* * *
В честь гостьи решили собрать небольшую компанию. Вообще-то сначала мы думали встретить ее в кругу семьи. Но к вечеру, когда гостья призналась, что совсем не устала, сама собой зародилась идея пригласить друзей. Тем более, что друзья эти уже давно собрались в соседней квартире у Орловых.
Помимо уже известных по новому году товарищей Орловых Ашуровых и Васи, на этот раз с ними был еще и Зверь. Зверем его прозвали после того, как назло помешенному на православии брату, он выколол себе на руке 666. Это было четыре года назад, и с тех пор он заметно поумнел, но прозвище осталось.
Нас оказалось восемь человек, что довольно много, и компания разбилась на подгруппы. Аня с Аленкой показывали Линде наши фотографии.
Как обычно четверо расписали "Джокера". Причем как всегда это сделали тихо-тихо, пока я был на кухне. Но впрочем, я не был очень на это в обиде и присоединился к группе коллективного отгадывания кроссвордов - дела с одной стороны нудного, но с другой - дающего возможность блеснуть частицами еще сохранившегося интеллекта.
Хотя скорее здесь требуется далеко не интеллекта, а способности быстро соображать и знание "тонкостей" кроссвордного дела. Поэтому обычно я проигрываю Зверю или Олегу, но, в конце концов, не на деньги же играем. А над некоторыми словами голову приходится ломать так долго, что порой, кажется, что это-то упорство - да в мирное русло…
- Роман Хейли из пяти букв, - прочитал Зверь, - Вторая "т", четвертая "л".
Не скажу, что я большой знаток Хейли, но все же кое-что читать приходилось. И я начал вслух перебирать:
- "Аэропорт", "Окончательный диагноз"…
- "Колеса", "Сильнодействующее лекарство"… - продолжил Олег.
Ничего, мало-мальски подходящего на ум не приходило.
- А романа "Сталь" у него нет, - начал изгаляться Зверь.
- Нет, это не в его стиле, - встряла в разговор Линда.
- "Атолл", "Штиль", - продолжил я, - Хотя нет, это скорее для Хемингуэя.
- А может "Этель"?
- А это уже наверно Мопассан.
- Чуть что сразу Косой, - раздался голос Васи, которого иногда дразнили таким прозвищем.
- Да это не про тебя, это мы кроссворд разгадываем, - ответил ему Зверь, - Так что играй в свой "Джокер", пока твоего козырного туза в утиль не сдали.
У Васи не было козырного туза, но он как всегда начал было шумно протестовать, что все сговорились против него, и он вообще не будет играть, если будут выдавать его карты. Но мой громкий возглас прервал его.
- Точно, "Утиль". Это в его стиле.
- Что-то не помню такого романа, - не унималась Линда.
И тут меня охватил поток вдохновенья, и я начал:
- Да там про одного парня, который устроился на пункт по приему утиля. Сначала он работает помощником у старика Джо - очень колоритной личностью, потом начинает работать один. И люди, люди, люди… Каждый приходит на пункт со своими старыми вещами, и со своими проблемами. Некоторые проносились подобно призрачным мотылькам, другие - надолго проникали в душу, приходили еще, и даже являлись во снах. Старый негр и молодая девчонка, потерявшая в аварии родителей… Да, Линда, ты много потеряла, что не прочитала этот роман.
Линда развесила уши.
- Я обязательно прочитаю, но может ты еще немного порассказываешь. У тебя хорошо получается.
Получалось действительно хорошо, и даже наши игроки слегка поутихли слушая мой бред. Впрочем, большинство из них уже достаточно хорошо знали меня и давно включили автосброс. Но раз меня попросили, то я не мог не продолжить:
- Читая этот роман, так и проникаешься его миром. Можно сказать миром контрастов. Жизнь героев протекает совсем рядом с блистающим миром миллионеров, но практически с ним не соприкасается. И когда герой (черт, не помню как его звали)…
- Джим, - подсказал Олег, хитро улыбнувшись.
- Да, Джим, - продолжил я, - знакомится с будущей героиней, его начинает тяготить нищета, тем более что совсем рядом, на том же пункте иногда заключались странные движения, приносившие хозяину баснословные прибыли.
- Он влез в эти "движения", - продолжил Олег, - но так и не стал там своим.
- Да, в конце концов, его девушку убивают. Сначала он хочет отомстить, но воля его сломлена, и он бежит.
- Да последняя сцена с автобусом хорошо описана, - опять встрял Олег, - Когда он встречает старого знакомого летчика, бывшего в детстве его кумиром, и ставшего теперь простым алкашом…
- Точно, я так растрогался, что потом уснуть не мог, - я явно переигрывал, и казалось, уже все должны были это понять.
Но тут Линда спросила:
- Ты говорил, что у тебя собрание сочинений Хейли. А "Утиль" там есть? Хотелось бы почитать хотя бы в переводе.
Не знаю, кто из нас грохнул раньше - я или Олег, но скоро вся комната покатилась со смеху.
- Ты что еще не поняла, - влезла в разговор Таня, - Эти черти придумали этот роман сейчас. Они вообще любители вешать лапшу. А роман, если что, называется "Отель".
- Я же знал, - вырвалось одновременно, по крайней мере, у троих меня, Зверя и Олега.
- Да ладно, вам самим бы писать, - проговорила Линда, не зная обижаться ей за розыгрыш или нет.
- Так они и пишут, - ответила ей Таня, - Вот только не читает никто.
- Неправда, - запротестовал я. - Это нас просто издавать не хотят. Видимо придется брать псевдоним. Скажем, Артур Хейли.
Задний фон, так сказать, нашего общения задавал поставленный специально для гостьи "Русский Альбом" Б. Г. Олег он вообще помешан на Гребенщекове. Особенно на некоторых его песнях. Когда кассета сделала очередной круг (а альбом этот, если кто не знает, довольно короткий) и "Птичка" повторилась третий раз, Линда спросила:
- Почему все время в лапках топор?
- Это национальная традиция, - начал грузить ее я.
- Вы, русские, такие воинственные?
Это был довольно глупый, но частый вопрос. А ведь действительно, в "Русском альбоме" Б.Г. тема войны ненавязчиво присутствовала в качестве лейтмотива. И, если честно, это соответствовало тому положению, которым все больше и больше дышал весь Астрал. Но я не хотел разводить разговоры об Астрале, в виду непосвященности, как мне тогда казалось, моих земных друзей, и потому я постарался сменить тему, неожиданно вспомнив, что на кухне поспел чай.
Вообще же, разговоры в основном, конечно же, были пустопорожними, и потому не думаю, что существует какая-либо необходимость их листинге. Единственно, что из них можно было извлечь дополнительно, это приглашение Васи и Зверя отпраздновать этот День Победы, который должен был быть послезавтра, походом в горы, которое было с радостью всеми принято.
* * *
Между тем Лукоморье не могло обойти День Победы без устройства крупного торжества. И хотя оно по традиции всех лукоморских праздников не могло быть проведено в срок, оно должно было найти место, а точнее время. И, как оказалось совершенно неожиданно, время это было именно следующей ночью. И на этот раз мне не нужно было особого приглашения. Хотя потрудится пришлось мне изрядно. Ведь вдумайтесь. Вне пришлось раньше других сгонять в Лукоморье, сотворить там для Линды Ода, вернуться с ним назад… В общем, я так запарился, что в конце концов оставил Фрею на попечении моей мыслеформы, а сам двинулся разыскивать Гуллвейг, которую давно уже не видел. Кстати это совсем не понравилось Фрее, которой я лукоморский, как мне кажется все больше и больше нравился. В другое время я был бы только рад такому повороту, но пока я решил не осложнять и без того не простой ситуации.
* * *
Когда я вошел в кафе, Яна болтала с Иванкой. Хорошо, что они подружились. Иванка всегда меня понимала, и я не помню, чтобы мне было с ней плохо. А я относился к ней как богине. И этим все сказано. Еще с ними был Вольдемар. Мне явно не понравилось, что он положил свою голову на колени Гуллвейг. Он тоже понял, что мне это не понравилось, и быстро испарился в толпе.
- Ты решил вырядиться клоуном, - спросила Иванка, едва меня завидев. Она не любила, когда люди надевали чужие формы и знаки отличия. Особенно, когда это были знаки отличия ее Родины.
- Если бойца народной армии Югославии считать клоуном, то да, подколол ее я.
- Но ведь ты им не был, ты был…
- Штандартенфюрером, - закончил я. - Ты бы хотела видеть меня в эсэсовском мундире?
- Той роже, что у тебя сейчас, он бы не пошел.
- А тебе не нравится моя рожа? - я перешел на "южнорусский" акцент.
- Нет, почему же, очень хорошая рожа, - встряла в разговор Яна.
Иванка и я рассмеялись. Яна была в недоумении.
- Ты знаешь, кто это, - спросила ее Иванка.
- Может быть адмирал Крузенштерн? - не знаю с чего пропародировала она кота Матроскина.
- Нет, это - твой Видар. Только в той инкарнации, когда он был сербским богатырем (богатырем было громко сказано, но я подчеркнуто напряг мышцы), и, кстати, ко мне сватался. Вот только одет как черт знает что.
- Вот как? - Яна действительно была удивлена. - И не вышла за такого милашку?
- Она забыла сказать, что я был старше ее отца, у меня практически отсутствовал левый глаз, да и руки-ноги срослись не совсем правильно…
- В общем, картина жалкая, - подытожила Яна.
- Но он все равно был мне мил, и я обещала подумать до осени.
- А потом?
- Это был 1389 год, - сказал я, но это Яне ничего не говорило.
- 15 июня, на Видодан, была Косова битва, - отрешенным голосом продолжила Иванка. - На ней погибли и Милош, и мой отец, и мои братья. И я не на много их пережила… В общем, не будем о грустном.
- Я сожалею, я не знала, - проговорила Яна, - не надо было говорить.
- Ладно, это дело прошлое, - успокоил ее я, - А сейчас надо праздновать Победу. Мы еще победим, - я поднял сжатый кулак.
Последние слова я произнес на редкость серьезно, но это вряд ли было замечено. Тем более, Иванка вдруг спросила:
- А кто такой адмирал Крузенштерн?
Она выросла не в России и не знала троих из Простоквашено. Разумеется, мы с Яной попробовали восстановить этот пробел. И как-то незаметно мы погрузились в разглагольствования по поводу русской литературы. Особенно поэзии. Конечно же, Яне нравились Ахматова с Цветаевой. Я же особо не разделял ее восторгов. Скажем, стихи Гумилева мне импонировали больше.
- Это тот, что муж Ахматовой? - спросила Яна. В голосе звучала подколка.
- Нет, это Ахматова - его жена. А ты вообще его читала?
- Ну…
- Тогда очень советую прочесть. У него есть много хороших вещей. "Жираф", "Ягуар"…
- В общем, зоопарк.
- И он тоже, - мне вдруг захотелось изменить, или хотя бы скорректировать тему разговора. - Я, например, придерживаюсь классических взглядов. И Пушкин, Лермонтов, Некрасов мне нравятся больше поэтов серебряного века. Особенно Лермонтов. Его я могу цитировать много.
Я действительно часто поражал своих друзей цитированием неимоверных по размерам отрывков из запомненной в далеком детстве классики. Вот и сейчас вдохновение вновь понесло меня.
- Знаете, его стихотворение "Баллада"? - и, не дожидаясь ответа, я начал цитировать.
В избушке позднею порою
Славянка юная сидит.
Вдали багровою зарею
На небе зарево горит.
И люльку детскую качая
Поет славянка молодая:
"Не плачь, не плачь,
Иль сердцем чуешь,
Дитя, ты близкую беду.
О больно рано ты тоскуешь.
Я от тебя не отойду.
Скорее мужа я утрачу.
Не плачь, детя, и я заплачу.
Отец твой стал за честь и Бога
В ряду бойцов против татар.
Кровавый след - его дорога,
Его булат блестит как жар.
Вон видишь, зарево краснеет.
То битва семя Смерти сеет.
Как рада я, что ты не в силах
Понять опасности своей.
Не плачут дети на могилах
Им чужд и стыд и страх цепей.
Их жребий зависти достоин".
Вдруг стук, и в двери входит воин.
Брада в крови, избиты латы.
"Свершилось!" - восклицает он,
"Свершилось. Торжествуй, проклятый!
Наш милый край порабощен.
Татар мечи не удержали.
Орда взяла, и наши пали".
И он упал и умирает
Кровавой смертию бойца.
Жена ребенка поднимает
Над бледной головой отца.
"Смотри, как умирают люди,
И мстить учись у женской груди".
Пораженные столь долгим цитированием, Яна с Иванкой просто онемели.
- Кто там, что сказал про женские груди, - откуда-то из-за спины появился вездесущий Соловей.
Но даже он не смог сбить патриотического настроя, захватившего теперь Иванку.
- Кад jе сjутра jутро освануло, - начала она,
Долетjеши два врана гаврана
Од Косова пола широкога,
И падоше на биjелу кулу.
Баш на кулу славнога Лазара.
- Jедан гракhе, други проговара, - продолжил я цитировать сербский эпос о Косовой битве,
"Да л' jе кула славног кнез-Лазара?
Ил' у кули нигдjе нико нема?
То из кулы нико не чуjаше.
Веh то чула царица Милица".
Я посмотрел на Иванку. В ее сегодняшнем воплощении она тоже звалась Милицей. Сквозь деланное спокойствие, проступило то внутреннее содрогание, которое испытывает человек, когда слышит близкую сердцу историю о своем тезке, помимо воли транслируя ее на себя. Я продолжил:
Па излази пред биjелу кулу.
Она пита два врана гаврана:
"О Бога вам два врана гаврана,
Откуда сте jутрое прилетjели?
Видjесте ли двиjе силни воjска?
Jесу ли се воjске удариле?
Чjа ли jе воjска задобила?"
Иванка перехватила у меня эстафету:
Ал' говоре два врана гаврана:
"О Бога нам царице Милице,
Ми смо jутрое од Косова равна.
Видjели смо двиjе силни воjске.
Воjске су се jуче удариле,
Оба су цара погибнула;
Од турака нешто и остало,
А од срба што jе и остало
Све ранено и искравлено".
На сей раз цитирование побило все рекорды. И если учесть, что сербский язык из присутствовавших знали только я и Иванка (причем я - с грехом пополам), то можно представить состояние остальных составляющих нашей маленькой компании, которая, кстати, за это время успела пополнится еще одним человеком - Добрыней.
- Я и не знал, что ты так хорошо знаешь сербский язык, - обратился он ко мне, когда Иванка закончила, и воцарившаяся тишина звеняще застучалась в наши уши.
- О, ты еще много обо мне не знаешь.
В моей душе шесть сотен лет пожар.
Забыть бы все, и ладно, - произнес я нараспев.
- Да, у Б. Г. было семь сотен, - откомментировал Добрыня мой ответ. Интересно, что он-то имел в виду?
Тут в тупике оказался я. Как вы уже успели заметить, в Лукоморье Добрыня слыл едва ли не первым тормозом. Причем тормозом гораздо большим, чем он был когда-то в историческую бытность. Все это наводило на мысль, что в последнем (то есть, настоящем) воплощении он должен был жить где-то далеко от России. Тогда не совсем свободное владение современным русским языком хотя бы частично объясняло бы его тормознутость. Однако, знакомство с творчеством Бориса Гребенщекова кардинально меняло дело…
- Как видишь, и ты меня тоже плохо знаешь, - отметил он, уловив мое замешательство.
- Много будешь знать - не успеешь состариться, - я как всегда, перевел разговор в шутку, хотя про себя и задумался.
Дальше в разговор включился Соловей, и он потек по обычному, я бы сказал, пустопорожнему, руслу. Однако уже информация, полученная невзначай от Добрыни, делала его отнюдь не бесполезным.