– Ба! Да это мой новый диакон! Только рожу ему кто-то разукрасил! – он повернулся к дворовому, – Ну что орешь-то? Вставай! Чего испугался-то? Не покойник это! Говорил я тебе, покойники из могил сами собой не поднимаются!
– Батюшка Туча Ярославич! – заныл дворовый, поднимаясь, – видит Бог, никого я не боюсь, кто по этой земле ходит…
– А ты что тут делал, а? – спросил боярин у Нечая, не глядя более на своего дворового, – по ночам бродишь, не боишься ничего.
Нечай растерялся. История с оборотнем теперь вовсе не казалась ему убедительной.
– Так он… он волков звал… – пробормотал Нечай неуверенно, – вот я и подумал… может, оборотень?
Туча Ярославич снова зычно захохотал, и его смех подхватили остальные: и гости, и дворовые.
– Конечно, звал! – выдавил боярин сквозь смех, – это ж доезжачий мой! Завтра охота, он и проверял, не ушел ли выводок. Неделю уже проверяет.
Нечай почувствовал себя круглым дураком: мог бы и сам давно догадаться. И по кладбищу дворовый ходил, чтоб не только направление, но и точное место указать. Может, и с гробом все так же просто? Но про разрытую могилу Нечай спросить не рискнул: или снова станут смеяться, или… или лучше ему об этом ничего не знать.
– У меня никто так здорово вабить не умеет, как Филька. Ему и матерый отзывается, и мать-волчица, не только щенки, – Туча Ярославич ласково глянул на дворового, вставшего на ноги и со злостью посматривающего на Нечая.
– На месте они, Туча Ярославич, – поспешил сообщить тот, – ничего не заподозрили. Можно брать.
– Загонщики к утру подойдут, и по свету начнем, – кивнул ему боярин, – гончаков готовь. А ты, парень, пойдем-ка со мной.
Туча Ярославич положил тяжелую руку Нечаю на плечо и подтолкнул в сторону усадьбы, отчего Нечаю сразу сделалось не по себе. А он-то надеялся, вопрос о том, что он тут делал среди ночи, отпал сам собой.
Боярин привел его не в усадьбу, а в беседку под широкими, раскидистыми дубами, и воткнул факел в петлю на стене – для лампы. Факел накренился, и горящая смола со свистом капнула на земляной пол.
– Ну? – Туча Ярославич опустился на скамейку и кивнул Нечаю, приглашая сесть напротив, – так что ты тут делал среди ночи?
– Не спалось мне. Решил пройтись, – Нечай пожал плечами и сел.
– Да ну? – боярин мотнул кудлатой головой, – вот так запросто взял топор и в лес пошел прогуляться?
– А почему нет? – Нечай невозмутимо повел бровями.
– Забыл, что тут пять дней назад было? А? – Туча Ярославич пригнулся вперед, глядя Нечаю в глаза.
Нечай сжал губы: помнил он об этом отлично, но не объяснять же боярину, что на той тропе, которой он сюда пришел, ничего страшного нет.
– Не боишься, значит, а? Почему не боишься? Отвечай!
– А чего бояться-то?
– Ты дурачком-то не прикидывайся! – рявкнул Туча Ярославич, – я не староста и не Афонька. Или думаешь, я сам не догадался? Давно я все про тебя понял. Только вот… от тебя это хочу услышать.
Нечай отвел глаза от пристального взгляда боярина. Интересно, что это понял Туча Ярославич?
– Тоже меня оборотнем считаешь? – спросил он с усмешкой.
– Да брось! – фыркнул боярин, – никакого оборотня нет и не было, это и ребенку ясно.
Нечай удивленно поднял брови. Вот как?
– А охота тогда зачем? – не удержался он.
– Да волчий выводок на острове поселился, зимой кур у меня таскать будут. Филька все про них разузнал: пятеро прибылых волчат, три переярка, ну и матерые.
– Но… люди же…
– Ай, – Туча махнул рукой, – матерого возьмем живьем, людям покажем, колом осиновым проткнем, и нету оборотня. Опять же, людям развлечение, не все ж со скуки помирать. Ты меня не отвлекай! Будешь говорить?
– О чем? – Нечай изобразил невинность.
– Почему тебя эти твари не жрут? Почему всех жрут, а тебя – не жрут?
– Так Фильку вон тоже не сожрали… – Нечай пожал плечами.
– Ты не выдумывай. Фильку на кладбище как на ладони видно. А это твари осторожные, только в лесу нападают.
– Ага, и около бани еще на Речном конце. Там тоже поле голое, и тоже все видно как на ладони. Да и на кладбище, если луна уходит, темнотища – хоть глаз коли.
– Ладно. Отболтался, считай, – посмеялся Туча Ярославич, – да я и так все знаю. Не доверяешь мне, может? Не бойся, не выдам. Я своих не выдаю.
– Да я честно говорю – везет мне просто.
– Ага. Везет, – широко улыбнулся Туча Ярославич и резко переменил лицо, – завтра на охоту с нами пойдешь. Посмотрю на тебя в деле.
Нечай подумал, что дразнить гусей не стоит. На охоту – это не в дьяконы. Однако лицо его стало кислым, и боярин хлопнул его по плечу:
– Коня дам, с нами пойдешь, нечего тебе в загонщиках делать. Со сворой-то поинтересней волков гнать, это не в лесу горшками стучать и не по болоту по колено в воде ползать. В седле хорошо сидишь?
Нечай пожал плечами:
– Как все. В детстве ездил. Только без седла больше.
– Ничего, в седле получше будет. Ружья не дам – у меня их три всего. Нож дам. Нравится? – боярин улыбнулся.
Нечай кивнул. Никакой радости в охоте он не видел. А главное – с чего это Туча Ярославич так старается его приблизить? И коня, и нож дает, с собой на охоту зазывает… Не к добру это. Неужели ему позарез дьякон требуется? Не похож боярин на благочестивого христианина, нисколько не похож.
Собирались на охоту затемно, на заднем дворе, освещенном факелами. Туча Ярославич не отпустил Нечая, предложил поспать в людской избе. Да и спать-то оставалось не больше пары часов. Нечай не стал ложиться – в людской было неуютно, душно и тесно. Он хотел домой.
Филька же волновался: проверял лошадей, осматривал лапы псов, гонял егерей и выжлятника. Он оказался веселым мужиком, до одури любящим своих гончих: десяток рыжих и палевых собак с висячими ушами, издали напоминающих волков. Псари и егеря жили отдельно от дворовых, в избе, попросторней людской, которую тут называли "охотничьей". Женатых среди них было только двое, но еще до рассвета дворовые девки притащили в охотничью избу котел с кашей, щедро заправленной салом, горячего хлеба и киселя.
За завтраком Филька со смехом рассказывал всем, как, проверив выводок, пошел к усадьбе и увидел за спиной Нечая.
– Ну что вы от меня хотите? Ночь, луна, кресты со всех сторон, и тут посреди кладбища – тень. Идет за мной, быстро так, с топором в руке. Что я мог подумать? Не иначе покойник потревоженный поднялся. Бес их знает, раньше на кладбище никого не трогали, а теперь и до него очередь дошла…
– А что, разве в лесу на людей покойники нападают? – с сомнением спросил Нечай.
– А кто же еще? – пожал плечами выжлятник: молодой, белоголовый парень с добрым, остроносым лицом, – конечно, они! И запах в лесу такой… так покойник пахнет на похоронах. Особенно зимой.
– Да не пахнут зимой покойники, не заливай! – махнул рукой щуплый дедок – сокольничий.
– Пахнут! – горячо возразил выжлятник, – у меня нюх, как у пса. Ты не знаешь – и не говори.
– Да покойники, конечно, покойники, – вздохнул Филька, – про запах не скажу, а чую я их. Я змею чую, кошку и покойника. Как будто свербеть внутри что-то начинает.
– Что ж ты меня-то не почуял, а? – усмехнулся Нечай.
– Было у меня время разбираться! – расхохотался доезжачий, – ноги в руки – и бежать!
– И где ж ты их чуешь? – спросил дедок, – в лес-то, небось, ходить боишься?
– На кладбище я их чую.
– Ну, знаешь, на кладбище их и чуять не надо – полна коробочка! На то оно и кладбище!
– Тьфу на вас, – скривилась толстая баба – жена одного из егерей, – нашли о чем поговорить.
Вскоре после завтрака подтянулись загонщики из Рядка, человек тридцать, все как один с остро отточенными кольями. Туча Ярославич посмотрел на них с улыбкой и кивнул.
– Не много ли охотников на десяток волков? – с сомнением спросил Филька.
– Ничего, – ответил ему боярин, – много – не мало. Зато ни один не уйдет. Веди их к острову, только вели не шуметь. Обкладывайте потихоньку.
Нечай высмотрел среди рядковских Мишату – тот стоял к нему спиной. Нечай подошел поближе и положил руку брату на плечо.
– Вот ты где! – Мишата обрадовался, хотя и удивился, – просыпаемся – тебя нету!
– Меня Туча Ярославич с собой на охоту берет, коня дает… – пробормотал Нечай.
– Так это же хорошо! – Мишата улыбнулся, но быстро посуровел, – и ты после этого будешь от службы отказываться?
– Не начинай… – Нечай оглянулся по сторонам, но на них уже косились рядковские – насторожено и зло. За спиной Нечай услышал: "Зачем через болото идти, прямо здесь его брать можно, тепленьким". Радей, пришедший с сыновьями, угрюмо прятал глаза. Зато те смотрели на Нечая с откровенным презрением и раздували ноздри.
Мишата отвел его в сторону и тоже посмотрел на Радеевых угрожающе.
– Ты, главное, на виду старайся быть, – прошептал он Нечаю на ухо, – в одиночку не оставайся. Чтоб все поняли, что оборотень – не ты.
– Мишата, нет никакого оборотня. Волки обычные, – улыбнулся Нечай, – так что бесполезно это. Все равно скажут, что это я. Не стал оборачиваться, поэтому и не вышло охоты.
Егеря увели загонщиков первыми, вместе с ними ушли трое "гостей" Тучи Ярославича с ружьями. Конные – сам боярин, двое "гостей", Филька, выжлятник, стремянной и Нечай – вышли позже, вместе со сворой. К их появлению остров должны были потихоньку обложить со всех сторон, чтоб собаки не потревожили волков раньше времени. Впрочем, слушались псы беспрекословно, рысили у стремени и помалкивали.
Светало: день начинался пасмурный и морозный. К острову, который находился верстах в трех от крепости, вело несколько тропинок между топких мест, открытой темной воды и поросших мхом редких березняков, в которых ноги проваливались в мох по колено. Филька ехал первым, безошибочно выбирая дорогу, где пройдут и лошади, и собаки.
Нечаю досталась красивая гнедая кобылка: трепетная, капризная и резвая. Он никогда не ездил на породистых лошадях, и теперь опасался поранить "боярыню" неосторожным движением повода. Красавица же словно чувствовала его неуверенность и вела себя довольно своенравно – взбрыкивала, крутила головой по сторонам, тянулась губами к веткам кустов и протестовала, если Нечай ее одергивал.
– Молоденькая еще, – пояснил Нечаю выжлятник, ехавший рядом, – девочка совсем. Все ей любопытно, силу девать некуда, вот и кобенится. Ничего, за волками побегает – подустанет немного. Ты ей только брыкаться не давай, а то совсем обнаглеет.
– Тихо там, сзади! – цыкнул Туча Ярославич, – молча едем.
Выжлятник прикусил язык.
"Гости" боярина вооружились луками и короткими копьями, сам же Туча Ярославич, как и его дворовые, имел при себе только охотничий нож. И те, и другие посматривали друг на друга свысока и гордились. "Гости" – оружием, боярин и прочие – удалью.
Выжлятник, любивший поговорить, успел нашептать Нечаю о волчьих повадках, о путях с острова, которыми станет разбегаться выводок, о том, что делать, когда гончаки остановят зверя.
– Они к крепости не пойдут, они в поля пойдут, за болотом. С болота вырвутся – не догоним. Поэтому на той стороне егеря стоят и стрелки. Главное, матерого не выпустить.
Нечай кивал: охота его не будоражила, как остальных. Ничего интересного он не находил, да и пользы в ней видел маловато. Из-за десятка курей, за которых беспокоился боярин, не стоило затевать такое дело. Забава, и только-то.
Когда подъехали к острову, стало совсем светло. Черные, рваные облака застилали небо траурным платком, в дырах которого мелькала великолепная, ничем не замутненная голубизна. Остров, поросший кривыми осинами и низким кустарником, немного поднимался над болотом, и Нечай вздохнул с облегчением, ощутив под копытами лошади твердую землю.
Конных встретил один из егерей и шепотом доложил, что все готово и гончих можно бросать на логово.
– Точно не скажу, где оно, но следы ведут туда, – егерь показал вглубь острова, – ближе я подойти побоялся – учуют.
– Ну что, Филька, – туча Ярославич потер руки, – труби охоту! И если твои гончаки зайца мне вместо волков поднимут, ты будешь виноват.
– Как они зайца поднимают – так мои, а как матерого остановят – так боярские, – проворчал Филька беззлобно. Туча Ярославич рассмеялся и хлопнул доезжачего по плечу.
– А на что ты мне еще нужен? Только неудачную охоту на тебя свалить! Труби!
Филька вытащил из-за пояса рожок, поплевал в его широкий конец и затрубил. Высокий, густой звук переливами поплыл над болотом, над островом, и Нечай впервые ощутил что-то вроде волнения – общее напряжение наконец-то передалось и ему. И вскоре, в ответ на трубный зов, с северо-западной стороны раздалось улюлюканье загонщиков. Выжлятник оглушительно свистнул в четыре пальца, отчего лошадь под Нечаем шарахнулась в сторону и он едва не упал, собаки приняли приказ, навострили уши, и тогда всадники первыми бросились в нужном направлении с гиканьем и воплями "Ату".
Вожак, приземистый и мощный рыжий выжлец, прыгнул вперед и широкой рысью обошел лошадей. Свора устремилась за ним, подбадривая себя рыком и коротким, редким тявканьем. Вожак нюхал воздух, задирая нос и поводя им по сторонам, пригибал голову к земле, и шерсть его дыбом поднималась на загривке прямо на глазах. И чем выше вздымался горб на холке бегущего пса, тем быстрей у Нечая бежало сердце, словно песий азарт заразил и его. Он и сам не заметил, как подобрал поводья и подтолкнул кобылку в бока: она с радостью сорвалась с места, словно только этого и ждала. И ему тоже захотелось крикнуть, вместе со всеми – скорей радостно, восторженно, так же, как кричал и улюлюкал Туча Ярославич, подгоняя тяжелого вороного коня и возбуждая свору. Под копытами дрогнула земля, Филька протрубил в рожок еще раз, ему ответил рожок егеря на линии загонщиков.
Собаки ушли вперед: вожак поймал след, залаял и понесся галопом, увлекая за собой остальных, мчаться же по лесу на лошадях было тяжело, и конные быстро потеряли собак из виду. Только Филька отважился разогнать лошадь, покрикивая на собак и не отставая от своры, за ним, придерживая лошадь, старался поспеть выжлятник, за ними, сотрясая землю тяжелой рысью, шел конь Тучи Ярославича. Резвая кобылка Нечая, не слушаясь поводьев, шустро бежала вперед, обогнав стремянного и молодых бояр.
С полверсты собаки мчались по следу, и Филька тоже отстал от них, проходя через густой осинник. Как вдруг лай своры изменился: из призывного и азартного превратился в злобный, кашляющий, задыхающийся – они увидели волков.
Филька завопил во все горло и пришпорил коня, Туча Ярославич, радостно взмахнув рукой, оглянулся и крикнул:
– Подняли! Есть, подняли!
Он хлестнул коня плетью, поднимая его в галоп, и врезался в высокие кусты. Его конь всхрапнул, пригнул голову и пошел сквозь густые переплетенные ветви тараном, сминая их и оставляя за собой широкую проторенную дорогу.
Теперь отстать Нечаю не хотелось: едва он понял, что свора настигает зверей, внутри натянулась какая-то струнка, и пела, и раздувала ему ноздри, и давила из горла азартный крик. Перед ним в кусты проскочил выжлятник, но за кустами, в редком лесу, Нечай легко его обогнал, и увидел свору, рассыпавшуюся на три части. Пятеро псов, во главе с вожаком, ушли далеко вперед, и волка перед ними видно не было, три выжловки гнали трех волков на юг, а еще трое настигали двух волков, и готовы были кусать их за ляжки.
– Филька, принимаем двоих! – крикнул Туча Ярославич, но доезжачий и без него знал, что нужно делать, изо всех сил нахлестывая коня.
"Гости" остановили лошадей и выхватили луки, целясь по быстрым, изворотливым волкам, но Филька и Туча Ярославич оказались на линии выстрела раньше, чем те успели спустить тетивы.
– Куда? – крикнул выжлятник, – за выжловками, там мать-волчица! Не стойте, зарежут собак – оглянуться не успеете!
Сам он устремился за вожаком и основной частью своры, и махнул рукой Нечаю:
– Матерый свору уводит! Давай со мной! Вдруг стрелки выпустят?
– Матерого не убивай, – крикнул на скаку Туча Ярославич, – струни! Он нам живой нужен!
Между тем Филька поравнялся с собаками, догоняющими двух волков, и Нечай увидел, как рука доезжачего выхватывает нож из-за пояса. Он освободился от стремян, бросил поводья, перекинул ногу через седло и, на миг распластавшись в воздухе, накрыл убегающего со всех ног волка своим телом. Раздался отчаянный рык, тут же перешедший в визг, они оба – зверь и охотник – прокатились по сухой траве в одном клубке, и кровь хлынула на землю еще до того, как они остановились. Конь, оставшийся без всадника, вскинул голову, заржал и рванулся вперед, не глядя под ноги.
Нечай раскрыл рот и тряхнул головой – такого он никогда не видел, и даже не предполагал, что такое возможно, но тут второго волка настиг Туча Ярославич, коротко, победно гикнул и прыгнул вниз с высокого коня, обрушившись на зверя всей своей тяжестью. В воздухе сверкнуло лезвие ножа, волк взвизгнул и захрипел.
Конь доезжачего, описав круг, скрылся за деревьями, а выжлятник оглянулся и заорал во весь голос:
– Быстрей! Уходят! Уходят же!
Нечай не сразу понял, что это кричат ему, стукнул пятками по бокам кобылки, и она рванулась вперед, к редкому ельнику, за которым скрылся конь выжлятника.
Три выжлеца, из-под которых приняли волков, с лаем догоняли своего вожака, обходя коней, а голоса своры раздавались далеко впереди. Скачка по лесу перестала пугать Нечая, он забыл, что нетвердо сидит в седле, а лошадь его шалит и не слушается поводьев. Кобылка под ним закладывала крутые виражи меж деревьев, дугой выгибала шею, и ветки хлестали ее по морде, а Нечая по лицу. Из под копыт летела мерзлая земля, перемешанная с сухими иглами, сердце прыгало в такт галопу, обрывалось на поворотах, и скорость захватывала дух. От глухого топота двух коней содрогались ели и мелко тряслись их ветви.
Нечай догнал выжлятника и шел, отставая от него на корпус.
– Они уже должны на стрелков выйти! – крикнул тот, – за ельником голое место и овраг, они там. Если матерый свору уведет – конец охоте!
Сухой выстрел хлопнул за деревьями, а за ним второй и третий.
– Или мимо, или наповал! – рявкнул выжлятник и махнул плеткой.
Нечай хлопнул кобылку ладошкой по крупу – плетки у него не было, но та и без этого скакала во весь дух: лошади чувствуют азарт погони.