Неприлично, бесстыдно, неотразимо хорош. Слишком - для юноши. И в его лице было что-то девичье, что делало лицо совсем нестерпимым для взгляда… государя-монстра. Его руки дрожали, когда он коснулся моего вороного.
А выражение лица - детский страх. Все.
К сожалению, я имел неосторожность замешкаться слишком явно. Это заметили те, кому никак нельзя было такое показать, и утвердились в своих планах. Тогда я впервые подумал, что перед тем, как отсылать Беатрису, в нее надо было влить каплю Дара на память… Чтобы она, этак через годик, в диких муках умерла бы от рака, например, ее женского естества. Я так надеялся, что после льда Розамунды моя вывихнутая похоть не оттает уже никогда…
Не важно.
Потом дядюшка пригласил меня ужинать. А я сказал, что согрею своего вина, и на ужин мне хочется съесть свой охотничий трофей, - заяц выскочил на дорогу, представляете, милый дядюшка!
Жареный. Купленный в деревне. На вашу дорогу никогда не выскакивали жареные зайцы? А бывает.
Принц Марк попытался оскорбиться. Я сказал, кто не привык никого обременять. Я оставил мертвых лошадей и моего игрушечного конька на улице у конюшен, чтобы не пугать живых лошадок. Я спросил, где мне можно остановиться, и послал туда гвардейцев. Отчасти - чтобы они проверили покои. Отчасти - из сострадания: чтобы дядюшкина челядь могла перестать блевать и начать есть.
И мы с принцем Марком по-родственному выпили из одного кубка, причем он первый. А я отследил, чтобы уровень жидкости от его глотков достаточно опустился. Кузен Вениамин мне улыбнулся, принужденно, но менее принужденно, чем всегда. И потом мои живые подданные с наслаждением пожирали кабана с трюфелями, а я грел над огнем камина зайца, надетого на кончик кинжала, ел кусочек хлеба в заячьем жиру и сам потихоньку отогревался.
Весь вечер мой Дар был натянут, как тетива лука. Я ждал чего угодно. Я держал весь пиршественный зал в поле зрения и следил за каждым движением сотрапезников. Если бы на меня внезапно напали даже все люди принца Марка сразу, я залил бы смертью его дворец. Но вечер прошел тихо.
Так тихо, что просто странно. Я не мог понять, что Марк задумал. Он вел себя так, будто собирался действительно налаживать отношения. С некромантом? Невозможно.
Но вечер все-таки прошел тихо. И премьер с жандармом выпили, расслабились и принялись тискать служанок Марка. А я пошел спать.
Я шуганул лакеев, которые сунулись меня провожать. Взял жирандоль со свечами. Сказал, что желаю раздеться и лечь сам. И прошел по темному коридору, как по трясине - ожидая подвоха каждую секунду.
И чуть не убил его. Походя, просто потому, что никак не ожидал его тут увидеть. Вовремя перехватил стрелу Дара: поза у человека выглядела уж совсем не боевой.
- Ты кто такой? - говорю. - И что ты, сумасшедший, тут делаешь?
Теперь на его лице уже не страх был - ужас. Он прижался к стене спиной и пролепетал - белыми губами, без кровинки:
- Я - Нарцисс, конюший его высочества… Мне показалось… я подумал…
- Что ты еще подумал? - говорю. - Конюшим думать вредно.
Я его узнал, и мне уже стало смешно. Хотя…
- Мне показалось, - говорит, еле дыша, - что вы, государь… можете захотеть… меня видеть…
Я понял. Дядюшка Марк знал меня хорошо. Тогда я еще не прикинул, какая у этой интриги конечная цель, но Нарцисс, при моих-то дурных наклонностях, в любой игре был картой козырной масти.
Неважно, что он сам об этом думает.
Что это создание может мне чем-то навредить, у меня в голове не укладывалось. Беатриса выглядела в сотню раз опаснее. У Нарцисса все было на лице написано.
И я сказал:
- Нарцисс, я тебе ничего не приказывал и не собираюсь. Иди спать, ничего не бойся.
Но он перепугался еще больше. И безмерно удивился. И пробормотал:
- Не отсылайте меня, ради Господа, государь.
А мне показалось, что сейчас он боится не меня.
И это как-то извращенно погрело мне душу. Похоже, у меня первый раз просили защиты от кого-то другого. Ново.
Тогда я открыл дверь в спальню и пропустил его вперед. А Нарцисс не мог пройти мимо мертвецов - у него ноги подкашивались. Он никогда не был героем и никогда не будет.
Я сказал:
- Не обращай внимания. Это же не люди и не демоны. Это все равно что пустые доспехи, если их чудом заставить двигаться. Не надо нервничать.
Нарцисс посмотрел на меня странно, вошел, остановился и стал ждать. Я поставил подсвечник, достал из сумки мертвеца еще бутылку вина и сел на табурет к огню. И сделал Нарциссу знак приблизиться. Он устроился рядом на ковре. Нервно и настороженно, будто ждал беды, как я в зале.
Я снял перчатки, и он уставился на мои покорябанные руки.
- Нарцисс, - говорю, - выпей вина, все в порядке. Успокойся, ничего плохого не будет. Тебе ведь твой сеньор приказал прийти?
- Да, - отвечает. Еле слышно.
- Ну и посиди тут. Или поспи, как хочешь. Приказ исполнишь - и уйдешь утром. Ты же за меня не отвечаешь, верно?
И тут он выдал:
- Я вам не нравлюсь, государь?
Спросил. Молодец. Я думал, что уже ничему не удивлюсь, но чего я не ожидал, так это подобного вопроса. Потому что это касалось уж очень старой занозы. Нэда. Бедного Нэда.
Я никогда не мог говорить, если меня не спрашивали. Но тут меня спросили - и я стал рассказывать. И я рассказал Нарциссу, как он мне нравится, - как сумел. Он слушал, не возражал, не шарахался, слушал - и меня занесло. Меня, видите ли, никогда не слушали, а тут стали!
И я выпил вина и рассказал про Нэда, и еще немного выпил, и рассказал про Розамунду, и допил то, что осталось, и рассказал про Беатрису. Я обычно мало пил, а тут вышел дурной случай. Я потом понял, что, если бы не Нарцисс, это могло бы стоить мне жизни, но - из песни слова не выкинешь: я надрался, как наемник, и говорил о таких вещах, о которых обычно молчал со всеми.
Нарцисс на меня смотрел с детским страхом и вдруг - со слезами, кивал и спрашивал:
- Да?!
А я впервые за невероятно долгое время говорил с живым человеком и никак не мог отказаться от этого наслаждения. Вот где, собственно, и просчитался дядюшка: он просто не учел, что говорить мне хотелось куда больше, чем заполучить чью-то добродетель.
И когда я раскашлялся, Нарцисс спросил:
- Вы простыли, да, государь? Вам же надо лечь, да?
Кто бы мне когда такое сказал…
- Нарцисс, - говорю, - сокровище мое, хочешь земли и титул - за этот вопрос? Графский титул, скажем. Стоит.
И тут он расплакался навзрыд. Обнял мои колени, ткнулся в руку и разрыдался. А я, как всегда, не знал, что делать с чужими слезами.
У Нарцисса потрясающие глаза были. Интригана, змеи, изощренного лжеца. Я не знаю, за что Бог дал ему такие глаза.
Лгать он просто не мог. Ну не мог, как иной человек съесть живого червя не может, даже если ему угрожают повешением. В лучшем случае он мог продекламировать то, что его заставили заучить. И то - если ничто ему не помешает.
Дураком набитым я бы его не назвал. Грубо. Но…
У его разума отсутствовал всякий маневр. Если вообще назвать разумом то, чем мой милый дружок в обиходе пользовался. В три года я лучше разбирался в обстановке, чем он в семнадцать.
И как в его странной душе смелость переплеталась с трусостью, я никогда не мог понять. Нарцисс боялся темноты в незнакомых местах и совершенно спокойно реагировал на клинок, приставленный к горлу. Может, это объяснялось его запредельной глупостью, не знаю.
Зато когда Господь создавал Нарцисса, то решил компенсировать отсутствие ума, отваги, рисковости, мужского шарма, честолюбия и прочего подобного переизбытком двух других вещей. Красоты и способности сопереживать.
Отвлеченно - он был невероятно неудачной кандидатурой для дядиного поручения. Но тем не менее все получилось бы - в том случае, если бы я отколол что-нибудь циничное или жестокое. Нарцисс стал бы царапаться и кусаться, как трехнедельный котенок, - просто от страха, - и все бы выгорело. Дядя на то и рассчитывал, он ведь точно знал, что я не подпущу близко серьезного воина и дважды подумаю, стоит ли приближать к себе женщину. Но он просто чуточку меня недосчитал. Он поверил россказням о моей жене и Беатрисе, а я не стал бы мучить Нарцисса, как и женщин не мучил. Меня слишком смущали красивые люди.
А Нарцисс между тем отплакался, снял перстень и отдал мне.
- Что это за побрякушка? - спрашиваю.
Он повернул камень - черный, треугольной огранки. Под камнем обнаружилась короткая игла. А Нарцисс заглянул мне в лицо и сказал - роковым таинственным шепотом:
- На этой иголке - яд, от которого умирают спустя несколько дней, в страшной тоске… Говорят, от него гниют ногти и вытекают глаза. От него нет противоядия.
- Славная вещица, - говорю. - Даришь?
Рожица у него сделалась неописуемая.
- Государь! - говорит. Поражен моей недогадливостью. - Да мне же приказано уколоть этим вас!
Ну и как надо было на это реагировать?
- И ты не исполнил приказ своего сеньора? - говорю. - Почему?
И он ответил очень серьезно:
- Потому что, оказывается, вы - не демон.
- А разве людей не убивают по приказу сюзерена? - спрашиваю.
- Я вам присягал, - говорит. Еще серьезнее. - Если вы человек - то это важно. А если бы были демон - тогда бы не считалось.
Он, видите ли, это выяснил. Я поднял его лицо за подбородок и долго на него смотрел. Его судьба на нем уже расписалась… Но понимать это все равно было нестерпимо.
А он очень обеспокоенно спросил:
- А вы не прикажете казнить его высочество?
Солнечный зайчик… Ничего я ему не ответил, только погладил по щеке, что ни к чему не обязывает.
Я спал до утра. Просто спал, а этот "убийца" дремал на краешке моего ложа. И мой Дар улегся, как догоревший пожар - в угли. Даже не будь в спальне мертвых, я спал бы, как младенец, в присутствии Нарцисса.
Мой Дар игнорировал его особу как опасный предмет.
А в спальне моего драгоценного дядюшки в ту ночь было действительно очень тепло. Так что я выспался, и спина моя утром не болела. И Нарцисс помог мне застегнуть на плечах панцирь который наконец, сделали как следует по моей скособоченной фигуре, а потом пошел со мной.
Когда я спустился в главный зал, на меня смотрели. Жадно смотрели - впивались взглядами, искали на моем лице следы действия яда, я полагаю. И дядюшка улыбался нежно и умиротворенно. Как будто уже стоял у моего гроба, сердечный. Тем более - Нарцисс выглядел так спокойненько. И дядя опять недосчитал - я думаю, принял это спокойствие за чувство исполненного долга.
Я решил своим родственникам удовольствия не портить.
- За ночлег благодарен, - говорю. - Но завтракать не останусь. Нездоровится, есть не хочется. Думаю скорее вернуться домой и в библиотеке порыться.
Дядюшка так расплылся… И кузен Вениамин улыбнулся мне сердечно - впервые в жизни. И я подумал, что хорошо быть умирающим - все тебя очень любят напоследок.
- Я, - говорю, - хотел бы вас видеть в столице, дядя. Совет - послезавтра, будьте.
Он так поклонился… И так ласково смотрел… У него в глазах горящими буквами мерцало: "Хорошо, если к Совету ты не сдохнешь. Но одной ногой уже будешь в могиле, это точно".
- Пусть, - говорю, - ваш конюший меня сопровождает. Он мне понравился.
А дядя сделал якобы понимающую мину:
- Да на здоровье, хе-хе. Что с меня, убудет?
И нас проводили. Я раскашлялся, когда садился на коня, - в горле еще першило. И дядина свита аж замерла, пока кашель не прошел, - "ну!" - но потом разочаровалась. А премьеру и жандарму, натурально, ни о чем не рассказали, и они просто ехали поодаль от меня и обсуждали вино и девок.
Рыжий жеребчик Нарцисса боялся моих мертвецов не меньше, чем его хозяин. Но Нарцисс все равно старался держаться рядом. Мое доверие ему льстило… Бедный дурачок.
В столицу мы прибыли к вечеру. Столица впервые увидала Нарцисса в моей свите, так что горожане о нем первый раз сказали "королевская подстилка" и "светская сучка". Но он если и расслышал, то к себе не отнес.
Из-за свойственного ему исключительного легкомыслия.
Не буду утомлять вас рассказом о том, как устраивал Нарцисса в своих покоях. Довольно того, что он был впечатлительный, а я решил, что он будет жить со мной. Если мне захочется разговаривать с живым человеком, то пусть он будет рядом. И больше я ничего не желал принять в расчет. Ну да, да - неблагодарный тиран.
Я хотел, чтоб Нарцисс привык быстрее, чем он мог привыкнуть. А он грохнулся в обморок, когда увидел Оскара, выходящего из зеркала. Господи, прости…
Оскар, гадюка могильная, улыбнулся ему во все клыки. А мне сказал:
- Мне искренне жаль, ваше прекрасное величество, что мое появление вызвало такую прискорбную реакцию - у современных молодых людей нервы, к сожалению, слабы, как у барышень. Уверяю вас, что менее всего мне хотелось наносить ущерб благополучию вашей игрушки, мой дорогой государь, тем более такой изящной.
- Не пугайте его больше, Князь, - говорю. - Вот что мне теперь делать?..
Оскар чуть пожал плечами и тронул лоб Нарцисса своими ледяными пальцами - тот действительно пришел в себя моментально. И вцепился в мои руки, как в последнюю надежду, явно совсем забыв, что я - некромант и его король.
А вампир был настолько циничен, что заметил:
- Видите, мой бесценный государь, я, безусловно, ужасен, зато вы уже совершенно безопасны и близки.
И снова оказался прав, как всегда. Потому что Нарцисс с тех пор уже никогда не только не боялся, но и не смущался в моем присутствии. Правда, очень удивлялся иногда… Но это уже пустяки. И не смел спорить. Ни с чем, что бы я ни приказал. Я же его король - это в его головенке было равно примерно Богу.
Преданный, как легавый щенок. И это именно его потом честил предателем и встречный и поперечный.
Большой Совет, помню, изрядно меня позабавил.
Дядюшка прибыл в черном. В шикарном костюме - черный бархат и золотые галуны. Вроде как траур по случаю моего нездоровья.
Хотя я к тому моменту уже успел окончательно поправиться.
Принц Марк сел напротив меня и все заглядывал мне в лицо. Холодный пот искал или ждал, когда у меня глаза вытекут, - так весело… А кузен Вениамин, бледный, хмурый, грыз перо и нервничал. Он, мне кажется, понял раньше своего батюшки.
А я беседовал с премьером и с канцлером о наших внутренних делах, так - не торопясь. Счета сводили, смету прикидывали на нынешнюю зиму, обсуждали какие-то пустяки: цех столичных кузнецов просит высочайшего позволения вывешивать штандарты с двумя языками пламени вместо одного, а бургомистр предлагает запретить подмешивать старое варенье в новое…
К концу Совета мои дорогие родственники сами нездорово выглядели.
И когда я отпустил свиту, а им сказал: "Задержитесь на минутку" - они стали совсем зеленые. Как огурцы. И дядюшка пролепетал:
- Дорогой племянничек, что-то случилось?
- У вашего конюшего, - говорю, - колечко было с агатом… Вы бы, дядюшка, меня познакомили с ювелиром, хочу у него колье для жены заказать.
Утро, я припоминаю, морозное стояло, уже и иней лежал на траве - октябрь к концу, - в зале прохладно, а с принца Марка пот полил в три ручья.
- Мой, - лепечет, - перстень… старинный… я его, вроде бы… то есть - какой перстень?
- Системы, - говорю, - "кошка сдохла, хвост облез".
И тут мой кузен Вениамин процедил сквозь зубы слово - я удивился, откуда он такие знает. А принц Марк сел. Когда сидишь, не так заметно, что колени дрожат.
А я щелкнул пальцами гвардейцам. И говорю:
- Что с вами делать, дядя? Вы старше, вы политик - вот, совета спрашиваю. Казнить вас за государственную измену не могу - огласки не хочу. Будут болтать, что лью родную кровь. Так что предоставляю на выбор: первый вариант - вы этот перстень сами используете. Вроде как приболели и оттого умерли. Второй - я вас вместе с двоюродным братцем уютно устраиваю в небольшом помещении с крепкой дверью. И не в Башне Благочестия, а в Орлином Гнезде, к примеру. Или в Каменном Клинке. А ключ выбрасываю. Вроде вы переехали.
Тут у него и челюсть затряслась, и оттого он ничего мне не ответил. А кузен Вениамин прошипел:
- Ты, Дольф, грязная скотина. Пятно на родовом гербе. Можешь меня убить за эти слова, но я просто всю жизнь мечтал тебе это сказать.
Я ему улыбнулся.
- Вениамин, - говорю, - я так рад, что исполнил твою заветную мечту. Если ты мечтал сообщить мне еще что-то - не стесняйся, пожалуйста. Только поторапливайся, потому что я уже сам все решил. Без дядиных советов.
- Убить моего отца? - спрашивает. С ненавистью и мукой на физиономии.
- Ну почему же, - говорю, - только отца? Ты считаешь, братец, что ты совсем ни при чем в этой истории? Твой батюшка, как я понимаю, ведь не в пользу моего сынка интриговал, а в свою собственную, в обход младенчика, да? Бедняжечку Людвига ведь тоже, наверное, убить собирались? Так что это вся ваша фамилия, братец мой, узурпаторы. Несостоявшиеся.
- Племянничек! - лепечет принц Марк. - Да что ты такое говоришь! Не слушай моего олуха, он ничего не понимает!
- Он-то, - говорю, - может, и не понимает, а я пока еще кое-что понимаю, дядя. Мне этот скандал нужен, как зубная боль, но что поделаешь… Значит, так. Вы едете в Каменный Клинок. С моим личным эскортом. И там вас удобно размещают. А поскольку стража может отвлечься, перепиться или продаться, дверь в ваши покои я велю замуровать. Наглухо. Замешав цемент на яичных белках, чтобы тараном было не пробить. Оставив только дырку для еды и дырку для параши. Будет уютно.
Теперь кузен Вениамин сел. А дядюшка сорвался со стула и грохнулся на колени с классическим воплем:
- Помилуйте, государь!
- Я помиловал, - говорю. - Живите на здоровье. Я даже ваши земли не конфискую. У вас же, дядюшка, старшая дочь замужем? Вот ее детки и унаследуют. Такой я добрый. Мог бы и себе забрать. Ведь половина ваших угодий - мое потенциальное наследство, между прочим…
Тогда дядюшка разрыдался. А кузен Вениамин завопил:
- Я же говорил, батюшка, нельзя поручать это конюшему! Идиот, подонок, предатель! Гадина неблагодарная! Мы его приблизили, в рыцари посвятили, доверились, а он!..
- Ладно, - говорю, - хватит. Увести.
И когда их мертвецы уводили во двор, где ждала крытая карета с мертвой стражей, Вениамин орал, дядя рыдал, а двор промокал платочками уголки глаз. А я жалел, что не заткнул Вениамину пасть, потому что он своими воплями создавал мне будущие проблемы.
В столице потом это основательно обсудили. Жалели принца Марка: еще бы, он так напоминал покойного государя Гуго! Жалели кузена Вениамина - особенно дамы. Возмущались моей жестокостью. Забавно.
То, что эти двое хотели убить меня, своего короля, которому присягали, и родственника, кстати, как будто не считается. Убийство некроманта - это, вроде бы, и не убийство вовсе. А подлость в этом вопросе - это вовсе и не подлость, а военная хитрость. Дивная логика.