Мильфейъ-пардонъ, а эльфийка-то не могла квартиру перевернуть, потому что ушла до того, как мосье отнес домой мои вещи!
- Жак! - воскликнул я. - А на девку-то твою мы напраслину возвели!
- Напррраслину, - печально согласился мосье.
- А все ты виноват! - рассердился я.
- Помилуйте-с, сударррь мой, - Лепо схватился за сердце.
- "Как же-с, как же-с, я же заплатил-с ей хорррошо!" - передразнил я его. - А она-то ушла до того, как ты сундук мой отнес!
Лепо хлопнул себя по лбу.
- Почему сразу не сообразил, дурень? - рявкнул я.
- Дурррень, дурррень, - эту мысль мосье решил вбить себе в голову. - Смешалось все, спуталось!
Окончательно расстроенные, приехали мы в обержу. Половой проводил нас в нужные нумера. Не успели мы постучаться, как дверь отворилась, и навстречу нам, провожаемый Петрушкой, вышел молодой человек с жиденькими усиками.
- Коллежский регистратор Коробочка, - представился он.
При этом он вздернул как-то вверх и одновременно вправо подбородком, словно хотел подчеркнуть этим жестом, что усердием своим непременно дослужится по меньшей мере до тайного советника. Не желая разочаровывать его, я лишь сухо заметил:
- Держу пари, ваше благородие, что ваша вдова умрет-с коллежской секретаршей.
Я был уверен, что никогда ни у кого язык не повернется сказать этому шпеньку "ваше высокоблагородие". Он не успел ответить, потому что мы с Лепо оттеснили его в коридор и мосье закрыл дверь перед самым на прощанье еще раз вздернувшимся вверх и вправо подбородком.
Петрушка, слуга с фантасмагорической фамилией Неуважай-Корыто, помог нам раздеться и собирался идти докладывать, но двери в комнаты распахнулись, и Петр Андреевич сам вышел навстречу.
Выглядел он нехорошо. Жестокая простуда сделала его лицо отвратительным. Следом за ним выбежала и Настасья Петровна. Она тоже мучилась простудой и выглядела еще хуже. Ее щеки безобразно распухли. Я застыл на месте, брезгливо взирая на их болезненно-красные, отекшие физиономии с облупленными носами.
- Батюшка ты наш, Сергей Христофорович, Сереженька! - воскликнул Петр Андреевич.
- Здравствуй, Серж, - простуженным голосом поздоровалась Настасья Петровна.
Петр Андреевич раскинул руки и двинулся мне навстречу, но вдруг остановился.
- Ой, прости, дружище, а целоваться не будем! И не настаивай, не дам! Боюсь тебя, дорогой мой, заразить! - Он замахал руками.
Не припомню, чтобы когда-нибудь сам кидался в его объятия! И уж точно не собирался в этот раз.
- А что же это, Сереженька, от тебя вестей-то никаких не было? - спросил Петр Андреевич.
- Никаких-с, - зачем-то подтвердил Неуважай-Корыто.
- Два месяца ни единой весточки! И не только нам - никому! Мы, признаться, грешны были, - Петр Андреевич с широким размахом перекрестился, - даже худшее подумали! А потом я так сказал, что наш Сергей Христофорович Измаил брал и живым и здоровым вернулся, так неужто ль он Европу не покорит?! Покорил Европу, брат, ведь покорил же?
- Ах, папенька, Серж! - простуженным голосом отозвалась Настасья Петровна. - Как я мечтаю поехать в Париж, в Лондон!
- Так что же случилось-то с тобою, батюшка Сергей Христофорович? - продолжал Петр Андреевич. - Если миссия твоя была тайной, так и не отвечай, главное, что сам ты жив и здоров. И кстати, что это с утра за пассаж такой приключился? Что за барышня с утра к нам пожаловала? Разбудила нас. Одета так хорошо была. В шубе собольей, парчой крытой. От нее-то, собственно, мы и узнали о твоем возвращении. И вот пакет она просила тебе, Сергей Христофорович, передать.
- Кто она, Серж? - простуженным голосом спросила Настасья Петровна.
- Фетинья, принеси пакет для Сергея Христофоровича! - выкрикнул Петр Андреевич.
Появилась горничная. Французишка мой приосанился. Он вообще, скотина, непозволительно вел себя в этом обществе. А все Петр Андреевич, который поощрял всякие вольности. Он сажал мосье вместе с нами за стол, и каналья француз всем своим видом показывал, что кому как не ему завещали мои покойные родители заботу обо мне, пока не окажусь я в более надежных руках. Он вечно поддакивал Петру Андреевичу, а когда речь заходила обо мне и Настасье Петровне, окидывал нас глубокомысленным взглядом и также глубокомысленно переглядывался с Петром Андреевичем, словно забота о нашем счастье делала их тайными сообщниками и была единственным смыслом их жизни, и они с Петром Андреевичем без лишних слов понимали друг друга. Не знаю уж, что себе думал Петр Андреевич, но я-то шельму Лепо насквозь видел и знал, что все эти штучки он проделывает потому, что рассчитывает в момент моей женитьбы попросить руки Фетиньи и надеется, что Петр Андреевич в свадебной суматохе от щедрот душевных отвалит горничной приличное приданное. Вот он и приосанивался каждый раз и смотрел на служанку влюбленными глазами.
Явилась Фетинья и принесла пакет.
- А что-то ты все молчишь-то, батюшка? - спросил Петр Андреевич, наконец-то заметив, что во все время разговора не произнес я ни слова и даже не поздоровался с ними.
А я смотрел на их физиономии, и такая оторопь меня охватила. Казалось мне, что вот теперь я и разглядел их по-настоящему, словно жестокая простуда не обезобразила, а явила миру их истинные обличил. И казалось мне, раз уж сбросили они маски и выставили свои свиные рыла напоказ, так и я теперь свободен и могу более им не подыгрывать, да и вообще не разговаривать с ними.
- Что же это за тайны такие? - вопрошал Петр Андреевич, так и не уразумев, отчего я молчу. - Барышня-то эта в собольей шубе велела, чтобы письмо непременно здесь мы тебе вручили, чтоб ни в коем разе на квартиру тебе его не отсылали! Прямо-таки обещание с нас взяла! Что это за история?
- Ах, Серж, кто эта барышня? - простуженным голосом поинтересовалась Настасья Петровна.
Я сломал печать и извлек два листа. Один был исписан незнакомым женским почерком. Я сложил его вчетверо и развернул второй лист.
"Ну-с, Сергей Христофорович, слава янычарам, ты держишь в руках это письмо!
Мильфейъ-пардонъ, мне надобно объясниться…"
Я успел прочитать эти слова, написанные моей рукой.
- Что там? - спросил Петр Андреевич и вдруг спохватился. - А что же ты молчишь-то все, батюшка?
И тут меня прорвало.
- А оттого молчу я, Петр Андреевич, что не имею желания разговаривать с вами! - признался я.
- Ах! - простуженным голосом выдохнула Настасья Петровна.
- Батюшка мой, - всплеснул руками Петр Андреевич. - Как прикажешь тебя понимать-то? Чем мы провинились-то перед тобой?
Он смотрел на меня с изумлением. А я был не меньше него изумлен своим неожиданным заявлением. Видно, так внутри меня накипело, что слова эти против воли сорвались с губ. Однако раз плеснул масла на сковороду, так бей яйца, пока оно не сгорело впустую. И я продолжил в том же духе:
- Да ничем не провинились, просто рожи ваши мне опротивели!
- Ох! - простуженным голосом вздохнула Настасья Петровна и упала в обморок.
Фетинья стояла передо мной и хлопала глазами. Я взял ее за плечи, развернул кругом и шлепнул по заду. И это было единственным достойным событием за все время знакомства с их семейством.
- Помоги барышне, - скомандовал я.
- Батюшка мой, - причитал Петр Андреевич, подхватив под микитки дочку. - Что с тобой?! Что за вздорные слова ты говоришь!
- Сударррь мой, - послышался голос мосье, хитроумные замыслы которого рушились.
- Заткнись, болван! Подай мне одежду.
Лепо заметался по комнате, не зная, что предпринять: то ли выполнять мои приказы, то ли броситься на помощь Настасье Петровне, над которой хлопотали Петр Андреевич с Фетиньей и кружился Неуважай-Корыто с графином в руках. Мосье подал мне кафтан и оделся сам. Петрушка брызнул Настасье Петровне в лицо, и она пришла в себя.
- Засим, - произнес я торжественно, обратив на себя взоры всех присутствовавших, - попрошу вас визитов мне больше не наносить и к себе не приглашать. Помолвку считать недействительной.
- Ах! - простуженным голосом проскрипела Настасья Петровна и опять лишилась чувств.
Петр Андреевич с Фетиньей и Петрушкой хлопотали над нею. Я направился к выходу. Лепо, расстроенный тем, что напрасно корчил из себя порядочного и не попользовался Фетиньей, шлепнул служанку по заднице и последовал за мною.
Я взялся за ручку, но двери распахнулись сами, и в нумер ворвались два господина в черных пальто.
- Не двигайтесь! - рявкнул один из них.
В руке он держал пистолет.
- Ах! - донесся простуженный голос моей бывшей невесты.
Второй незнакомец вырвал из моих рук пакет с письмами.
- Сударь, это принадлежит не вам! - пояснил он свои действия.
Он выскочил из нумера, его товарищ, продолжая держать меня на мушке, отступил следом. Дверь хлопнула, и я ринулся за незнакомцами. Однако в коридоре я столкнулся с наведенным на меня дулом. Так этот субъект и отступал из гостиницы, не спуская с меня прицела.
Едва за ними захлопнулась дверь, как один за другим раздались два выстрела. Послышался топот копыт. Я выскочил на улицу. Незнакомец, грозивший мне пистолетом, верхом на коне скрылся за углом. У входа распростерся труп его товарища, отобравшего мои письма. Возле небольшой коляски напротив через улицу лежал бездыханный Развилихин с пистолетом в руке.
"Сейчас и Шварц пожалует", - подумал я.
Глава 6
Проницательность меня подвела. Шварц поджидал нас в участке.
На Съезжем дворе свечей не жалели и света было более чем предостаточно. Когда чиновник вел нас с мосье по коридору к Шварцу, в одной из комнат мы заметили эльфийку. Она сидела, опустив голову, по бледным щекам ее текли слезы, в ногах лежал узелок. Рядом с нею стоял отвратительный карлик с непропорционально большой головой.
- Мадлен, - окликнул ее Лепо.
Она повернулась к нам заплаканным лицом, посмотрела на нас и процедила сквозь зубы:
- Мерзавцы!
Карлик взглянул на нас исподлобья. И это был очень тяжелый взгляд. У меня прямо мурашки побежали по коже от этого взгляда. Это был взгляд, столкнувшись с которым, понимаешь, что забудешь его нескоро. Если вообще когда-нибудь забудешь. Знайте, господа, когда отвратительный карлик с огромной головой смотрит на вас таким взглядом, это крайне неприятно. Кажется, что, по меньшей мере, все кары мира обрушатся на вас вслед за этим взглядом. Я отвернулся, но неведомая сила заставила меня еще раз посмотреть на карлика. Коротышка страдал страшным косоглазием. А глаза на громадной голове расположились так далеко друг от друга, что можно было бы врезать подковой в переносицу, не рискуя повредить ему зрение. Из-за величины его головы и косых глаз, посаженных далеко друг от друга, казалось, что он смотрит на меня из разных углов кабинета.
- Мадлен, это была ошибка, сейчас все прррояснится, - заверил ее мосье.
- Скотина, - ответила эльфийка.
Я пихнул французишку локтем, чтобы шагал вперед и не заставлял меня стоять под перекрестным взглядом отвратительного карлика. До кабинета полицеймейстера я добрался в подавленном состоянии. И вид Шварца не улучшил моего настроения. Освещенный скупым светом тоненькой свечки, он сидел один в кабинете, прикрыв глаза. Его веки казались тяжелее портьер, закрывавших окна. Очевидно, Шварц имел обыкновение предаваться размышлениям в темноте. Я подумал, что, если полицеймейстер захочет взглянуть на нас, ему придется звать Развилихина, чтобы тот поднял его веки. Впрочем, надворный советник если и откликнется, то разве что с того света.
- В вашем присутствии, милостивый государь, опасно появляться на улице, - объяснил Шварц свое нежелание выезжать на место происшествия.
Он приоткрыл глаза. С трудом, но справился без посторонней помощи.
- Ваше высокородие, я приношу соболезнования по поводу гибели Развилихина, мне искренне жаль… - проговорил я, но Шварц отмахнулся от меня.
- Развилихин… - промолвил он. - Не беспокойтесь о нем.
Я поразился его циничности. Действительно, чего теперь беспокоиться о Развилихине?!
- Видит Бог, ваше высокородие, не имею я ни малейшего представления о происходящем, - произнес я. - Какие-то письма кто-то передал мне. Я и прочитать не успел их, как какие-то господа ворвались в нумера и, угрожая пистолетом, вырвали бумаги из моих рук и побежали на улицу. Я погнался за ними. На улице их поджидал Развилихин. Произошла перестрелка. Печальный исход ее вам известен. Один из незнакомцев скрылся с бумагами. Кстати, я ведь видел их утром. И сейчас понимаю, что они-то и перевернули мою квартиру.
- Да уж, ваше высокоррродие, на эльфийку-то мы напррраслину-с возвели, - встрял в разговор наглый французишка.
- Нет худа без добра, - ответил Шварц. - Проверили мы эту барышню. Проживает она в Москве нелегально. Так что вышлем мы ее восвояси. Туда, откуда пожаловала.
- Ваше высокоррродие, так-с она же-с там с голоду-с помрррет! - взмолился мосье.
- Помрет, так помрет, - зарычал полицеймейстер. - Мало ли кто где с голоду помирает! В Москву всех пускать - самим жрать будет нечего!
Я пихнул Лепо локтем, чтоб заткнулся. Впрочем, на душе моей стало совсем гадко. Так гадко, как на простуженных рожах Петра Андреевича и Настасьи Петровны.
- Ты вот что, мусье, за дверью обожди, - приказал Шварц французу.
Лепо скрылся в коридоре. Следом за ним полицеймейстер выпроводил и своего чиновника.
- Сдается мне, милостивый государь, что все эти происшествия как-то связаны с вашей заграничной миссией, - произнес Шварц, когда мы остались наедине.
- Наверное, - согласился я.
Наверняка он был прав. Но беда заключалась в том, что я так и не вспомнил, ни в чем заключалась моя миссия, ни того, что со мной происходило за последние месяцы. И я задумался, стоит ли рассказывать Шварцу о приключившейся со мной амнезией? Или будет разумнее сначала самому во всем разобраться?
- Что было в тех бумагах? - спросил он.
- Не успел рассмотреть, ваше высокородие, - признался я.
Шварц вздохнул с облегчением, словно задавал вопрос для проформы, втайне надеясь, что ему не удастся узнать о содержимом похищенного письма.
- Признаюсь, милостивый государь, мне абсолютно безразлично, что в этих бумагах. Даже более того, я и знать не хочу, о чем в них написано! - подтвердил полицеймейстер мою догадку. - Но, знаете ли, чего я не потерплю, что мне не нравится, так это, чтобы в моем городе палили из пистолетов все кому не лень! И я непременно найду и того, кто застрелил извозчика, и того, кто стрелял в Развилихина!
- Помилуйте, ваше высокородие, - воскликнул я. - Того негодяя, что стрелял в меня и попал в извозчика, более нет в живых. Моя пуля…
- Моя пуля! - передразнил меня Шварц. - Сбежал он уже! Вместе с вашей пулей!
- Как это - сбежал? - растерялся я.
- А вот так. Встал и пошел. Архаровцы мои недоглядели, не разобрались сразу, что к чему. А покойник-то был уже лет двести как мертв.
- Во как! - выдохнул я.
- Да уж. Я так думаю, милостивый государь, что вам охрана не помешает, - промолвил полицеймейстер. - И вот что. Заберите-ка свои пистолеты.
Он выдвинул ящик стола и выложил их на стол. Затем достал еще что-то и высыпал на стол блестящие шарики, прикрыв их ладонью, чтобы не раскатились.
- Зарядите их этим.
- Что это? - спросил я.
- Серебряные пули, - ответил Шварц. - Но смотрите, милостивый государь, стреляйте только в случае крайней необходимости. И старайтесь не промахиваться: серебро нынче дорого. И смотрите, ненароком в моих людей не попадите. Особенно в Развилихина.
- В Развилихина? - с удивлением переспросил я.
- В Развилихина, в Развилихина. Он из той же породы, что ваш покойник, - промолвил полицеймейстер и махнул рукой. - Ступайте, милостивый государь, ступайте. И не выходите без лишней надобности из дома.
Я сгреб в карман пули, взял пистолеты, вышел из кабинета и наткнулся на Развилихина. Он радостно улыбнулся, обнажив клыки.
- Вот сволочи, продырявили новый сюртук, - пожаловался он.
- Негодяи, - согласился я, заставив себя улыбнуться.
- А я знавал того парня, которого вы подстрелили. Это господин Кесслер. Вам повезло.
- В каком смысле? - спросил я.
- В том смысле, что Кесслер - превосходный стрелок. Уму непостижимо, как это он попал не в вас, а в извозчика, - сказал Развилихин.
- Темно было, - предположил я.
- Вампиры прекрасно видят в темноте, - сообщил Развилихин и улыбнулся, обнажив резцы.
- Что ж, имеет смысл покончить с делами засветло, - я поспешил к выходу.
Лепо засеменил следом.
- Сударь, мне и дальше приказано-с прикрывать вас, - послышался сзади голос Развилихина.
- Я отправляюсь домой, - сообщил я, не оборачиваясь.
Проходя мимо комнаты, где находилась эльфийка, я не выдержал и оглянулся. Дверь по-прежнему была открыта. И я вновь столкнулся с тяжелым взглядом карлика. И что я попросту не прошел мимо?! Нет же, черт дернул оборачиваться на них, словно я надеялся, что давеча обманулся, мол, вовсе и не смотрел этот уродец на меня ненавидящим взглядом, и вообще он смотрит на окружающих исключительно радушно и приветливо.
Нет, не обманулся, карлик по-прежнему стоял рядом с девушкой, смотрел на всех глазами, полными ненависти. А самым отвратительным было то, что он держал эльфийку за руку! И как каналья Лепо мог с нею спать?! Как можно спать с девушкой, к которой прикасался этот отвратительный карлик?!
- Что это за уродище рядом с нею? - спросил я.
- Это мосье Дюпаррр, корррррриган, - ответил мосье. - Они вместе бежали из Фррранции.
- Корриган, значит, - повторил я.
Ну и каша вокруг заварилась! Эльфы, вампиры, теперь еще и корриган! Кстати, я отметил, что Мадлен была настоящей красавицей с милым личиком и, что самое удивительное, с белоснежной кожей. А насколько я знал, у этого народца была одна неприятная особенность: если эльф грешен, его кожа темнеет. Что тут скажешь? Либо их Главный Повар не считает прелюбодеяние грехом, либо у этой эльфийки к Лепо высокое и светлое чувство.
Впрочем, надоели они мне все. И хорошо, что Шварц высылает их из Москвы. Нечего делать здесь карликам с такими глазами! И девушкам, которые позволяют таким карликам держать их за руки, тоже нечего делать в Москве!
Еще б этот Развилихин не сопел за спиной! А то дрожь до костей пронимает! Наверняка служит в полиции за кровь, которую позволяют пить у бедолаг, согласных на укус упыря вместо более страшного наказания.