– Если сам вырвешься, людей погубишь, сестер погубишь! Разве тебе этого хочется? Пойдем. – Семислава отважно шагнула вперед и прикоснулась к его руке, но рука оказалась сжатой в кулак. – Пойдем, муж мой тебя ждет. Ничего худого не сделает, верь мне. Только поговорить надо, обсудить… Мой муж с родом своим хочет тебе дружбу предложить, союз и родство. Не оказывайся. Пойдем.
– Рано князь Святко мою шкуру меряет – не поймал еще. – Лютомер усмехнулся и вдруг крепко взял Семиславу за руку. – А вот я белу лебедь уже поймал! Обложил, говоришь? Не выпустит, говоришь? Выпустит – и меня, и сестер, и бойников моих, и всех угрян! Еще как выпустит, если жену свою хочет назад получить. Пойдем!
Он потянул ее в сторону поляны, где ждали бойники, но Семислава уперлась. Она сразу поняла, о чем он. Явившись сюда, она сама отдала себя ему в заложницы.
Но упрямством и свободолюбием она могла поспорить даже с ним.
– Поймал, говоришь! – гневно воскликнула она и рванула руку, но Лютомер держал крепко. – Не уловивши белу лебедь, рано кушаешь, серый волк! Хотели добром с тобой, да коли душа волчья, сам и ответ держи!
Вскипевшая ярость помогла ей собраться – сейчас, когда все силы расцветшей природы наполняли ее, как вода наполняет русло реки в разгар половодья, ей все казалось легко.
Вспышка силы ударила Лютомера и заставила отшатнуться – а когда он открыл глаза, то увидел, как белая лебедь взмывает к вершинам деревьев на том месте, где только что была женщина. В руке его, только что сжимавшей ее руку, осталось два белых перышка.
Оборотень взвыл от ярости и внезапной боли потери. Прыгнув вперед, туда, где она стояла, он еще в воздухе обернулся волком, перевернулся через голову, с яростным криком крутанулся еще раз – и взмыл над поляной соколом. Это был не его облик, Лютомер до этого оборачивался птицей всего один раз, ему было тяжело, непривычно, неудобно, но священная ночь и сама неизбежная судьба Велеса, повелевающая преследовать Ладу до конца, любыми средствами, помогла ему. Велес снова дал ему свою силу полной горстью, как тогда, в реке. Сперва он неуклюже махал крыльями, с трудом удерживаясь в воздухе, но быстро освоился в новом облике, крылья окрепли, и сокол стрелой рванулся вверх, преследуя улетающую лебедь.
Светало, и двух птиц, вырвавшихся из-за леса, увидели сразу все, кто еще оставался на луговине. Праздник отгорел и миновал, уплыли девичьи венки, река унесла останки растерзанного Ярилы – до будущей весны, когда юный бог явится во всем блеске своей силы, будто и не думал стареть и умирать. Укатилось под обрыв и утонуло горящее колесо, символ угасающего отныне солнца. Многие уже разошлись по домам, из леса постепенно выползали довольные, но промокшие от росы и продрогшие парочки, которым теперь по осени предстояло справлять свадьбы. Отцы и матери ожидали свою молодежь, понемногу поддерживая пламя в маленьких кострах, подъедая остатки угощения. Тут и там перепившиеся отцы похрапывали, лежа кто где упал. Этим ночная прохлада была нипочем.
Тем не менее белую лебедь, стрелой мчавшуюся к городу, увидели сразу многие. Увидел ее и князь Святко, в окружении кое-кого из собранных бояр ожидавший жену и оборотня, как уговорились, возле ворот Перунова святлища. Здесь же сидели Ярко и Молинка. Встревоженная неожиданным оборотом дела, Молинка жалась к княжичу, и тот обнимал ее за плечи, стараясь согреть и успокоить. Твердислава с Лютавой так и не нашли, и Молинка не имела понятия, где может быть ее сестра. Ее собственное согласие с Ярко, хоть и радовало обоих, строго говоря, только ухудшало общее положение дел. Все это было так тяжело и запутанно, что Молинка с не меньшим, чем вятичи, нетерпением ждала, пока княгиня-волхва вернется из леса, куда пошла на поиски Лютомера.
И вот она летит! Не будучи сам волхвом, князь Святко, однако, узнавал младшую жену в любом обличии и теперь вскрикнул, завидев, как она несется, будто спасаясь от величайшей опасности. Он уже извелся тут от беспокойства и клял себя, что решился отправить ее в темный лес к волкам. Волхва она, чародейка – а все же женщина есть женщина, нечего было ее отпускать! Ну бы его к лешим, оборотня этого угрянского, свое бы не потерять!
За лебедью гнался сокол и уже почти настиг. Сам ли это оборотень или кто-то из насланных им духов – Святко не знал, но закричал и побежал вместе со всеми в невольном порыве, точно мог здесь, на земле, как-то достать врага и помочь лебеди, бьющейся в небе за свою жизнь и свободу.
– Лук, лук! – кричал Святко, не отрывая глаз от птиц и призывно взмахивая руками. – Живее лук, лешачьи дети!
Вооруженные десятки ожидали поблизости, и луков нашлось даже несколько, но стрелять никто не смел. Когда князю сунули в руки готовый лук с наложенной стрелой, он понял почему. Сокол вился вокруг лебеди, норовя вцепиться когтями в спину, она отбивалась крыльями, вертелась, стараясь не терять высоты и прорываться ближе к городу. Но обе птицы мелькали так близко друг к другу, что не было никакой возможности прицелиться. Выстрелив, князь имел равные возможности попасть в воздух, в сокола и в лебедь.
Трубный крик лебеди взывал о помощи, но кто с земли мог ей помочь? Сокол бил ее крыльями, грозил растопыренными когтями и гнал назад к лесу. Шаг за шагом, завороженно глядя в небо, люди шли по луговине к опушке, сжимали кулаки, шептали что-то. Князь Святко чуть не плакал от гнева и бессильной досады, опустив бесполезный лук.
Последний бессловесный крик долетел уже из-за вершин, и обе птицы пропали с глаз.
Теряя силы, лебедь кувырком летела к земле и почти рухнула на той же самой поляне. Сокол все-таки зацепил когтем ее крыло, нарушил равновесие сил, и теперь она падала, в безумном ужасе чувствуя, как разваливается ее птичий облик, но сил не хватало, чтобы заново собрать себя в человека. С отчаянным криком Семислава падала с высоты, ударилась о вершины берез, заскользила вниз по стволу. С треском ломались ветки под тяжестью быстро набирающего вес тела, сорванные листья летели над поляной, как зеленая метель.
Лютомер еще в воздухе понял, что наделал. Она могла разбиться – у нее не осталось сил, чтобы поддерживать лебединый облик, она стремительно возвращалась в человеческое тело, не успев приземлиться как следует. И еще счастье, если она успеет стать человеком до встречи с землей!
Грянув с высоты, сокол еще в воздухе превратился в волка, еще раз перевернулся над самой землей и упал уже человеком. Ловко вскочив на ноги, он прыгнул вперед и поймал падающую Семиславу. От силы удара Лютомер не устоял на ногах, и оба они покатились по земле. Крепко держа женщину в объятиях, он старался уберечь ее от лишних ушибов и в то же время боялся открыть глаза – что такое он сейчас увидит? В ушах свистело и громыхало, перед глазами вспыхивали, поглощали друг друга и снова расцветали разноцветные пылающие пятна. Даже ему было сложно справиться с теми силами, которые сейчас бушевали и кипели в них обоих, грозя погубить неосторожных.
Наконец излишки силы ушли в землю, все замерло. Лютомер лежал на земле, крепко сжимая в объятиях тело – слава Велесу, человеческое. Живое, судя по частому дыханию и сумасшедшему стуку сердца.
Женщина застонала и слабо пошевелилась, потом опять застонала. Лютомер открыл глаза, медленно выпрямился, осторожно выпустил ее из рук, укладывая на траву. Младшая жена Святомера оковского, красавица и волхва, сейчас представляла жутковатое зрелище. Быстро осмотрев ее, Лютомер с облегчением убедился, что обратное превращение прошло удачно, несмотря на потерю крови, которая могла привести к самым печальным последствиям. Лебединое крыло или птичьи ноги на человеческом теле – малоприятное зрелище. Есть такое сказание – одна молодая волхва превращала в лебедей своих братьев, но однажды что-то у нее не заладилось, и младший остался с лебединым крылом вместо правой руки…
Однако Семиславе повезло – она отделалась царапинами и ушибами при падении сквозь ветки. Осмотреть ее он мог без труда, потому что круговорот сил при внезапных превращениях и острые сучки дерева превратили ее праздничную шелковую рубашку в груду лохмотьев, которые держались на теле только потому, что Семислава лежала. Оглядывая ее, Лютомер мельком отметил: да, было бы весьма досадно, если бы вместо стройных ног это прекрасное тело заканчивалось парой черных лебединых лапок-загребалок. А так все в порядке, и муж этой молодой женщины по-прежнему достоин зависти…
Мельком глянув на себя, Лютомер заметил, что его исцарапанная кожа и рваные порты не намного в лучшем состоянии. Но что одежда – главное, сами живы. Хоть жена князя Святко и принадлежала сейчас к числу его врагов, Лютомер очень не хотел бы, чтобы с ней случилось несчастье. Такую драгоценность нужно всячески оберегать.
Но у Семиславы все оказалось в порядке, не считая двух глубоких царапин от соколиных когтей на локте левой руки. Распущенные волосы, растрепанные, перепутанные, густой светло-русой волной осыпали ее всю, с немалым успехом заменяя одежду; пряди разлетелись по траве, словно брошенный ворох вычесанной льняной кудели. Или скорее шелковой. Лютомер никогда не видел шелковой пряжи, но думал, что она выглядит примерно так.
Наклонившись, он взял ее руку и осторожно лизнул царапины, по звериной привычке зализывать раны.
Женщина зашевелилась. Видимо, она с трудом приходила в себя и еще не осознавала ни своего тела, ни окружающего мира.
Лютомер помог ей перевернуться, убрал волосы с лица. Под такой грудой и задохнуться можно. Хорошо бы воды, но до реки тут неблизко…
– Уйди, волчара, – хрипло и неразборчиво шепнула она, слабой рукой пытаясь оттолкнуть его голову. – Крови моей хочешь… Чуть не погубил…
– Прости, погорячился, – легко согласился Лютомер и еще раз лизнул ее царапины. – Не бойся, не съем. Заживет даже быстрее.
Семислава попыталась приподняться, но тут же без сил снова опустилась на траву. Лютомер встал, взял свою добычу на руки понес в ту сторону, где его ждали бойники. Груда белых шелковых обрывков осталась на зеленой траве, как сброшенное лебединое оперенье.
Вскоре к опушке леса подтянулось все войско. Сам князь Святко видел битву двух птиц в рассветном небе и понимал, что его жена, потерпев поражение, осталась в руках угрянского оборотня. Но по этой же причине он побоялся немедленно вести дружину следом. От оборотня можно ожидать чего угодно, а младшая жена, красавица и мудрая волхва, была слишком дорога Святко, чтобы он решился рисковать ее жизнью и благополучием. В семье и дружине оковского князя Семиславу любили, пожалуй, все, кроме княгини Чернавы, которая видела в ней соперницу, но даже старшая волхва сейчас призывала мужа не торопиться и попробовать сперва мирные средства. Поэтому княжеская дружина и добрая половина войска, собранного для хазарского похода, стянулась к опушке леса, где таился оборотень со своей добычей, но пока ничего не предпринимала.
Князь Святко так извелся, что с большим трудом сохранял перед людьми хотя бы подобие невозмутимости. У него не шло из ума – вот сейчас, пока он топчется на опушке, словно девка в хороводе, оборотень терзает его лебедь! Нужно было отправить кого-то на поиски и переговоры. Кого?
Среднего сына, Твердяту, наконец нашли – он лежал на берегу под ивами, мокрый насквозь и без памяти. Он оказался жив, но привести его в себя пока не удавалось, и волхвы сказали, что берегини выпили из княжича почти всю силу. Еще чуть-чуть – и умер бы. Угрянская княжна Лютава, с которой Твердята начинал гулянье, исчезла без следа. Ее младшая сестра и сейчас стояла рядом с Ярко, но, судя по ее растерянному и встревоженному виду, знала обо всем этом не больше прочих.
Князь Святко уже совсем решился идти в лес сам – рисковать собой ему было легче, чем кем-то из семьи, и никому из бояр он не доверял в той же степени, как самому себе, – как вдруг за деревьями мелькнули две фигуры. Две похожие фигуры – высокие, стройные, белые, как духи березовой рощи, плоть от плоти самого леса.
Они вышли и остановились на краю опушки, и князь Святко замер в трех шагах перед ними. Толпа в безотчетном порыве подалась за ним, но Святко, не оборачиваясь, движением руки велел всем оставаться на месте. Пока судьба Семиславы не прояснилась, положение требовало крайней острожности. Если оборотень пришел сам – значит, хочет говорить. А значит, надо сначала его выслушать. Выстрелить всегда успеется – если его берет железо. Святко отчетливо понимал, что если оборотню сейчас будет причинен какой-то вред, он, князь, возможно, никогда больше не увидит свою младшую жену. Поэтому он, мельком оглянувшись, сделал всем позади свирепый знак глазами – не шевелиться, убью!
Рядом с Лютомером стояла его сестра Лютава, и всем сразу бросилось в глаза, как они похожи.
– Здравствуй, князь Святомер. – Лютомер первым поздоровался и даже слегка поклонился, как младший из двоих. – Спасибо тебе, что пришел, ждать и искать не заставил.
– Жена моя где? – в ответ спросил князь Святко. – Жива?
– Жива покуда. – Оборотень невозмутимо кивнул. – Сговоримся – получишь свою жену живой и невредимой.
– Чего ты хочешь? – с трудом сдерживая гнев и ярость, спросил князь. – Смотри, волк лесной, я за мою жену тебя…
– Не гневайся, князь Святомер, в нашем деле гнев – советчик плохой. Из нас двоих не тебе бы гневаться. Твой сын моих сестер из дома увез, за гостеприимство наше черным злом отплатил. За это предки завещали кровной местью мстить. Убил бы я тебя и сыновей твоих – перед богами и предками был бы прав. Но я крови лить не хочу. У вятичей есть враги, у угрян есть враги – незачем нам друг в друге новых врагов искать. Слушай, что я тебе скажу. Старшая моя сестра уже у меня, – он кивнул на Лютаву. – Отдай мне меньшую сестру мою, Молиславу Вершиновну, поднеси им и родичам нашим дары в искупление обиды – и разойдемся мирно, я от имени рода моего пообещаю обиды не держать и мести вам не искать больше.
– Жена моя где?
– Жену твою получишь, когда я своих сестер увезу.
Святко ответил не сразу. Его гордость противилась тому, чтобы признать себя и свой род побежденными, подносить дары, искупать вину. Ему, князю могучего племени вятичей, было стыдно склонять голову перед волком из угрянского леса. Да еще на своей собственной земле! Будь перед ним другой человек – он мигом приказал бы стрелять, убить Лютомера и бросился бы во главе дружины в лес, надеясь вырвать Семиславу из рук угрян раньше, чем те успеют причинить ей вред. Но перед ним стоял оборотень и чародей. Как знать, что он сделал с ней и какие заклятья наложил? Может быть, Семислава погибнет в тот же миг, что сам оборотень! Может, он имеет силу убить ее одним усилием мысли?
Пленение Семиславы связывало ему руки, а к тому же Лютомер был прав перед богами и предками – как честный человек, почитающий заветы, князь Святко не мог не признать этого перед самим собой. Горячий порыв Доброслава, жаждущего хоть как-то привести к покорности угрян, оборачивался против самих вятичей. Но Святко не был бы собой, если бы не попытался спасти положение.
– Послушай, варга Лютомер, – заговорил он, еще не зная толком, что хочет сказать. – Ты прав во многом, только… не годится нам так расстаться. Как враги, как звери лесные… Я ведь породниться с вами хотел. Сестер твоих взять в жены моим сыновьям, а тебе дочь мою в жены предлагаю.
– Спасибо за честь, князь Святомер, но сестер моих я домой верну, и дочери твоей мне не надо. Она и собой хороша, и родом знатна, ничего худого сказать не хочу, но хазар воевать угряне не станут. Найди ей мужа другого, а сестрам моим мужей отец наш подберет. Молинка! – Он нашел в толпе позади Святко лицо младшей сестры. – Иди сюда.
Молинка, как завороженная, среди общей тишины и неподвижности сделала шаг вперед.
И сразу двое кинулись к ней, чтобы удержать, – Ярко и Доброслав. Но если Ярко не желал с ней расставаться, то Доброслав понимал, что глупее глупого в их положении выпустить из рук единственную ныне заложницу.
– Никуда она не пойдет! – крикнул Доброслав, заступая девушке дорогу.
– Она со мной останется! – одновременно воскликнул Ярко и обнял Молинку. – Она моей женой будет. Она сама обещала!
Девушка молчала, и тогда Лютава сделала шаг вперед.
– Молинка! – окликнула она сестру. – Погляди на меня!
Сестра подняла на нее глаза и тут же опустила снова, теребя кисти нарядного пояса.
– Послушай лучше меня, варга Лютомер! – Ярко сам шагнул к опушке. – Ты не подумай, что я… Я когда княжну Молиславу увидел, так и понял: она – судьба моя, мне ее сама Макошь предназначила. И я ей тоже… – Он запнулся, оглянулся на девушку. – Она сама согласна быть моей женой.
Молинка не поднимала глаз, и на лице ее отражалось такое жаркое смущение, какого Лютава никогда у своей сестры не видела.
– Я ее всю жизнь любить буду, других жен даже не возьму, ничем ее не обижу! – горячо продолжал Ярко. – Пойми, варга Лютомер. И ты, княжна Лютава. Не невольте ее от меня уходить, ее судьба здесь, со мной. Ну, сердце мое! – Он обернулся и взял Молинку за руку: – Скажи им! Ведь я правду говорю?
– Да, – прошептала Молинка, бросив на родичей короткий взгляд.
В ее карих глазах сверкали тревога, волнение, но и глубоко спрятанная радость, и Лютомер с Лютавой, хорошо знавшие сестру, сразу поняли, что Ярко говорит чистую правду.
Изумленная Лютава переводила взгляд с Молинки на ее новоявленного жениха. Думая совсем о других вещах, она как-то сразу не сообразила, что могут означать волнение и румянец сестры. Но именно сейчас ей бросилось в глаза, что Ярогнев и Молинка похожи – оба они невысоки ростом, но крепко и ладно сложены, оба круглолицы, румяны, у обоих темно-русые волосы и пушистые черные брови, только глаза у парня голубые, а у девушки – карие. Известно, что внешнее сходство жениха и невесты, если те не в родстве, обещает счастливый брак.
– Вот у меня и колечко ее. – Ярко показал мизинец, на котором сидел серебряный перстенек Молинки – на другие пальцы он не налез. И Лютава не сомневалась, что перстень тот самый.