Всадники приближались. Их кони, завидев восседающего рядом со мной юного монстра, перешли на шаг, начали фыркать и недовольно крутить мордами. Грифоны вообще не любят коней, и те отвечают им взаимностью. Наш домашний любимец на первых порах, увидев преображенные "ниссаны", угрожающе щелкал на них клювом, дико прыгал вокруг, имитируя нападение, хлопал крыльями и всячески демонстрировал свое негодование присутствием ничтожных копытных. Однако синебокие иноходцы оставались холодно-равнодушны к его стараниям, и это волей-неволей заставило нашего питомца смириться с горькой участью. Теперь подросший зверь неодобрительно взирал на всякого рода лошадей, но далее обычного неудовольствия дело не шло.
Кони стражников и упряжная четверка об этом не знали, и потому шагах в двадцати от нас они замерли, не повинуясь ни шпорам, ни уговорам.
– Отец родной! – со слезой в голосе что есть мочи заорал толмач, спрыгивая наземь. – Да на кого ж вы нас покинули! Да где ж вы были-то всё это время?!
– В странствиях, – кратко ответил я, не вдаваясь в подробности.
– Вон оно как. – Чиновный мздоимец сделал пару шагов в мою сторону. – Тварючка-то не куснет?
– Может, – честно признался я, кладя руку на пернатую макушку хищника. – Но я ее попрошу этого не делать.
Словно в подтверждение моих слов грифон предупреждающе защелкал клювом. Всякому образованному человеку, знающему повадки грифонов, подобный знак был ясен без комментариев. Даже новорожденный представитель этого племени с легкостью перекусывает стальной пруток. Что же касается таких вот слегка оперившихся подростков, то в клочья разорвать яцериновую кольчугу для них не сложнее, чем ватное одеяло.
– Проглот, лежать! – Я похлопал зверя по взъерошенному загривку, и он нехотя выполнил команду. – Это свой.
Толмач приблизился, с опаской поглядывая на ручного монстра.
– Прибыли, ваше преимущество, как было велено. Не извольте сомневаться, всё привезли. До последнего хвостня!
Я нахмурился, пытаясь скрыть удивление. Не знаю, что уж там наговорила нашему приятелю Оринка, но о деньгах, кажется, в приглашении речь не шла.
– Коли желаете, всё можете перечесть. Вот тут у меня каждое дело учтено. – В руках укладника появилась толстая амбарная книга с радугой цветных закладок. – Все тут прописано: и кто пожелал в своем хозяйстве породу конскую улучшить, и сколько мзды с него получено, и кому какая очередь поставлена. Ну и кто на что сгодиться может. Вот, к примеру, – толмач послюнявил палец и открыл гроссбух на синей закладке, – из Головного Призорного Уряда завзятый стольник. А вот из Прихвостневого…
Я едва удержался от смеха. В прошлом году мы послали толмача в Елдин, велев ему открыть офис и собирать заказы от желающих улучшить конскую породу, случив своих кобылиц с синебоким жеребцом "ниссаном". Должно быть, старания нашего приятеля не пропали даром, и дело шло на лад. Именно об этих прибылях и говорил толмач. И деньги, являвшиеся, по сути, полагавшейся нам мздой, он и доставил руководству по первому зову. Отсюда и возок, отсюда и охрана.
– И много наличности в сухом остатке? – принимая журнал учета заказов, сурово осведомился я, стараясь придать лицу выражение деловитой озабоченности.
– Да уж за полтораста тысяч хвостней набежало! – гордо отрапортовал ушлый субурбанец. Впрочем, субурбанец и бывает – либо ушлый, либо мертвый. – Для вас-то, может, и не много. Но всё же и не малость какая.
Замечание моего собеседника имело право на существование. С прошлого года удачные финансовые спекуляции нашего грусского партнера, уроженца здешних мест Щека Небрита, вложившего призовые деньги своих постояльцев в продажу металла Великого Железного Тына чайнаусским купцам, вывели меня и Вадима в число людей довольно состоятельных, чтобы не сказать – богатых. Но деньги по большей мере были там, за пределами Субурбании. Так что привезенные толмачом средства могли оказаться весьма кстати, особенно учитывая специфику проводимого расследования и знаменитое высказывание Наполеона о том, что для войны нужны деньги, деньги и еще раз деньги.
– А сам-то батюшка-кормилец в добром ли здравии? – осмелился наконец задать наболевший вопрос господин укладник. – Да где ныне пребывают?
– Думу думают, – поднимая вверх указательный палец, глубокомысленно изрек я. И добавил, выждав драматическую паузу: – Высокую думу! А на здоровье, слава Нычке, не жаловались, чего и вам от души желают.
– О-о-о! – покачал головой чиновный коневод-телегостроитель. – Об чем же, коли не секрет, дума?
– Мой друг, я поражен безмерно! – с укором проговорил я. – Страна на грани! Хаос и запустение на носу! И кому ж, спрашивается, печься о спасении уязвленного отечества, как не нашему любимому титану прозрения и вахтенному передовой мысли Вадиму Злому Бодуну Ратникову?!
– Насчет хаоса, это что ж, о короле с челядинцами его, что ли? – разочарованно протянул толмач. – Как же, слыхивали! Экое горе-то.
По интонации нашего старого знакомца было не понять, то ли он выражает дежурное сожаление в связи с исчезновением любимого монарха, то ли удивляется малости повода для суровых дум высокого начальства. Поэтому, выждав паузу и не дождавшись продолжения официальных стенаний, я поспешил задать наводящий вопрос.
– И что в Елдине о том толкуют?
– Да всяко бают. Всё больше о ценах на овес. А о короле толкуют, и что нечистая его побрала, и что зеленые человечки, кои, по слухам, в его палатах по стенам бегали, государя похитили да на летучий корабль уволокли. А тут еще молва пошла, будто король с ближними своими промеж народу скрываются, беды и чаяния людские вызнают, чтобы, как придет урочный час, явиться да собственноручно мощной дланью всех и покарать.
– Нешто всех? – ухмыльнулся я.
– А чего церемониться? Разве кто безвинный в Субурбании сыщется? Всяк знает, что милостью Нычки держимся, и за то его чтим, что милость его безмерна.
– Ну, хорошо, – кивнул я, не давая ходу философским рассуждениям знатного коневода и телегостроителя. – А сам-то как думаешь?
– Насчет руки – отродясь она у Барсиада крепкой не была, – пожал плечами толмач. – А так, мне-то оно что? Вот как вы скажете, так оно и верно будет. Оно ж послам всяким без государя скука да тоска смертная. Ни тебе сговор тайный учинить, ни отобедать всласть! А мне государь, дай ему Нычка здоровья, коли жив, борща не варил, дров не колол. Мне что с ним, что без него – всё едино солнце всходит.
– А ежели вдруг враг какой нагрянет? – Я укоризненно покачал головой.
– Да нешто сыщется такой враг, которому верные людишки без надобности будут?
– Против своих, стало быть, пойдешь? – нахмурился я.
– Отчего вдруг? – На лице моего собеседника нарисовалось явное недоумение. – Здесь, почитай, все таковы. Коли враг лютовать не станет – его тут завсегда с пирогами как родного примут. А если тебя принимают как родного – на что тебе лютовать?!
– Стало быть, вот так? – усмехнулся я.
– А то! – Толмач любовно провел пальцем по усам. – Бог Нычка учил: "Отвори дверь стучащему, ибо если пришед ступит на твой порог с радостью – и ты возрадуешься. А уж коли беда придет в дом – не спасут замки да засовы, так хоть дверь сохранишь"!
– Спорное заявление, – проговорил я, понимая бессмысленность дальнейших хитроумных переговоров.
– Может, и так, вам виднее. Меня ж одно заботило в эти дни, жив ли благодетель мой, нарочитый муж, витязь и левой руки подурядник, Вадим Злой Бодун, сын Ратника, ибо мзду свою я ему нести повинен. А уж о том, кто выше его, пусть он печалуется. Не моего ума это дело.
– Понятно, – кивнул я. – Да только вот какая незадача. По всему выходит, что над ним-то как раз никого и нет. А следовательно, получается, ему обязанности короля выполнять надлежит вплоть до возвращения самого Барсиада II. Соображаешь, о чем я толкую?
– Так, стало быть… – От волнения голос толмача перешел в шепот. – Он нынче… того?
– Стало быть, – конспиративно понижая голос, согласился я. – Теперь Вадим – И.О. государя, а ты… – Я прервал свою речь. – Ну, в общем, он сам об этом лучше расскажет. Ты уж, будь добр, подготовь стражу, чтоб орлы от волнения и счастья в обморок не попадали.
Шеренга стражников инкассаторской службы преданно таращилась на высокое начальство, взгромоздившееся на крышу денежного возка.
– Мужики, в натуре! – вещал Ратников, приняв позу того самого памятника, который любезно указывал на стоянку такси у вокзала в родном Кроменце. – Родина в опасности! Экономика, по жизни, должна быть экономной! Перестройка – это типа революция! Ну и чисто, чтоб у нас с вами всё было и нам с вами за это ничего не было!
Последний тезис громокипящего титана изящной словесности был встречен с особым воодушевлением.
– Высокомудрый И.О. государя, – решил я пояснить некоторые сложные для неподготовленного восприятия тезисы Злого Бодуна, – хотел сказать, что Субурбания движется по пути коренных преобразований. Наш любимый король Барсиад II, пронзая разумом все большие и малые народные нужды и проникая в самую суть вещей, повелел, чтоб отныне всё было по-иному. Ответственным за это назначен широко известный, вот, скажем, ему, – я ткнул пальцем в толмача, – решительностью и государственными понятиями славный витязь и сановный мздоимец Вадим Злой Бодун Ратников! Прошу любить и жаловать!
На лицах стражи немедленно отразилась неземная любовь, и в глазах, точно на дисплеях калькулятора, начался подсчет жалованья.
– Нам, в смысле, вот ему, – указал я на величавую фигуру напарника, дождавшись, пока утихнет звон кольчуг и бурные аплодисменты, – поручено сформировать новый уряд, который должен разгрести всё, что накопилось.
– В натуре, – кивнул Вадим.
– Уряд Нежданных Дел! – ни с того ни с сего выпалил стоящий рядом толмач.
– Почему нежданных дел? – тихо уточнил я.
– Отец родной! Да когда ж в Субурбании дела были жданными?!
– Будь по-твоему, – согласился я, сраженный неопровержимостью столь конкретного довода. – Главою Уряда назначается вот он. – Я указал на толмача и наклонился к его уху, точно собираясь сообщить по секрету тайный пароль новой организации. – Как тебя, то бишь, звать-то?
– Вавила Несусветович. Батька мой, стало быть, свет нес, – оглушенно пролепетал счастливец, кажется, готовый разрыдаться, точно голливудская дива при вручении "Оскара". – Не подведу! Жизнь положу! Детям заповедаю!
Я благосклонно кивнул, давая понять, что обещание принято.
– А вы, стало быть, для начала в том Уряде будете стольниками. – Насколько я помнил здешнюю систему, стоящий передо мной рядовой и сержантский состав был произведен мною примерно этак в капитаны, а может, даже и майоры. – За верную службу мы и впредь намерены жаловать, за кривду же – карать без всякого сожаления.
– Ура-а! – донеслось из строя. – Даешь! Любо! Любо!
– Да где ж хвостней-то набрать на мзду, на стольника-то? – перебивая восторженные крики, донесся неуверенный голос одного из всадников.
– Не суетись, брателла! – выступил вперед Ратников. – Всё чисто в кредит. В рассрочку, на двадцать лет без процентов!
– Любо! Любо! Любо!!! – взорвался потрясенный неслыханной щедростью строй. – Даешь Уряд Нежданных Дел! Да здравствует И.О. Великий!
Мы ждали возвращения разведки из разбойничьего замка. Золотой запас новой власти, как чемодан без ручки, заметно снижал маневренность нашего отряда, а потому, рассеянно слушая повествование нового урядника, я ломал себе голову, куда припрятать нежданно свалившееся на нас сокровище. Вопрос толмачу был поставлен простой, чтобы не сказать банальный. Задавая его свидетелю, оперативник редко надеется услышать в ответ что-нибудь внятное. "Последнее время, перед совершенным преступлением, не заметили ли вы чего-нибудь необычного? Может, были какие-то угрозы, слежка?.." Уж не знаю, на счастье или несчастье, но мой собеседник был наполнен свежими новостями, как зона Персидского залива нефтью. Проникнутый важностью первого задания, он рассказывал полно и чистосердечно обо всём, что знал, слышал или же только догадывался.
Вначале я слушал внимательно, стараясь вычленить зерна драгоценной информации из несмолкаемой трескотни радостного Несусветовича, затем расслабился, выставив, точно невод для золотой рыбки, профессиональный навык сработки на ключевые слова.
– …Притаился король Барсиад за кустом и ну ждать. Ждал, ждал – едва не уснул. И точно: только-только луна над самой маковкой его зависла – лес вокруг будто пожаром объяло. Прилетает откуда ни возьмись птица-небылица, лицом – девица, хвостом – зарница.
– Че там про "Зарницу"? – вмешался заинтересованный последними словами Вадюня. – Мы тоже когда-то с деревяхами по лесу бегали, флаг искали. В натуре прикольно!
Сбитый с темпа, рассказчик задумчиво уставился на И.О. государя, силясь проникнуть в глубокий смысл услышанного.
– Это о другом, – заверил я. – Продолжай, пожалуйста.
– Так вот, села та птица на камень и давай мед с него слизывать. А от хвоста ее сияние такое, что нить в игольное ушко без труда вдеть можно. Вот угощается она медком, тут король Барсиад из-за куста – шасть! Хвать ее, затейницу, за тело девичье, повыше хвоста, и ну кричать: "Ага! Попался, голос чужеродный. Не будешь более супротив меня народ мутить"!
При этих словах я невольно включился и стал вслушиваться в рассказ толмача.
– Птица-небылица крылами хлопает, а от камня оторваться не может. Лапки-то глубоко в меду увязли! Да и государь наш – хват! Прижал к себе вещунью – поди тут взлети! Ну, она тут, ясное дело, взмолилась. Мол, отпусти, мудрый государь, что с меня, птицы, взять? Плету себе всяку теребень ради красного словца, не хуже Переплутня. Пусти, говорит, на волю. В плену у тебя захирею и песни петь не стану. А вот коли дашь мне свободу – одарю тебя пером из своего хвоста. А за сладкое угощение поклянусь более рта супротив тебя не открывать!
Ну, Барсиад-то, известно дело, сердцем мягок, и хоть голос-то чужеродный уже до печенок его допек, но печенью он как раз крепок да велик. "Ладно, – говорит, – лети отсюда к своей матери. Перо, так и быть, оставь – я им шляпу украшу". А она ему в ответ: "Перо мое не простое, а чудодейное! Не зря ж я всё-таки птица-небылица! Если на какого вражину им махнуть, то будь он хоть трижды злыднем – враз станет добрым да ласковым".
– Угу. – Я вновь впал в задумчивость. – Значит, так оно всё и было.
– Еще бы не так! – гордо расправил плечи урядник Нежданных Дел. – Да об том, почитай, вся Субурбания шумела! Нешто не слыхали?
– Мы в Кроменце по делам были, – скупо отозвался я. – А кроме птицы-небылицы с ее оперением здесь о чем-нибудь говорили?
– Так ведь это ж еще не конец! – обнадежил толмач. – Решил король то перышко при случае на ком-нибудь испытать. А тут как раз и возможность представилась. В землях кобольдов лютовал злой разбойник Ян, Кукуев сын. Никому проходу не давал! Правый, виноватый – всяк ему хвостни в мошну клал, дабы голову сберечь! Он другого атамана, который в Лужанских степях озоровал, со всей его ватагой жизни лишил за то, что под ним ходить не хотели. Хотя те, развей Нычка их имена по ветру, тоже не совсем праведники были.
Стоны народные аж в Елдин, до дворца самого доносились. Взял тогда король Барсиад крепкую рать да поехал искать супостата. Долго ли, коротко, а всё ж свиделись они во чистом поле. Кукуев-то сын государя не убоялся, за кистень схватился, а тот его перышком так – вжик-вжик крест-накоест! Похерил, одним словом. И глядь – впрямь чудо свершилось! Стоял пред ним упырь лихой, видом дикий, нравом жуткий, а тут вмиг обернулся в доброго молодца, да такого славного и пригожего, что и глаз не отвести! А доброты в нем – по всей Субурбании обыщись, а добрее не сыщешь! В общем, стал он с той поры государевым наушником.
– Кем? – неуверенно переспросил я.
– Наушником. На ушко государю волю Нычкину растолковывал, ибо умом зело велик оказался. Всё вокруг себя зрил и разумел! А за нрав его кроткий, за слова ласковые величали его уже почтительно: не Кукуев сын, а Ян Кукуевич. Правда, люди бают, поколачивал он некоторых. Даже, сказывают, и каанам кулака в рыло совал. Ну, так оно как же без этого! Всё едино, душою чист! Ну да, видать, с остальными сгинул.
– Стоп! – Я оборвал плавную речь толмача. – Вадим, ты слышал?
– Про наушники? – с неохотой уточнил Злой Бодун.
– Не цепляйся к словам. Бывший разбойник из страны кобольдов, толкующий волю Нычки его величеству!
– Оба-на! – Исполняющий обязанности государя немилосердно хлопнул себя по лбу мощной дланью. – Приплыли!
Донесение вернувшейся разведки не обрадовало. Хотя, если вдуматься, не то чтобы огорчило, скорее озадачило. Во-первых, за распахнутыми крепостными воротами не сыскалось ни единой живой души. Во-вторых, там были обнаружены неживые души – забитые кольями трупы романтиков с большой дороги, судя по позам, не оказавших убийцам серьезного сопротивления. В-третьих, на стене донжона виднелась странного начертания эмблема, похожая на перевернутую пятилучевую звезду со вписанной козлиной головой.
– Красные демонята свою метку оставили, – выслушав последнее сообщение, нервно повел усом Вавила Несусветович. – Они всегда, ежели что, такую отметину рисуют.
– Ты хочешь сказать, что разбойников убили красные демонята? – уточнил я.
– Вестимо, они, – утвердительно кивнул новоиспеченный урядник. – Кому ж еще!
– Я подумал было, что это возницы, когда грабили соловьиную берлогу.
– А это, может, чисто конские водилы и есть красные демонята? – с ходу выдвинул гипотезу блюститель престола.
Мне осталось лишь развести руками, демонстрируя полное неведение.
– В натуре прикольные корефаны! – подытожил Злой Бодун.
Честно говоря, судьба убиенных разбойников меня интересовала мало. При желании ею могли заняться местные правоохранительные органы. Куда больше тревожило другое: по словам наших следопытов, разбойники не возвращались в замок. Во всяком случае, не возвращались крупной группой. Не было и следов значительного отряда всадников, направлявшихся в сторону поселка. Колеи от тележных колес были девственно чисты. Ни одна верховая лошадь не прошла следом за похитителями разбойничьих богатств из лесного замка. Вот это уже настораживало. Поскольку следовало признать, что либо криминальная психология здешнего преступного мира весьма отличается от той, что преподавали мне в университете внутренних дел, либо же, что я упускаю из виду нечто весьма значимое. Тогда вопрос – что?!
Радовало во всём этом одно: среди жертв непонятно чьего произвола человека, по описанию сходного с Фуциком, не оказалось, а значит, нам следовало, не мешкая, посетить малую родину недавних коллег по разбойничьему извозу и провести опрос населения по ряду наболевших вопросов.