- Мне страшно, Стар, - сказала Анна. - Я очень волнуюсь.
- Не бойся, сестрица! - сказал Стар, приосаниваясь. - Я буду тебя защищать! И отец, и Симон…
- Нет, ты не понимаешь… - Анна улыбнулась. Стар знал, что у нее было очень красивое лицо, но так говорили все. А вот то, какая у нее хорошая улыбка, знал только Стар. Да еще, наверное, ее жених, иначе с чего бы он стал на ней жениться?… Дочек могущественных баронов полно, красивых девушек еще больше, но вот с такой улыбкой одна Анна… И не имеет значения, что у нее нет одного из передних зубов - еще два года назад она упала с лошади, и зуб сломался - все равно она самая лучшая.
- Служанки говорят, что все девушки перед свадьбой нервничают… - хихикнул Стар. Ему показалось, что он понял, о чем говорила сестра.
- Нет, нет! - Анна покраснела. - Я не о том! Я ведь уеду отсюда совсем! Ты понимаешь, совсем! И очень-очень редко буду видеться с мамой и папой, и с тобой, и с Еленой! - Елена - это была их самая младшая сестренка, которой еще и пяти лет не исполнилось.
- И с Симоном, - добавил Стар.
- И с Симоном, - согласилась Анна.
- Но ты ведь любишь своего жениха, правда?
- Конечно, люблю! - сердито воскликнула Анна. - Если бы не любила, я бы ни за что за него не пошла, чтобы там кто ни говорил! Просто… я почему-то волнуюсь за тебя, Стар.
- С чего бы это? - удивился мальчик.
- Просто так… Ты же все время попадаешь в какие-то истории. Уж как я стараюсь за тобой приглядывать, но без меня ты все время делаешь глупости…
- Ничего подобного! Я уже почти взрослый!
- Да, конечно… - она вздохнула. - И все-таки я волнуюсь.
- Ты же женщина! Ты и должна волноваться.
Анна только улыбнулась.
- Ну вот что… - сказал Стар самым взрослым тоном. - Ты можешь попросить своего жениха, когда он станет мужем, чтобы он попросил отца, чтобы я стал у него оруженосцем. И тогда я снова буду у тебя на глазах.
Про себя Стар подумал, что это может быть хорошим шансом начать готовиться к посвящению в рыцари раньше, чем принято. Почему это, он, в самом деле, должен ждать, как все?… Все - это все, а он, Стар, - это Стар!
- Ты еще для этого маловат.
- Но я выше остальных мальчишек! И сильнее! И я даже читать умею, если на то пошло! - тут Стар сник. - Хотя это, конечно, не достоинство для настоящего рыцаря… Наверное, об этом можно и не говорить, правда?
- Можно и не говорить… - Анна взъерошила волосы у Стара на макушке. - А можно и подождать годика два. Честное слово, не торопился бы ты вырастать.
- А я и не тороплюсь! Я уже взрослый! - воскликнул Стар, возмущенно увернувшись от ее ласки. - И не надо тут всяких телячьих нежностей!
- Из теляток, между прочим, вырастают быки, - поддразнила его Анна. - А из тебя ничего не вырастет: больно уж ты тощий.
Только Стар хотел придумать остроумный ответ, как дверца кареты распахнулась. Старая кормилица Оливия всплеснула руками.
- Господи, да что же это вы тут, молодой господин?! Ведь мы уже готовимся уезжать! Седлайте-ка быстро свою лошадку!
И пришлось Стару выпрыгивать из экипажа, так и не сказав ничего умного. Ну и что! Вся его душа пела. Наконец-то они отправляются в путь! Пусть путешествие продлится всего три дня туда и столько же обратно, но это ровно в три раза дальше, чем Стар когда-нибудь удалялся от их замка!
…Где ему было знать, что он и вовсе не вернется домой.
5. Записки Аристократа
Что-то мне снилось хорошее, отчего не хотелось просыпаться. Сквозь сон я подумал - благоприятный признак. С тех самых пор, как я едва не замерз в лесу, оставленный Симоном умирать, мне редко снится приятное. Если уж мое воображение рисует что-то за сомкнутыми веками, то чаще всего - тот самый удар, и первые снежинки, которые кружились в воздухе, да одна еще, помню, легла на отворот моей перчатки. Капля крови - и рядом снежинка. На темном ворсе. Ей-богу, это стоило бы картины иного прославленного живописца.
Сегодня же, мне, как в детстве, не хотелось просыпаться. Почему-то казалось, что вот-вот я услышу шарканье ног нашего старого дворецкого в коридоре, приглушенные смех и разговор служанок… Моя комната была недалеко от комнат слуг, и они всегда проходили мимо по утру, будили меня. И голове было мягко-мягко, словно на полудюжине подушек… Мне даже показалось, что я улавливаю запах свежего цветочного сена, которым по утрам слуги выкладывали комнаты замка… мама требовала, чтобы сено всегда было свежим. Я как будто даже слышал треск огоньков в светильниках, шелестящие голоса, шорох шагов…
Нет, это пахнет не сено - это запах прелой листвы. Старой - откуда в середине лета возьмется свежая? И шелестят не голоса… это кроны деревьев на ветру. И где-то неподалеку текущая вода… Ручей течет.
Тело немедленно напомнило о себе. Мол, пора бы уже подниматься и заниматься собственными нуждами.
Я попробовал пошевелиться, и тут же обнаружил, что зверски болит голова. Сотрясение? Просто шишка? Ладно, это потом. Сначала надо выяснить, где я.
Выяснить не очень-то получилось. Когда я открыл глаза, сел и огляделся, оказалось, что я валяюсь на небольшой полянке в лесу. За кустами журчал ручей, его серый блеск я разглядел сквозь густо зеленеющие ветки. Утро было пасмурное, трава, на которой я лежал, мокрая - наверное, дождь не так давно прошел. К камзолу прилипли мокрые травинки и прочий сор. Я недовольно отряхнулся, оглянулся кругом… и тут же увидел маленькую шаманку.
Девушка, свернувшись калачиком, лежала неподалеку, у подножия сероватой, пасмурно поникшей березы. Спала она крепко, раз не вскочила, когда я пошевелился, и, видимо, в ближайшее время просыпаться не собиралась. Неподалеку от шаманки, на аккуратно подложенном от сырости листе папоротника, лежал давешний бубен. Забота Гаева, наверняка.
Самого астролога на полянке не наблюдалось. Ну да… я бы на его месте тоже долго не задерживался рядом с человеком, которому пообещал отдать ценный артефакт. Клятва?… Не смешите меня, почтенные, в наше жестокое время не многие идиоты доверяют дворянскому слову. Такие, вроде меня.
А может быть, Гаев счел, что он свое слово сдержал: ведь не я же доставил его в безопасное место из застенков, это он меня вытащил, вместе с шаманкой.
Я ощупал пояс, и с облегчением убедился, что мой меч, верная Коса, при мне. А вот… Агни!
Я торопливо сунул руку за пазуху, нащупывая скляночку. Все в порядке, на месте. Пузырек темного стекла был цел и невредим, внутри все так же переливалась крошечная красная искорка. Это она сейчас крошечная, а если выпустить…
С облегчением вздохнув, я поднялся на ноги. Надо было заняться собственными неотложными нуждами…
Далеко отходить от полянки я не стал - из вида шаманку упускать тоже не стоило. По крайней мере, следовало порасспросить ее, когда очухается, откуда она знает Гаева. А там, кто знает, может и герцогу доставить. На всякий случай, чтобы окончательно обезопасить себя, я подобрал бубен и привязал его к поясу за один из шерстяных шнурков, что свисали с бубенцов. Теперь шаманка точно не сбежит.
Уже застегивая ремень штанов, я сообразил, что меня с самого начала удивило в ее облике, когда я увидел ее спящей. Сперва я просто зафиксировал странность, но не осмыслил ее. Лицо шаманки было жутковатого красно-кирпичного цвета. "Именно такого цвета лица у горных гулей", - подумал я.
Я моргнул и взглянул на шаманку еще раз, в надежде, что морок развеется. Ничего подобного. Ну что ж, приучаемся жить в новм мире. Для начала заносим странноватый цвет кожи в список вопросов, который требуется задать шаманке, а потом идем умываться. Свинство это - с утра неумытым ходить.
Первое, что я увидел у ручья - две довольно-таки увесистые рыбины, еще живые. Рыбы бестолково трепали хвостами на берегу, как будто надеялись отчаянным усилием тела скинуть себя обратно в воду. Неподалеку от них, но все же на таком расстоянии, чтобы рыбы не сумели перебросить себя прямо на одежду, были аккуратно разложены на камнях рубашка и мужской сюрко. Сапоги были аккуратно составлены рядом, понуро свесив голенища. А на середине весело бегущего по камням ручейка я увидел астролога Гаева. Он стоял голым по пояс, штаны закатаны по колено. На шее у него поблескивала серебром цепочка, на цепочке, продетая за ушко, висела длинная штопальная игла. Сперва я слегка удивился необычному украшению, потом вспомнил, что на Востоке (стало быть, в Шляхте, наверное, тоже) принято было, отправляясь из дому, брать у матери что-нибудь "на счастье".
Гораздо больше меня заинтересовало другое: на широком кожаном поясе штанов, скрепленном затейливой фибулой, у Гаева был пристегнут за пришитое к ножнам ушко мой собственный кинжал, Сын Грома.