Но даже Конан, хоть и был он не силен в схоластике, быстро отыскал каверзу: тварь постыднейшим образом лжет. Ни через неделю, ни через месяц, ни через год с ним, Конаном, ничего не станется!
– Заметано! – смело выкрикнул Конан. – Мой палец – твой!
Когда-то Киммериец был свидетелем нападения огромной орды перелетной саранчи на царство Куш. Ему на всю жизнь запомнилось апокалиптическое тарахтенье прожорливого облака, обдирающего с ландшафтов пестрые заплаты полей и пастбищ, приводящего к общему пепельноцветному знаменателю посевы гороха и конопли, ячменя и пшеницы. Ничего страшнее этого неостановимого уравнителя Конан в жизни своей не встречал.
Саранчовая туча сконденсировалась в глубине пещеры и, спикировав из-под задрапированных темнотою сводов, рванула на бреющем прямо Конану в рожу.
Опыт, перенятый от перехожих калик Куша, швырнул Киммерийца наземь.
Когда оглушительный треск внезапно стих, оставив после себя лишь несколько прохладных ураганчиков, Конан поднял голову.
Перед ним застыл дракон. Застыл, гордо выпятив грудь – и впрямь более похожий на Симурга, чем на пресмыкающееся.
Крылья Фафнира – не вписывающиеся в коридор при полном размахе – стояли торчком над его крапчатой спиной, образуя букву V. Их задняя кромка показалась Конану окровавленной и растрепанной. Однако наблюдения номер два и три, предпринятые варваром на пятой и восемнадцатой секундах tete-a-tete, открыли истину: крылья дракона были покрыты перьями. Черными, алыми и желтыми.
Перья же, но более скромных колеров, утепляли задние лапы и затылок Фафнира. Два острых уха снаружи кудлатились густо-серым пушком, а внутри – отдавали голубизной. Как у молодого ракшаса, – отметил Конан.
Он также предположил, что именно богатая пернатость Фафнира была причиной угрожающего звукового сопровождения его, фафнирова, полета. Однако Конан ошибся. Громкий стрекот, которым пернатый отшельник возвестил о своем появлении, был всего лишь одной из многочисленных драконьих шуток. При желании Фафнир мог пропищать комаром, зашипеть ливнем, прогудеть болидом.
На груди, брюхе, внутренней поверхности бедер дракона жизнерадостно зеленели, точно грядки салата, отчетливо отделенные один от другого бледными кожистыми перетяжками сегменты ороговевшей кожи. Пожалуй, только это обстоятельство, да еще голый хвост с трехперой боевой глефой на конце и надменная крокодилья харя непромерной длины выдавали в Фафнире собственно дракона.
Росту в нем было не менее десяти локтей. Длину Киммериец оценить не брался. Мешало обманчивое освещение.
Невиданная масть. Волшебная порода. Конан едва не задохнулся от восторга. Бесценный трофей!
– Так вот ты каков, Конан, сын Ниуна!
Подлинный голос Фафнира, порожденный его живой глоткой, а не хладным симулякром, был шелковист. По нему хотелось провести рукой, а может быть даже – языком. Приложить к щекам, ко лбу, повязать себе на шею. Голос обаятельной бестии, совратителя принцесс, похитителя душ человеческих. Конан утвердился в мысли, что тварь коварна, кровожадна, лжива.
– Я таков. А что?
– Ты похож на моего отца. Бычишься, как он. И ростом вышел.
– Твой отец – человек?
– Мой отец – человек-не-человек. Но мне интересней другое.
Фафнир сделал два шага вперед и приблизил свой оправленный в роговое кольцо зрак вплотную к Конану.
Киммериец слыхивал, что драконий глаз, вопреки своей обманчивой уязвимости, не берут ни меч, ни стрела, ни копье. Была ли то правда или брехал вонючий евнух Лоламба?
Проверить хотелось, но риск перевешивал возможные выгоды.
– Скажи мне, Киммериец, хранила ли твоя мать верность отцу? – вдруг спросил Фафнир. – Не подставлялась ли она, задрав юбку, северному ветру? Не пила ли воды с червячками? Может, принимала золотой дождь в своих покоях? Или путалась в образе лебедки с черным коршуном?
Это было уже слишком! Рассудок Конана ослеп от ярости. Но глаза видели, а руки делали.
Он провел Фафниру правый хук.
Шея "небеснорожденного" не смогла удержать удар Конана, варвара из Киммерии. Голова Фафнира мотнулась в сторону.
– Не смей порочить мою мать! – заорал Конан.
Зря – тратить времени на театральные аффекты не стоило.
Подвижности фафнирова хвоста могла бы позавидовать гремучая змея. Фафнир продемонстрировал чудеса реакции и сбил Конана с ног в тот самый момент, когда варвар наносил третий по счету удар в серии: а именно, правый апперкот.
При этом костяная глефа на конце хвоста чиркнула по кольчуге Конана. Отскочила на два пальца. Продолжила движение по инерции. Немного развернулась вдоль продольной оси. Снесла Конану мизинец на левой руке, отведенной для четвертого удара. Снесла свое собственное скульптурное изображение на монументе "Фафнир, сын Хрейдмара". И, разбив чету самоцветов на стене коридора, ушла назад, влекомая продольной мускулатурой хвоста – чрезвычайно развитой у небеснорожденных драконов.
– Праздно любопытствующие мне глубоко противны! Противней линдвурмов! Оттого не терплю я, когда на меня пялятся незнакомцы! – пролаял дракон. – А ты противен мне втройне! Торгашеское семя!
Передняя лапа дракона – лишенная перьев, когтистая, прижимала шокированного болью Конана к полу. И заодно покрывала невидимый кинжал, к которому были устремлены все атомарно простые мысли варвара.
Левая рука Конана истекала кровью, а правая лихорадочно нащупывала рукоять кинжала.
– Получай свою слюну! Не четверть мины, а все четыре мины!
Фафнир в сердцах сплюнул.
Но его густой плевок не растекся пенистой лужей по полу. От соприкосновения с воздухом светящаяся жидкость бурно вспузырилась. Отдельные пузырьки, перекатываясь друг через друга и потрескивая, собрались вместе в большой шар. Внешняя оболочка шара затвердела. Содержимое же этого сосуда, отдаленно напоминающего стеклянные пчелиные соты, приобрело цвет лежалой кровяной колбасы.
Пока плевок претерпевал эти трансформации, а Конан повторно призывал Митру в союзники, Фафнир принюхивался. Вскоре запах крови помог дракону определить точные координаты отрубленного варварского мизинца. Убрав лапу с поверженного Конана, он шагнул вперед, вытянул шею и, скрутив хвост магическим кренделем, дохнул на мизинец.
Бесхозный кусочек человеческой плоти превратился в серебряную рыбешку, которую Фафнир тотчас же слизнул блестящим языком.
– Человечина заповедана… – пробормотал он. – Но никто не заповедал рыбку…
Дракон полагал сделку совершившейся, а разговор с непоседливым Конаном – завершенным. Но варвар придерживался другого мнения.
Левая передняя подмышка Фафнира находилась сейчас точно в зените над носом Конана. Киммериец скосил глаза. Костяная рукоять его кинжала уже возвращалась в мир зримого.
Правой, здоровой рукой Конан осторожно подал кинжал из ножен.
– Постойка-ка… это что за новости?.. – насторожился вдруг Фафнир, прислушиваясь к вещим токам, доходящим из желудка. – Судьба? Моя судьба?.. Эй, Конан!..
Дракон изогнул шею и заглянул себе под брюхо.
Там царил полумрак. Глаза Фафнира вспыхнули тысячеваттными фарами.
– Король Конан? Что происходит!?
Вопрос принадлежал Зигфриду. Две минуты назад королевич завершил общение с другим симулякром Фафнира, расположенным в небольшом зале, куда он попал, следуя ответвлением главного коридора за сто шагов от первого, хрустального симулякра.
Конан вскочил на ноги и выбросил руку с кинжалом вверх. Сталь разорвала стяжку между двумя роговыми сегментами на драконьем брюхе.
Клинок ушел в плоть Фафнира на всю длину лезвия. Затем туда же, в живые недра, сочащиеся пока еще не кровью, но какой-то мучнистой клейковиной, погрузилась и рукоять кинжала вместе с кистью Конана.
Фафнир сразу же заголосил. Причитания дракона были жалобны и неразборчивы. Глаза его дважды мигнули и погасли.
Конану почудилось, что утроба Фафнира сейчас засосет его целиком. Он вскрикнул от испуга и отдернул руку. Кинжал полностью остался в ране.
Киммериец пулей вылетел из-под дракона.
Зигфрид, который стоял под левым крылом Фафнира, получил размашистый шлепок по уху. Он все еще ничего не понимал.
Неожиданно Фафнир затих и рухнул на правый бок. Захрустело сломанное крыло.
Тотчас же с громким хлопком кинжал выскочил из раны. Его рукоять больно стукнула Зигфрида по ребрам.
– Конан, вы…
Зигфрид не окончил. В грудь королевича уперлась плотная и тугая, точно резиновая дубина, струя драконьей крови. Перед глазами Зигфрида зачастили спицы алого колеса.
Королевич на несколько мгновений провалился в обморок. Его тело сползло по стене на пол. Туша дракона дважды вздрогнула. Кажущаяся неиссякаемой кровавая струя окатила Зигфрида с макушки до пят.
Как только чудодейственные гемоглобины оросили темя королевича, Зигфрид глубоко вздохнул, с сипением втягивая повлажневший воздух, и очнулся.
Одновременно с Зигфридом очнулся и Фафнир.
– Рррр-ца, ырг-ррррца, – сказал дракон и, скрежеща распяленными когтями, поднялся на все четыре лапы.
Пока Фафнир умирал, а Зигфрид принимал душ, Конан только и успел, что возблагодарить Митру – на скорую руку. Теперь же выходило, что благодарности были преждевременными, Митра ему не помощник и единственный союзник Киммерийца – его верный кинжал. Где же он???
От омовения в драконьей крови у Зигфрида сразу же раззуделась кожа. Но главное – что-то произошло с его зрением. На месте выхода из пещеры он видел теперь яркую звезду, на месте Конана – светящуюся гнилушку. Фафнир представлялся продолговатым окошком, за которым серебрится ночное море. По морю, по лунной дорожке, плыла лодка. В ней лежал человек. На корме сидел некто в черном балахоне. В руках незнакомец держал неправдоподобно тощее весло.
Зигфрид закричал. От его крика некто в черном балахоне обернулся. Белые зубы, обнаженные десны, вечная улыбка костяка. Весло вышло из воды целиком и Зигфрид увидел, что это не весло, а коса. Пассажир, путешествующий в лодке лежа, был Зигфридом. Кормщик – Смертью.
Комит небесного воинства Иисус и его пресвятые центенарии, спасайте! Отведите сатанинские мороки!
Зигфрид вскочил и бросился наутек. Налетел на стену – вещественная геометрия коридора не совпадала с параллельной , на которой сфокусировалось зрение Зигфрида под воздействием крови Фафнира.
Шарахнувшись в сторону, Зигфрид пробежал вперед еще тридцать шагов и налетел на противоположную стену.
Проклятье!
Но выход был уже близко. Укрепившись духом, Зигфрид отважно нырнул в недра ослепительной звезды – и, не опалив даже кончиков волос, вынырнул уже по ту сторону параллельного зрения, встреченный объятиями вечерней сырости и мокрой травы.
В пещере рычал и бесновался Фафнир – воплощенная ненависть к роду человеческому.
Зигфриду почудилось, что дракон мчится за ним по пятам. Смерть от когтистой лапы раненого Фафнира была бы справедлива. Королевич признавал это. Тот, кто привел под видом друга убийцу, заслуживает и смерти, и посмертного проклятия.
Но жажда жизни выше справедливости, моральные категории чужды телу.
Тело Зигфрида, вместо того чтобы ожидать заслуженного возмездия, выпрямилось перед вставленным в скважину ключом. Руки Зигфрида схватились за футовый рычаг и повернули ключ: раз, другой, тре… тре…
Кровь Фафнира стекала по ногам королевича и, орошая траву, превращала ее в ломкие кристаллы золотистого шпата.
Вода из второго резервуара хлынула на лопасти приводного колеса. Дверь закрывалась.
* * *
Конан, неукротимый варвар из Киммерии, едва не оглох от драконьих завоев. Но самообладания, в отличие от Зигфрида, не потерял.
Когда Зигфрид побежал к выходу, а Фафнир, кукольно переставляя одеревеневшие ноги, наоборот – попятился в глубь пещеры – Конан отыскал и подобрал свой кинжал. После возвращения из драконьего нутра сталь приобрела невиданный вишнево-красный цвет, слоновая кость рукояти окрасилась лимонной желтизной.
Левая ладонь, оставшаяся без мизинца, болела нестерпимо. Обрубок кровоточил.
Конан вырвал из своего ожерелья разом три головки убой-мака и поспешно разжевал их. Обезболивающее действие офирского зелья сказалось почти сразу: онемели и руки, и ноги, и челюсть, и язык. Позвоночник словно заиндевел. Впрочем, конечности по-прежнему слушались Конана, а это было главным.
Киммериец отвернулся, зажмурился и, процедив сквозь сжатые губы заклинание, открыл перстень Эфирного Паука. С тихим гудением из полости в перстне, которая скрывалась под массивным рубином, выбрался дух по имени Эфирный Паук.
Он молниеносно принялся за работу и через несколько мгновений соткал из воздуха образ Конана – ни в чем от Киммерийца не отличимый. Рядом с Конаном теперь стоял, пошатываясь как пьяный, второй Конан.
Природа Эфирного Паука была такова, что он быстро растворялся в воздухе, если только его не защищала теллурическая магия рубина. А потому дух почел за лучшее пару раз глотнуть праны из уст своего хозяина и сразу же скрыться в перстне.
Конан надавил на рубин и тот со щелчком вернулся на место.
После этого Киммериец открыл глаза. Смотреть на Эфирного Паука в процессе работы хозяину возбранялось категорически. В противном случае Паук перехватил бы взгляд, внедрился в зеницу ока и поселился у Киммерийца в черепной коробке. Перспектива безрадостная – особенно если учитывать несносную болтливость духа.
Фафнир, движимый чем угодно, но только не жизненной силой, прекратил пятиться. Он во все глаза смотрел на Конана. Варвар, похоже, впал в столбняк. Руки его были опущены, голова склонилась набок.
Фафнир, в сознании которого уже тикали секунды последнего отсчета, с сомнением разглядывал фальшивого Конана. С тем, что из его крылатого тела ушла почти вся жизнь, а теперь уйдет и движение , дракон уже свыкся. Фафнира заботил лишь один вопрос: покарать Киммерийца за его вероломство немедленной смертью или вверить жизнь варвара неумолимой Судьбе?
А настоящий Конан готовился к последней схватке. Затаившись за хрустальным симулякром Фафнира, он выжидал, пока дракон атакует его, Конана, воздушное подобие. По его расчетам, при этом тварь должна была приблизиться настолько, чтобы сделался возможным последний, решающий удар кинжала – в глаз.
Если вонючий евнух Лоламба был прав и глаз дракона тверже стали – попытка не увенчается успехом и челюсти живучего исчадия Ангра-Манью, сомкнувшись на черепе Конана, выдавят мозг из ноздрей и глазниц. Но если Лоламба заблуждался… о, тогда он, Киммериец, дарует людям свободу от гнета пернатого тирана!
Все разрешилось быстро – как яйцо разбилось.
Фафнир прыгнул вперед.
Сотканный из воздуха фальшивый Конан разлетелся в клочья. Невесомые, разноцветные – они закружились в воздухе, возмущенном драконьими лапами.
Морда Фафнира проступила из этой цветастой круговерти в двух саженях от Конана. С боевым кличем офирской верблюжьей гвардии Киммериец бросился на дракона.
В посрамление Лоламбы острие кинжала с легкостью проткнуло роговицу твари. Глаз дракона взорвался изнутри: это выплеснулся наружу жизненный жар третьего внутрителесного кокона, соединявшего мозг Фафнира с его угасающим сознанием.
Поток сияющих частиц на несколько мгновений расцветил волосы варвара, полыхнул у него на щеках, затуманил взор.
– Я прощаю тебя. Но помни: сделка совершилась, – пробормотал Фафнир, опускаясь на брюхо и накрывая голову правым крылом – точь-в-точь как и его хрустальный симулякр.
Дракон затих. Сразу вслед за тем в воздухе погасли последние искорки его разбитого глаза и в обители Фафнира засияла слепым светом абсолютная тьма.
Поначалу Конан пренебрег этим обстоятельством.
Как и раньше случалось с варваром после победы над достойным противником, он ощутил, что кровь вспенилась в нем океанским прибоем, а в ушах заревели всепобеждающие фанфары жизнелюбия.
– Ты – отродье Отца Всех Лжей! И сам ты производил одну только ложь!
Конан обращался к духу Фафнира, который, по его мнению, сейчас топтался где-то поблизости.
– Не боюсь тебя, не боюсь твоих прорицаний! – спесиво резюмировал Киммериец и плюнул в темноту.
Затем Конан спел Песню Удачи и сплясал Танец Победы.
Акустика была великолепная: Конану подпевал целый хор его эхорожденных двойников.
А вот танцевать в темноте было несподручно. Трижды больно ударившись о стены и симулякр, Конан наконец соизволил обратить внимание на отсутствие Зигфрида и темнотищу.
– Эгей! Эге-гей, королевич! Выкручивай портки и скачи сюда! Я освободил ваше королевство от гада-кровопийцы! Вы теперь свободные люди! Сво-бод-ны-ы-е-е-е!
Конан прислушался. Отвечало только эхо.
"Какой нежный", – проворчал варвар. Он все еще верил, что королевич где-то поблизости. Может, в обмороке?
Пришлось перейти ко второму вопросу: куда пропал свет? Конан на ощупь добрался до выхода из пещеры и удостоверился, что дверь заперта. Ни один луч солнца или луны, светляка, болотного огонька, звезды или кометы не проникал внутрь, не воспламенял самоцветов на стенах.
Но раз дверь заперта и свет не может в пещеру войти, значит он, Конан, не может теперь из пещеры выйти.
"Наводит на мысли", – Киммериец поскреб затылок.
– Эй, кто бы ты ни был, кому бы ни служил, ты, Нергалов потрох, бессовестная скотина, знай: Конан Киммериец доберется до тебя! По земле или под землей, птицей или змеей – доберется и порвет голыми руками! Лучше открывай дверь, пока я не вышел из себя! Я сегодня в добром расположении духа – так и быть, пощажу недоумка!
Из-за двери донесся десятикратно ослабленный стальной толщей, но вполне разборчивый комариный крик королевича:
– Король Конан, не в моих силах открыть эту дверь. Теперь нам придется ждать пять дней и пять ночей. А сейчас – молчите. Вы совершили ужасное преступление. Я не хочу с вами разговаривать.
– Зигфрид, не глупи! Что значит – "не в твоих силах"!? Ты ее уже один раз открыл, уже один раз закрыл!.. Трудно открыть еще раз!? Я освободил вас от дракона, а ты!..
Но королевич больше не отозвался.