Внезапно часовой подал сигнал, и, вскочив на ноги, изгои увидели, как между камней крадучись пробираются три фигуры в серых одеждах с капюшонами. Каждый тащил на себе громадный мешок, однако ж шли они быстро. Турин окликнул их, веля остановиться, а его люди бросились на чужаков как гончие; но те как ни в чем не бывало продолжили путь, и хотя Андрог выстрелил в них, двое исчезли в сумерках. Один отстал, будучи менее проворен или тяжелее нагружен; его схватили и повалили на землю; множество крепких рук держали его, не выпуская, хотя он вырывался и кусался как зверь. Подошел Турин и упрекнул своих соратников.
- Что у вас тут такое? - спросил он. - К чему такая жестокость? Это же сущий карлик, да и стар в придачу. Что в нем вреда?
- Оно кусается, - отозвался Андрог, баюкая кровоточащую руку. - Это орк или какой-нибудь орочий сородич. Убьем его!
- И так ему и надо, раз не оправдал наших надежд, - подхватил второй изгой, завладевший мешком. - Тут одни только коренья да камешки!
- Нет, - возразил Турин, - у него борода. Да это всего лишь гном, сдается мне. Дайте ему встать, пусть говорит.
Вот так в "Повесть о детях Хурина" вошел Мим. Он с трудом встал на колени у ног Турина и взмолился о пощаде.
- Я стар и беден, - сетовал он. - И всего лишь гном, как ты говоришь, а вовсе не орк. Зовусь я Мим. Не дай им убить меня, господин, ни за что ни про что, как поступили бы орки.
И пожалел его Турин в сердце своем, но молвил:
- Бедняком ты кажешься, Мим, хотя странно мне это в гноме, мы же еще беднее, сдается мне - бесприютные, гонимые люди. Если бы сказал я, что из одной только жалости мы не щадим, ибо велика нужда наша, какой выкуп предложил бы ты нам?
- Я не знаю, чего ты желаешь, господин, - опасливо произнес Мим.
- Сейчас - немногого, - промолвил Турин, невесело оглядываясь по сторонам, в то время как дождь заливал ему глаза. - Надежного укрытия на ночь - и не в лесной сырости. Несомненно, у тебя самого такое есть.
- Есть, - отозвался Мим, - но в выкуп я его не отдам. Слишком стар я, чтобы жить под открытым небом.
- И вряд ли состаришься еще на день, - промолвил Андрог, подходя вплотную с ножом в здоровой руке. - От этой беды я тебя, так и быть, избавлю.
- Господин! - вскричал Мим в великом страхе, обнимая Туриновы колени. - Если я потеряю жизнь, вы потеряете прибежище, ибо без Мима вам его не сыскать. Отдать свое жилище я не могу, но часть его - уступлю. Там просторнее, нежели в былые времена: слишком многие ушли навеки, - и он разрыдался.
- Твоя жизнь в безопасности, Мим, - промолвил Турин.
- По крайней мере до тех пор, пока не доберемся мы до его логова, - добавил Андрог.
Но Турин обернулся к нему и молвил:
- Если Мим без обмана отведет нас к своему дому и дом окажется хорош, тогда жизнь его будет выкуплена, и никто из моих людей не поднимет на него руку. Даю в том клятву.
И Мим облобызал колени Турина и молвил:
- Мим будет тебе другом, господин. Поначалу думал он, что ты - эльф, судя по речам твоим и голосу. Но ежели ты человек, оно и к лучшему. Мим эльфов не жалует.
- Ну и где же твой хваленый дом? - не отступался Андрог. - Должен он быть и впрямь хорош, чтобы делить его с гномом. Ибо Андрог не жалует гномов. Мало доброго рассказывается о гномах в преданиях, что народ его принес с востока.
- О себе люди оставили память и похуже, - отозвался Мим. - Суди мой дом, когда его увидишь. Но в темноте вам до него не добраться, неуклюжие вы увальни. В свой срок я вернусь и провожу вас.
С этими словами гном поднялся на ноги и подобрал свой мешок.
- Нет-нет! - закричал Андрог. - Вожак, ты ведь этого не допустишь? Иначе только старого пройдоху и видели.
- И впрямь темнеет, - отозвался Турин. - Пусть оставит нам какой-нибудь залог. Отдашь нам на хранение свой мешок вместе с поклажей, Мим?
Гном в превеликом смятении вновь рухнул на колени.
- Кабы Мим не собирался возвращаться, так уж верно, и не вернулся бы ради старого мешка с кореньями, - промолвил он. - Я приду. Пустите меня!
- Не пущу, - отозвался Турин. - Ежели не желаешь ты расставаться с мешком, значит, останешься с ним вместе. Проведешь ночь под пологом ветвей - так, может статься, и нам посочувствуешь в свой черед. - Но приметил он, равно и прочие, что Мим дорожит своей ношей куда больше, нежели можно было бы ожидать по виду мешка.
И повели изгои старого гнома в свой жалкий лагерь; по пути бормотал он что-то себе под нос на странном языке, хриплом от застарелой ненависти, но когда связали ему ноги, разом притих. Видели часовые: всю ночь просидел он молча и недвижно, как камень; лишь бессонный взгляд посверкивал во мраке, как озирался гном по сторонам.
Перед самым рассветом дождь перестал и в кронах зашелестел ветер. Утро выдалось ясным - вот уже много дней такого не видели; легкое дуновение с юга отворило небеса, светлые и ясные, навстречу встающему солнцу. А Мим все сидел, не двигаясь, точно мертвый; сейчас тяжелые веки его не размыкались, и в лучах зари отчетливо видно было, как сморщился он и усох от старости. Встал Турин и поглядел на него сверху вниз.
- Теперь света довольно, - промолвил он.
Мим открыл глаза и молча указал на свои путы, когда же развязали его, исступленно проговорил:
- Затвердите вот что, дурни! Не смейте связывать гнома! Гном этого не простит. Я не хочу умирать, но то, что вы сделали, распалило мне сердце. Я сожалею о своем обещании.
- А я - нет, - отозвался Турин. - Ты отведешь меня к своему дому. До тех пор о смерти разговора не будет. Такова моя воля. - И он твердо посмотрел на гнома, глаза в глаза, и Мим сдался; воистину мало кто мог выдержать взгляд Турина, непреклонный либо гневный. Очень скоро гном отворотился и встал.
- Ступай за мной, господин! - промолвил он.
- Хорошо! - кивнул Турин. - Теперь добавлю я к сказанному вот что: гордость твоя мне понятна. Может статься, ты и умрешь, но связывать тебя больше не станут.
- Не станут, - откликнулся Мим. - Но идем же!
И с этими словами он повел изгоев к тому месту, где его захватили в плен, и указал на запад. - Вон мой дом! - промолвил он. - Не раз и не два видели вы его, сдается мне, ибо высоко вознесся он. Шарбхунд называли его мы, пока эльфы не дали всему свои имена. - И увидели изгои, что указывает он на Амон Руд, Лысый холм: его безлесная вершина, словно часовой, несла стражу над обширными дикими пустошами.
- Видеть-то видели, но ближе не подходили, - заметил Андрог. - Ибо что за надежное прибежище можно там обрести, не говоря уж о воде или обо всем прочем, нам потребном? Вот так я и знал, что без плутовства не обойдется. Разве пристало людям прятаться на горных высотах?
- Хороший обзор надежнее потаенного укрытия, - возразил Турин. - Далеко видно с горы Амон Руд. Что ж, Мим, я пойду погляжу, чем ты можешь похвастаться. Долго ли нам, неуклюжим увальням, добираться туда?
- Весь день до сумерек, если пустимся в путь, не мешкая, - отвечал Мим.
Вскорости отряд выступил на запад; Турин шагал впереди бок о бок с Мимом. Выйдя из-под прикрытия леса, дальше двинулись они крадучись, но вокруг царило безмолвие - казалось, все вымерло в тех краях. Изгои миновали каменные завалы и стали карабкаться вверх, ибо холм Амон Руд стоял на восточной окраине высокого верескового нагорья, что поднималось между долин Сириона и Нарога, а над каменистой пустошью у основания нагорья гребень его вознесся на тысячу футов и выше. С восточной стороны неровная местность постепенно повышалась до скальных гряд, среди которых тут и там укрепились в камне купы берез и рябин, и векового боярышника. А дальше, на пустошах и по нижним склонам Амон Руд густо рос аэглос; но крутая серая вершина оставалась голой, лишь алый серегон плащом одевал камень.
День уже клонился к вечеру, когда изгои приблизились наконец к подножию горы. Подошли они с севера, как вывел их Мим, и луч заходящего солнца озарил гребень Амон Руд, а серегон был весь в цвету.
- Глядите! Кровью обагрена вершина, - воскликнул Андрог.
- Пока еще нет, - возразил Турин.
Солнце садилось; в лощинах угасал свет. Теперь гора нависала прямо над ними, и гадали изгои, зачем нужен проводник, если веху столь приметную и без того не пропустишь. Но Мим повел их дальше, и, взбираясь по последним крутым подъемам, приметили они, что гном следует еле заметной тропкой, отыскивая ее по тайным знакам либо в силу давней привычки. Теперь тропа петляла туда-сюда, и, озираясь по сторонам, видели путники, что справа и слева разверзаются темные ложбины и расщелины, либо склоны резко понижаются, переходя в загроможденные каменными завалами пустоши, где среди зарослей ежевики и терновника таились обрывы и ямы. Без проводника изгои проблуждали бы тут не один день, карабкаясь по неприступным склонам в поисках дороги.
Наконец вышли они к подъему более крутому, зато ровному. Прошли они под сенью вековых рябин и углубились в галереи длинных стеблей аэглоса - в полумрак, напоенный сладким благоуханием. И вдруг воздвиглась перед ними каменная стена, гладкая и отвесная, около сорока футов в вышину - хотя на глаз не определишь, ибо небо терялось в сумерках.
- Это и есть двери твоего дома? - спросил Турин. - Говорят, гномы любят камень. - И он шагнул ближе к Миму, опасаясь подвоха.
- Не двери дома, но ворота во внутренний двор, - возразил Мим.
И прошел он вдоль основания утеса направо, а через двадцать шагов внезапно остановился, и увидел Турин расщелину - непогода либо руки мастеров придали ей такую форму, что две каменные грани как бы перекрывали друг друга, а проем между ними уводил налево. Вход занавешивали длинные вьющиеся растения, пустившие корни в трещинах сверху, а внутри начиналась крутая каменистая тропа - и уводила она вверх, в темноту. Было там промозгло и сыро; вниз по тоннелю тонкой струйкой сочилась вода.
Один за другим изгои поднялись по тропе. Дойдя до верха, дорога свернула направо и снова на юг, и через заросли терновника вывела путников на зеленую поляну, пересекла ее и нырнула в тень. Так пришли они в жилище Мима, Бар-эн-Нибин-ноэг, память о котором сохранили разве что древние предания Дориата и Нарготронда, а увидеть его своими глазами не доводилось доселе никому из смертных. Уже сгущалась ночь, на востоке высыпали звезды, и разглядеть, как устроено это странное место, до поры не удавалось.
Гору Амон Руд венчал скальный гребень: каменная громада, похожая на заостренный колпак с голой, плоской верхушкой. На северной его стороне выдавался уступ, ровный, почти квадратный; разглядеть его снизу было невозможно: сзади его стеной прикрывал гребень, а на западе и востоке каменная площадка заканчивались отвесными обрывами. Только с севера, откуда и пришли изгои, можно было с легкостью подняться сюда - если знать дорогу. От "ворот" вела тропинка - очень скоро она ныряла в рощицу карликовых берез на берегу прозрачного озерца в каменной чаше. Питал озеро ручей - пробившись из-под каменной стены, он струился по промытому желобку и белой нитью переливался через восточный край уступа. Под прикрытием деревьев, подле источника, промеж двух высоких каменных опор зиял вход в пещеру. Казалась, это - всего-то навсего неглубокий грот с низким полуразрушенным сводом, но дальше пещера углублялась и расширялась: далеко пролегли туннели, прорубленные в скале неспешными руками Малых гномов за долгие годы, что прожили они здесь - пока не докучали им Серые эльфы лесов.
В густеющих сумерках Мим провел своих спутников мимо озерца, в котором уже отразились неяркие звезды среди теней березовых крон. У входа в пещеру он обернулся и поклонился Турину.
- Добро пожаловать, господин! - промолвил он. - Добро пожаловать в Бар-эн-Данвед, Дом-Выкуп. Ибо так отныне и зваться ему.
- Может статься, что и так, - отозвался Турин. - Но сперва погляжу я на него.
И Турин вошел внутрь вместе с Мимом, а остальные, видя, что вожак не побоялся переступить порога, поспешили следом: даже Андрог, который не доверял гному более прочих. Вскоре оказались они в непроглядной темноте, но Мим хлопнул в ладоши и из-за угла выплыл огонек - из коридора в глубине внешнего грота появился еще один гном с факелом в руках.
- Ха! Вот так я и думал, что промахнулся! - посетовал Андрог. Мим же быстро переговорил со вторым гномом на своем собственном резком и хриплом языке. Вести, похоже, немало его встревожили или рассердили: он опрометью кинулся в коридор и исчез. Теперь и Андрог всецело склонялся к тому, чтобы идти вперед.
- Нападем первыми! - воскликнул он. - Там их, чего доброго, целый улей; зато они ростом не вышли.
- Там их только трое, сдается мне, - отозвался Турин и пошел вперед; изгои пробирались следом - ощупью, водя руками по шероховатым стенам. Не раз и не два коридор резко сворачивал то туда, то сюда; наконец впереди забрезжил тусклый свет, и изгои вышли в небольшую, но величественную залу, слабо освещенную светильниками, на тонких цепочках подвешенными к потолку, что терялся во мраке. Мима там не было, однако слышался его голос; идя на звук, Турин приблизился к дверям во внутренние покои, что открывались в глубине чертога. Он заглянул внутрь: Мим стоял на коленях на полу. Рядом с ним безмолвно застыл гном с факелом, а на каменном ложе у дальней стены лежал еще один гном.
- Кхим, Кхим, Кхим! - стенал старый гном и рвал на себе бороду.
- Не все твои стрелы пролетели мимо, - промолвил Турин Андрогу. - Но может статься, злом обернется твой выстрел. Бездумно спускаешь ты тетиву; боюсь, и не успеешь ты набраться ума-разума, ибо не заживешься на этом свете.
Покинув остальных, Турин неслышно вошел в покой, приблизился к Миму и заговорил с ним:
- В чем беда, хозяин? - спросил он. - Я владею искусством целительства. Не могу ли я помочь тебе?
Мим обернулся; в глазах его пылал алый отсвет.
- Не можешь; разве что в твоей власти повернуть время вспять и поотрубать жестокие руки твоим людям, - отвечал он. - Это сын мой. В грудь ему попала стрела. Он никогда уже не заговорит. Он умер на закате. Вы же связали меня и не пустили к нему, и не смог я исцелить его.
Долго подавляемая жалость вновь захлестнула сердце Турина - словно родник забил из камня.
- Увы! - промолвил он. - Я бы отозвал эту стрелу, кабы мог. Теперь дому сему и впрямь зваться Домом Выкупа, Бар-эн-Данвед. Ибо поселимся мы здесь или нет, я почитаю себя твоим должником; и если когда-нибудь обрету богатство, заплачу я тебе данвед полновесным золотом за смерть сына, в знак моей скорби, пусть золото и не порадует более твоего сердца.
Тогда поднялся Мим и долго глядел на Турина.
- Я выслушал тебя, - сказал он. - Ты говоришь как гномий владыка древних времен: дивлюсь я тому. Теперь поостыло мое сердце, хотя и нет в нем радости. Свой собственный выкуп выплачу я: вы вольны жить здесь, коли хотите. Но вот что прибавлю я: тот, кто выпустил стрелу, пусть сломает лук свой и стрелы и положит обломки к ногам моего сына, и впредь да не возьмет он в руки стрелы и да не согнет лука. Если же нарушит он запрет, то от лука и стрелы и погибнет. Такое проклятие налагаю я на него.
Устрашился Андрог, услышав о проклятии, и сломал лук свой и стрелы, и сложил их к ногам убитого гнома, пусть и с превеликой неохотой. Но, выходя из покоя, злобно оглянулся он на Мима и пробормотал себе под нос:
- Говорят, проклятие гномов не теряет силы; ну так и проклятие человека порою сбывается. Да сдохнет он со стрелой в глотке!
Той ночью расположились они в зале и забылись беспокойным сном под причитания Мима и Ибуна, второго его сына. Никто не понял, когда именно стихли стоны; но когда пробудились наконец изгои, гномы куда-то исчезли и вход во внутренний покой был завален камнем. День опять выдался погожим; под лучами утреннего солнца изгои вымылись в озерце и сготовили скудный завтрак; а пока утоляли они голод, перед ними предстал Мим.
Гном поклонился Турину.
- Он ушел; все сделано как надо, - промолвил он. - Он лежит рядом со своими праотцами. Время вернуться к жизни, как бы ни был короток отпущенный нам срок. По сердцу ли вам дом Мима? Уплачен ли выкуп и принят ли?
- Уплачен и принят, - отвечал Турин.
- Тогда все здесь ваше, обустраивайтесь как хотите, с одной лишь оговоркой: покои, ныне закрытые, никому не должно открывать, кроме меня.
- Мы слышим тебя, - отозвался Турин. - Что до нашей жизни здесь; убежище кажется безопасным, однако ж нужна нам пища и многое иное. Как нам отсюда выйти; более того, как нам сюда вернуться?
К вящей тревоге разбойников, Мим расхохотался гортанным смехом.
- Уж не боитесь ли вы, что последовали за пауком в самое сердце его паутины? - спросил он. - Нет, Мим людей не ест. Да и не совладать пауку с тридцатью осами разом. Видите, вы во всеоружии, а я стою тут с пустыми руками. Нет, нам придется все делить поровну, вам и мне: кров, и снедь, и костер, а может, и иную какую добычу. Дом, сдается мне, вы станете стеречь и держать в секрете ради своего собственного блага, даже когда узнаете входы и выходы. Со временем вы их заучите. А до тех пор, ежели соберетесь выйти, так Мим либо Ибун, сын его, будет вам провожатым; кто-то из нас отправится с вами и с вами же и вернется - либо дождется вас в каком-либо хорошо знакомом вам месте, что сумеете вы отыскать без нашей помощи. С каждым разом все ближе и ближе к дому будет такое место, сдается мне.
Согласился Турин с гномом и поблагодарил его; и порадовались изгои в большинстве своем, ибо в утреннем свете, в разгар лета, жилище это радовало глаз. Недоволен был один лишь Андрог.
- Чем скорее овладеем мы входами да выходами и станем сами себе хозяева, тем оно лучше, - проворчал он. - Не бывало того прежде, чтобы, отправляясь на вылазку, таскали мы за собою пленника, тем паче затаившего обиду.
Весь день изгои отдыхали, начищали оружие и чинили снаряжение; запаса снеди у них оставалось на день или два, а Мим принес им еще. Три вместительных котла для стряпни ссудил он гостям, снабдил их дровами; приволок и мешок.
- Мелочь, безделица, - хмыкнул он. - Не стоит и красть. Дикие коренья, и только-то.
Будучи вымыты, коренья оказались под кожицей белы и мясисты, а в сваренном виде весьма вкусны, вроде хлеба; порадовались им изгои, ибо хлеба давно не видали, вот разве что изредка удавалось ограбить какой-нибудь дом.
- Дикие эльфы таких не знают; Серые эльфы не нашли их, а гордецы из-за Моря слишком надменны, чтобы рыться в земле, - промолвил Мим.
- Как они называются? - спросил Турин. Мим глянул на него исподлобья.