Площадь мгновенно превратилась в поле боя. Стряхнув первое оцепенение, куаньлины заревели и двинулись в толпу, безжалостно сминая ее лошадьми. Монахи ловко уворачивались от пик и мечей, рассыпая свои металлические звезды в людей и коней, многие из которых, получив рану, сбрасывали своих всадников. Тут и там завязывалась рукопашная, в которой, – Илуге изумился, – монахи оказывались способны убивать одним ударом безоружных рук. Синие и серые балахоны мелькали быстрее, чем, он думал, может передвигаться человеческое существо.
Возле дворца схватка кипела особенно ожесточенно: куаньлины пытались прорваться во дворец и забаррикадироваться в нем, а монахи защищали Ицхаль и Дордже Ранга, стоявших на ступенях крыльца. Илуге и отсюда чувствовал, как звенит от магии воздух. Однако, кроме этого, поверх голов и мечущихся всадников, он почти ничего не мог разобрать. Ему нужна лошадь!
Чиркен, несколько ошарашенный происходящим, протиснулся поближе к нему, где-то подобрав брошенный куаньлинский щит.
Илуге судорожно озирался вокруг, высматривая подходящего коня, лишившегося хозяина в этой толчее. Рванулся вперед, ухватил брошенный повод какой-то ошалевшей гнедой кобылы, ласково прикрыл рукой раздувающиеся розовые ноздри, успокаивая испуганное животное…
В глубине покоев князя вдруг раздался долгий, мучительный крик, оборвавшийся ужасным рыдающим всхлипом. Почему-то Илуге сразу понял, кто это кричит.
Князь снова появился на балконе, пятясь к краю и словно не замечая этого. Илуге не сразу заметил конец длинной пики, торчащий у него из спины. Вокруг раны, почти незаметное, – пурпурное на пурпурном,- растекалось кровавое пятно. И куаньлины, и монахи, – все на мгновение замерли, заворожено наблюдая за разворачивающейся на их глазах сценой. Следом за князем из тени балкона появилась гигантская сутулая тень. Это звериное лицо с оскаленными клыками, эта длинная челюсть, это поросшее жесткой шерстью, будто скрюченное от невыносимой боли или усилия тело… Его ночной кошмар, мучивший его годами, сбывался в неярком утреннем свете.
– Гхи! – выдохнул Илуге, не отрывая глаз от ужасного пришельца.
– Я повелеваю тобой… Я велю тебе подчиниться… Я велю… – слышно было, как князь в наступившей тишине говорит все тише. Когтистые руки гхи сомкнулись у него на горле, глубоко вонзившись в шею. Князь хрипел, не в силах больше что-то выговорить Какое-то время они стояли. Губы гхи шевелились, словно он шептал князю что-то, отчего тот вдруг закричал и забился в отчаянной и бесполезной попытке. Затем неуловимо быстрым движением гхи сломал князю Ургаха шею. Звук хрустнувших позвонков услышали все.
– Нет, – прорычал гхи, и сбросил вниз обмякшее тело.
Ургашские стражники, поначалу не участвовавшие в схватке и только еще бежавшие на звуки боя прямо из своих казарм, замерли в полной растерянности.
– Прекратите бой! – над площадью снова раздался голос матери, – Я, Ицхаль, сестра и наследница князя, приказываю!
Какое-то время никто не двигался. Затем, очень медленно, монахи и куаньлины начали пятиться, сбиваясь в две неровные плотные шеренги друг напротив друга. Те и другие продолжали оставаться сосредоточенными и напряженными, следя за каждым движением друг друга.
– Женщины не правят Ургахом! – крикнул кто-то из рядов стражников.
– У меня есть сын! – в этот момент глаза Ицхаль нашли его и она слегка покачнулась.
От облегчения, понял Илуге, видя, как тяжело она вдруг оперлась на руку Дордже Ранга.
Чиркен протолкался следом за ним, и они вместе, раздвигая людей плечами, подошли к жрецам. Площадь молчала.
Илуге отыскал глазами хайбэ Юэ. Это было нетрудно: куаньлины сами, – и в том числе двое из них тоже с нашивками хайбэ, – сомкнулись вокруг него, ловя каждое его движение.
Здесь, на площади, их тысяч пять. Остальные несут службы на перевалах, в крепостях и городах. Но сейчас от того, что сделает Юэ, зависит все. Если куаньлины сейчас примут бой и будут перебиты, оставшиеся зальют Ургах кровью. Отступать из этой горной страны им некуда.
– Я, наследственная княжна Ургаха – и последняя из детей своего отца, заявляю, что мой сын имеет больше всего прав на трон Ургаха, – звонко и четко продолжала Ицхаль, – Склоните головы перед вашим новым князем. Он не виновен в смерти моего брата – как вы видели сами, это мой брат хотел разделаться с ним!
Глаза Илуге метались по площади, оценивая обстановку. Будь здесь такое же количество его воинов, он бы вступил в бой немедленно. Однако инстинкт подсказывал ему, что начинать свое правление с резни, в какую, несомненно, превратится битва, не стоит. Кроме того, он был не уверен в том, что эти странные люди подчинятся его командам. Ему нужно найти выход. В мозгу вертелась, никак не находя выхода, какая-то неясная мысль. Что-то связанное с Ли Чи… Что-то важное…
Вокруг него уже образовалось почтительное пространство, – монахи отошли, а другие,вытягивая шеи, норовили рассмотреть его. Илуге быстрым движением поднялся на ступени дворца рядом с матерью. Поднял руку.
– Хайбэ Юэ! – громко крикнул он, – Вы принесли присягу князю Ургаха. Князь Ригванапади мертв. Я полагаю, что с этим все вы переходите под мое подчинение. Я готов принять вашу присягу.
Это было то, что нужно. От изумления рот Юэ слегка приоткрылся. Куаньлины заволновались, и Илуге едва заметно улыбнулся: ему нужно было отвлечь их от ясной уверенности в том, что сейчас им предстоит ринуться в атаку, и преуспел. Если он правильно понял то, что говорил ему Ли Чи, такой поворот событий вполне в рамках куньлинских традиций. Теперь, пока Юэ не вынесет своего решения, ни один из них не тронется с места, боясь быть впоследствии обвиненным в мятеже.
– Я не могу принести присягу без прямого указания моего командующего, – наконец, вывернулся Юэ, – И я…не могу отвечать за весь гарнизон. Я не был должным образом утвержден в этой должности.
Отлично, пока они говорят этим странным языком куаньлинских церемоний, напряжение на площади начинает спадать.
– Тогда позвольте спросить, кому вы подчиняетесь и по какому праву находитесь здвесь? – Илуге бил безжалостно, и знал это.
Повисло долгое молчание, прежде чем Юэ вынужден был ответить:
– У меня нет ответа на этот вопрос.
– В этом случае правила могут быть какими угодно, верно? – Илуге краем глаза заметил, как Ицхаль сцепила за спиной руки, чтобы не выдать своего волнения. В глазах стоявшего с ней рядом Дордже Ранга Илуге прочитал…одобрение?
Не дожидаясь ответа Юэ, Илуге крикнул:
– Хайбэ Юэ, как князь Ургаха я приказываю вам покинуть мои земли. Немедленно.
Эти слова были встречены одобрительным ревом все увеличивающейся толпы, в которой одобрительные выкрики звучали едва ли не тише чем нечто вроде: " Убить их! Смерть куаньлинским кровососам!"
– У тебя еще не больше прав на княжество, чем у меня – на распоряжение куаньлинским гарнизоном, – парировал, приходя в себя, Юэ. Его рука судорожно стиснула меч.
О да, ты прав. Но чаще всего вождем становится тот, кто в критической ситуации ведет себя как вождь и сумеет повернуть ее в нужное русло.
– А что, у тебя есть другие кандидатуры на примете? – промурлыкал Илуге, – Я не сомневаюсь, что ваши " люди за ширмой" уже готовились осуществить переворот.
В точку! Толпа разразилась новыми воплями, и на этот раз " Смерть куаньлинам!" звучало намного громче. Илуге заметил, что хайбэ слегка побледнел и нервно обвел взглядом площадь.
Ты хочешь уйти… Ты сам говорил мне это. И вам нечего больше делать под небом Ургаха – теперь, когда ситуация, наконец, изменилась Тебя удерживает только стыд, только страх того, что твое отступление можно расценить как трусость.
Решение пришло в этот самый момент, и было таким простым, что Илуге чуть не рассмеялся.
– На моей… в степях говорят, что когда правила установить невозможно, решают боги, посылая воину удачу в поединке. Я вызываю на бой тебя или любого, кого вы признаете главным над собой, хайбэ Юэ. В случае моей победы куаньлинский гарнизон сдает оружие и покидает Ургах через плоскогорье Танг до захода солнца. В случае твоей победы вам будет даровано соизволение остаться до того момента, пока вопрос о вашем пребывании здесь будет согласован между мной и вашим императором.
Теперь мой черед бросить вызов. Попробуй отказаться.
Ответ он знал. Никто из куаньлинов не горел желанием поменяться местами с Юэ, и через какое-то время тот медленно, осторожно кивнул.
Монахи, повинуясь незаметным командам своих предводителей, начали отступать в переулки, освобождая место. Теперь их глаза, – сотни, тысячи глаз, не отрывались от Илуге: узкие, черные, непроницаемые. Но, – Илуге чувствовал, – с какими бы мыслями они не пришли в это утро на площадь, сейчас все они будут желать ему победы. Неплохое начало для самозванца.
Ему подвели коня, – небольшого, но быстрого и горячего серого жеребца, вложили в руки меч. Илуге чувствовал, как в нем нарастает горячее возбуждение, граничащее сликованием. Это был его бой. Насколько труднее управлять событиями руками других людей, – людей, совершающих ошибки или действующих вопреки твоей воле, руководствуясь даже соображениями высшей преданности.
В какой-то момент рядом оказался Дордже Ранг. Илуге не отвел вгзляда: сейчас, в это самое мгновение, он чувствовал, что никто в Ургахе не сможет дергать его за ниточки, преследуя какие-то свои неясные цели.
Лицо Дордже Ранга было непроницаемым, глаза смотрели жестко и прямо:
– Если до этого момента я и сомневался в том, что собирался сделать, – сказал он, – Но сейчас я благодарю Падме за свое решение. Ты мудр, угэрчи Илуге, хотя и странно это видеть в таком молодом человеке. Ты избежал ненужной крови и подчинил себе Ургах одним этим своим решением. Никто более не осмелится оспаривать твое право на престол. Этот поединок решит больше…он решит все. Я буду молить Падме о твоей победе.
Илуге молча кивнул старому монаху. Его мысли были уже далеко.
Оба всадника безо всякой команды выехали друг другу навстречу. Юэ снял свой красный плащ хайбэ, чтобы не затруднял движения. Он, как и Илуге, был вооружен только мечом. Щиты оба не взяли. Толпа, замерев в завороженном молчании, казалась похожей на одно существо.
Юэ сделал быстрый пробный выпад. В него было преимущество, – его чалый конь хорошо слушался и доверял хозяину. Серый Илуге, напротив, чувствуя на себе непривычную тяжесть, нервничал и пританцовывал на месте. Илуге отбил выпад и погладил коня по шее, успокаивая. В этой схватке реакция коня столь же важна, как действия всадника.
Они обменялись еще несколькими сериями ударов. Битва на плоскогорье Танг была во всех отношениях слишком необычной, чтобы и тот, и другой сумели оценить манеру боя друг друга. И сейчас, чувствуя гибкость, быстроту и силу своего противника, Илуге невольно ощутил восхищение. Они кружили по брусчатке площади в каком-то странном величавом танце Казалось, оба способны одновременно предугадать действия друг друга – и друг друга удивить. После того, как Юэ отразил его ложный выпад в живот и длинной серией ударов вынудил попятиться, Илуге почувствовал, как на его губах расплывается улыбка удовольствия: он сделал бы точно те же движения, точно также воспользовался бы собственной нерешительностью, вызванной непривычными движениями коня. Эта схватка была настоящим вызовом, настоящим наслаждением.
"Ты – тот самый," – он читал это в глазах Юэ, читал в смеси азарта и восторга, отражавшихся в глазах хайбэ. И знал, что сам чувствует то же самое.
Ему удалось оцарапать хайбэ подбородок, а Юэ удалось нанести ему легкую рану чуть ниже ключицы. Они сходились и расходились, все время увеличивая темп схватки, однако оба выдерживали это с легкостью. После тяжелой секиры, которой Илуге привык орудовать, он практически не чувствовал тяжести меча в своей руке и рассыпал удары быстрыми каскадами, надеясь, что усталость в результате вынудит хайбэ перейти к обороне.
Прошло довольно долго времени, прежде чем ему начало удаваться. Однако, прежде чем смог воспользоваться своим преимуществом, Юэ обнаружил неожиданное умение свободно менять руку, и необычная и быстрая смена направлений ударов вынудила Илуге прекратить атаку. Готовясь к новой, он чуть не рассмеялся от удовольствия. Чем дальше длился этот бой, тем меньше ему хотелось, чтобы он подошел к концу.
Он проделал новую серию ударов, сделав вид, что начинает уставать. Юэ усилил напор и в момент, когда пытался достать его сложным финтом, нацеленным в солнечное сплетение, тоже перекинул меч в левую руку. Прочертив в воздухе зигзаг, его меч рассек кожаный панцирь на теле Юэ, превратив его в лоскуты, однако тот молниеносно отклонился, почти распластавшись на спине коня, и удар, который мог рассечь его надвое, ушел выше.
Краем глаза Илуге заметил, что монахи в первых рядах нетерпеливо переминаются с ноги на ногу.
– Эдак мы затянем представление до темноты, – сказал он небрежно, одновременно задумывая обманное движение, чтобы затем быстрым колющим ударом поразить правую руку. Он уже понял, что не хочет убивать хайбэ, и старался ноносить удары, которые бы не причинили существенного вреда: идеальным было бы просто выбить этого ухмыляющегося куаньлина из седла или заставить выронить меч… Впрочем, он заметил, что и куаньлин наносит ему в корпус только скользящие удары.
– Уж не означает ли это, что ты готов сдаться? – хрипло выговорил Юэ, отбивая его удар и устремляя меч к его горлу. Илуге легко уклонился и их мечи снова встретились, зазвенев.
В этот момент чалый Юэ решил помочь своему хозяину и укусил серого за шею. Серый от неожиданности взвился на дыбы, Илуге качнулся, теряя равновесие… Меч куаньлина свистнул прямо рядом с его виском, слегка задев ухо…
Он услышал, как мать ахнула. Илуге быстро вывернул руку навстречу новому удару, и… Оба меча встретились и раскололись одновременно.
Снова твое колдовство, мама?
Как бы то ни было, Юэ был куда меньше готов к тому, что случилось. Инерция потянула его вперед и Илуге вместо того, чтобы отбросить меч, быстро резанул по подпруге, оказавшей как раз на пути. Седло Юэ начало сползать на землю, и в этот момент чалый взбрыкнул, получив несерьезную, но болезненную царапину обломком меча.
Казалось, вся плоащадь ахнула, когда Юэ начал падать. Следует отдать ему должное – он не грохнулся оземь всем телом а, извернувшись в воздухе, словно кошка, сумел приземлиться на ноги.
Илуге спрятал улыбку, увидев возмущенное выражение его лица.
– Ты проиграл, – сказал он, подъезжая к Юэ вплотную и нацепив ему в лицо обломок меча. Юэ с недоумением посмотрел на обломок меча в своей руке, потом на лицо Илуге.
– Это какое-то колдовство? – спросил он тихо.
Илуге на это пожал плечами. Прекинув ногу через луку седла, он легко спрыгнул на землю.
– Я полагаю, продолжать не имеет смысла. Не могу гарантировать, что со следующей парой мечей не произойдет то же самое.
– Но это нечестно!
– Честность не означает глупость, – не без яда Илуге вернул куаньлину его же фразу, – Уезжай, хайбэ. У тебя не будет другого повода сделать этого столь почетно.
Юэ наклонил голову, и какое-то время молчал. Затем вдруг быстрым движением преклонил одно колено и, не оборачиваясь, пошел к своим воинам, ведя за собой чалого.
Поняв, что поединок закончился, площадь разразилась ликующими криками.
– У тебя есть какие-нибудь просьбы? – крикнул Илуге в прямую, возмущенную спину своего недавнего противника. Тот презрительно передернул плечами, однако через два шага остановился. Обернулся.
– Есть. Из Шамдо я привез сюда…женщину. Ее зовут О-Лэи. Позволь мне послать людей за ней.
Илуге расплылся в ехидной улыбке, но ничего не сказал. Просто кивнул. Ему было довольно и того, что у хайбэ неожиданно и пунцово покраснели уши.
– Хайбэ Юэ! – неожиданно крикнула Ицхаль.
Куаньлин обернулся и, повинуясь жесту матери, подошел. Глаза Ицхаль искрились.
– Я так и не поблагодарила вас, хайбэ Юэ, – сказала она, спустившись на две ступени и становясь с ним вровень.
Тот явно смутился, что-то неразборчиво пробормотал, а потом замер, – когда ее руки вдруг сняли с него шлем и легли на затылок.
Илуге, удивленный этой неожиданной нежностью, увидел, что воздух вокруг головы Юэ задрожал. Глаза хайбэ вдруг широко распахнулись.
– Что… что это было?
– Несколько лет назад на Вас, хайбэ, наложили очень неприятное проклятие, – серьезно сказала Ицхаль, – Мы, жрецы, можем такие вещи видеть. Сейчас я сняла его. А должна была бы снять до поединка, – и тут она очень мило улыбнулась Илуге.
Рука Юэ дернулась к горлу, потом ослабла.
– Кто…кому это было нужно… – пробормотал он. Азарт боя уже схлынул с него, и теперь он казался обычным человеком – молодым, симпатичным и растерянным.
– Кому бы это ни было нужно, природа проклятий такова, что рано или поздно они возвращаются. И я вернула его его создателю, – ответила Ицхаль, – Теперь, что бы ни случилось с Вами, это не случится по чужой недоброй воле.
– Ваш дар поистине бесценен, – Юэ преклонил колено, – Я всегда буду помнить о нем.
– Я обязана вам своей жизнью и жизнью своего сына, – ровно произнесла Ицхаль, – И я тоже всегда буду об этом помнить.
Помни об этом и ты, сын.
Он поднялся на ступени дворца, рядом с матерью, и смотрел, как они уходят по Дороге Молитв. Быть может, уже очень скоро этот красивый хайбэ поведет своих безупречно построенных воинов на приступ Чод, – туда, где осталась Янира…
– Я оставила в Чод Цаньяна Джамцо, – негромко сказала Ицхаль, не поворачивая головы.
Опять читает мои мысли!
Илуге снова почувствовал злость. Резко развернувшись на каблуках, он толкнул ладонями полуоткрытые двери. За его спиной, – он успел увидеть, – на площадь выплывала длинная вереница жриц в белых одеждах с красно-черной эмблемой на Груди. Школа Гарда, изгнанные князем Ригванапади, спешили преклонить колена перед своей бывшей Верховной жрицей. Для матери, должно быть, это – мгновение высшего торжества. То, чего она желала. То, из-за чего они все оказались здесь. Илуге испытал приступ острого желания что-нибудь разбить.
Люди молча расступались перед ним, когда он шел по огромному залу, где верхняя часть длинной колоннады тонула в темноте. Он миновал приемный зал, затем еще один, и оказался в облицованном красной яшмой пышном покое, явно парадном. У дальней стены стоял массивный, вырезанный из черного блестящего камня трон.
Следом за ним покой начал заполняться людьми. Илуге чувствовал, как все они смотрят на него, все эти незнакомые люди в разноцветных одеждах, из которых неясно, кто они и почему здесь находятся.
У дальней стены, рядом с троном, бесшумно открылась небольшая дверца, и из темноты появился еще один жрец. Было в нем что-то неприятное, в его худом, нервном лице, в его улыбке, больше смахивающей на звериный оскал.
– Добро пожаловать, наследник, – без тени почтения то ли сказал, то ли прорычал он, – А где твоя мать?
Опять!
– Приветствует своих жриц, – коротко ответил Илуге. Он теперь стоял посреди зала, не слишком осознавая, что ему следует делать дальше.
Жрец ухмыльнулся.