Я - тварь. В этом мои враги, к сожалению, правы.
Но что теперь уж об этом…
Мертвецы могли идти день и ночь, но живым требовался отдых. По ночам вампиры исчезали, обернувшись нетопырями или совами, и убивали - собирали для меня Силу и разведывали положение. Мои люди спали в придорожных деревнях.
В деревенской корчме на окраине дикого леса я провел с Нарциссом последнюю ночь. Помню, было ужасно холодно. В щели дуло, свет лампадки перед образом Божьим колебался. Маленькие кузнецы тоненько ковали между бревнами…
И его фарфоровое лицо в неровном свете. Его переменчивые глаза, очи самого Сумрака…
Ну какая разница, что он говорил…
На следующий день мы въехали в дикие леса. Я еще никогда тут не бывал. Северный тракт шел между двумя сплошными стенами деревьев. Все уже, помнится, зеленело такой несмелой, стеклянной какой-то, терпкой молодой зеленью. Вымерзшие места чернели проплешинами.
В этих, прах их возьми, лесах могли легко скрываться целые армии. И демона лысого их тут найдешь. Но я надеялся на вампиров.
Мы проезжали лесные деревни - нищие, хромые избы с заплатанными крышами. Мужицкие коровы и козы выискивали первую траву, а в грязи копались тощие куры. Люди разбегались от нас с воплями - будто это мы грабители и убийцы. Все шло, как всегда.
Когда начало темнеть, мы остановились в одной такой деревушке. Ее жители нам совсем не обрадовались, но все-таки не посмели спорить. Мертвецы встали дозором, живые устроились на ночлег. Нарцисс болтал с каким-то мужланом, когда я пошел отпустить вампиров. Я сказал ему:
- Поторопись, ночи холодны.
- Я все объясню и приду, государь, - ответил мой золотой цветок. Последнее, что я от него услышал.
Я не спешил. Я переговорил с вампирами, потом мы с Агнессой штопали бок моего коня, который протерся от пришпоривания и из прорехи сыпались опилки. Потом Клод и Плутон дали мне Силы и улетели. Чуть позже улетели и Грегор с Агнессой. Я подумал, что Нарцисс уже ждет меня в избе.
Не было его там.
Я вышел во двор и позвал. Нарцисс не отозвался, я начал сердиться. Фигуры мертвецов маячили в темноте, как столбы, - мне и в голову не могло прийти, что мой дурачок выйдет за пределы караула.
Я сходил в конюшню. Потом - на сеновал, мало ли какая у Нарцисса эксцентричная затея. Через десять минут я начал волноваться. Его не было.
Я совершил катастрофическую ошибку, приказав мертвецам следить за всеми визитерами снаружи. Нарцисс спокойно вышел изнутри - мертвецы не отреагировали на него. Для них он был частью меня. Он мог ходить, где хотел.
В свое время я собирался приставить к нему пару трупов в качестве личной охраны. Но Нарцисс боялся их до невозможности и тошноты, потому умолил меня этого не делать. Теперь я горько пожалел, что его послушался.
Я понял, что во дворе его нет и в этой поганой деревне нет тоже, только через полчаса. Начался дождь. Вечер свернулся в ночь, и стало гораздо темнее, чем обычно бывает в городе. И я не знал, куда теперь бежать.
Я поднял по тревоге людей и, пока они обшаривали деревню, позвал вампиров. Неумершие, конечно, бросили все свои ночные дела, но они улетели далеко, а зеркала в этой нищей деревне никто не нашел бы и днем с фонарем. Вампиры прибыли уже в третьем часу, когда дождь хлестал так, что факелы гасли. Я развешивал по крышам блуждающие огни - мне стоило огромного труда не сорваться в истерику.
Я видел, как вампирам тяжело лететь - дождь лил, как из ведра, и их крылья отяжелели от влаги. Они опустились на землю рядом со мной с явным облегчением, стряхивая воду с промокших плащей. Клод - старший в группе - спросил:
- Что-то случилось, государь? Мы не успели поохотиться - вы позвали нас с Линии Крови…
- Я знаю, - говорю, - знаю, мои хорошие, но не мог по-другому. Ребята, найдите Нарцисса.
Я, наверное, не попросил и не приказал, а взмолился. Они сильно встревожились. Агнесса сказала:
- У него мало сил… И он не звал смерть…
А Клод опустил глаза и буркнул - если так можно сказать про вампирское мурлыканье:
- Ладно, Эгни, ты все знаешь…
И я впервые в жизни нажал на вампиров:
- Что это знает Агнесса и почему я этого не знаю?!
Они замялись и переглянулись. И Клод еле выговорил:
- Нарцисс принадлежал Предопределенности, ваше величество. И вам это известно не хуже, чем неумершим.
- Почему - принадлежал? - говорю. - Он мертв?
- Мы пока не можем понять, - сказал Грегор. Как-то, по-моему, слишком поспешно. - Дождь - никаких следов не найдешь. Пахнет только водой…
Но Клод его перебил:
- Он мертв, - сказал и преклонил колено. - Мертв или умирает. И все понимают, и вы тоже, государь. И Эгни не смогла бы его выпить, даже если бы он очень просил. Не стоит пытаться лгать себе. Он… сами знаете чей, ваше величество.
Правда. Все понимают, и я тоже. Я вспомнил, как еще в Медвежьем Логу прошлой осенью разглядывал клеймо рока у него на лице.
Внутри будто струна лопнула. Конец. И Дар полыхнул таким ослепительным и всесжигающим пламенем, что вампиры ко мне бессознательно потянулись. А я вытащил из ножен кинжал, стянул с рук перчатки, вспорол оба запястья, не ощутив боли, и протянул руки вперед.
- Я вам охоту сорвал, - говорю. - Пейте. На войне как на войне.
Я знаю, что они тогда выпили Дара больше, чем крови.
Мне понадобились сутки. Только сутки.
Я ничего не чувствовал, кроме огня своего Дара, который жег меня изнутри, и спокойной злобы. Я все обдумал, составил план и методично действовал по этому плану, будто сам был мертвецом, поднятым Теми Самыми. Я не спал и не мог ничего есть, как вставший мертвец. Живые люди шарахались, если я подходил слишком тихо, - но все шло правильно.
Следующей ночью мы вошли в грязный городишко, где банда Доброго Робина остановилась лагерем. Погода, помню, задалась самая вампирская - дождь перестал, было сыро и очень ветрено. И ледяной мокрый ветер нес облака перед ущербной зеленой луной.
Для мертвых такая погода приятнее, чем для живых. И я не взял живых, оставив их в резерве, в предместьях - ждать сигнала или вестника. Потом воззвал к Тем Самым Силам, прося себе на эту ночь взора неумершего, - меня услышали, и мир вокруг будто высветили изнутри. Я теперь видел, как вампиры, а значит, видел лучше кошки или филина, что показалось мне полезным для ночного боя.
Мои мертвые бойцы двигались тише и быстрее, чем живые, - прав поэт, сказавший: "Мертвые ездят быстро". Вампиры в виде седых нетопырей летели рядом с моим вороным.
Город казался вымершим - почти весь он лежал в сырой темноте, грязные узкие улочки пахли падалью, дождем и помоями, все ставни его жители заперли, все ворота заперли, и только вдалеке взбрехивали уцелевшие собаки.
Потом они завыли.
Город казался вымершим. Но вампиры чуяли здесь Доброго Робина, и вскоре мы его отыскали. Банда гуляла в большом трактире на площади у ратуши. Трактир ярко освещался изнутри, оттуда водили пьяные бандиты и визжали их девки; на улице вокруг горели костры, разожженные караульными банды. Упомянутые караульные выглядели менее пьяно, чем мне бы хотелось, но тоже играли в кости и тискали девок вместо того, чтобы следить за ночью. Мне померещился труп, привязанный к столбу посреди площади, но я заставил себя думать о живых врагах.
И дал мертвецам мысленный приказ.
Через миг на площади началась драка, послышались первые вопли - и я услышал в голосах бандитов именно то, что хотел услышать. Панику. Нерассуждающий ужас.
Я выждал несколько минут. Некоторые бандиты из тех, кто пьянствовал в трактире, выскочили на шум и были убиты, едва переступив порог. Кто-то пытался стрелять из лука в темноту, но живые на площади освещались кострами и факелами, как лучшие мишени, а неумершие и я, стоявшие в темноте, вероятно, казались им кусками мрака, просто тенями из теней в ночи. Никакая хваленая меткость не поможет человеку разглядеть врага в кромешной тьме.
Зато тьма нимало не мешала мне, даже помогала. Я пил ее, дышал ею, она наполнилась смертями - и я содрал с рук повязки, снова вскрыл едва закрывшиеся порезы и запел. Дар залил площадь кипящей волной. Мертвецы из моей гвардии превратились в неуязвимых и неутомимых чудовищ, а только что убитые, еще не остывшие бандиты вставали, едва успев упасть, чтобы присоединиться к моим слугам. Уцелевшие визжали от ужаса. Еще через несколько минут они побежали врассыпную, но площадь была окружена моей гвардией. Вампиры не выдержали натиска Дара и запаха свежей крови - и ввязались в свалку, убивая вне Сумеречного Кодекса, направо и налево, как живые солдаты, но с упоением, вряд ли доступным смертным.
Только Агнесса осталась рядом со мной, как боец-телохранитель, со своей обычной милой улыбкой вынимая из воздуха стрелы и останавливая ножи.
Я думал, эта битва никогда не кончится. Больше того - я хотел, чтобы она не кончалась. Бушующее пламя Дара растапливало холод внутри меня - я просто боялся того, что со мной станется, когда жар иссякнет. Но все кончается.
Через три четверти часа стало тихо. Только выли собаки.
Вампиры скользнули ко мне, как три луча мерцающего света. Их руки, лица, очи светились смертями, и человеческая кровь выглядела на их лунной сияющей коже черными кляксами.
- Государь может взглянуть на Доброго Робина, - сказал Клод. - Повинуясь вашему приказу, мы сохранили жизнь ему, его девице и монаху. Они связаны и обезоружены - там, в трактире. Их стерегут мертвецы. Пойдемте?
Дар во мне спал, ушел, как уходит вода после половодья. Стало холодно. Я отстранил Клода и пошел на площадь. Кровь, смешанная с грязью, хлюпала под ногами, и ни один труп не валялся в этой грязи. Мертвецы в кирасах гвардейцев, зеленых кафтанах бандитов и мужицких лохмотьях замерли под моим взглядом по стойке "смирно".
Я подошел к столбу у костра, чтобы разрезать веревки. Своим ножом, измазанным в крови со следами Дара. Почти бездумно - начав обдумывать, я не смог бы вернуть нужное для работы спокойствие.
Я их разрезал, и труп завалился на мои руки. Его кукольного личика никто не узнал бы - от него мало что осталось. Бандиты выжгли ему глаза, а ножевых ран на нагом теле было многовато для чистой смерти.
На столбе осталась приколоченная толстым гвоздем дощечка, на которой крупно, криво и с дикой орфографией бандиты намазали красной масляной краской: "Некромант, оживи свою шлюху".
Я пригладил его опаленные волосы, завернул труп в плащ и отнес к лошадям. С ним осталась Агнесса, трое ее товарищей проводили меня в трактир.
Я был совершенно пуст, и пустоту постепенно заполняла спокойная рассудочная злоба.
В трактире еще горели масляные лампы и было очень светло. Дар, вероятно, несмотря на стены, влился и в трактир, потому что все бывшие сторонники Робина Доброго - с дырами в телах, с разрубленными головами, один даже с ножом, торчащим в глазнице, - стояли вокруг троих живых, как мой караул. Среди мертвых мужчин попадались мертвые девки, полуголые и отвратительные. Может, трактирную прислугу тоже перебили, не знаю.
Я подошел посмотреть на Робина.
Он симпатично выглядел - темноволосый парень с открытым лицом, с аккуратной бородкой, статный. Его одежда покрылась кровавыми пятнами, но это, по-моему, в основном была гнилая кровь мертвецов. Смертный как смертный. Не обделенный любовью. Такой же жестокий, как все.
Робин держался хорошо. Остальные не равнялись с атаманом по силе духа: девка еле стояла на ногах, позеленев с лица, а монах закатил глаза и дергался, наверное уже окончательно сойдя с ума.
Лица девки я не помню, хоть тресни. Я его не видел. Я видел у нее на шее жемчужное ожерелье Нарцисса. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы Дар снова согрел мою кровь - у меня даже потеплели заледеневшие пальцы.
Наверное, я с минуту простоял молча, потому что заговорил Робин:
- Я тебя не боюсь, не надейся, - сказал он.
- Я тебя и не пугаю, - сказал я в ответ и здорово удивился звуку собственного голоса. - Ты ошибся, Робин.
- Видит Бог, - усмехнулся он. - Ошибся. Недооценил силу ада.
- Я не об этом, - говорю. - Просто оживляет лишь Господь, а я только поднимаю трупы. Понимаешь разницу? Тебе не стоило становиться моим личным врагом. Как преступник, ты вполне мог бы рассчитывать на виселицу для себя и монашескую келью для своей подружки. Это ведь хорошо?
Он на меня взглянул с насмешливым удивлением.
- Хорошо?! - говорит. - Хорошо?! Ну спасибо за такое "хорошо"! Интересно, а что, по мнению некроманта, плохо?!
- Смотри, - говорю.
Монаха я убил, остановив Даром его сердце. К умалишенным можно быть милосердным. А в девку стал вливать смерть по капле, не торопясь и наблюдая, не в силах больше справляться с горем и яростью.
Когда она завизжала, Робин начал рваться из рук мертвецов с удивительной для живого силой. Он чуть веревки не порвал - добрый рыцарь. И уже не усмехался иронически, а вопил, как прирезанный:
- Прекрати! Ты не человек - ты демон! У тебя нет сердца! Ты сам мертвый!
- Да, - говорю. - У меня нет сердца - ты его разбил, Добрый Робин. Красиво сказано? Тебе понравилось?
Когда у нее изо рта хлынула кровь, он начал меня умолять. А когда у нее вскипели и вытекли глаза - заткнулся. Я чувствовал его ненависть, как дым, наполнивший комнату, и думал: значит, тебе это не нравится? Надо же! А чего же ты ждал?
Она агонизировала минут пять - никак не меньше. И Робин плакал, глядя на нее, а я думал о слезах, не пролитых над телом Нарцисса, - и не дернулся облегчить положение обоим этим любовничкам.
Потом она перестала дергаться, и я снял с нее ожерелье. А Добрый Робин смотрел на меня мокрыми расширившимися глазами.
- Я тоже не мог прийти на помощь, - говорю. - И мне тоже хотелось, Робин. Так что ты ошибся.
Он изобразил ухмылку - наверное, хотел ухмыльнуться презрительно, но вышло горько.
- Собираешься казнить меня в столице? - говорит. - На площади? Поизощреннее? Чтобы все видели, как ты страшен, а я жалок, да?
- Нет, - говорю. - Убью сейчас. Быстро и без затей.
Кажется, он удивился.
- Почему?
- Счет закрыт, - сказал я и воткнул клинок Дара ему в ухо.
Он так и повалился на пол с удивленным лицом. А я вышел строить войска. Меня трясло от холода.
Отомстив Доброму Робину и закончив эту дурацкую войну, я так успокоился, что сам себе удивился. Даже когда хоронили Нарцисса, я только мерз и очень хотел скорее вернуться в столицу. Я вдруг начал отчаянно тосковать по дому.
Бунт догорел без следа. На всякий непредвиденный случай я оставил на севере свои живые войска, а в столицу привел лишь мертвецов - гвардию и остатки банды Робина, тех, у кого были целы руки-ноги и сравнительно не изуродовано лицо. Кажется, сам Робин тоже попал в число трупов почище, но точно не помню… Вампиры мне очень помогли и уцелели - я оставил этот способ их путешествий, как туз в своем рукаве, на будущее.
Пока возвращались, я рвался в свой дворец всей душой, а когда наконец его увидел, вдруг навалился цепенящий ужас, от которого даже дышать было трудно. Я понял его причину, когда вошел в собственные покои.
Моя душа, безотносительно к разуму, оказывается, ожидала, что я найду дома живого Нарцисса. Я закопал в желтую глину северного городишки пустую обезображенную оболочку, которую мое бедное сердце умудрилось никак не связать с той милой живой душой, которая грела меня столько холодных дней.
Я понятия не имел, насколько в действительности привязался к Нарциссу. Живой он мне мешал, иногда раздражал, иногда мне хотелось от него больше, чем он был способен дать, - сейчас я понял, что любил в нем абсолютно все. И глупость, и наивность, и невероятную способность вставить слово не к месту, и целомудрие, граничащее с занудством…
Я в нестерпимой тоске шлялся по его опустевшим покоям. Его тряпки, его зеркала, его побрякушки - это все меня резало, как ножом. Я намотал на запястье жемчужное ожерелье, в котором его убивали, и носил с собой, как четки, не в силах с ним расстаться.
И благодарил Господа за то, что в один счастливый момент уговорил Нарцисса позировать лучшему художнику столицы: у меня остался его портрет. Художник действительно оказался талантом, мэтру Аугустино переменчивые очи Нарцисса удались… И очень знакомое мне выражение - глуповатая, светлая, обаятельная улыбочка… Я таскал этот портрет из кабинета в спальню и обратно, смотрел на него, разговаривал с ним - вероятно, был весьма близок к настоящему сумасшествию.
Мое одиночество стало ужасно тяжелым. Я ничем не мог его заглушить. У меня была пропасть работы, но все валилось из рук. Я не мог видеть слащавых физиономий своего двора.
"Вы прекрасны, государь! Прекрасны!" А то я не знаю, что они думают! Уж говорил бы прямо: "Вы ужасны, государь! Ужасны! Вы просто отвратительны!" - куда бы забавнее вышло.
Кому я казался прекрасным, того больше нет…
Бернард побаивался со мной общаться, когда я не в духе, зато теперь чаще приходили вампиры. Оскар присаживался рядом, поближе к огню, и говорил:
- Мой дорогой государь, право, не стоит так унывать. Смертные - увы, лишь хворост в топке Вечности. Он был прелестен, но красота таких цветов эфемерна. "Только утро - их прелести предел", - сказал поэт. Если вам хотелось его сохранить…
- Сделать из Нарцисса гербарий в виде вампира? - говорил я. Меня раздражали такие разговоры. - Ну какой он, к демону лысому, вампир?! И потом, он уподобился бы вам, стал бы вашим - не моим…
- А вы, мой прекраснейший государь? - говорил этот искуситель. - Вот вы стали бы Князем Сумерек, какого еще не знал мир. Возможно, вам удалось бы исполнить древнейшую мечту Вечных - объединить под своей десницей все вампирские кланы. Вы, мой драгоценный государь, узнали бы свободу Инобытия, любовь, непостижимую для смертных, - все, чего вам не хватает…
Мне долго лили в уши этот мед, пока я не рявкнул в конце концов:
- Слушай, дорогой Князь, погостная пыль! Не мучь ты меня, ради Господа! Не могу я бросить человеческий мир ради вашего, и оставь ты в покое мое несчастное бренное тело и жалкий человеческий разум! Не хочу больше об этом!
- А разве вы, милый государь, не оставили ваши дела среди живых? - говорит. С таким видом, будто безмерно удивлен. - Вы же теперь, скорбя о вашем юном друге, желаете уйти в скит, удалиться от мира, никого не видеть - а я просто предлагаю вам свежесть обновления…
- Не ваше дело, что я желаю, - говорю.
И тут я сообразил, что мне уже злобно, смешно - и вроде бы мысли потихоньку приходят в порядок. А Оскар, кладбищенский змей, улыбнулся и сказал:
- Король воскрес! Виват! Ну, как я и полагал, мой дорогой государь, у вас пока еще достаточно сил. И не забывайте, что не все ваши друзья мертвы… необратимо…
И мне оставалось только грустно усмехнуться.
А бунт Доброго Робина, как потом выяснилось, стоил многим в Междугорье не меньше, чем мне. Некоторым, вероятно, даже больше.