Рясу Квинна колыхали ледяные струйки. И усиливался едва слышный краем сознания шепоток, сродни вавилонскому грому бездны, но куда слабее его.
Квинн не испытывал ни страха, ни даже любопытства от столкновения со столь странным явлением. Неисповедимы пути тех Владык, что ведут вечный бой в сердце Вселенной и в сердцах ее обитателей. Он ощущал лишь свою силу и знание себя самого. Он не свернет с пути.
– Вот теперь я вас возьму за задницы, – прошептал Квинн дрожащим голосом.
Словно в ответ, похолодало, ветерок усилился. Квинн сконцентрировался, стараясь сосредоточить свое колдовское зрение на самих воздушных струях. Неуловимые, переплетающиеся волоконца, их так трудно было поймать мыслью, но Квинн не отступал, выискивая те точки, где газ терял тепло.
Одержимый проникал мыслями все глубже и глубже в сплетение энергий, и воздух под его взглядом начал сгущаться бледным свечением, тронутым местами радугой. Атомы словно расступались, образуя обширные пустоты, отчаянно снующие в пародии на броуновское движение. Квинн попытался схватить рукой один из сияющих пузырей, но рука его – черный контур – прошла сквозь туманный призрак насквозь. Пальцы его сомкнулись на пустом месте.
Мутный ком изменил курс и полетел прочь от Квинна, расталкивая сородичей.
– Вернись! – яростно взревел Квинн, швырнув вслед беглецу огненный ком. Воздушные пузыри разлетелись во все стороны.
И тут Квинн увидел их. Темный туннель был полон людей. Их испуганные, мрачные лица озарил на мгновение белый пламень. И все они смотрели на него, Квинна.
Огонь погас, а вместе с ним пропало и видение. Квинн изумленно взирал на возбужденно колышащуюся стаю пузырей, разлетавшуюся во все стороны все торопливее.
В тот момент ему показалось, что он понял их тайну – что группа одержимых научилась делаться невидимыми. Энергистическая сила вскипела в его теле, повторяя те узоры, что он видел в бурлящих воздушных пузырях. Это было на удивление сложно и требовало почти всех его сил. Когда энергия уже бурлила вокруг него в новом узоре, он понял, что ему напоминает этот эффект. Дикие одержимые таким образом пытались уйти из этой Вселенной, расширяя одну из бесчисленных трещин в ткани бытия.
Но Квинн не сдавался. Выкладываясь до последней капли своих энергистических сил, он прорывался в эту ускользающую трещинку. В конце концов, если это удалось им, то он, избранник, не может не справиться. Он спешил за убегающими призраками, вперед, по туннелю, в конце которого ждала его бомба. Менее всего он мог позволить целому отряду душ действовать не под его присмотром и руководством.
Переход в новый мир был для него постепенным. Призрачные контуры камня, которые он ощущал рассудком, становились все вещественнее, все плотнее. Кожу покалывало, точно статическими разрядами. И вдруг Квинн оказался – там. Изменилось тяготение, тело его весило словно меньше дождевой капельки. Он не дышал. И сердце тоже не билось. Но тело каким-то образом продолжало жить – наверное, одной силой воли.
Воидя в пещеру, он увидал их всех. Там скопилось, должно быть, сотни две человек – мужчины, женщины, дети. Многие теснились вокруг бомбы; если бы не явное отчаяние на их лицах, можно было подумать, что они на нее молятся. Они обернулись к нему, и Квинн услыхал их слитный испуганный вздох. Родители подхватывали на руки детей. Иные поднимали руки, пытаясь отгородиться от него.
– Ку-ку, – бросил Квинн в тишину. – Жопа, я тебя знаю!
Что-то в них было не так, чем-то они неуловимо отличались от него самого. Тело Квинна сияло энергистической мощью, наполненное силой. Они, словно ради контраста, были сплошь бледны, почти бесцветны. Опустошены.
– Неплохая попытка, – сказал он им. – Но от Брата Божьего вам не скрыться нигде. А теперь возвращайтесь-ка со мной все в реальность. Я не буду с вами слишком суров; сегодня я научился полезному трюку.
Он с ухмылкой устремил взгляд на длинноволосого мальчишку-подростка.
Паренек помотал головой.
– Мы не можем вернуться, – пролепетал он. Квинн пятью быстрыми шагами одолел разделявшее их расстояние и попытался ухватить паренька за руку. Пальцы его не то чтобы сомкнулись на плече мальчишки – они прошли насквозь, но при этом задержались, точно в киселе. Рукав вспыхнул на миг яркими красками, и паренек, отшатнувшись, взвизгнул от боли.
– Не надо! – взмолился он. – Пожалуйста, Квинн. Больно.
Квинн вгляделся в него, наслаждаясь болью на лице мальчишки.
– Так ты знаешь мое имя.
– Да. Мы видели, как ты прилетел. Оставь нас в покое, пожалуйста. Мы не можем тебе помешать.
Квинн прошелся вдоль переднего ряда запуганных бледных людей, разглядывая каждого по очереди. Все они были равно унылы, и немногие имели смелость встретиться с ним взглядом.
– Хочешь сказать, вы уже были такими, когда я прибыл сюда?
– Да, – отозвался мальчишка.
– Как? Я первым привел сюда одержимых! Кто вы такие, тля?
– Мы... – Паренек оглянулся, точно ожидая разрешения старших. – Мы призраки.
Номер располагался на втором этаже гостиницы, и тяготение в нем соответствовало примерно одной пятой того, к которому Луиза привыкла на Норфолке. Девушке это показалось еще менее удобным, чем невесомость. Каждое движение приходилось рассчитывать заранее. Женевьева и Флетчер тоже были не в восторге.
Да еще воздух, точнее, его отсутствие. В обеих биосферных пещерах Фобоса поддерживалось низкое давление. Вообще-то оно было вдвое выше, чем на поверхности Марса, и служило для удобства акклиматизации прибывающих на планету. Луиза радовалась про себя, что ей-то подобное путешествие не предстоит – даже здесь ей приходилось жадно глотать воздух, чтобы прокачать через легкие достаточно кислорода.
А вот посмотреть на астероиде было на что – когда привыкнешь к загибающейся через твою голову земле. С балкона открывался прекрасный вид на парк и поля. Луиза мечтала побродить по здешним лесам – многим деревьям здесь был уже не один век. Их спокойное достоинство делало замкнутый мирок Фобоса не таким искусственным. С балкона она заметила несколько кедров – их характерные, ярусами растущие серо-зеленые ветви выделялись на фоне яркой зелени. Но времени на спокойный отдых не оставалось. Как только они сошли с борта "Далекого королевства", Эндрон снял им номер в этой гостинице (хотя вообще-то Луиза платила за него из своих денег). Потом они пошли по магазинам. Девушка подумала было, что уж сейчас-то она развлечется, но Фобос, к сожалению, мало походил на Норвич. Универмагов и дорогих бутиков здесь не было и в помине. Вся одежда приобреталась на торговой базе С-2 – наполовину лавке, наполовину складе, – и притом ни одна тряпка ни ей, ни Джен не подходила. Сложение их слишком отличалось от конституции жителей астероида – марсиан или лунарей. Все, что они ни выбирали, приходилось перешивать на заказ. Потом пришла очередь процессорных блоков (ими пользовалась вся Конфедерация, как объяснил Эндрон, а путешественники – в первую очередь). Женевьева подобрала себе высоковаттный аудиовидеопроектор и загрузила в блок пять десятков самых популярных игр из центрального банка памяти торговой базы. Луиза купила себе блок, способный связываться с медицинским нанопакетом на ее запястье, чтобы иметь возможность контролировать собственное состояние.
Одетая и оснащенная, как любая приезжая обитательница Конфедерации, Луиза последовала за Эндроном по заведениям, излюбленным космонавтами. Это напоминало ее попытки купить билет с Норфолка, но в этот раз у нее был какой-никакой опыт в этом деле, а Эндрон неплохо знал Фобос. Всего за два часа они нашли "Джамрану", межорбитальный корабль, направляющийся к Земле, и договорились о цене полета для Луизы и ее спутников.
Оставались паспорта.
Луиза надела клетчатую юбку (из напряженной ткани, чтобы не слишком разлеталась при низком тяготении), черные колготки и зеленый свитер с высоким воротником.
Луиза улыбнулась, чтобы ослабить напряжение, и пошла вытаскивать Женевьеву из комнаты.
– А нам обязательно всем идти? – спросила у Эндрона упирающаяся Женевьева. – Я как раз дошла в "Небесных замках" до третьего уровня. На помощь принцессе прилетели крылатые кони.
– Когда мы вернемся, они никуда не улетят, – ответила Луиза. – На борту поиграешь.
– С вас будут снимать полный скан, – объяснил Эндрон. – Тут никак не отвертеться.
– Ну ладно... – с отвращением проныла Женевьева. Эндрон повел их общественным коридором. Луиза потихоньку осваивала искусство ходьбы в слабеньком поле тяготения. Как ни крутись, на каждом шагу все равно будешь отрываться от земли, поэтому надо сильно отталкиваться пальцами, так, чтобы лететь почти параллельно полу. Хотя девушка понимала, что с марсианами ей не сравниться, сколько бы она ни тренировалась.
– Я все хотела спросить, – сказала Луиза, когда все набились в лифт, – как так выходит, что команда "Далекого королевства" торгует тут Норфолкскими слезами, если вы все коммунисты?
– А почему нет? Это одно из преимуществ нашей работы. Одно плохо – полагается платить налог на импорт. Хотя мы его до сих пор не платили ни разу.
– Но разве у вас не принадлежит все всем? Зачем тогда платить?
– Это вы говорите о сверхортодоксальном коммунизме. У нас люди владеют и деньгами, и личной собственностью. Никакое общество не может существовать без этого. Человек должен получать за свою работу что-то осязаемое, иначе не позволяет наша психология.
– Так у вас на Марсе и землевладельцы есть?
Эндрон хохотнул.
– Нет, не такая собственность. Мы владеем личными вещами. А вот квартиры наши – уже собственность государства, оно в конце концов за них платит. Землю распределяют между коллективными хозяйствами.
– И вы соглашаетесь?
– Да. Потому что система работает. Государство наделено колоссальной властью и богатством, но как оно ими воспользуется – решаем мы. Мы зависим от него и управляем им в одно и то же время. А еще мы им гордимся. Ни одна другая культура или идеология не способна была бы терраформировать планету. Марс поглощал наш валовой национальный доход на протяжении пяти веков. Инопланетники не могут даже представить, какого самопожертвования это требует.
– Это потому, что я не могу понять – зачем?
– Мы попали в ловушку истории. Наши предки изменили свои тела, чтобы выжить при лунном тяготении, еще до того, как был совершен первый прыжок. Они могли отправить своих детей заселять бесчисленные террасовместимые миры, но этих детей пришлось бы генженировать обратно к общечеловеческой норме. Детей отделяли бы от родителей в первые дни жизни, они были бы не нашими потомками, а лишь приемышами в чужой среде. И мы решили создать себе планету.
– Если я правильно понял вашу беседу, – заметил Флетчер, – вы потратили пять столетий, чтобы превратить Марс из пустыни в цветущий сад?
– Именно.
– Неужели вы столь могущественны, что можете соперничать с трудами Господа нашего?
– Он, сколько я слышал, потратил только шесть дней. Нам предстоит долго трудиться, прежде чем мы сумеем это повторить. Хотя больше и не понадобится.
– И теперь все жители Луны переселятся сюда? – спросила Луиза, желая прервать Флетчера. Она вовремя заметила, что Эндрон странно поглядывает на ее спутника. А этого допустить было нельзя. Она-то уже привыкла к его наивности и почти ее не замечала, но другие не будут столь великодушны.
– Идея состояла в этом. Но теперь, когда проект завершен, большинство жителей лунных городов не хотят их покидать. Сюда переселяется в основном молодое поколение. Так что переезд будет происходить постепенно.
– А вы будете жить на Марсе, когда перестанете летать?
– Я родился на Фобосе. Открытое небо кажется мне противоестественным. А двое моих детей живут в городе Тот. Я их навещаю, когда могу, но не думаю, что смогу приспособиться к их жизни. После стольких лет наш народ начинает меняться. Не слишком быстро, но это все же происходит.
– А как? Как может измениться коммунизм?
– Все дело в деньгах. Теперь, когда проект терраформирования уже не поглощает каждый заработанный государством фьюзеодоллар, в экономику просачивается все больше и больше наличных. Молодое поколение обожает свои импортные проекторы, МФ-альбомы и тряпки, оно наделяет эти символы престижа сверхценностью, отказываясь ради них от товаров нашего собственного производства только потому, что чужое непривычно, а значит, по их мнению, оригинально. И в их распоряжении целая планета. Кое-кто из нас опасается уже, что молодежь уйдет в необжитые районы и отвергнет нашу культуру вовсе. Кто знает? Не то чтобы я был особенно против. В конце концов это их мир. Мы создали его, чтобы они могли насладиться свободой. Налагать на них ограничения, сдерживавшие нас, – чистая глупость. Социальная эволюция жизненно важна для выживания любой нации, а пять столетий без перемен – это очень долго.
– Так если ваши люди решат забрать землю себе, вы не станете ее конфисковывать?
– Конфисковывать? Вы это с какой-то странной злобой говорите. Что, на вашей планете коммунисты собирались так поступить?
– Да. Честно переделить богатства Норфолка.
– Передай им от меня, что ничего не выйдет. Если они сейчас попытаются переделать общество по своим понятиям, выйдет только хуже. Нельзя заставлять человека следовать идеологии, с которой он не согласен. Лунная нация существует, потому что такой была создана в те годы, когда города получили независимость от компаний-основателей. То же самое случилось и на Норфолке, только ваши предки предпочли создать пасторальный феодализм. Здесь коммунизм действует, потому что все в него верят, а сеть позволяет нам по возможности избегать коррупции в местных правящих советах и среди чиновников, которая губила большую часть прежних попыток. Если кому-то не нравится, он скорее уедет, чем останется, чтобы портить жизнь остальным. Разве на Норфолке не так?
Луизе вспомнились слова Кармиты.
– Людям из Земельного союза приходится тяжело, а космические перелеты дороги.
– Полагаю, что так. Но нам повезло – наших недовольных поглощает Ореол О'Нейла, на некоторых астероидах есть целые уровни с пониженным тяготением, заселенные эмигрантами с Луны. Наше правительство даже покупает им билеты. Может быть, вам на Норфолке стоило бы попробовать. Смысл многообразия Конфедерации в том, что она позволяет существовать любым этническим культурам. Внутренние конфликты теряют смысл.
– Неплохая идея. Надо будет папе сказать, когда я вернусь. Наверное, билет на звездолет в один конец обойдется дешевле, чем содержание в полярных трудовых лагерях.
– А зачем говорить отцу? Почему вы сами не можете выступить с предложением?
– Никто меня не послушает.
– Вы станете старше.
– Нет, потому что я женщина.
Эндрон недоуменно нахмурился.
– По...нятно. Возможно, у вас есть более важная тема для выступлений. И с первого же дня на вашей стороне будет половина планеты.
Луиза выдавила неловкую улыбку. Ей было неприятно, что приходится защищать от чужих насмешек родной мир. Кое-кому следовало бы поучиться вежливости. Вот только некоторым обычаям Норфолка она и сама не могла подыскать оправдания.
Эндрон привел ее на самые нижние уровни обитаемой зоны, в широкий служебный туннель, шедший от биосферной пещеры вовнутрь астероида. Каменные стены его не были ничем прикрыты, вдоль одной из них тянулась сплошная полоса кабелей и труб. Пол был очень гладким и слегка вогнутым к середине. "Сколько же ему лет, – подумала Луиза, – если ноги прохожих так протоптали скалу?"
У широких стальных дверей, покрашенных в хаки, Эндрон датавизировал процессору замка тайный код. Ничего не случилось.
Девочка улыбнулась.
– Становись сюда, милочка, подальше от двери.
Джен послушалась, подозрительно глядя на линзы сенсора. Когда Фауракс записал видеоизображение, он прошелся вдоль ее тела вторым процессорным блоком, чтобы снять биоэлектрическую ауру. Оба файла были загружены в паспорт и зашифрованы норфолкским официальным кодом.
– Только не потеряй, – посоветовал марсианин, вручая девочке клип.
Луиза была следующей по очереди. Фаураксу захотелось, чтобы она была марсианкой. Такое прелестное личико, только вот фигура совершенно неправильная.
Изображение Флетчера уже ушло в его паспортный клип, когда Фауракс взялся орудовать над ним биоэлектрическим сенсором. Он нахмурился. Просканировал еще раз. И все же у него ушло довольно много времени, чтобы леденящее беспокойство разрешилось ужасом. Задохнувшись, он оторвал взгляд от дисплея и уставился на Флетчера.
– Да ты...
Его нейросеть отключилась, не позволяя датавизировать тревогу. Воздух на его глазах уплотнялся, стягивался, дрожа, как от печного жара, в шарик размером с два кулака. Шар ударил его в лицо, и, прежде чем потерять сознание, Фауракс еще услышал, как ломается его переносица.
Женевьева пискнула от ужаса, когда марсианин рухнул на пол, орошая его кровью из носа.
Эндрон воззрился на одержимого, оцепенев от ужаса. Нейросеть его отключилась, осветительная панель мерцала в эпилептическом ритме.
– О, боже мой. Нет. Только не ты, – он покосился на дверь, оценивая свои шансы.
– Не пытайтесь бежать, сударь, – сурово проронил Флетчер. – Я сделаю все, что должен, дабы защитить этих дам.
– Ох, Флетчер, – простонала Луиза. – Мы почти добрались.
– Его механизм разоблачил мою природу. Иначе я поступить не мог.
Женевьева подскочила к Флетчеру и крепко обняла его за пояс. Он легонько погладил ее по макушке.
– Ну и что нам теперь делать? – спросила Луиза.
– Еще и вы? – взвыл Эндрон.
– Я не одержимая! – возмущенно воскликнула Луиза.
– Тогда что...
– Флетчер защищал нас от одержимых. Вы же не думаете, что я сама могла от них отбиться?
– Но он один из них!
– Один из кого, сударь? Многие мужчины – разбойники и убийцы. Относится ли это к каждому?
– Это не аргумент. Ты одержимый. Ты враг.
– И все же, сударь, себя я вашим супостатом не почитаю. Единственное мое преступление, мнится мне, в том, что я умер.
– И вернулся! Ты украл тело этого человека! А твои сородичи хотят поступить так со мной, да и со всеми остальными!
– Чего же ждете вы? Не столь я отважен, чтобы устоять перед искушением избавить себя от мук бездны. Быть может, сударь мой, почитаете вы мою слабость моим истинным проступком. Ежели так, признаю – в позоре этом я виновен. И все же знайте, что на бегство подобное пошел бы я и дважды, и трижды, хотя и признаю его безнравственнейшим воровством.
– Он спас нас! – горячо заговорила Женевьева. – Квинн Декстер хотел со мной и с Луизой страшные вещи делать! А Флетчер его остановил. Никто не мог. Он не плохой человек, не говорите так! И я вам не дам с ним ничего делать! Я не хочу, чтобы он возвратился в бездну! – Она еще крепче стиснула Флетчера в объятиях.
– Ладно, – признал Эндрон. – Может, ты и не такой, как типы из Организации Капоне или с Лалонда. Но я не могу тебе позволить бродить здесь. Это мой дом, черт возьми! Может, это мерзко и несправедливо, что ты страдал в бездне. Но ты одержатель. Этого ничем не изменишь. Мы противники, это заложено в нашей природе.
– Тогда, сударь, перед вами стоит жестокая дилемма. Ибо я поклялся сих дам препроводить к их цели.