Наконец, свирепые ветра ураганной силы, дующие тут в разные времена года и губящие порой населения целых островов численностью в средний российский уезд, довершают всеобщую ужасную картину.
Чиновники колониальной администрации служат в заморских владениях европейских держав по два-три года и возвращаются на родину совершенно больными людьми.
Однако я увлекся, поэтому оставляю ужасы Океаниды и возвращаюсь к главному: наша многотрудная экспедиция увенчалась замечательным, как нам тогда казалось, успехом.
Отброшенные свирепым штормом от Гаваев в самом начале экспедиции, мы преодолели более тридцати тысяч морских миль, совершив вояж вдоль Центральных Полинезийских Спорад к островам Туамоту, затем посетили Новую Зеландию, откуда "Диана" двинулась на север – к Тонга и Фиджи. После посещения островов Гилберта мы совсем уже отчаялись обнаружить искомое.
Чудеса, так привлекавшие нас и могущие указать на необходимый нам артефактус, оказались в этих водах чрезвычайной редкостью. Боги полинезийцев были созидателями, путешественниками, воинами, но среди них вовсе не оказалось кудесников (если не считать таковыми ловцов Великой Акулы или тех, кто срубил Пальму-До-Неба). Народы, населявшие множественные острова, разбросанные по всему Великому океану, жили в вызывающей нашу искреннюю зависть наивности и в чудесах попросту не нуждались.
Правда, надо отдать должное, временами туземцы бывали отчаянно жестоки, да и каннибализм даже в наш просвещенный век продолжает процветать в землях маори, а также на Тонга.
Но, тем не менее, жестокость полинезийцев идет не от разума, это – жестокость дикого зверя, бросающегося на жертву. И мерзкий для европейца обычай поедать тела поверженных врагов имеет не натуралистическое, а культовое объяснение – новозеландские маори, к примеру, верят, что таким образом они могут получить силу убитых воинов, их ману.
Кстати, не могу не привести любопытный диалог между миссионерами ордена Иезуитов и вождями двух маорийских племен, свидетелем коего мне довелось стать. Миссионер: "В аду – тьма, грешников жгут на огне". Вожди маори (не понимая):
"Если есть огонь, то там светло, откуда же тьма?" Миссионер (угрожая): "Большинство из вас пойдет в ад". Вожди маори (воинственно высовывая языки): "Нас будет большинство, и мы завоюем рай".
По моему глубокому убеждению, столь своеобразное, дьявольское мышление маори делает их одними из самых опасных туземных народов в числе тех, с которыми довелось столкнуться жителям цивилизованных стран…
На одиннадцатый месяц плавания мы посетили Маршаллов архипелаг, где нашли радушный прием у губернатора этих германских владений – Густава Берга. Шумный, гостеприимный, тучный и чрезвычайно добрый, как большинство тучных людей, он дал нам приют, и две недели мы отдыхали в его тропической резиденции.
Берг, которому мы представились этнографами, и поведал нам о самом таинственном и замечательном месте в Океании, именуемом Нан-матоли. Поблагодарив любезного хозяина, мы поспешили в путь, и вскоре наша "Диана" покинула Маршаллы, держа курс на Каролинские острова.
Нан-матоли оказался мрачным, заброшенным городом неизвестного древнего народа. Он находится на островах Понапеу, открытых в 1828 году нашим соотечественником адмиралом Федором Петровичем Литке и названных им архипелагом Синявина.
Потрясение, испытанное нами при виде титанических руин, оплетенных лианами, трудно передать. Представьте себе довольно большой остров, разрезанный множеством каналов на 92 неравные части. И повсюду, на каждом клочке суши нас встречали величественные сооружения, выполненные из базальтовых глыб правильной шестигранной формы".
Митя вновь оторвался от записей графа. "Нан-матоли… Нан-матоли… Так это же Нанмадол, о нем по телеку передача была! – вспомнил он. – Точно! Там руины громадные, и ученые не знают, кто и когда это построил".
Пугает всегда что-то неизвестное, неведомое. Мысль о том, что загадочный Нан-матоли из графской тетради и Нанмадол, про который показывали по обычному современному телевизору, – одно и то же, неожиданно успокоила Митю, и он продолжил чтение:
"Глыбы эти более всего походили на каменные обтесанные бревна, и из этих бревен были сложены стены, башни, дворцы и храмы Нан-матоли. Остается только гадать, кто, когда, с какой целью и каким образом воздвиг эту Венецию Океаниды в совершенно дикой местности, удаленной от всякой цивилизации.
Местные туземцы, населяющие окрестные острова, поведали нам немало интересного об истории Нан-матоли. Особенно заинтересовал нас рассказ одного старейшины по имени Туи-Аруми, бывшего, по его словам, в родстве с последними правителями древнего города. Вот его повествование в моем кратком изложении:
"Давным-давно из бескрайних просторов океана прибыл на Понапеу огромный корабль, на котором приплыли два могучих вождя – братья Олоси и Олосо. Они отличались невероятной силой и владели магическими амулетами, с помощью которых могли подчинять себе духов и даже богов.
Братья вступили в битву с ужасным хозяином здешних мест, которого понапейцы называли Туи-Ка-Наро-Ку – "Бог-Который-Ест-Души". По словам старейшины, это было жуткое страшилище, ноги его походили на утесы, руки – на стволы пальмы сао, у него была голова кита и огромная акулья пасть с десятью рядами острых зубов.
Туи-Ка-Наро-Ку в незапамятные времена спустился с неба, чтобы покорить Понапеу. Он обратил все население окрестных островов в рабов и заставил их приносить себе в жертву юношей и девушек, чьи тела он поедал, а души обращал в бесплотных рабов.
Бесстрашные братья высадились на Понапеу и вступили в битву с чудовищем. Бились они долго. Своим огненным дыханием Туи-Ка-Наро-Ку прожег в острове множество каналов, спалил все деревни и леса. Однако Олоси и Олосо удалось загнать монстра в Священный колодец, расположенный посреди острова, и утопить его там.
Жители Понапеу возрадовались и предложили братьям управлять ими. Так была основана династия правителей Нан-матоли, царей Саулеров.
Олоси и Олосо при помощи колдовства возвели на множестве островов, образовавшихся после битвы с Туи-Ка-Наро-Ку, огромный город с высокими стенами и башнями, которые должны были защитить понапейцев от Туи-Ка-Наро-Ку, если тому вдруг удастся ожить и вырваться из Священного колодца.
После своей смерти, наступившей спустя триста лет после битвы, братья были положены в саркофаги из белого металла, которые они привезли с собой, и согласно их завещанию тоже упокоены в Священном колодце, дабы стеречь утонувшего Туи-Ка-Наро-Ку.
Жители Понапеу верят, что если в лунную ночь прийти к священному колодцу и искренне пожелать чего-либо, это желание обязательно сбудется – братья Олоси и Олосо таким образом и из загробного мира творят добро для своих подданных.
Постепенно Нан-матоли пришел в упадок. Сто лет назад скончался последний представитель рода Саулеров, и ныне островитяне живут без царя, сами по себе, как в древние времена, а город, и в особенности остров Священного колодца, почитают местом опасным и зловещим".
Надо ли говорить, как нас взволновала эта легенда! Мы тут же, несмотря на предостережения местных жителей и рассказы о призраках, населявших развалины, принялись обследовать Нан-матоли в поисках артефактуса.
Но нас ждало разочарование – руины древнего города были пусты, если не считать захоронений островитян на острове Смерти, не представляющих для нас никакого интереса.
Тогда мы отважились обследовать Священный колодец, и на дне его действительно обнаружили некие тяжелые предметы. С помощью лебедки и кошек нам удалось извлечь из воды вытянутый металлический ящик. По всей видимости, это был один из саркофагов, в которых упокоились Олосо или Олоси.
Саркофаг, имевший около шести футов в длину, покрывала искусная резьба, изображавшая разнообразных животных и растения. Из многочисленных отверстий ручьями бежала соленая океанская вода, которой был заполнен Священный колодец, и мы решили осушить саркофаг прежде, чем попытаемся открыть его.
Но островитяне взбунтовались и напали на наше судно, угрожая расправой за осквернение их святыни. Ни увещевания, ни предупредительные выстрелы из ружей не произвели на туземцев никакого впечатления. Несколько сотен возбужденных дикарей в своих узких лодках устремились к "Диане", и наше путешествие на этом могло бы и закончиться, но тут из саркофага вышло белое облако в виде человеческой фигуры, впрочем, вскоре растаявшее без следа, и вдруг поднявшийся ураганный ветер разметал утлые челны понапейцев, при этом совершенно не повредив "Диану".
Мы сочли, что наша миссия выполнена – чудесный артефактус найден. Решено было вывезти саркофаг в Россию и уже там обследовать его со всей тщательностью.
После того, как артефактус продемонстрировал свою силу, мы не решились вскрывать саркофаг и во избежание повреждений поместили нашу находку в ванну с морской водой, вернув саркофаг в привычную для него среду. После этого "Диана" взяла курс к родным берегам.
Когда мы выбирали якорь, старейшина Туи-Аруми именем Священного колодца проклял нас каким-то особенно ужасным древним проклятием, но тогда никто не обратил на это ровно никакого внимания…
Обратный путь был многотрудным. Дважды наша "Диана" подвергалась нападению пиратов, в стычках с ними мы потеряли четырех моряков. Из-за лихорадки и штормов наш экипаж уменьшился наполовину. Горше всего была потеря троих наших братьев, которых унесла жестокая тропическая лихорадка.
Обессиленные, изможденные, мы в октябре 1904 года сошли на берег во Владивостокском порту и спустя неделю отбыли в Москву по недавно построенному Великому Сибирскому железнодорожному пути.
Саркофаг из Нан-матоли ехал с нами в специальном багажном вагоне, по-прежнему находясь в ванне с морской водой, которая, к нашему удивлению, вовсе не меняла своих свойств, оставаясь чистой и свежей.
Анемиус, несколько лет назад перебравшийся из Санкт-Петербурга в древнюю столицу, с нетерпением ожидал нашего приезда. Проведя обряд скорби по нашим погибшим товарищам, мы расположились в загородном доме нашего хуру, дабы досконально обследовать найденный артефактус.
Поскольку привлекать внимание научных кругов, а также вообще государственных служащих (в том числе и из Охранного отделения), мы не хотели, для определения металла, из которого был изготовлен саркофаг, пришлось пригласить специалиста с Хитрова рынка – некоего Сумку, скупщика краденого.
Ночью в пролетке с поднятым верхом, завязав предварительно глаза нашему эксперту, мы привезли Сумку в дом Анемиуса, и хитровец подтвердил наши предположения – саркофаг был изготовлен из платины.
Затем мы попытались открыть артефактус, но успеха не достигли, ибо не смогли обнаружить места, где бы верхняя крышка смыкалась с нижней.
Тогда Анемиус решился использовать заклятия всевидения из арсенала древних жителей Британских островов – друидов, дабы заглянуть внутрь саркофага, но едва только он собрал нужные ингредиенты и прочел заклинание, как в дом его ударила молния.
Сгусток пламени пробил, подобно болиду, оба этажа, поджигая все на своем пути, и поразил нашего хуру, убив на месте.
Едва успев вынести изрядно весивший саркофаг, мы тотчас же переправили его в подземную залу для спиритических сеансов, устроенную мной на землях, что мой отец сдавал в аренду любителям загородного отдыха под дачи.
Тем временем разразилась война на востоке за российские владения на Лаодуньском полуострове. Гибель нашей эскадры в Цусимском проливе, волнения и бунты, прокатившиеся по всей империи, – все это ввергло нас, двух оставшихся в живых из всего нашего общества, в глубокое уныние, ибо видели мы, как пророчества ашура воплощаются в жизнь.
Желтая лихорадка, коей мой товарищ заразился во время экспедиции, все это время терзала его тело, и, несмотря на усилия лучших докторов, в марте 1908 года он покинул сей мир.
На протяжении нескольких лет я не раз спускался в подземелье и подолгу сиживал рядом с саркофагом, надеясь постичь истоки заключенной в нем мощи и то, как ею управлять.
Вскоре я почувствовал, что нездоров. Странная болезнь подкосила меня, лишив сил. Изнурительные припадки, во время которых я бился в судорогах, издавая пугающие меня самого и моих близких звуки, сменялись неделями глубокой апатии, и даже поездка в Швейцарию и вояжи на воды в Чехию и Баден-Баден ничего не изменили.
Полагая, что мой недуг является отголоском нашей экспедиции, я разыскал в Санкт-Петербурге лучшего доктора по тропическим болезням, Константина Апполинариевича Горчакова, и пронаблюдался в его клинике почти месяц.
Диагноз ошеломил меня и вверг в страх, ибо доктор нашел в моей крови возбудителя болезни коро, именуемой еще "Хохочущая смерть".
Это страшное заболевание распространено в Новой Зеландии, на островах Тонга и некоторых других. Заразившись, человек может многие годы жить нормальной, полной жизнью, а потом вдруг сделаться безумным, беспрестанно хохоча и дергаясь в судорогах.
Горчаков, уже наблюдавший людей, терзаемых "Хохочущей смертью", точно обозначил мне дату смерти – 29 июля 1914 года. Я немедленно покинул столицу и по прибытии в Москву начал в промежутках между приступами болезни пытаться хотя бы перед смертью вскрыть саркофаг.
Старания мои были тщетны…
Однажды, примерно три месяца назад, я отворил дверцу, скрытую у корней древнего дуба, собираясь спуститься вниз, в помещение, где хранился артефактус, но тут навстречу мне вышел уже знакомый призрак в виде человекоподобного клубящегося облака.
Я пал перед ним на колени и искренне молил его помочь нашему бедному Отечеству, ибо ежедневно видел я вокруг себя зловещие приметы катастрофы, предсказанной ашуром. Но призрак не внял мне, а быстро взлетел вверх и исчез из виду…
Дважды пытался я, изможденный приступами болезни, положить конец земному моему существованию, но всякий раз робкая надежда, обитающая в душе каждого, останавливала меня. Однако заряженный револьвер я всегда держу под рукой, на столе возле артефактуса. Если кончина моя окажется слишком мучительной, я застрелюсь без колебаний…
Сегодня 28 июля. Завтра я умру. Последний раз поднявшись на поверхность, от лесника узнал я, что в Европе началась новая война…
Итак, я умираю. Сбылось проклятие Священного колодца Нан-матоли, сбывается предсказанное ашуром. Мы ничего не смогли изменить, Судьбу не обманешь. Проклятый саркофаг, что пожрал наши жизни, так и остался тайной за семью печатями.
Пусть же история наша послужит предостережением всякому, кто доберется до моей добровольной усыпальницы. Засим прощаюсь, граф Федор Анатольевич Торлецкий, писано в лето 1914 года, июля 28 числа".
Митя дочитал до конца, закрыл тетрадь, и только тут до него дошло – на ЧЕМ он сидит…
В ужасе вскочив с места, Митя шарахнулся в сторону. Запнувшись о какую-то загремевшую железку, он нелепо взмахнул рукой, пытаясь сохранить равновесие, и, свалив со стола канделябр, упал в дружелюбно заколыхавшуюся пыль.
Гулкий грохот ударил в стены подземелья, по полотнищам плесени пошли волны, серые хлопья закружились в воздухе, словно снежинки в февральскую метель или тополиный пух на июньском ветру…
Митя больно ударился локтем и теперь, лежа на каменном холодном полу, бестолково озирался, ожидая, когда уляжется пылевой вихрь.
Ждал-ждал – и дождался…
Еще дотанцовывали свой невесомый вальс пушистые серые хлопья, еще колокольчиком дозвякивал упавший канделябр, как подземелье огласил протяжный, зловещий скрежет!
Маленькая дверца в дальней стене отворилась, и в зеленоватый сумрак шагнул, пригибаясь, длинноволосый человек в странной одежде – длиннополом халате с кистями, белой рубашке и высоких сапогах. Лицо его скрывала широкополая шляпа, а на шее отчетливо выделялась побрякивающая связка ключей…
Человек разогнулся, оглядывая комнату, и Митя заледенел от ужаса – глаза незнакомца ярко горели фосфоресцирующим зеленым огнем!
Это было настолько жутко, настолько необъяснимо и пугающе, что у Мити от страха закружилась голова. Руки и ноги мгновенно стали ватными, чужими, и он почувствовал, что не может двинуться с места.
Вошедший тем временем сделал несколько шагов, приблизившись к столу. Тут он заметил лежавшего Митю, удивленно вскрикнул и снял шляпу.
Лучше бы он этого не делал!
До поры скрытое полями шляпы, на Митю смотрело совершенно высохшее, коричневое, нечеловеческое лицо с заостренным истончившимся носом, все покрытое глубокими морщинами. Не только глаза, но и зубы, видневшиеся между приоткрытых сморщенных губ, заметно светились зеленым! Длинные, до плеч, седые волосы колыхались при каждом движении незнакомца, и казалось, что они не настоящие, а сделаны из все той же плесени.
"Это – сон, сон! Так не бывает… Он же – мертвец, мумия какая-то… – в который раз сказал себе Митя. – Я вот сейчас ка-а-к проснусь! Ка-а-к встану, ка-а-к включу свет!"
Зеленоглазый наклонился над Митей, отчетливо звякнули закачавшиеся на морщинистой шее ключи. Незнакомец придержал их высохшей, костистой рукой, на которой выделялись фосфоресцирующие длинные ногти, и вдруг сказал скрипучим, неприятным голосом:
– Прошу меня… э-э-э… извинить, сударь! Я напугал вас… Мой внешний вид с некоторых пор весьма… э-э-э… необычен, но пусть вас это не смущает…
– К-кто вы?.. К-кто вы?! – Митя с удивлением обнаружил, что еще может говорить, правда заикаясь и с каким-то сипением…
Человек выпрямился, вновь звякнув ключами, изящным, хотя и несколько угловатым жестом отбросил шляпу на стол и проскрипел:
– Позвольте представиться: граф Федор Анатольевич Торлецкий!
Он резко кивнул, боднув коричневым острым подбородком грудь. Митя услышал костяной щелчок, и голова графа заметно перекособочилась. Недовольно заворчав, Федор Анатольевич Торлецкий взял себя одной рукой за челюсть, другой обхватил затылок и с кошмарным хрустом вернул голову на место. Митя почувствовал, что его сейчас вырвет, и вдруг словно провалился в какой-то бездонный, темный колодец…