- Жмуренок… - Полоз обернулся и подхватил его за плечи, - я же сказал - смотри под ноги! Сейчас бы на нож напоролся! Зачем тебе нож? Чем ты вообще занимаешься?
- Проверить хотел одну мысль, - Есеня пожал плечами.
- Нашел время! Ты что, медальон ножом ковырял?
- Ну да. Смотри!
- Слушай… - Полоз шумно вдохнул, - ты думаешь, когда что-то делаешь?
- Иногда, - набычился Есеня.
- Ты на секунду представь, что бы произошло, если бы он открылся.
- И что бы произошло?
- Через эту вещицу проходили огромные энергии, ты даже не можешь себе представить, какие! Никто не знает, что произойдет, что из нее вырвется, когда она откроется. Да тебя, и меня заодно, может порвать на куски!
- Да ну, ерунда. Ну, раскрутится пружинка, ну, по пальцам стукнет… - Есеня пожал плечами - не видел он ничего страшного в медальоне, как ни старался представить себе его силу.
- Жмуренок, щас я тебе по пальцам стукну.
- Ну посмотри! Вот, ведь пролезает лезвие! - Есеня снова вставил режущую кромку в еле заметную щелку в медальоне. А чтобы закрепить успех, попробовал слегка повернуть нож, чтобы эту щелку расширить.
Раздался оглушительный щелчок, нож надломился, и острый кусок металла стрельнул вверх, вскользь царапнув лоб Есени.
- Ничего себе, - Есеня попятился и от испуга чуть не выронил нож.
Лицо Полоза вмиг побелело, глаза расширились, но через секунду он пришел в себя, и с размаху саданул Есене по уху, так что шапка слетела в снег.
- Я на месте твоего батьки тебя бы давно убил, честное слово.
- Чего… - Есеня потер ухо, в котором что-то оглушительно звенело. Из царапины на лбу кровь побежала в угол глаза, и глаз тоже пришлось протереть.
- Почему ты никогда не слушаешь, что тебе говорят? Подними шапку!
Есеня хотел ответить, что Полоз сам ее уронил, пусть сам и поднимает, но, посмотрев тому в глаза, быстро сообразил, что делать этого не следует. Неизвестно, чем на это ответит Полоз, но судьбу лучше не испытывать.
- А если бы этот осколок попал тебе в глаз? - Полоз нагнулся, зачерпнул пригоршню снега и прижал его ко лбу Есени, - вроде не глубоко…
- Да ерунда! - фыркнул Есеня, нагнулся за шапкой и отряхнул ее об коленку.
- Тебе просто сказочно повезло. Не трогай медальон. Мы идем в Урдию как раз для того, чтобы узнать, как его надо открывать, ты понимаешь? И я не уверен, что мы найдем мудреца, который нам об этом расскажет. А ты - ножом! А если бы ты его сломал?
Есеня поразмыслил над словами Полоза, но ни они, ни царапина на лбу не убедили его в том, что он неправ, поэтому он решил попробовать еще раз, но ночью, когда Полоз заснет.
День был слишком короток, чтобы прерывать путь ради обеда, а к закату Есеня окончательно выбивался из сил, но Полоз заставлял его рубить дрова, лапник, разжигать костер и кипятить воду, а сам в это время обустраивал ночлег - нечто вроде половинки шалаша, перед которым сооружал нодью - два бревна друг над другом, которые горели несколько часов подряд.
Только за ужином Полоз становился разговорчивым, но Есеня, набив живот, очень быстро засыпал, слушая его рассказы. А рассказывал Полоз интересно, и под его тихий, шуршащий, как у змеи, голос Есене снились восхитительные сны.
Спали по очереди, чтобы поддерживать огонь и быть наготове в случае опасности. Есеня еще в первую ночь заметил, что Полоз дает ему выспаться, но протестовал вяло и неубедительно. На этот же раз идея снова попробовать открыть медальон разбудила его раньше времени.
- Чего вскочил? - спросил Полоз, вороша угли в костре.
- Выспался.
- Да ну? Спи, еще рано.
- Неа. Не хочу. Ты ложись, я не засну больше, честное слово.
- Что-то рожа у тебя больно хитрая, - усмехнулся Полоз, - ладно. Спать захочешь - буди меня. И толстое бревно положи в нодью, оно долго будет тлеть. Если уснешь - не замерзнем.
- Да не усну я! - огрызнулся Есеня. Ему до сих пор было неловко за прошлую ночь.
Он еле-еле дождался, пока Полоз уснет, снял цепочку с шеи и на всякий случай отодвинул медальон подальше от лица. Ведь почти открыл! Просто нож не выдержал, оказался слишком хрупким. Надо осторожней, поворачивать медленней… Ведь почти булат, не должен ломаться, как сосулька на морозе!
Точно! На морозе! Любое железо на морозе делается хрупким. Есеня согрел лезвие дыханием и подсел поближе к огню. В тепле все будет иначе! И если в прошлый раз он действовал кончиком ножа, то теперь пришлось использовать середину - выломанный кусок оказался довольно большим. Может, это и к лучшему - потолще, попрочней.
Есеня сунул лезвие в щелку - совсем не глубоко, и попытался осторожно повернуть нож, не так резко, как в прошлый раз. Он почувствовал напряжение металла - он всегда его чувствовал, он всегда знал, что у металла внутри. Ему показалось, что створки медальона раскрываются, сопротивляясь, как сопротивляется живая речная ракушка, если открывать ее ногтями. Да этим ножом можно перерубить медальон пополам! Мягкое серебро и почти булат! Но серебро почему-то не подавалось, и не сминалось - изгибалось, сминалось лезвие ножа. И вдруг - или ему показалось в темноте? - медальон выбросил искру, щелчок получился гораздо громче, чем в прошлый раз, и щеку обожгло резкой болью: как Есеня ни отстранялся, а осколок все равно влетел ему в лицо.
Полоз вскочил на ноги, словно только и ждал этого момента. Есеня выронил и медальон, и нож, обеими руками схватившись за левую скулу - кровь полилась сразу, и под пальцами он почувствовал острый кусок лезвия. Наверное, от такого не умирают, но Есеня почему-то испугался. Полоз развернул его к себе, оторвал его руки от лица и запрокинул ему голову, наклоняя ее к свету. Потом выдохнул с облегчением и, ухватив Есеню за глотку, одним движением повалил на снег.
- Ты слов не понимаешь? - прошипел он ему в лицо.
Есеня попытался вырваться, но тщетно: пальцы Полоза сдавили горло, словно затянутая петля, а ноги Есени он прижал к земле коленом. Только от удара по кадыку остановилось дыхание, а потом и вовсе потемнело в глазах, да еще и кровь лилась по лицу ручьем - Есеня от испуга едва не разревелся.
- Лежи, не дергайся, - Полоз ослабил хватку и Есеня с воплем вдохнул, - ну какой ты дурак, Жмуренок, а? Бить тебя и то жалко.
Полоз, не дав ему опомниться, выдернул осколок металла из скулы чистой тряпицей, долго прикладывал к ране снег, а потом еще и наложил шов.
- На мою шею… - ворчал он, - интересно, дети все такие, или это мне так повезло? Если все, то я - счастливый человек.
- Это тебе так повезло, - кашляя, пробормотал Есеня.
- Молчи лучше, - рыкнул Полоз, впрочем, уже без злости, - снег прижми к скуле, чтоб кровь течь перестала. Нет, я и вправду тебя убью когда-нибудь, честное слово…
- Полоз, он почти открылся! Просто нож не выдержал! - попытался оправдаться Есеня.
- Еще один раз ты попробуешь сделать что-нибудь подобное, и я дальше пойду один, понятно? И делай тут что хочешь. Можешь вернуться домой и сказать, что медальон у Полоза. Мне будет легче уходить от стражи, чем воевать с тобой. И как Хлыст со Щербой с тобой в одном шалаше жили, а?
- Нормально жили… - буркнул Есеня.
Балуй. Кобруч
Река еще не встала настолько крепко, чтобы без опаски ездить по льду. Полоз договорился с перевозчиками, но они сказали, что не тронутся с места раньше чем через неделю, да и то если все это время будет держаться мороз. Тяжелые вещи оставили у перевозчиков, и в город пошли налегке.
В Кобруч вошли на рассвете, через ворота, как положено законопослушным гостям города, заплатив четыре медяка. Полоз назвался Горкуном, а Есеню представил своим сыном, Горкунышем, соответственно, и велел не забывать, как его теперь зовут. Он сказал страже, что они приехали из Урдии, и очень попросил Есеню помалкивать, потому как по говору стража без труда догадается, откуда они на самом деле. Полоз же отлично воспроизводил гортанный, грубоватый урдийский акцент, с твердым произношением.
- Что, теперь всю дорогу молчать, что ли? - ворчал Есеня.
- Всю дорогу, - хмыкнул Полоз и добавил с улыбкой, точно копируя говор Кобруча, - паатамуштаа аани сраазу паймут, ааткуда ты приехаал.
Есеня прислушался: вокруг говорили так же смешно, как только что изобразил Полоз - растягивая "а" и широко открывая рты.
Кобруч по размеру не уступал Олехову, а может, был и побольше. От ворот Полоз повел Есеню к базарной площади, но ничего, кроме узких - совсем узких - и извилистых улочек, Есеня вокруг не увидел. Пожалуй, дома было чище. Да и побогаче как-то. Окна пузырем никто не затягивал - разве что в деревнях. И в Олехове кругом стояли мастерские - тут же просто домики налезали один на другой.
- Полоз, а где живут их благородные? У нас сразу видно - на холмах. А тут и холмов-то нету…
- Вон, видишь - башенка? - Полоз указал за городскую стену, - вот там живет благородный Драгомир.
- И все? Один, что ли?
- Ну, так высоко сидит только Драгомир, остальные - в центре, вместе с купцами.
- Благородные? Вместе с купцами? Да ты врешь!
- Нет, я не вру.
- А где мы будем ночевать?
- На постоялом дворе. Сходим на базар, поедим, город посмотрим - а потом поищем место. Сегодня, между прочим, воскресенье, так что нам повезло - народу будет уйма, никто на нас внимания не обратит. Да, еще хотел напомнить. Если что случится, если стража прицепится - ты убегай сразу, уноси медальон. За меня не беспокойся, я как-нибудь разберусь и без тебя, понял?
- Понял, - вздохнул Есеня: он уже сообразил, что спорить с Полозом - себе дороже, а поступать по-своему и вовсе небезопасно.
На базарной площади и вправду собралась толпа, только никто не ходил вдоль рядов, и вообще - Есеня не услышал привычного шума базара. Толпа гудела, люди толкались, и взоры их устремлялись в сторону сооруженного в центре площади помоста со странной конструкцией в центре - столба с консолью, на конце которой висела веревочная петля. Есеня подумал, что в ней не хватает лишь сапог - у них на базаре часто устраивали такую игру: заплати денежку и попробуй залезть на столб за сапогами. Только столб делали круглым и мазали его салом. Этот же был слишком грубым для такого развлечения - прямоугольным и неструганным, все ляжки в занозах будут, и сапог не захочешь. Может, поэтому все и смотрят - найдется ли дурак, охочий из себя занозы неделю таскать? Но зачем тогда вокруг толпы столько стражи?
- Полоз, а чего они туда уставились все, а?
- Пошли, - грубо оборвал его Полоз, и за руку потащил в противоположную сторону, к пустым рыночным рядам.
- Нет, ты мне объясни, это зачем? Все равно сейчас ничего не купишь, пойдем посмотрим, а?
- Незачем на это смотреть…
- На что "на это"?
В это время на помост поднялся человек в одежде стражника под плащом, толпа всколыхнулась и зашумела еще громче. Человек держал в руках свиток и смотрел в толпу, словно ждал, что она смолкнет.
- Полоз! - Есеня дернул того за полушубок, - ты можешь мне по-человечески сказать?
- Пошли скорей, я сказал, - лицо у Полоза было перекошенное и посеревшее. Он миновал полосу торговых рядов и устремился к выходу с площади, на одну из узких улочек, стекавшихся к базару.
Стук копыт заставил всех оглянуться: на площадь выехала карета, запряженная четверкой черных тонконогих лошадей. Карета блестела на солнце, так что было больно глазам.
- Она что, золотая? - Есеня раскрыл рот - золото от подделки он отличал на раз.
- Золоченая, - Полоз снова скривился.
Дверца кареты раскрылась с мелодичным звоном колокольчика, прикрепленного над окошком. Есеня ожидал увидеть благородного господина, но из кареты неловко вылез толстый, одышливый человек, разодетый словно попугай - в парчу и меха. На каждом пальце у него красовалось по увесистой золотой печатке, пряжка пояса была украшена крупными блестящими камнями, на шее висел огромный медальон в форме бабочки, тоже из золота с камнями.
- Полоз, что это за пугало? - хохотнул Есеня.
Между тем, пугало, скинув с козел кучера, уселось на его место.
- Это? Это - вольный человек, - хмыкнул Полоз.
- Ты чего? - Есеня не оценил шутки.
- Я говорю совершенно серьезно. Пойдем отсюда, я сказал. Потом поедим. Или найдем кабак. Там, конечно, подороже, зато спокойней.
- Дорогу вольному Доброжиту! - раздался окрик с улицы, идущей к центру города.
Еще одна золоченая карета, только запряженная цугом, вылетела на площадь: толпа с ропотом расступилась, послышался женский визг. Кучер, который приподнялся на козлах, изредка щелкал кнутом не только по спинам лошадей, но и по людским головам - чтоб принимали в стороны быстрей.
"Вольный человек", похожий на попугая, тут же схватился за вожжи, поднялся на ноги и молодецки присвистнул. Кони сорвались с места прямо в толпу, Есеня видел, как кто-то упал под копыта, началась давка, крики, хрипы.
- Полоз, они что, с ума сошли, а? - Есеня обмер.
- Пошли отсюда, кончай глазеть, - Полоз грубо дернул его за руку.
Обе кареты остановились у самого помоста, когда с улицы снова донеслось:
- Дорогу вольному Держикраю!
Третья карета не успела добраться до толпы, когда из узкой улочки, в которую Полоз тянул Есеню, вылетели сани, запряженные тройкой белых коней с колокольцами. Санями стоя правил человек, одетый в три собольи шубы сразу, и все три - мехом наружу. Он свистел и крутил кнутом над головой, кони несли галопом. Есеня едва успел отскочить в сторону, чтобы не оказаться под копытами, и прикрылся рукой, увидев, что лихач метит кнутом ему в лицо. Но Полоз выбросил руку вперед раньше, и Есеня так и не понял - его рука обвилась вокруг кожаной полосы, или кожаная полоса - вокруг гибкой, как змея, руки. Одним коротким движением Полоз дернул кнут к себе, и лихач вылетел из саней к его ногам. Кони свернули в сторону, поскольку вожжи лихач из руки не выпустил, сразу сбавили ход и остановились, опрокинув крытый навесом лоток.
Человек несколько секунд лежал лицом вниз, под разметавшимися шубами, но потом быстро поднял голову и посмотрел на Полоза снизу вверх.
- Все понял, - он встал на колени, развел руками, словно извиняясь, и широко улыбнулся, - привет вольным людям Оболешья! Не узнал, не разобрался, виноват!
Человек захохотал и поднялся, отряхиваясь, а Полоз швырнул кнут к его ногам и снова потянул Есеню за собой, не глядя более на лихача.
- Не удержался, - пробормотал Полоз, словно извиняясь перед Есеней, и тут же остановился как вкопанный - навстречу им направлялись человек пять стражников.
- А ну-ка, дайте взглянуть на вольных людей Оболешья, - недобро усмехнулся один из них, и добавил виновато, - у нас приказ - проверять всех оболеховских.
Полоз нагнулся к уху Есени и шепнул, коротко и властно:
- В толпу беги, шапку выверни, как учил. Быстро!
Есеня не секунды не сомневался, что Полозу ничего не стоит справиться с пятью стражниками, иначе бы он никогда его не бросил! А быстро бегать он умел, потому рванул с места и, перепрыгивая через пустые торговые ряды, дунул обратно на площадь. Кто-то свистнул, и ему наперерез от другой улицы побежал еще один стражник, но Есеня сразу его заметил и сменил направление, врезавшись в толпу, когда тому оставалось шагов десять, чтобы Есеню догнать.
Пожалуй, такого скопища народу он не видел никогда, и никогда в такой толпе не толкался. У них на базаре людей тоже хватало, но ни разу его не стискивали с такой силой.
- Дорогу вольному Своемыслу! - гаркнули справа, и толпа подалась в сторону, засасывая Есеню внутрь. Он, как учил Полоз, снял шапку и вывернул ее мехом наружу, но надеть не смог, так сильно его зажали со всех сторон. Пожалуй, ни один стражник не рискнул бы сюда сунуться! Однако Есеня ошибся: не прошло и нескольких минут, как стража, прокладывая себе дорогу тяжелыми плетками, направились в толпу. Но их планы спутал лихач в трех шубах на своих санях - спасаясь от копыт и кнута, люди отпрянули в стороны, и стражники оказались стиснутыми так плотно, что не могли размахивать руками, а Есеню оттеснили еще глубже, ближе к помосту. Шапка вылетела из вывернутой руки, но подобрать ее не представлялось возможным - стоило только нагнуться, и затоптали бы тут же!
Интересно, ради чего все они тут собрались? Ради того, чтобы поглазеть на тех, кто полезет за сапогами на неструганный столб, явно не стоило так рисковать! Выбраться из толпы Есеня все равно не мог, да и любопытство его с каждой минутой росло - наверняка, предстояло из ряда вон выходящее зрелище, если все эти люди согласны ждать его в таких жутких условиях. Он огляделся: лица вокруг него были странно осунувшимися, люди явно оделись в самое нарядное, что имели - деревенские приезжали в Олехов, одетые примерно так же: бедно и в то же время с претензией. Вычищенные полушубки, перевязанные яркими поясами, пестрые платки на головах женщин с чернеными бровями и нарумяненными щеками, шапки, которые надевали только по праздникам, такими новыми они выглядели. Некоторые держали на плечах детей помладше, впрочем, детей в толпе было немного. Неужели тут все из деревни?
Странная это была толпа - усталая и разгоряченная одновременно. Они таращились на помост с жадностью, переговаривались вполголоса, показывали пальцами на кареты и на "вольных людей". И в то же время Есеня каждому из них посоветовал бы пойти выспаться - глаза их оставались мутными, ненормальными какими-то. И на минуту ему показалось, что все они - ущербные, все как один. Почему он никогда не замечал, что его отец смотрит точно так же? Подслеповато хлопая ресницами, морща лоб, будто силясь что-то понять. Странный взгляд, пугающий, нечеловеческий.
Есеня пробовал оглядываться, надеясь разглядеть Полоза, но ничего не видел - толпа загораживала обзор: собственно, виден был только высокий помост, несмотря на то, что перед ним остановилось штук шесть карет. Зато Есеня отлично разглядел множество мальчишек, забравшихся на крыши пустых лотков и лавочек, которых оттуда пытались согнать стражники. Впрочем, те не усердствовали.
Когда на площадь выехала странная повозка, Есеня не сразу понял, почему толпа так заволновалась. То тут, то там раздавались крики, сопровождаемые взрывами едкого, злорадного смеха:
- Дорогу вольному Живораду!
Стража разгоняла толпу перед повозкой, и только тут Есеня разглядел, что она везет клетку с толстыми прутьями, а в клетке стоит человек, прикованный к прутьям за руки и за шею. Человек был грузен и высок, и раздет до пояса, отчего кожа его посинела, и на ней резко выделялись багровые, кровоточащие полосы.
Над площадью разлетелся страшный женский крик:
- Пустите! Пустите меня к нему! Я хочу умереть вместе с ним!
Женщине зажали рот, потому что после этого и сквозь шум толпы слышались придушенные вопли. Человек в клетке не шелохнулся, будто и не заметил ее крика. Глаза его смотрели вперед и словно ничего не видели. Или видели, но не здесь, не на площади, а далеко за горизонтом.