Сивар присвистнул, Воислав бросил в его сторону недовольный взгляд, но одергивать брата не стал. Сумма была предложена солидная, но и Раймон, и Воислав понимали, что деньги сейчас не главное. Решалась судьба не только империи, созданной Карлом Великим, но и окружающих ее зависимых и полузависимых земель. Решалась судьба Европы, и если не все, то многое сейчас зависело от того, куда повернет свои ладьи внук князя Витцана Ободритского.
– Для Меровингов это шанс укоротить Пипинидов, – поддержал старшего брата Гарольд. – А для русов – вернуть былое влияние как на западе, так и на юге.
Соблазн был велик. То же самое говорили Воиславу Славомир и Родегаст. Тем не менее каган не рискнул выступить против императора Лотаря открыто, а предпочел разжигать пожар в доме у соседей чужими руками. Похоже, он вовсе не был уверен в успехе затеянного предприятия. Впрочем, каган Славомир был стар, в его годы уже поздно пускаться в авантюры, рискуя и собственной жизнью, и благополучием всего славянского мира. Зато Воислав Рерик был молод и не связан никакими обязательствами. Его поражение станет только его бедой.
– Что тебе сказал князь ободритов?
– Князь Сидраг сделает все от него зависящее, чтобы склонить Людовика Тевтона к союзу с младшим братом. Но это только в том случае, если ты, ярл Воислав, выступишь в союзе с королем Карлом.
Сидраг, как всегда, осторожен. Когда-то все они были изгоями, и общность судьбы сближала их. Но потом дороги разошлись. И ныне Воислав для Сидрага если и не лютый враг, то, во всяком случае, серьезная угроза. Пять лет назад, по возвращении из Русалании сын Годлава сказал сыну Драговита, что не станет оспаривать у него ободритский стол. Но князь Сидраг не поверил, и, возможно, он был в чем-то прав. Не в привычках русов уступать власть, пусть даже ближним родовичам. Одного только не взял в расчет Сидраг, того, что для повидавшего мир Воислава ободритская земля стала слишком тесной.
– Передашь Сидрагу, что я принимаю предложение короля Карла, а от него жду помощи, – повернулся Воислав к Сивару. – Пусть сговорится с князем Свентиславом. Если на стороне Тевтона выступят ободриты и лютичи, то вряд ли Лотарь осмелится бросить ему вызов.
Раймон Рюэрг вздохнул с облегчением. Судя по всему, франк до последнего момента не был уверен в том, что миссия, доверенная ему графом Вельпоном, будет столь успешно завершена. Единственным человеком, которого разочаровало решение Воислава, был боготур Драгутин.
– А как же Севилья? – спросил он.
– Будет тебе Севилья, – засмеялся Сивар. – Дай нам только с Парижем разобраться.
Глава 3
Реймс
Ган Карочей изрядно поплутал по чужой земле в погоне за беспокойным императором франков. Похоронив отца в Страсбурге, тот рванул в Реймс, дабы возложить себе на голову вожделенную корону. Похоже, императору не терпелось, и надо признать, что основания для торопливости у него были. Ибо братья новоиспеченного императора тоже не дремали. Благодаря близости к монсеньору Николаю бек Карочей неожиданно для себя оказался в самом центре интриг, плетущихся по всей империи. Секретарь папской курии был достаточно откровенен с заезжим скифом, поскольку за время путешествия успел оценить его ум и искушенность в политических схватках. Да и с какой стати напускать на себя таинственность перед человеком посторонним, не претендующим на влияние в чужой стране, к тому же ссудившему императору Лотарю приличную сумму и уже хотя бы поэтому заинтересованному в успехе римской партии.
К счастью, никто не смог помешать архиепископу Эббону Реймскому возложить на голову старшего сына умершего императора каролингскую корону. И Лотарь наконец успокоился, во всяком случае, взял передышку, дав тем самым возможность отдышаться и хазарскому послу, и монсеньору Николаю, и преданному новоиспеченному императору финансисту Варнерию.
Карочей присутствовал на церемонии коронации и мог вволю налюбоваться и на императора Лотаря, и на его спесивых ближников. Внешностью Лотарь не поражал воображение. Это был человек среднего роста, довольно худой, возраст которого уже перевалил за сорок. Красавцем Карочей его не назвал бы, да и осанке Лотаря не хватало величественности. Примечательными были разве что глаза императора, быстрые и цепкие. Даже во время торжественной церемонии эти глаза скользили по лицам присутствующих, выискивая среди них врагов и недоброжелателей. Из своих наблюдений Карочей сделал вывод, что Лотарь – человек нетерпеливый, подозрительный и, скорее всего, вспыльчивый.
Последующие события подтвердили это первое впечатление хазарского бека. Сразу же после коронации Лотарь одним росчерком пера лишил Карла практически всех земель, завещанных тому отцом, оставив младшему брату лишь Аквитанию. Решение императора вызвало одобрение всех его ближников, но глубоко опечалило племянника Пипина, который уже и без того был обделен дедом, а теперь вот получил новый удар от родного дяди.
Этого молодого человека Карочей встретил в покоях монсеньора Николая и искренне ему посочувствовал. Мытарства Пипина чем-то напомнили ему собственную судьбу, когда он после смерти отца был едва ли не до нитки обобран собственными дядьями. Но, похоже, хазарский бек оказался единственным человеком в Реймсе, которого тронули несчастья этого круглолицего и круглоглазого юнца, чем-то похожего на совенка, неожиданно выброшенного из обжитого гнезда. Вся свита несчастного Пипина состояла из десятка старых мечников его отца, не пожелавших покинуть своего юного вождя в тяжкую минуту. Такая верность, по мнению Карочея, должна вознаграждаться, а потому он щедрой рукой отсыпал спутникам Пипина, которым нечем было расплатиться за ночлег, по десять денариев. Племянника императора благородный жест чужака растрогал едва ли не до слез, и он охотно принял приглашение Карочея на ужин.
Хазарскому послу, в отличие от Пипина и многих прочих благородных сеньоров, съехавшихся на коронацию, были выделены несколько комнат в двухъярусном доме богатого реймского купца. За это он должен был благодарить не столько императора, сколько монсеньора Николая, позаботившегося о своем товарище по трудному путешествию.
– Наслышан о твоих неприятностях, уважаемый герцог, – сочувственно вздохнул Карочей, подливая гостю в кубок отличного рейнского вина.
– Ты это называешь неприятностями, благородный бек? – обиженно скривил толстые губы Пипин.
– В твои годы, герцог, я не имел за душой ничего, кроме коня, меча и сотни преданных мне хазар. А сейчас я далеко не последний человек в каганате. Проигрывает тот, кто отчаивается, а у сильного духом всегда есть шанс поправить свои дела.
– Не называй меня герцогом, благородный бек. Император отнял у меня Аквитанию. И все, что у меня осталось, это три замка и захудалый городишко, подаренный мне когда-то отцом.
– У тебя есть имя, уважаемый Пипин, ты правнук великого императора Карла. Очень скоро твоего внимания будут искать богатые и влиятельные люди. Мой тебе совет – не продавайся дешево и не верь никому, ни ближним, ни дальним.
– Ты меня утешил, благородный бек. Но чтобы чего-то добиться в этой жизни, нужны деньги. Много денег. А у меня их нет. Мне не на что содержать дружину, а значит, и мое место за императорским столом будет последним.
– Я могу похлопотать за тебя перед своим знакомым единоверцем, рабби Симеоном. Десять тысяч денариев на первое время тебя устроят?
От неожиданности Пипин едва не захлебнулся вином. Похоже, он не рассчитывал, что ужин у заезжего бека закончится для него счастливым разрешением всех проблем. Однако дураком внук императора не был, а потому быстро сообразил, что просто так подобные предложения не делаются.
– А что ты потребуешь от меня взамен, благородный бек?
– Всего лишь лояльного отношения к моим единоверцам, уважаемый герцог.
– А зачем тебе и твоим единоверцам лояльное отношение бродяги без единого денария в мошне?
– Помилуй, уважаемый Пипин, у тебя в мошне десять тысяч, я сам их туда только что положил. И очень скоро у тебя появится шанс вернуть назад свою Аквитанию. Вот тогда и сочтемся, герцог.
Неугомонный император Лотарь готовился к походу. Заявления, тем более такие громогласные, следовало подтвердить действием. Вот тут и пригодился внуку Карла Великого скромный финансист Варнерий. Выложенные им перед императором денарии тут же были пущены в дело. Реймские обыватели глазом не успели моргнуть, как Лотарь уже оброс десятитысячным войском и огромным обозом. Сеньоры наперебой стремились выказать преданность новому императору и горели желанием ринуться в битву по первому же мановению его руки.
Карочей с интересом наблюдал за поднявшейся суетой и между делом знакомился с местной знатью, время от времени задавая пиры, до которых франки были большими охотниками. Ближе всех он сошелся с графом Робертом Турским и графом Эдом Орлеанским. Оба были родом из Нейстрии, оба получили свои уделы еще от Людовика Благочестивого и теперь лезли из кожи, чтобы заслужить любовь нового императора и сохранить за собой земли, вверенные им в управление. Главной сложностью в общении с благородными франскими сеньорами был язык, ибо не все они говорили по-славянски. Зато сам скиф за два с половиной месяца пребывания на чужой земле научился худо-бедно понимать их речь и теперь очень редко прибегал к услугам толмача.
– Но ведь Нейстрия по завещанию Людовика, кажется, досталась Карлу? – осторожно полюбопытствовал у графа Роберта бек Карочей.
Граф Роберт, занятый в этот момент костью кабана, убитого на охоте, бросил на скифа удивленный взгляд. Хазарский посол смотрелся человеком неглупым, тогда к чему задавать озабоченным людям нелепые вопросы.
Ответил граф не сразу, а только после того, как прожевал кусок мяса, запил его добрым глотком рейнского вина и вытер жирные пальцы о волосы подвернувшегося служки.
– В империи, бек, должен быть только один император, и чем дальше он находится от твоих владений, тем лучше.
Высказав эту разумную мысль, граф Роберт захохотал, и его смех тут же подхватил граф Эд Орлеанский. Граф Роберт и граф Эд не выглядели зелеными юнцами, обоим уже перевалило за тридцать. Внешне они сильно отличались друг от друга. Граф Роберт был коротконог, коренаст и, по слухам, наделен бычьей силой. Граф Эд, наоборот, по виду казался почти хрупким, но компенсировал недостаток силы ловкостью в движениях и отличался от своего приятеля-тугодума острым умом и проницательностью.
– Хотел бы я знать, кто дал мальчишке Пипину столько денег, – негромко произнес граф Эд, при этом пристально глядя на Карочея. – Сегодня на смотру он затмил всех сеньоров империи.
– А если бы ты узнал, то что тогда? – спросил Карочей.
– Попросил бы взаймы, – вновь захохотал граф Роберт.
– Нет, – отрицательно покачал головой Эд Орлеанский. – Серебром мы разживемся в Баварии. Просто мне хочется узнать имя человека, затевающего интригу за спиной у императора Лотаря.
– Увы, – развел руками Карочей. – Имя этого человека мне неизвестно, иначе я непременно бы сообщил его тебе, благородный Эд. А почему ты так уверен в благополучном завершении предстоящего похода, граф?
– Людовик не пользуется любовью в Баварии, – пренебрежительно махнул рукой Роберт. – Как только мы перейдем Рейн, все его тевтоны перебегут на сторону Лотаря. Герцог Баварский – человек неглупый, он сразу же запросит мира. Мы разъедемся по домам, не пролив и капли крови.
Увы, граф Роберт оказался никудышным пророком. Поход не задался с самого начала. Десятитысячное войско императора Лотаря утонуло в грязи сразу же, как только переправилось через Рейн. То ли время для похода было выбрано не слишком удачно, то ли небо покарало нетерпеливого императора, но после первого же дня пути, проведенного в трудах и мучениях, войско Лотаря уперлось в железную стену, ощетинившуюся пиками и копьями.
Карочей, вымокший до нитки, проклинал себя за легкомыслие. Уж ему-то точно не следовало пускаться в эту авантюру, рискуя при этом потерять не только здоровье, но и жизнь. Людовик Тевтон оказался куда более расторопным и предусмотрительным человеком, чем это мнилось графу Роберту Турскому. Во всяком случае, он собрал под своей рукой войско, превосходившее по численности армию Лотаря раза в полтора.
– Проклятье, – просипел простуженный граф Эд. – Он привлек под свой штандарт ободритов и лютичей. Но когда они успели собраться?
Похоже, Лотарь был поражен не меньше графа Орлеанского, во всяком случае, он бросил озлобленный взгляд на монсеньора Николая, который, нахохлившись, словно сыч, сидел в седле смирнехонькой кобылы по правую руку от императора. Секретарь папской курии был душой этого похода, но его расчет на внезапность не оправдался, и теперь новоиспеченному императору предстояло делать нелегкий выбор: либо принимать бой в весьма невыгодных условиях, либо как можно скорее уносить ноги из негостеприимной баварской земли.
К сожалению, погода не располагала к бегству. А у герцога Баварского было достаточно конницы, чтобы атаковать отходящего противника на марше.
– Надо договариваться, – вздохнул граф Роберт и вопросительно глянул в сторону императора.
Лотарь в бешенстве кусал губы. Конечно, никто не застрахован от неудач, но поражение в первом же походе, предпринятом в ранге императора, сулило ему в будущем большие неприятности. Слабый владыка всегда в тягость вассалам.
– Мы никуда не уйдем, – хрипло пролаял Лотарь. – Пусть атакует, если сможет.
Однако хитроумный Людовик атаковать не торопился. Армии, развернутые в боевые порядки, уныло стояли друг против друга, беспощадно поливаемые холодным осенним дождем. Так продолжалось целую вечность. Во всяком случае, бек Карочей замерз до икоты. Граф Роберт ругался в полный голос, не стесняясь присутствием императора и монсеньора Николая.
Последний даже вынужден был сделать графу замечание:
– Не богохульствуй, Роберт.
– Я бы поставил шатры, – негромко высказал свое мнение бек Карочей. – Скоро совсем стемнеет, и вряд ли герцог Баварский рискнет атаковать нас ночью.
– Золотые слова, – поддержал скифа Эд Орлеанский. – К тому же пора вступать в переговоры, раз уж мы не собираемся драться.
Предложение графа было разумным, это понимали все, кроме, пожалуй, императора Лотаря, за которым, к сожалению, оставалось последнее слово.
С наступлением темноты дождь прекратился, что позволило развести костры и кое-как подсушить насквозь промокшую одежду. Император укрылся в своем шатре, оставив ближников на пронизывающем ветру, видимо, ему надо было обдумать ситуацию в одиночестве.
Для монсеньора Николая тоже поставили шатер, и, надо отдать должное любимцу папы Евгения, он оказался куда более любезным человеком, чем Лотарь, и пригласил под полотняный кров замерзших сеньоров. Шатер был поставлен прямо среди грязи, так что присесть здесь было не на что, если не считать деревянного креслица, тут же занятого самим монсеньором, и трех лавок, на которых благородные франкские вожди отдыхали по очереди. Посреди шатра установили жаровню, чтобы хоть как-то спастись от холода и сырости. Граф Эд продолжал настаивать на переговорах, противников у него в шатре монсеньора Николая не нашлось, но все ждали, когда до этой мысли дозреет император Лотарь.
Император дозрел к утру. И с рассветом монсеньор Николай, граф Эд Орлеанский и бек Карочей, вызвавшийся их сопровождать, во главе небольшой вооруженной свиты из простых дружинников нескорой рысью отправились к лагерю Людовика Тевтона.
Герцог Баварский был сама любезность. Видимо, он неплохо выспался в жарко натопленном шатре и теперь с любопытством разглядывал гостей, нагрянувших к нему с утренним визитом. Людовику было уже за сорок, но Карочею показалось, что за минувшие семнадцать лет он не слишком изменился. Это был все тот же худощавый выдержанный человек с унылым лицом и серыми грустными глазами. Разве что возле этих глаз появились мелкие морщинки. Монсеньора Николая и графа Эда Орлеанского герцог Баварский встретил как старых добрых знакомых, а вот Карочея он явно не узнал, и секретарю папской курии пришлось представить хазарского посла.
Среди князей и графов, окружающих Людовика Тевтона, Карочей разглядел своих старых знакомых: ободрита Сидрага и лютича Свентислава. Сидраг вряд ли помнил скифа, поскольку видел его мельком, зато князь Свентислав, кажется, узнал бека из далекой Хазарии, посетившего Волынь много лет тому назад.
Герцог Баварский пригласил послов своего старшего брата к столу, накрытому здесь же в шатре. Стол был невелик, но Карочею место за ним все-таки нашлось, и он сделал все от него зависящее, чтобы очаровать старого знакомого, князя Свентислава, по счастливой случайности оказавшегося рядом.
Герцог Баварский с интересом выслушал сбивчивые объяснения послов императора, но, разумеется, ни на грош им не поверил. Собственно, ситуация и без того была ясна как божий день. Император Лотарь хотел под шумок лишить удела своего брата Людовика, и без того обделенного отцом, но последний оказался далеко не так прост, как это мнилось умникам из папской курии. Кроме того, Тевтону помогли советом и вооруженной силой добрые люди, имена которых Карочей узнал от своего словоохотливого соседа, князя Свентислава. Разумеется, в этом деле не обошлось без кагана Славомира. Бек подозревал это с самого начала, а потому не слишком удивился, когда было произнесено это имя. Зато участие в делах Людовика Тевтона Воислава Рерика явилось для него сюрпризом.
– А ты разве знаком с ярлом Воиславом? – удивился Свентислав.
– Мир тесен, – ласково улыбнулся собеседнику Карочей. – Мне доводилось пировать с благородным Рериком в далеком Итиле.
– А я почему-то считал, что Воислав враждовал с хазарским каганом и оставил в ваших краях недобрую память о себе.
– Так и мы сегодня сошлись на этом поле не с добрыми намерениями, князь. Но разве это мешает нашей веселой пирушке?
Людовик с монсеньором Николаем разговаривали по-латыни. Карочей не знал этого языка, как и большинство из присутствующих за столом князей и графов, а потому и не мог уловить, о чем же идет речь. Зато ничто не мешало ему обмениваться здравницами со славянскими князьями и боярами, кои сочли скифа человеком любезным и обходительным.
– А где сейчас находится Воислав Рерик?
– Вероятно, уже в Париже. Думаю, прекрасной Юдифи удастся очаровать сурового викинга и надолго удержать его подле себя.
– А много людей у Воислава?
– Тысячи полторы, но он без труда сможет набрать и десять тысяч.
Людовик с монсеньором Николаем, видимо, все-таки договорились. Во всяком случае, секретарь папской курии поднялся из-за стола с просветленным лицом. Карочей, в свою очередь, тепло распрощался с соседями и даже принял приглашение любезного князя Свентислава посетить город Волынь еще раз, если, разумеется, подвернется к тому удобный случай.