***
Илуге стоял рядом с Онхотоем и смотрел вниз, в долину. По эту сторону гор, которые задерживали пронзительные ледяные северные ветры, было ощутимо теплее, в воздухе уже чувствовалось первое дыхание весны. На размытых почти стаявшим снегом, влажно блестящих лентах дорог, прорезывавших равнины, двигались всадники. Отряды человек по семьдесят-восемьдесят: Шамдо выслал за выплатой дани. Как раньше доносили Илуге, обычно это происходило, когда зацветал миндаль, а сейчас по поймам рек едва начали распускаться нежные сережки ивы, – то есть, почти на месяц раньше. Значит, его расчеты оказались верными: в городе испытывают нехватку продовольствия. Перехватить обозы с данью теперь является наиважнейшей задачей. Теперь, когда он, наконец, может сказать: ему удалось довести сюда свое войско.
Переправить пещерами пять тысяч всадников, и также хуа пао в столь короткое время, да еще и незамеченными, оказалось делом сложным, на грани невыполнимого.
Илуге пришлось проявить всю свою твердость, чтобы их не обнаружили раньше времени. Несколько дней они искали место для лагеря в этих незнакомых горах с тем, чтобы огни костров или дым не были видны с равнины. Эта часть хребта была практически необитаема, – должно быть, по осени сюда забредают только охотники, однако все равно следовало соблюдать величайшую осторожность: Илуге под страхом смерти запретил жечь открытые костры, тем более днем, и приказал дать по двадцать плетей нескольким особо ретивым удальцам, решившим напасть на проезжавших по дороге крестьян. У степняков, надо сказать, имелись способы прятать огонь в особых ямах, однако днем дым мог их выдать, да и в дни, когда ветер шел с гор на равнину, запах мог далеко разойтись. Илуге предпочитал не рисковать, хотя усталые люди ворчали. Прошедшие сквозь пещеры воины ждали в них до заката, потом ночью с величайшими предосторожностями перебирались по склонам горы ниже, в небольшую, поросшую лесом котловину. С великим трудом доставили детали гигантских хуа пао. Чонраг не отходил от них ни на мгновение, и с широченной улыбкой признался, что подземный переход совсем не устрашил его, так как, боясь за свои хуа пао, он забыл бояться обо всем остальном.
Нескольких воинов и лошадей они потеряли, – в основном, потому, что люди поддались панике в момент, когда лошадей пришлось затаскивать в туннели, проведя ремни под брюхо.
Илуге изгрыз себе ногти до мяса за эти бесконечные двадцать дней, в которые переправлялись люди. Подобрал палку, делал зарубки, морщил лоб. По его подсчетам, в ближайшие дни Эрулен должен вывести войско к Трем Сестрам. Тогда пути назад не будет.
Чонраг привез изготовленную кхонгами смесь для хуа пао, и железные полые шары, чтобы ее туда засыпать – кхонгские кузни работали день и ночь по его указаниям, чтобы обеспечить угэрчи победу. Но сработает ли? Чонраг клялся, что сработает – однако Илуге к таким уверениям отнесся недоверчиво. Проверить бы… А как проверить? Шума-то будет сколько…
Однако на людях, – теперь он знал это, – следовало показывать, что он уверен и полон сил. Вышедшие из пещеры люди все как-то изменились, словно совершенное ими зажгло в них какой-то внутренний огонь. Илуге и сам помнил, как вышел на солнечный свет после долгих дней темноты. В тот момент ему казалось, что он родился заново, что он победил самого Эрлика и все темные, страшные тени, что влачились за ним, глухо нашептывая мысли о поражении. В тот момент он ощущал себя всемогущим.
Теперь следовало затаиться и ждать, подбираясь все ближе. Пока последние отряды еще шли по подземным тоннелям к солнечному свету, Илуге уже отдал приказ спускаться на равнину, прикрываясь лесом, тоже ночью. Было несколько раненых, – путь вниз в темноте оказался не менее чреват опасностями. Однако высланные вперед воины отыскали довольно неприметное, незаметное с равнины ущелье и теперь воины длинной цепочкой один за другим спускались вниз. Илуге ждал. Ему снились сны, будто бы с высоты птичьего полета, далеко к западу, у Трех Сестер, он видит бесчисленные костры. Как огненные змеи тянутся наверх, к неприступным крепостям на горных кручах. Как кричат, срываясь в пропасть, раненые воины. Как бьют в ворота хуа пао, порождая в горах долгое устрашающее эхо.
Прошло еще бесконечных пять дней, прежде чем ворота Шамдо отворились, показав длинную колонну выступающего войска. Впереди ехали всадники в богатых, блестящих на солнце металлических доспехах, развевались знамена. Ряды блестящих шлемов с султанами из конского волоса рождали впечатление, что все войско едино, словно огромный дракон, выползший на солнце из зимней пещеры.
– Надо напасть сейчас! – Баргузен, неровно дыша, остановился рядом. Илуге покосился на него: ишь, в бой рвется, ноздри азартно дрожат, пальцы сжали рукоять меча.
– Нет, – холодно сказал он, – В городе двадцатитысячное войско, усиленное стенами. Я не пошлю людей на напрасную смерть.
– Но потом они снова затворят ворота! – вспыхнул Баргузен.
– Я знаю, как их оттуда выманить, – спокойно ответил Илуге. Прищурясь против солнца, бьющего в глаза, он считал. Конечно, точно определить было сложно, но, как он и предполагал, наместник выслал не менее десяти тысяч воинов. Но и не больше. Э-эх! Значит, его уловку наместник все же разгадал. Или не разгадал – просто побоялся оставить город без защиты? Говорит это о чем-то или нет? Какой человек этот военачальник? Очень умный или очень трусливый? От ответа на этот вопросу засисит вся его дальнейшая тактика…
– Ты что же, предлагаешь нам сидеть в горах, как суслики, в то время как наши братья умирают у Трех Сестер? – Баргузен никак не мог успокоиться.
– Да, – жестко ответил Илуге. Повернулся, поглядел в глаза долгим тяжелым взглядом, – Я – угэрчи, и я буду решать.
Он уже положил восемь тысяч жизней под стенами этого проклятого города. Война – не для нетерпеливых, это он понял раз и навсегда.
Ждать становилось все труднее. Протянулся бесконечный день, потом другой, третий. Вот сейчас, по его подсчетам, войско куаньлинов отошло достаточно далеко, чтобы не повернуть назад.
Утром третьего дня Илуге разбудили на рассвете:
– Угэрчи! К городу с равнины подходит караван.
Этого Илуге и ждал. Быстро вскочив, он вызвал трех сотников, включая Баргузена.
– Вот наша первая добыча!
Истомившиеся от ожидания лошади пошли резво, вынеся людей на полном скаку на равнину, где неповоротливый обоз с данью еще только разворачивался, чтобы выйти на основную дорогу. С гиканьем и свистом степняки широкой цепью рассыпались по степи, не давая лучникам хорошего прицела, вошли, смешав их ряды, словно нож в масло. Пронеслись мимо, опустошая колчаны: в отличие от куаньлинов, все были приучены стрелять с седла, примеряясь к ходу лошади. Потому залп их стрел был куда более прицельным: не ожидавшие нападения, а потому ехавшие в простых кожаных рубахах куаньлинские стражники, нелепо взмахивая руками, падали с седел один за другим. Мычали перепуганные животные, которых гнали в город. Возок с птицей перевернулся и перепуганные курицы бросились врассыпную. Возницы, спрыгивая с возков, – люди мирные, скорее всего крестьяне, бросались на землю рядом с возками, закрывая руками голову.
Со стен Шамдо раздался далекий возмущенный рев: там увидели, как небольшой отряд (разбойники? мародеры?) лишает их долгожданного продовольствия.
Разбив стражников, воины, как и приказал Илуге, не торопились. На глазах у куаньлинов, столпившихся на стенах, принялись собирать добро, дорезать раненых. Смотреть на это было бы нестерпимо!
Наконец, ворота Шамдо распахнулись. Уже далеко не в таком безупречном порядке, из них вихрем начали вылетать всадники: наспех собранные, горящие жаждой отобрать долгожданную дань. Илуге пересчитал их и коротко свистнул:
– Они выслали пятьсот воинов. Теперь пошлите столько же с нашей стороны.
Увидев вылетающую из леска конницу, куаньлины было заволновались, однако это было регулярное войско, и поворачивать назад они не стали, приняв бой. Ворота Шамдо за ними торопливо закрылись.
Это был не бой: это была бойня. Со стен специально обученные лучники не могли достать ни тех, ни других, Степняки, превосходящие куаньлинов числом и умением держаться в седлах, использовали свою обычную тактику боя на равнинах: широкой беспорядочной цепью проносились сквозь ряды, осыпая противника стрелами, а затем возвращаясь обратно. Куаньлины же, более привычные к ближнему бою, хватались за колчан не сразу, а многие их стелы летели мимо цели. Наконец, опустошив полные колчаны, воины Илуге сомкнули кольцо и начали ближнюю схватку. Солнце еще не подкатилось к полудню, когда все было кончено.
Примчался Баргузен, – окровавленный, счастливый, горящий азартом боя, словно туго натянутая стрела:
– Ну что, угэрчи! Хороша ли битва?
Илуге широко улыбнулся, от души, по-настоящему обнял друга.
– Я знал, что ты меня не подведешь. Стоять и смотреть здесь было невыносимо. Но вы справились! Справились!
– В какой-то момент я думал, они пошлют на нас все свое войско, – Баргузен говорил отрывисто и хрипло, но глаза смеялись.
– Мои лазутчики донесли, что командующий куаньлинским войском слабый и нерешительный человек, – отвечал Илуге, – Я учел это.
– Ну, что же, с первой победой, – пророкотал Ягут, подходя. Могучий горбун сковал оружие по себе, и теперь Илуге видел, как в его руке легко лежит тяжелый молот, заостренный с одного конца: страшное оружие, Илуге вряд ли смог бы размахивать им, как это играючи делал Ягут.
– Да только теперь, когда мы им себя показали, они ни за что не высунут носа из-за стен, – Янира, подошедшая вместе с кузнецом, озабоченно нахмурила брови.
– Завидуешь? – ласково спросил Баргузен. Эти двое так и не оставили своей манеры говорить так, словно они вот-вот вцепятся друг другу в горло.
Илуге вздохнул.
– Еще как высунутся, – примирительно сказал он, – Сколько отрядов отправилось за данью? Шесть. Сколько будет обозов? Тоже шесть. И с каждым новым обозом куаньлины будут все голоднее. Мы же будем для них навроде комара, – звенит где-то над ухом, а не поймаешь.
– Более разумным для них было бы сейчас бросить против нас целое войско, – задумчиво сказал Онхотой. Его острые голубые глаза смотрели куда-то вдаль, словно что-то выискивая на равнине.
– Если бы они знали, сколько нас, – да, – согласился Илуге, – Пока они приняли нас за неорганизованный отряд разбойников. Теперь будут знать, что мы здесь, и отнесутся более серьезно. Но ведь и мы показали только малую часть. Командующий, я надеюсь, решит, что мы – малочисленный передовой отряд. Я приказал Эрулену жечь каждую ночь по три костра на одного воина. Поэтому куаньлины должны думать, что мы собрали невиданное войско, – пятьдесят и больше тысяч воинов. Это почти все, что может сейчас поднять на коня вся Великая степь.
– Да. Раньше поднимали до ста, – ни к кому не обращаясь, невпопад проговорил Онхотой. Он не повернулся к Илуге но тот ощутил острый болезненный укол стыда
– Последние войны были очень тяжелыми. Особенно поход против ургашей, – медленно сказал он.
– Хватит о этом, – вмешался Баргузен, – Нечего отравлять радость победы грустными мыслями!
Илуге улыбнулся:
– Начало было славным, брат. Я надеюсь, мы все тоже вкусим того напитка, что пьянит тебя сейчас почище архи!
Баргузен засмеялся:
– Я жадный! – и на сердце Илуге стало легко-легко.
В этом бою потеряли около двадцати человек убитыми, еще столько же – ранеными. Распорядившись похоронить воинов по обычаю, – отрезать и высушить головы, чтобы захоронить в родных кочевьях, а тела засыпать камнями, Илуге вместе с сияющим Баргузеном, Чонрагом и Тургхом, прибывшими в последних отрядах, отправился осмотреть добычу.
Обоз был большим: десять телег, груженых доверху. Больше всего было еды, и Илуге довольно ухмыльнулся: он ведь побоялся нагрузить лошадей еще и провиантом, и воины после долгих дней на обычном степном рационе, наконец, смогут побаловать себя сладкой свининой с равнин и домашней птицей, – куаньлинские утки и куры удивительно жирны и нежны. Еще была мука для хлеба, овощи, копченая и соленая рыба и мясо, удивительные засахаренные фрукты и прочие вещи, в которые хотелось вцепиться зубами немедленно.
Однако Илуге подавил неподобающий угэрчи порыв и принялся осматривать остальное. Упряжь для лошадей. Какие-то безделушки, хоть и красивые, из хрупкой глины, почти все побились. Отлично выделанные кожи, из которых, – приятно думать, – можно наскоро соорудить обувь: многие воины за время перехода порвали или повредили ее об острые камни. И наконечники для стрел! Это было самым ценным, – Илге даже мечтать не смел, что ему так повезет!
Второй обоз показался через два дня, на рассвете. На этот раз в Шамдо, верно, ожидали его, потому как стены покрылись огоньками. Но и воины Илуге были наготове. В сером сумраке начинающегося утра они понеслись по степи. На этот раз Илуге пошел сам, взяв с собой пятьсот воинов. Теперь уже каждый знал, что следует делать: из ворот Шамдо тоже показался отряд: разъяренные куаньлины разгадали их тактику и понимали, что, если они не остановят наглых воров сейчас, то они будут захватывать обозы один за другим, оставляя ни с чем голодающий город.
Несясь на растерянных, суетящихся всадников и видя краем глаза, как из ворот Шамдо вытекает темная волна, Илуге испытывал жгучее наслаждение. Он мышцами чувствовал и нетерпение Аргола: великолепный конь почти стлался по земле, и его еще приходилось сдерживать, чтобы не вырваться вперед слишком далеко. Они опередили куаньлинов почти на три полета стрелы, когда растерявшиеся в полутьме стражники попытались свернуть возы в кольцо и устроить линию обороны. Это было отчаянной попыткой обреченных: воины Илуге налетали и отскакивали, как волчья стая, охотящаяся на оленя. И отходили, оставляя усыпанную трупами землю. Сзади, позабыв о всякой осторожности, мчались куаньлины из Шамдо. Так! Илуге налетел на рослого воина в шлеме с высоким плюмажем, – видимо, начальника стражников, охраняющих обоз, который отбил несколько его выпадов довольно умело. Но конь куаньлина не шел ни в какое сравнение с охваченным боевым азартом Арголом, который вцепился жеребцу стражника в шею, отчего тот от неожиданности и боли встал на дыбы. Илуге ударил сверху, почувствовал, как хрустнула разрубленная ключица… Всадник ослабил поводья и в следующее мгновение вылетел из седла. Илуге увернулся, отбив выпад какого-то страшно закричавшего юнца. Только когда меч по рукоять вошел в его грудь, Илуге вдруг уловил некоторое сходство: должно быть, сын…
Куаньлины, беспорядочно растянувшись, мчались на них. Эти, в отличие от стражников, наверняка были воинами поопытней. Илуге коротко свистнул, подавая условный знак, и из того же леска показались свежие силы. Все было рассчитано верно: на этот раз разозленные куаньлины выслали полторы тысячи воинов. Против них Илуге поднял две. Закипела схватка.
Он знал, что рискует: если командующий решится в едином порыве бросить против него весь гарнизон, то, скорее всего, им придется отойти. Илуге рассчитывал, что командующий, увидев, что силы их увеличиваются, и не зная им предела, будет высылать отряды с осторожностью, опасаясь оставлять город без защиты. В конце концов, если он выслал десять тысяч против предполагаемых пятидесяти, – значит, и сейчас побоится!
Так оно и произошло. Шамдо выслал еще тысячу воинов, и степняки ответили тем же. Бой на равнине вышел беспорядочным, а это было несвойственно куаньлинам, привыкшим держать стройные ряды и слушаться команд командиров. А степняки плясали на месте, не вступая в ближний бой, и осыпая куаньлинов стрелами, – теперь можно было не беречь каждую для верного выстрела! Ах, молодцы!
Илуге затопило восторгом, когда он увидел, что его тактика оправдывается: каждый мальчик в степях уже в год умеет держать лук, а в три начинает учиться стрелять. Ему самому такого обучения не выпало, и потому Илуге до сих пор стрелял плохо, хотя и старался втайне тренироваться, но, – увы! – где ему было равняться с настоящими сынами ветра! Почти все их стрелы, посланные с налета, поражали цели даже на расстоянии пятидесяти шагов. Со своей стороны, куаньлины тоже пытались стрелять, но попасть в такую подвижную мишень в рассеянном бою достаточно сложно, тем более что с гор дул довольно резкий ветер.
Остальное довершали мечи. Схватка вышла жестокой: и те, и другие стремились победить во что бы то ни стало, и каждый выкладывался до конца. Иные, даже попав под копыта лошадей, норовили покалечить ноги коня противника, пусть даже ценой собственной жизни. Вокруг стоял оглушительный яростный вой.
Илуге с самого начала приказал одному из лучших стрелков джунгарского отряда, – Азгану, держаться вблизи и теперь подозвал его. Азган получил небольшую резанную рану, но все же кивнул, поняв, что от него хочет Илуге. Илуге вместе с десятью воинами окружили Азгана плотным кольцом, не давая достать его мечами и отбивая редкие стрелы. Тем временем воин остановил коня. Неторопливо прищурился, ловя пальцами ветер, – спокойно, словно вокруг для него ничего не существовало. Достал белую джунгарскую разрезную стрелу, – поди ведь, сам вытачивал древки, наконечник же, Илуге знал это, – ковал ему сам Ягут, других Азган не признавал, и платил всегда за то, чтобы получить самое лучшее. Натянул лук почти вертикально вверх. Некоторые куаньлины, увидев странное действо, даже замедляли удары, не понимая странного маневра. Наконец, до уха натянув тетиву огромного, (Илуге знал, что его с трудом сгибают двое взрослых мужчин), любовно выстланного сухожилиями марала лука, Азган выпустил свою стрелу.
Первый тысяцкий куаньлинов, которых издалека было заметно по шлемам с нащечниками и красным султанам на шлемах, упал с коня, будто подрубленный: упавшая почти отвесно стрела вошла ему между пластин панциря, в то место, где они крепятся кожаными ремешками. Каждого из тысяцких окружали по двадцать воинов личной охраны, потому бой вокруг них кипел особенно жестоко. Теперь они обреченно взвыли, ошалело глядя друг на друга, и в слепой ярости кинулись вперед.
Азган достал вторую стрелу. Поняв, откуда прилетела первая, куаньлины плотнее сомкнули ряды. Илуге и его воинам приходилось туго: удары сыпались со всех сторон, и каждому приходилось одновременно биться с тремя-четырьмя воинами. Однако и степняки, заметив, что враг окружил угэрчи, тоже, в свою очередь, врубились в схватку, образовав ядро битвы, исходящее кровью, воплями раненых и визгом умирающих лошадей.
Азган натянул вторую стрелу, нежно подув на нее – пожелание удачи. Второй, – последний, – тысяцкий куаньлинов услышал свист и поднял голову, завороженно глядя на пернатую смерть, летящую с неба. Стрела попала ему в глаз и вышла с другой стороны черепа, пробив шлем. На какое-то мгновение все замолчали.
А потом одновременно из тысяч глоток вырвался вопль: ликующий – у степняков, и обреченный – у куаньлинов. Лишенные своих командиров, они беспорядочно заметались под ударами торжествующих врагов, а потом сначала нерешительно, а потом все более быстро начали отходить назад, к Шамдо. Воины Илуге с ликующими воплями гнали их по равнине, как стадо дзеренов.