– Хочешь, тебе обратно отдам? – вдруг обозлился Габриэль. – Тебе нужнее…
Энтони удивленно повернул голову: внезапная вспышка пограничника выходила за пределы отношений, принятых между братьями.
– А что? – спросил он. – Ты девок не любишь? Квентин расхохотался:
– Еще как любит! Только нельзя ему больше. Отгулялся, охмурил уже, кого успел. Женили мы его весной…
– Младшего раньше старших? – удивился цыган. – На что ж это похоже?
– А что старшие? Я уже восемь лет женат. Детишек уже… – сотник хотел небрежно, как всегда, усмехнуться, но улыбка вышла гордой и радостной, – трое…
Лориан хмыкнул.
– Может, и четверо уже… – слегка покраснел Квентин. – Все равно, пока имени не нарекли, считается, что трое. А Лори у нас беглый…
Гален тоже засмеялся.
– Хо! Как и я! Родная душа…
– Его отец женить собрался. Лори говорит: "Нет!" А батя говорит: "Да! Еще не хватало, чтоб я тебя спрашивал!" Батя у нас крутой по характеру, ну да Лори тоже… Они как сцепятся, так словно два жернова, все вокруг в пыль стирают, лучше не подходить.
– Ну, и чем дело кончилось? – поинтересовался Гален.
– А тем, что батя за плетку схватился, а Лори вышел за дверь – и с концами. Оказалось, ушел в Мойзельберг.
– Так вот откуда знание мойзельских тюрем! – усмехнулся Энтони.
Лориан искоса взглянул на него, но промолчал, откинулся спиной на камни, глядя в высокое небо с редкими облаками.
– Два года там пропадал, – продолжал Квентин, – потом вернулся. Сапоги, вот, брату принес, Габи у него всегда из младших любимчиком был. Батя плюнул да больше его не трогал.
– Потому что женюсь, когда захочу и на ком захочу, – проговорил Лориан и завозился, устраиваясь поудобнее на жестких камнях двора. – Без всяких сапог. Износятся сапоги – что потом делать?
– Детей! – фыркнул Квентин. – С детишками куда она от тебя денется?
Лориан ничего не ответил. Он лежал и загадочно улыбался, глядя в небо.
– Есть ведь зазноба-то… – шепнул Галену Квентин, искоса глядя на брата. – По всему видно, есть. Только разве он скажет…
– Сотник, вон, бежит, – прервал их Габриэль. – Сияет как медный грош. Не иначе, нашли что-то…
Давешний пехотный лейтенант подбежал, запыхавшись, вытянулся и радостным голосом закричал:
– Нашли, ваша светлость! Нашли! Они в стенку ушли. Собаки на стену лают…
– И никакой чертовщины! – звонко, хотя все еще несколько принужденно, рассмеялся Энтони. – Всего лишь в стену! Пойдемте, Теодор, посмотрим, что за привидения обитают в Аркенайне…
…След, взятый собаками, уходил в тупик, которым заканчивался один из коридоров. Здесь, в самой старой части замка, немало было недлинных тупичков с нишами. Такие часто встречались в древних храмах: раньше в них ставили статуи богов, а в ниши – свечи, цветы и курения. Сейчас, естественно, ни статуй, ни свечей, ни цветов не было.
Энтони подошел к нише и, взяв кинжал, принялся проверять пол, пытаясь вытащить небольшие плитки, которыми он был вымощен. Вскоре одна из плиток во второй нише поддалась. Он засунул руку в образовавшееся отверстие, что-то там крутанул, потом нажал на стену тупика, и та с легким шумом повернулась.
– Прошу! – с небрежной улыбкой указал он на открывшийся проход, за которым круто вниз уходила лестница.
Преследовать разбойников было уже поздно, однако солдаты все равно, прихватив факелы, кинулись в подземный ход – просто для порядка. Энтони шагнул было за ними, но Гален остановил его:
– Не надо, пусть сначала пройдут солдаты. А потом и мы прогуляемся. Расскажи пока, как ты его открыл. Ты что, знаешь Аркенайн?
– Ничего подобного! – засмеялся Энтони. – Но я знаю свой собственный замок. В нем восемь тайных ходов, и еще невесть сколько в замках наших знакомых. Все тайные ходы, в общем-то, устроены одинаково. Самый большой секрет тут – их местонахождение, остальное просто. Это только в легендах есть поворачивающиеся статуи, фрески, где надо дотронуться до руки святого, и прочая романтика. На самом деле механизм один и тот же: дырка, а в ней рычаг или поворотник. Главное – найти дырку. Это тоже несложно. Либо деталь облицовки, либо плитка пола рядом с ходом, причем в таком месте, где на нее не нажмут или не наступят случайно. То есть в нише. К механизму должен быть доступ как с той, так и с другой стороны, поэтому если ход идет вниз, надо искать тайник в полу, если прямо – в стене. Поскольку мы находимся у наружной стены замка, то ход может идти только вниз. Значит… – он рассмеялся: – Видишь, Терри, тут, как и везде, все просто, если знаешь основной принцип…
Внезапно лекция об устройстве подземных ходов была прервана. Из потайной двери вылетел солдат, за ним другой, снизу слышались топот и крики.
– Ну, что там еще такое? – недовольно спросил Энтони.
– Привидение, ваша светлость! – задыхаясь, выпалил совсем молоденький солдатик с перепуганным веснушчатым лицом. Мы шли, а оно как встанет, как завоет…
– Ну что ж, привидение – это тоже обычно… – вздохнул Энтони. – Пойдем, Терри, теперь без нас уже не обойдется…
Лориан остался наверху, охранять вход, а они вместе с Габриэлем, приказав солдатам следовать за собой, отправились вниз. Те, правда, поначалу не хотели лезть обратно, но вслед за командующими все же пошли. Пока они спускались по бесконечной лестнице, Энтони вспоминал…
Осень, Оверхилл. Ему девять, Валентину тринадцать. Брат приехал в свой первый отпуск, вместе с отцом. Поначалу он очень важничал и ужасно гордился мундиром и шпагой, но потом переоделся и стал прежним мальчишкой. До сих пор братья не решались соваться в тайные помещения – страшно все-таки. Но теперь, будучи уже почти офицером, Валентин осмелел, и в один из дней они с Энтони, предварительно выучив наизусть план секретных ходов замка Оверхилл, решились на экспедицию.
Сначала все шло хорошо. Спустились по лестнице, прошли коридором, потом была еще одна лестница – и тут они увидели привидение. Самое настоящее. Туманная белая фигура, заунывный вой и ритмичное постукивание. Энтони замер, потеряв голову от страха. Валентин схватил его за руку, и они с отчаянным визгом помчались по переходам, причем без пяти минут офицер верещал не хуже девятилетнего брата. Они выскочили из секретной двери, с криком пробежали по коридору и… натолкнулись на отца. Тот лишь взглянул, и оба сразу замолчали. Валентин вытянулся, а Энтони, всхлипывая с перепугу, уставился в пол.
– Ну, и что это за вопли? – спокойно спросил отец. – Я жду ответа. Валентин, что случилось?
– Там… Там привидение! – выдавил брат.
– Где? В гостиной? В детской? Оба молчали.
– Понятно! – все так же спокойно подытожил генерал Бейсингем. – Значит, вы лазали по тайному ходу. Без разрешения. Что за это полагается?
Энтони всхлипнул еще горестней. За это полагались розги.
– Десять за то, что полезли, куда нельзя, двадцать за то, что испугались. Валентина, чтобы не позорить, я выпорю сам, так уж и быть. Энтони – как обычно. А теперь идемте.
Он вытащил из подсвечника на стене свечу и шагнул вперед.
С отцом, конечно, было не так страшно. Но подходя к месту, где обитал призрак, мальчишки все же на всякий случай спрятались за его спину. Генерал остановился возле белой фигуры.
– Это ваше привидение? – спросил он.
– Да, – шепотом ответил Валентин. Энтони лишь кивнул.
– Дотроньтесь до него…
Оба отчаянно замотали головами.
– Еще десять розог каждому… – сухо сказал Бейсингем – старший. – Соленых. Считаю до пяти и набавляю еще десять. Раз…
Энтони первый, дрожа, приблизился и дотронулся до белого пятна. Ладонь коснулась шершавого камня.
– Объясняю! – насмешливо сказал отец. – Ваше "привидение" – стена, выложенная белым камнем. Свет на нее попадает из потаенных окон. Воет особая раковина, улавливающая ветер, а стук – это просто дождь. Все вместе предназначено для того, чтобы пугать глупых мальчишек и суеверных слуг…
…Так же насмешливо, как отец говорил тогда с ними, Энтони объяснил солдатам причину их паники – нынешний "призрак" оказался той же самой страшилкой. Миновав его, они с Галеном, коль уж все равно спустились, пошли вместе с солдатами дальше по коридору.
– Все везде так одинаково! Одни и те же механизмы, одни и те же страшилки. Даже ловушки те же самые. Впрочем, здесь их быть не должно, это явно ход для своих. А как было у вас в Гальяно?
Гален остановился. Энтони обернулся: генерал смотрел на него долгим упорным взглядом, нехорошо смотрел, недобро. Бейсингем, впрочем, глаз не отвел, глядел спокойно и чуть насмешливо.
– Зачем ты это делаешь, Тони? – спросил, наконец, Гален.
С тех пор как они перешли на "ты", Энтони все время расспрашивал Теодора о Ваграу о цыганских обычаях. Тот морщился, но отвечал, однако чаша его раздражения все наполнялась, наполнялась, пока, наконец, не переполнилась в этом темном коридоре. Они были одни, солдаты ушли вперед. Энтони жестом попросил отойти Габриэля.
– Как бы тебе объяснить… Общая цель кампании – чтобы ты перестал вскидываться, когда тебя называют бароном. В таких случаях лучше всего поправлять: "Я не барон, сударь! Я бастард". Можно с улыбкой. И обязательно спокойно. Увидишь, отстанут мгновенно. А поскольку любая кампания нуждается в подготовке, я этим и занимаюсь. Если ты считаешь, что я слишком назойливо лезу в твои дела, стоит только сказать – я перестану…
Он снова взглянул на Галена и улыбнулся как можно более весело и открыто. Тот опустил глаза и недовольно буркнул:
– Кто-то, кажется, говорил, что не носится с чужими переживаниями! Другого за такие фокусы я бы на дуэль вызвал. Ладно, лезь и дальше. Авось привыкну…
– Тогда пойдем. Судя по воплям, наши солдатики добрались до выхода.
…Действительно, за поворотом они увидели свет – правда, ни неба, ни зелени в отверстии не было. Ход упирался в огромную каменную глыбу, сбоку оставалась неширокая щель.
– Уф! – сказал, протиснувшись через нее, Энтони. – Боюсь, маркизу Актэфорца этот трюк бы не удался. Сидел бы здесь, пока не похудел…
Они выбрались на склон ущелья и осмотрелись. В этом месте каменные глыбы громоздились в таком беспорядке, что за два шага даже и представить себе нельзя было, что где-то тут есть ход в замок. Склоны густо заросли терновником, относительно бескровный путь шел лишь вверх по каменной осыпи.
Солдаты собрались у ее подножия, охранять ход никого не оставили. Бейсингем хмыкнул про себя. Ну и вояки! Сейчас он им покажет…
– В заросли они ушли! – воскликнул лейтенант, показывая на пролом в кустах. – Что прикажете делать? Пойти по следу?
– По следу! – кивнул Энтони. – Прямо в гости к мойзельскому королю. Полдня прошло. Возвращаемся, – и занялся воротником рубахи.
Он собирался всего лишь подтянуть воротник, но вместо этого затянул узел, чертыхаясь, добрую минуту с ним возился, наконец, распустил, завязал и поднял голову. Солдаты по-прежнему топтались рядом, лицо лейтенанта стало пунцовым.
– Ну что? – недовольно спросил Бейсингем. – В чем дело? Вы решили, кто идет первым?
Солдаты молчали. На Теодора Энтони не смотрел, однако генерал также притих. Тогда Габриэль кошачьим шагом подошел к валунам.
– Стало быть, один из нас, ваша светлость. Или вы, или я…
– Я пойду первым. – Энтони отлично понимал, что Габриэля проверять не приходится, уж пограничник-то дорогу запомнил. – Остальные прогуляются поверху.
Солдаты приуныли. Путь по каменной осыпи вверх, а потом вниз по крутому склону, займет несколько часов. Впрочем, сами виноваты, нечего было зевать. Вояки!
Бейсингем повернулся и шагнул в хаос каменных глыб. Изрядно смущенный Теодор двинулся следом, Габриэль замыкал шествие. Когда они протиснулись узким проходом, Энтони, попросив пограничника посветить, принялся ощупывать камни свода. Его спутники наблюдали с сосредоточенным интересом.
– Вообще-то я думал этот ход завалить… – задумчиво сказал Теодор. – Но закрыть, конечно, лучше. Ты думаешь, получится? Сколько уже лет этому механизму…
– Полагаю, лет восемьсот, – ответил Энтони рассеянно. – Но делали его на совесть, как и замки строили на совесть, не то что современные дома.
Засунув руку за боковой откос арки, Энтони нащупал камень, который, вроде бы, можно было вытащить.
– Хочешь попробовать? – спросил он Теодора.
– Наконец-то догадался, – отозвался тот. Не стану же я тебя просить, как мальчишка.
– Там должен быть поворотный рычаг. Открыть – по ходу солнца, закрыть – против.
Гален долго приноравливался, потом с невнятной руганью вытащил руку.
– Повернуться-то повернулся, а толку…
– Сейчас попробуем… – Энтони потянул на себя торец арки, и кусок стены неожиданно легко сдвинулся. Перед ними оказался обычный камень, так, словно бы проход упирался в горную породу. Энтони засмеялся, отворил каменную дверь снова и закрепил поворотник. – Вот и все.
– А можно мне? – спросил Габриэль.
Получив разрешение, пограничник вставил камень на место, долго осматривал арку и тоже вполне успешно закрыл и открыл подземный ход.
– Вы идите вперед, а я закрою, – сказал он. – Я понял, как…
Когда они пробирались обратно, Энтони не удержался и все же спросил Галена:
– Терри, а что это ты изображал сегодня, когда мы по замку гуляли? То пограничником ходил, то королем, поклоны стенкам отвешивал?
– Ах, это… – генерал хмыкнул неопределенно. Энтони был уверен, что он даже покраснел, и, если бы не темнота… – Да понимаешь, есть у меня невинное увлечение. Люблю старые рыцарские романсы. Дома ими два шкафа в библиотеке занято. А пока мы с ординарцами ехали, я заметил, что у них многие песни переделаны из старинных романсов. Ну, два дня такого разговора, а тут еще замок, я и увлекся…
– "Король-призрак"? – засмеялся Энтони.
– "Король-призрак", "Влюбленный Ростан", "Беатриса".
– А при чем тут поклоны? Что-то не припомню, чтоб хотя бы в одном из этих романсов кто-то кому-то кланялся.
– Это в старом тексте, – пояснил Гален. – Король кланяется портретам дам. Я люблю ранние варианты, они какие-то… более настоящие, что ли. Там есть строфа, которая потом выпала. Наверно, дамы восстали против нее, когда прошла мода на нежных и покорных женщин…
Он милых дам живыми знал,
Невесту в спальню провожал,
И крик младенца принимал
За вечным бабьим разговором.
Он утешал любую боль,
Он убирал из раны соль,
И, дамам кланяясь, король
Идет по темным коридорам.
– Не все понимаю… – пожал плечами Энтони. – При чем тут бабий разговор, непонятно как-то звучит, и соль, которую убирают из раны…
– Неужели у вас нет этого поверья? – удивился Гален. – Даже у цыган оно есть, хотя цыгане и не слишком верят в дороги судьбы. Считается, что когда раздается первый крик младенца, то его следует принимать молча, иначе ребенок может заблудиться и выбрать не ту жизненную дорогу. А соль… так это еще проще! Люди имеют замечательную привычку не только нанести рану, но и посолить ее, чтобы побольнее было. Кстати, кто отлично умеет убирать соль из раны, так это ты! А вот чего я, к сожалению, не знаю, – быстро продолжал Теодор, не давая Энтони даже слово вставить, – так это "Серенаду Аркенайна". Мне она как-то не попадалась, а здесь бы в самый раз… Пограничники только переделанную песенку знают, простенькую… Встает луна меж башен Аркенайна, – негромко запел он. – Горячим ветром воздух напоен…
– Мы здесь с тобою, милая, случайно под вечер оказалися вдвоем… – подхватил Энтони. Уж он-то, как и любой уроженец Трогармарка, песенку эту знал с малолетства.
От Аркенайна горный хребет отклонялся к северу, а Сана забирала к югу. Отсюда начинался степной язык, прорезанный множеством стекающих с Аккад и впадающих в Сану речек – без малого двести миль великолепных пастбищ, смыкающихся на востоке с необозримой Аккадской степью. Здесь жили пограничники, здесь ходили их табуны, снабжавшие конями почти весь Трогармарк. Дорога, уйдя от реки, шла вдоль гор – сорок миль до взбирающегося на перевал ольвийского тракта.
Закончился, наконец, бесконечный марш вдоль Аккад. Оставив позади небольшое пограничное ущелье, армия вступила на густо населенную территорию Трира и тут же остановилась на дневку, разместив части в маленьких городках и деревнях.
Дневка должна была стать показательным представлением в духе Энтони Бейсингема. Армия, одичавшая от долгого марша по безлюдным предгорьям, попадала в населенные места, где были трактиры, женщины и множество других соблазнов. Трир не считался завоеванной территорией, с его жителями следовало обращаться как со своими – но сейчас и своим пришлось бы несладко. Первый же вечер в обжитой местности, несмотря на строжайший приказ, все равно будет отмечен множеством бесчинств, на следующий день виновных примерно накажут, и после этого армию можно считать приведенной в чувство.
Балийские генералы, обожавшие Бейсингема, решили последовать его примеру и совершить точно такой же акт вразумления собственной армии. Гален фыркнул, как кот, заявил, что его касаются лишь военные дела, а взаимоотношения армии и мирного населения всецело на совести балийских командиров, и велел подать вина.
– Вино здесь скверное, – удержал его от опрометчивого шага Энтони. – Зато пиво, говорят, хорошее.
Штабы обеих армий ночевали в одном городке, командующие разместились в одном трактире и полночи, прихлебывая из глиняных кружек темное пиво, которым славились эти места, обсуждали тонкости поддержания дисциплины.
– Все настолько по-разному, Тони… – Гален, добавивший к пиву еще и изрядную дозу тайтари, слегка запинался, зато был благодушен и разговорчив. – Потому я в эти дела без крайней необходимости и не лезу… В Аркенберге за мародерство вешают на месте, а за пререкания с командиром нижний чин всего лишь получает по физиономии – и попробуй разбери, почему. Зато у тайцев с местным населением можно делать все что угодно, а если тебя угораздит… да что там, если командиру просто покажется, что ты на него косо взглянул, обдерут спину плетью до костей. И порют там всех, даже генералов. Мне Овертон несколько раз напомнил, чтобы я не забыл заранее обговорить, что телесные наказания на меня не распространяются. Но шахскому брату, я видел, раза два очень хотелось, просто очень…
– Всего два? – поднял брови Энтони. – Тогда он на редкость терпелив, этот самый брат. Был бы ты нижним чином, тебя бы каждый месяц пороли.
– Обижаешь… – Гален искоса взглянул на него и слегка покачнулся. – Самое меньшее, вдвое чаще. У тайцев я бы не выжил. А в Ваграу плетка была не в чести, приложат раз десять – двадцать, да без особого умения, на следующий день как новенький. Я под плетью песни пел – цыганские, таборные…
– Погоди… Каким образом?! – Бейсингем даже протрезвел слегка.