На пороге лежало изодранное туловище мужчины. Взрыв отделил от него смокинг, голову и конечности. На ковре у ног Грея лежали пустая чаша черепа и скальп. А между туловищем и дымящимся черепом - женская рука. В некоторых местах ее плоть была так глубоко выжжена, что виднелись кости - кости из сияющего металла. Из ярко-голубого сплава.
Было ли это то самое создание, которое он пощадил на задворках джаз-клуба? Пришедшее отомстить Нгу за преступления, пришедшее раз и навсегда покончить с конкуренцией? Могло ли быть, что его починили, а затем нарядили в несколько превосходно выполненных слоев клонированной человеческой плоти? Жуткий рождественский подарок в чудесной обертке? Мученица своего народа, новая рождественская мученица?
Да, решил он. И она, очевидно, отправила Грея из зала, чтобы пощадить его. Но не подшутила ли она над ним, позволив жить, чтобы увидеть смерть остальных? Или же это был жест подлинного милосердия?
Он снова посмотрел на руку с голубыми костями. Мягкую изящную руку, которую он держал лишь пару минут назад.
Грей застонал, поморщился. Он не знал, суждено ли ему умереть или он выживет, вылечится и покинет этот город. Но, каковы бы ни были ее мотивы, Мария, по крайней мере, дала ему шанс.
Сердце за сердце
Нимбус смотрела на переулок за окном. Если точнее, на стену противоположного здания. На ней красовалась одна из работ Тила, выполненная множеством ярких аэрозольных красок. Все формы были так четко прорисованы, что казалось, будто их наносили через трафарет. Однажды он сказал ей, что расписывал своими граффити Панктаун еще тогда, когда был ребенком. Эта его работа представляла собой длинную череду египетских иероглифов. Она никогда не спрашивала его, что они означают. Может, он и сам не знал.
Еще ее всегда интересовало, сколько из его ранних граффити-шедевров она успела повидать до того, как с ним познакомилась, смотрела на них, прислонялась к ним, чтобы выкурить сигарету, сворачивалась под ними в холодную ночь и не подозревала, что в один прекрасный день их судьбы сплетутся в одну. Не подозревала, что станет его партнером. В разных смыслах.
Она наблюдала за тем, как в переулок заплывает помятый автоуборщик. Как и большая часть его "коллег", робот был покрыт граффити, сильно уступающими работам Тила. Его ненасытный скрежет и грохот, издаваемый при разгребании кучи отходов, заставил челюсть Нимбус напрячься. При его приближении расплющенная картонная коробка перевернулась, и двое бледных юнцов рванули из переулка прочь, чтобы не оказаться вдавленными в грязный асфальт. Белые насекомые под перевернутым камнем. На сердце Нимбус набежала тень.
Шипение воздуха после резкого пневматического щелчка заставило ее в испуге оглянуться. Неужели и здесь автоуборщик? Ее тело изготовилось к бегу. Старые инстинкты не просто побороть.
Тил сидел за своим верстаком, тянувшимся вдоль высокой кирпичной стены, выкрашенной им блестящей розовой краской. Возле него стоял небольшой переносной нагреватель: их чердак был огромен и отапливался неравномерно. Кружка кофе у его локтя. Это была самая уютная картина из тех, что приходилось видеть Нимбус. Тил боролся с шипящей змеей воздушного шланга, подсоединенного к компрессору, подобранному им на какой-то свалке. Его брови сошлись от напряжения. Нимбус улыбнулась этому зрелищу, а медленный воздушный поток согревал ее, сгоняя с сердца холодную тень, подобно солнечному лучику, пробивающемуся из-за облака.
Она тихо подошла к нему, обняла его сзади. Он слегка раздраженно хмыкнул и заерзал, все еще сражаясь со шлангом. Она решила поддразнить его еще сильнее, нагнувшись и прижавшись к его уху, позволив волосам упасть на его лицо. Он мог огрызнуться, однако ему удалось установить нужный напор воздуха, и он со вздохом откинулся на спинку стула, позволив своим плечам прижаться к грудям Нимбус. Он завел руки за спину, чтобы погладить ее плечи.
- Еще кофе? - промурлыкала Нимбус, потянув зубами мочку его уха.
- Нужно приберечь немножко для завтрашнего утра. Это все, что у нас осталось.
- Я могу купить. Маленькую упаковку.
- У нас не хватит денег.
- Нет?
- Нет. Подожди, пока Уилли не заплатит мне.
- Поскорее бы. Он же знает, что тебе нужны деньги.
Уилли был старым другом, обзаведшимся собственной небольшой типографией. Тил был его художником - придумывал логотипы для визитных карточек и бланков клиентов Уилли. Сейчас эта работа была единственным источником дохода Тила. К счастью, чердак он снимал у своего дяди.
Нимбус обошла вокруг и села к Тилу на колени. Он устало улыбнулся и потер ее бедро через хлопковую мягкость ее застиранных тренировочных штанов. Оба они еще не переодели теплые костюмы, в которых спали, и не приняли утренний душ. Нимбус находила грубую щетину Тила и его растрепанные волосы очень милыми. Он напоминал ей только проснувшегося мальчишку, протирающего глаза. Временами она испытывала к нему почти материнские чувства. Даже по прошествии года все это казалось ей таким странным, таким чужим. Но таким согревающим…
Рука Тила забралась ей под кофту и теперь скользила вверх и вниз по ее гладкой упругой коже. Нимбус чувствовала, как он твердеет под ней. Она улыбнулась ему, слезла с его колен и взяла за руку.
Кровать была недалеко от раскаленного оранжевого обогревателя, стоящего в углу их высокого чердака. Они могли сбросить одежду и оставаться поверх одеяла, не испытывая неудобства. Они согревали друг друга своими объятиями и трением своих тел, пока не начали обливаться потом.
Тил обхватил ее бедра руками, словно собираясь понести их на своих плечах, и глубоко вжался губами в мягкую белую плоть ее живота. Забрался языком в нишу ее пупка. Погрузил нос в мускус ее блестящих завитков ниже. Она держала его голову, его волосы пробивались между растопыренных пальцев, изгибавшихся от удовольствия, как и ее спина.
Когда он взглянул на нее оттуда, в его зрачках ярко сверкнул отраженный свет обогревателя. Тил унаследовал мутацию, придавшую его зрачкам золотистый цвет, что делало их похожими на металлические катаракты. Его радужные оболочки были оранжевыми. Он говорил, что видит идеально, что его зрение до предела ясно, а восприятие цвета вполне нормально, однако ей нравилось верить в то, что его зрачки были линзами, через которые фокусировалось его воображение, когда он творил. Ей нравилось, когда эти особые линзы были сфокусированы на ней. Хотя сейчас, когда он с улыбкой продвигался выше по ее телу, они сияли слегка жутковато. Когда его лицо оказалось над ее лицом, она увидела в этих ярких дисках свои отражения - они были будто две камеи с портретами.
Войдя в нее, он приподнялся на согнутых руках, чтобы взглянуть туда, где они соединялись, и оглядеть ее тело целиком. Будучи художником, он ценил формы и очертания. Она думала о том, на что же она могла вдохновлять его в этот самый момент, и чувствовала к его таинственному разуму огромную нежность. И гордость, ведь, даже несмотря на свое крайне индивидуальное видение, он позволил ей связать свое искусство с его собственным так же, как сейчас были соединены их тела.
Все те художники, которым она отдавала свое тело до встречи с Тилом, говорили, что смотрят на нее как на вдохновение. Вдохновение их собственного желания, усмехалась она про себя. Даже те, кто восхищался ее превосходными формами, могли с тем же успехом неразборчиво мычать в разгаре страсти. Жажда красоты, а не уважительное благоговение Тила. Ну, в нем, конечно, была и жажда. Но жажда уважительного толка. Тил не был позером ни в качестве любовника, ни в качестве художника.
Они впервые встретились в кафе под названием "Пар". Она выступала в представлениях того или иного рода с тех самых пор, как вылетела из средней школы и школы танцев. К моменту начала своих еженедельных выступлений в кафе Нимбус жила на улице уже полгода.
Сначала их было в труппе четверо - трое в момент прихода Нимбус. Нимбус и еще одна девушка надевали трико, которые покинувший труппу мужчина оклеил тысячами замысловато вырезанных деталей из игрушечных моделей и кусочками микросхем. Их было достаточно, чтобы покрыть всю поверхность тела, которое не теряло при этом своих округлых форм. А еще они надевали шлемы, сделанные из пластика и легкого металла и выкрашенные в тот же серо-голубой цвет, как и все остальное. Их создал один и тот же художник, и были они рогатыми, иззубренными, изящными и роскошными, словно головные уборы некой древней расы, в пирамидах которой располагались когда-то лязгающие и грохочущие заводы. Последним участником труппы был нечеловек, удоту’ут, чьи конечности лихорадочно колыхались вокруг двигавшихся в маниакальном танце женщин. Движение перемежалось периодами странных стыковок, когда две женщины и напоминающее цветок существо туго сплетали себя в живые скульптуры, пребывая без движения целый час. Эти стационарные периоды нарушал лишь редкий хрип "масла… немножко масла…", из очень старого фильма "Волшебник страны Оз".
Позже Тил признавался, что это зрелище показалось ему захватывающим, но бессмысленным, - вспышка без тени мысли.
А тем временем здоровье Нимбус ухудшалось. Она заболевала все сильнее, теряла вес, губы ее покрылись язвами. Ее человеческая партнерша завела себе бойфренда и больше не могла позволять Нимбус спать на диване. Ночевать в метро было опасно. Картонные убежища в переулках были не намного безопаснее, а зима была уже на носу. Между представлениями Нимбус стала работать по другой линии - просто чтобы прокормиться и позволить себе пройти лечение от желудочной инфекции, которую оказалось непросто побороть. Эта новая работа также предполагала использование тела…
Она однажды говорила с Тилом и к тому времени уже узнавала его в толпе, а потому, не стесняясь, присела в своем пластиковом мозаичном костюме (хоть и без головного убора) за его столик, чтобы выпить предложенный им бокал вина. Он предложил ей сходить как-нибудь в кино, но она отказалась. Она чувствовала себя слишком замаранной, чтобы ходить на свидания, как какая-нибудь школьница.
В следующий раз, когда она к нему подсела - на этот раз выпить кофе и уже в обычной одежде, - они разговаривали дольше. Он побольше рассказал ей о своих творческих устремлениях. Она пришла в восторг и открылась ему. Призналась в сложности своей ситуации, хотя и не рассказала ему о своем побочном - а на самом деле главном - заработке. Тил предложил ей спальный мешок на полу своей квартиры в доме, которым владел его дядя. По какой-то, так ею и не осознанной, причине она снова ему отказала, с трудом оторвавшись от обессиливающего, но пленительного золотого взгляда.
Две ночи спустя Тил через метель вернулся с рынка на углу и нашел Нимбус свернувшейся на своем пороге.
Она проснулась в его кровати. Осознала, что он раздевал ее… Но лишь для того, чтобы вымыть. Он одел ее в свою собственную чистую пижаму. Сперва она со своего рода усталым смирением предположила, что он занимался сексом с ее бессознательным телом. Но это было не так. Он лишь сидел на стуле рядом с кроватью и рисовал ее. И последующие дни он рисовал ее, как обнаженной, так и одетой, но ни разу не притронулся к ней. Ее любимым рисунком этого времени был образ ее спящего лица. Теперь этот портрет висел в рамке на стене. Даже несмотря на ее растрескавшиеся губы, в нем было мягкое очарование.
Тил отвел ее в лучшую клинику. Лечение, которое там прописали, сначала мало помогало, но отдых и нормальное питание позволили Нимбус потихоньку начать восстанавливаться. Крепчать. И на протяжении всего этого времени она была моделью Тила. Он делал ее скульптуры из "умного" металла, снимал ее на видео. Она была только счастлива благодарить его в такой манере. В конце концов, она отплатила за его доброту иначе. Тогда ей хотелось этого не меньше, чем ему.
К тому времени она уже рассказала ему о том, как ей приходилось жить. Он был озабочен, но не отвращен. А после их первого раза признался, что хотел близости все это время, однако стеснялся, чувствовал себя недостойным ее красоты. Нимбус рассмеялась, но была польщена. До встречи с ним и другие художники, и ее клиенты, между которыми она не проводила черту, воспевали ее красоту либо до, либо во время секса, но никогда - после.
И вот теперь они лежали в постели вместе, разгоряченные и тяжело дышащие. Пот сочился из них и сверкал на коже. Это был их пузырь безопасности и безвременья - теплая постель в теплом уголке огромного холодного города в огромном холодном пространстве-времени.
В дверь постучали. "Тил?" - позвал через нее его дядя. Домофона у них не было. Тил и Нимбус вскочили с кровати, чтобы снова влезть в свою спальную одежку, а потом Тил подошел к двери.
С его дядей в коридоре стоял мужчина в дорогом костюме, взглянувший на одеяние Тила с неодобрительной усмешкой, которую либо сам за собой не заметил, либо попросту не посчитал нужным скрыть. Тил оглядел себя и обнаружил, что эрекция все еще топорщит бугорком штаны, не говоря уже о маленьком влажном пятнышке на его вершине.
- Я из электрокомпании "Чейз Пауэр", мистер Тил, - сказал человек.
- Прости, Тил, - беспомощно начал его дядя, - я…
- Мистер Тил, наши полевые агенты обнаружили, что эта квартира подключена к электросети нелегально. Вы пользовались ресурсами керамического завода по соседству, и они не очень рады тому, что им приходилось платить за вас два прошлых года…
Тил осознал, что не отрываясь смотрит на булавку для галстука с двумя драгоценными камнями, которые обозначали положение этого человека в его управлении.
- Но сэр, все так и было еще до того, как я въехал…
- Пожалуйста, не лгите мне, мистер Тил. Вы живете в этой квартире три года. Согласно нашим записям, первый год вы имели с нами дело на законных основаниях, но были отключены за неуплату.
Тил поднял взгляд, который мог быть весьма тревожащим, когда его злили.
- Но я же в конце концов заплатил!
- В конце концов да. Но вы все еще должны нам за два предыдущих года, мистер Тил. Вместе с пеней - тысяча двести мьюнитов… Которые мы должны получить до конца этого месяца, если вы, конечно, желаете избежать судебных разбирательств.
- Послушайте…
- Нет, это вы послушайте, мистер Тил. Хотите бесплатного электричества - в тюрьме оно у вас будет. А нам нужно заниматься делами.
- Может, я смогу выплачивать постепенно?
- Вы не раз нарушали подобные соглашения. Одолжите деньги у друга, мистер Тил. Может, ваш дядя, утверждающий, что ничего не знал о преступной деятельности, ведомой в здании, которым он владеет и в котором живет, ссудит вам сколько-нибудь. Но если вы не доставите деньги в нашу контору до конца этого месяца, вы очень сильно пожалеете.
- Я уже очень сильно жалею. Жалею, что живу в одном мире с акулами-живоглотами вроде вас.
- Может, я и акула, мистер Тил, но и вам не стоило заплывать на глубину в чужой лодке, так ведь? Удачного дня. Мисс. - Мужчина полушутливо-полупохотливо улыбнулся Нимбус и кивнул ей. В ответ она вонзила в него зеленые кинжалы своих глаз.
Когда человек ушел, дядя Тила вернулся в одиночестве.
- Простите, детишки… Я попытался напустить дыму, но они тебя вычислили. Слушай… Я могу одолжить тебе пару сотен, но Рождество вычистило мои карманы, и я…
Тил вздохнул и поднял руку, чтобы его прервать.
- Не беспокойся. Что-нибудь… Я что-нибудь придумаю.
Нимбус сложила руки на груди и непроизвольно вздрогнула. У нее перед глазами встала картина прошлой зимы - строительство палаток из картонных коробок, навесов из грузовых поддонов. Но больше возвращения к прежней жизни ее пугала перспектива заключения Тила, чувствительной творческой души, в тюрьму, заполненную убийцами и насильниками. Ее шансы выжить на улице были намного выше…
Когда его дядя ушел, Нимбус сказала Тилу:
- Я сейчас схожу в "Пар" и спрошу, не возьмут ли меня официанткой.
- Нет, не пойдешь! У нас есть работа. Мы художники… Этим мы и должны заниматься! Ты потратишь себя на разливание кофе, с которым справится и тот, в ком нет ни капли таланта, и ничего не оставишь для своего искусства.
- Нам нужны деньги, Тил! В идеальном мире ни одному художнику не пришлось бы подавать кофе нигде, кроме собственной гостиной, но…
- По крайней мере, дождись этого шоу… Дождись и посмотри, сколько внимания я смогу привлечь к своей работе. Официанткой!.. С тем же успехом можно снова пойти на улицы…
Нимбус отвела глаза и мрачно пробормотала:
- Может, так и следует поступить.
Тил непроизвольно шагнул к ней, наставил на нее палец.
- Не смей этого говорить!
- Я просто хочу тебе помочь…
- Не причиняй мне боль, помогая мне! Я серьезно, Ним… Даже и не думай пойти на это снова - особенно ради меня!
- Господи боже мой, это же ты приравниваешь честную работу официантки к проституции. Нам сейчас не до мечтаний… Мы можем быть тоскующими идеалистами сколько угодно, но только после уплаты по чертовым счетам! Нам нужно иметь дело с реальностью.
- То есть нереалистично считать, что я могу продать свою работу? Ты это имеешь в виду? Ты не веришь в то, что, если бы тебя заметили, ты могла бы стать уважаемой артисткой? Бог с тобой, Нимбус. Не знаю, на что я больше злюсь… На недостаток твоей веры в меня или недостаток веры в себя саму.
Он всегда был так страстен, так убедителен. Если бы только Тил смог использовать свой язык, ум и руки, чтобы защититься от неприятностей, думала Нимбус. Но ведь и у нее были руки и разум. Они оба слишком долго спали в своей слишком уютной постели. И вот теперь - стук в их дверь… И автоуборщик, вымывающий мечты.
Состоявшаяся через две недели в галерее "Хиллуэй" выставка "Уличное искусство" отвлекала Тила от того, что пока ему удалось наскрести лишь сто восемьдесят мьюнитов. Он провел несколько месяцев, не покладая рук трудясь над проектом для этого шоу, не уделяя внимания его снисходительному названию. Последние две недели он работал с заметно угасшим вдохновением, и сейчас Нимбус с облегчением наблюдала за тем, как восстанавливались его былые драйв и энтузиазм. Он нервничал, он раздражался, но все это было оттого, что он был воодушевлен. Она тоже была воодушевлена, потому что сегодня ей придется быть не просто артисткой, но настоящей частью произведения искусства.
Тил до самого конца возился со скрытой системой управления, снимая панели и осматривая путаное гнездо кабелей и шлангов, вентилей и плат. Нимбус, одетая в халат, поддразнила его: "Эй, а это тут зачем?" Она взялась за вентиль и согнула руку, словно поворачивая его.
- Ничего не трогай! Тут все под высоким давлением, ты же знаешь! Если эти шланги выйдут из-под контроля, весь музей превратится в одну большую уродливую картину Джексона Поллока!
- Кого?
Их амбициозный вклад в недельную выставку был озаглавлен "Станции пересадки, или Каждый человек - мученик". Снаружи он представлял собой огромный аквариум, собранный из легких прозрачных керамических листов, которые Тил нашел на заводской свалке по соседству. Они были забракованы из-за маленьких мутных пятнышек. Аквариум или террариум был разделен на несколько меньших комнат или клеток. А внутри этого крошечного прозрачного дома была Нимбус, выполняющая свои отрепетированные движения. Портрет ню, сошедший с холста.