Неслышно снизившись, сокол над самой землей крутанулся в воздухе и пал на землю на четыре волчьих лапы. На его счастье, в городке не оказалось собак, в летнее время обитавших вместе с пастухами на пастбищах. А люди, кроме дозорных на стене, спали, и некому было увидеть зверя, бесшумно скользившего между построек.
Припадая к земле, волк принюхивался, выискивая среди десятков человеческих запахов те два, которые ему нужны. Запах Молинки, отлично знакомый, он нашел и выделил легко. Она находилась вот здесь, в жилище воеводы Дедоги. О том, что для оборотня и городские стены не преграда, князь Святко не подумал.
Припав к земле, волк тут же выпрямился человеком. Прежде чем идти дальше, Лютомер некоторое время постоял, отдыхая, – в эту ночь ему пришлось слишком часто менять обличье, и он устал, несмотря на то что сейчас, пока вокруг еще кипели силы высшей точки года, любая ворожба давалась легче. В другое время он не вынес бы – из человека в сокола, из сокола в волка, из волка в человека… И это еще не конец, потому что покинуть город в человеческом обличии вряд ли удастся.
Стирая пот со лба, он проверил, на месте ли волосок Семьюшки. Все в порядке – длинный тонкий волос, светлый и золотистый, был по-прежнему обмотан вокруг пальца. Можно идти.
Лютомер легонько толкнул дверь, и та раскрылась с легким скрипом. От кого воеводе запираться-то, за городскими стенами? А и случись что – тут войско и княжеская дружина кругом, только закричи. На появление оборотня, способного проскользнуть, как тень, между вздохами и мгновениями, воротынский воевода не рассчитывал.
Многочисленным домочадцам воеводы пришлось потесниться, чтобы найти место для гостьи. Сам хозяин с женой спал на лежанке за занавеской, полати заняли сыновья и еще какие-то парни, старуха похрапывала прямо на земле, но даже не шелохнулась, когда легкая босая нога оборотня неслышно опустилась на земляной пол возле ее головы. Целью его была широкая лавка под окошком, где лежали, прижавшись друг другу из-за тесноты, три молодых девушки. Вернее, две девушки, одна девочка-подросток, лет двенадцати, едва созревшая. Но здесь Лютомеру не требовался ни свет, ни чужая помощь, чтобы просто по запаху отличить одну из своих сестер от чужой девушки. Молинка – в самой середине. Просватанной невесте положено спать между сестрами, чтобы не добрался до нее Змей Летучий, охотник до тоскующих дев… Но князь Святко, устроивший Молинку сюда, хотел уберечь ее совсем от другой опасности. Не вышло.
Пробравшись вплотную к лежанке, Лютомер положил руку на голову спящей Молинки и быстро погрузил ее в более глубокий сон, точно втолкнул в темную воду. Потом размотал с пальца волосок Семьюшки и вплел его в косу сестры. Волосок самой Молинки, к счастью, Лютава нашла на рукаве своей рубахи, тем самым избавив брата от необходимости ходить туда-сюда.
Уже вскоре он так же неслышно выскользнул из воеводского жилья и прикрыл за собой дверь. Теперь только вернуться в лес и выспаться до утра, чтобы набраться сил перед завтрашним днем.
Присев, Лютомер сжался в комок, обняв колени, собрал остатки сил… и прямо с земли в воздух взмыл сокол. Только бы стену перелететь – а там уже в лесу, считай, что дома.
Добравшись до ворот святилища, где его в тревоге и нетерпении ждала Лютава, Лютомер почти рухнул, не в силах приземлиться как следует, и прокатился по траве. Сестра кинулась к нему, а он, лежа неподвижно, пытался осознать себя и понять, не оставил ли себе "на память" левое крыло вместо руки или когтистые лапы вместо ног.
Нет, вроде обошлось. Слава Велесу. Лютава помогла ему встать, но всю дорогу через луговину и лес Лютомер шел, пошатываясь, и опирался на нее. К счастью, из-за облаков вышла яркая луна, и обратную дорогу Лютава нашла без особого труда.
Несколько бойников, несших дозор, не спали и сразу вышли им навстречу. Лютомер рухнул у костра на расстеленный плащ, не в силах даже одеться; Лютава накрыла его другим плащом, гневно отмахнулась от комаров, жаждущих хмельной оборотневой крови, и села рядом.
– Ну, что? – Дедила вопросительно двинул бровями.
– Все путем. Она как? – Лютава показала глазами на шалаш, где спала Семислава.
– Тоже ничего. Я заглядывал недавно, как Хортимку сменил, – спит ваша лебедь. А что, – Дедила нерешительно глянул на Лютомер, который, похоже, уже спал, – правда, что мы ее с собой возьмем? Ребята говорят…
– Неправда, – решительно ответила Лютава. Брать княгиню-лебедь с собой на Угру она не хотела по многим причинам. – Она нас проводит несколько дней, а с Оки назад отправим. А что? Нравится?
– Дева красивая, – с уважением и завистью протянул Дедила. – У нас таких и нету… Ну, ты разве что.
Лютомер проснулся на рассвете, чувствуя себя если не полным сил, то вполне готовым к дальнейшим подвигам. Лютава спала рядом, привалившись к его боку и съежившись. Бережан отчаянно зевал, сидя у затухшего костра с копьем на коленях. Перед шалашом Семиславы спал Милята, вытянувшись и загораживая вход.
Накрыв сестру своим плащом, Лютомер заглянул в шалаш – Семислава лежала, завернувшись в чью-то овчину, и все еще спала. И хорошо – ей вообще лучше в ближайшие три дня не просыпаться.
Сходив к реке окунуться, Лютомер оделся и стал искать гребень. Не найдя свой, он стал отвязывать гребень от пояса Лютавы, и она проснулась.
– Прихорашиваешься? – спросила она, подавляя зевок и глядя, как брат запускает гребень в свои густые, изрядно перепутанные волосы. – Дай я тебя причешу, а то зря зубья поломаешь.
– Причеши. – Лютомер подал ей гребень, сел рядом и наклонил голову. – Я ведь сегодня жених как-никак.
– Жених… – проворчала Лютава, ловко разбирая пальцами спутанные пряди. – Обманщик ты бессовестный.
– Сама говорила – ради чести рода можно зубами грызть. Чего цепляешься? Вместе же придумывали.
– Это я не выспалась просто. И есть хочу. У нас осталось что-нибудь?
– А вот сейчас Худота сети выберет – может, и будет.
Худота и Бережан вернулись с реки с уловом, Негожа из Дедилиного десятка тащил за ними котел, полный воды, Чуженя разводил огонь. Старшие бойники, свободные от мелких хозяйственных дел, потягивались, оправляли рубахи, ерошили волосы.
– Умываться давай, что, Зубашка, глаза трешь? – покрикивал Чащоба.
– Я онучи перемотал – считай, умылся, – ухмылялся Зубак, рослый, некрасивый, но весьма бойкий парень.
– Я тебе перемотаю! Эта шутка старше Перунова дуба, мне уже не смешно. А ну давай, а не то поленом в воду загоню!
Все было как всегда – что в походе, что дома в Варге. Но бойники нет-нет да поглядывали на шалаш, где спала пленница, и все помнили, что сегодня у них очень сложный день. Если не повезет, то для многих, если не для всех, он станет последним на белом свете. Но переживать за свою жизнь и бояться смерти среди бойников вообще не принято – каждый из "волков" приходит в лес, чтобы научиться всегдашней готовности погибнуть, унося с собой врагов. И каждый из этих зевающих и зубоскалящих парней был настоящим бойцом, и даже пятнадцатилетний Чуженя смог бы одолеть в бою троих более взрослых, но хуже подготовленных противников. А еще они верили в силу и удачу своего вожака. Без этого вообще никак.
Сам Лютомер был уже готов, – в самой лучшей из прихваченных с собой рубах, с серебром на поясе, с оборами из цветной тесьмы, с тесьмой на расчесанных волосах, он и впрямь выглядел женихом.
Из своего шалаша выползла Семислава. Ее рубашка так и лежала где-то в лесу грудой мятых лоскутов, и княгине пришлось надеть запасную рубаху Лютомера, тоже вывернув ее наизнанку. Таким образом, она стала как бы своей противоположностью, то есть из мужской превратилась в женскую. Есть много таких хитростей, позволяющих обойти разные установления, которые нельзя нарушать, но очень надо. Благодаря высокому росту Лютомера его рубаха была Семиславе ниже колен, и все-таки бойники против воли косились на ее стройные белые ноги. Лютава могла бы одолжить ей одну из своих, привезенных Лютомером из дома, но на свою рубашку ему было легче накладывать чары.
Волосы Семислава кое-как заплела и повязала голову простым полотенцем – светить волосами при посторонних замужней женщине еще более неприлично, чем голыми ногами. Этот обычай шел еще из тех времен, когда любая женщина, взятая в жены со стороны, из чужого рода, считалась опасной. А в волосах заключена ее чародейная сила, способная испортить род, принявший ее. Оттого женщина обязана закрывать волосы – как воин в дружественном доме обязан держать оружие в ножнах. Из тех же времен шел запрет жене называть мужа по имени – вроде как она его не знает и потому не может через имя сглазить человека. Муж и все его домочадцы должны называть женщину также не по имени, а как-то иначе – по мужу или хотя бы по отцу. Отчасти запрет смягчался для жриц, родовые священные имена которых служили оберегами сами по себе.
– Здравствуй, матушка! – весело приветствовла ее Лютава. – Сходи-ка умойся, да завтракать будем.
Семислава растерянно оглядела поляну, суетящихся бойников, дымящийся черный котел над огнем, рослую фигуру Лютомера, наблюдавшего за ней. После всех приключений и наведенного сна она еще плохо соображала, что происходит. И это пришлось очень кстати. Необходимость следить за княгиней-лебедью и не дать ей нарушить все замыслы, и без того сложные, заметно прибавляла трудностей детям волхвы Семилады. Вместе со своей рубахой Лютомер надел на пленницу сложное плетение чар, не дающее ее силам развернуться, и Семислава не могла избавиться от одежды без его разрешения. То есть это он ей запретил, но не мог быть уверен, что она не сумеет нарушить запрет. Ведь как она прежде не знала его, так и он не знал ее и не мог судить, где предел ее сил и способностей.
На реку умываться ее проводила Лютава, но Семислава не собиралась никуда бежать. Все ее движения были неуверенными, взгляд рассеянным. Зайдя в воду по колено, она долго терла щеки, намочила подол, но ничего не заметила.
– Как я князю на глаза покажусь – в таком виде, – бормотала она, пытаясь в тихой маленькой заводи рассмотреть свое лицо.
Любоваться и впрямь было пока нечем – бледная, с кругами под глазами, с царапиной на брови и ссадиной на щеке, с висящими из-под полотенца спутанными прядями, она мало напоминала ту красавицу, которой восхищался весь Воротынец. Даже рубашка Лютомера, слишком короткая и притом широкая, придавала стройной княгине довольно нелепый вид.
– А рубашка моя куда делась? – спосила она, хмурясь и пытаясь что-то вспомнить.
– Порвалась на лоскутки. – Лютава усмехнулась. – Хочешь, покажу?
– Что про меня князь подумает? – Судьба рубахи Семиславу волновала мало. – Ушла в лес к чужому мужику да без рубахи вернулась… И главное, не помню ничего…
– Это жаль! – смеясь, протянула Лютава. – А ведь было что вспомнить!
– А ты никак знаешь? – с намеком отозвалась Семислава, которую, видно, чары не совсем лишили прежней остроты. – Ведь меня ищут, наверное?
– Уже нет.
– Как – нет? – Семислава недоверчиво посмотрела на нее. – Или вы им сказали, что я… умерла?
– Зачем такие страсти? – Лютава усмехнулась. – Сказали, что ты мужа старого разлюбила и хочешь теперь быть женой брата моего.
– И мой муж поверил? И он смирился, что я…
Семислава смотрела на нее в таком изумлении, что Лютаве даже стало немного стыдно своих шуток.
– Ты с нами до Оки поедешь, – наконец пояснила она.
Душа Семиславы была связана и пленена, поэтому Лютава ее жалела. Она не питала к молодой оковской княгине никаких злобных чувств, а бледная, слабая и растерянная Семислава внушала ей сочувствие. Но Лютаву наполняло радостью и торжеством сознание, что ее брат сумел-таки поймать эту белую лебедь, перехитрил самую хитрую, перемудрил самую мудрую! Как в старинных песнях, где состязаются в силе и умениях два чародея – мужчина и женщина. И хотя мать объясняла ей еще в отрочестве, что песни эти, оканчивающиеся победой, разумеется мужчины, сложили волхвы еще в те времена, когда отнимали у древних жриц и чародеек их права и полномочия, утверждая власть мужчины как на земле, так и на небе, Лютаве всегда было обидно это слушать. Но сейчас она радовалась торжеству своего брата и чувствовала даже себя саму причастной к его успеху.
– До Оки? – изумленно повторила Семислава. – Зачем?
– В залог. Потом отпустим… если дурить не станешь.
Они вернулись на поляну, где бойники уже сидели вокруг котла с мисками на коленях. Для женщин приготовили одну миску на двоих, и Хортомил, успевший съесть свою долю, поспешно обтер ложку о подол и протянул Лютаве.
– Кушай, матушка. – Она передала ложку Семиславе. – Сил набирайся.
– Ты правда хочешь взять меня с собой? – Безотчетно взяв ложку, Семислава обратилась к Лютомеру.
– Правда. – Он невозмутимо кивнул, внимательно осматривая женщину. Было видно, что она отчаянно старается сбросить оцепенение, взять себя в руки, но все ее попытки разбиваются о стену его чар и дух снова падает, как птица с подрезанными крыльями. – Уговор у нас такой с твоим мужем.
– До Оки?
– До Оки. Ты пойми, лебедь белая. Будешь ерепениться – я тебя совсем усыплю, будешь спать три дня и три ночи беспробудно. А выдержу ли я три ночи рядом с такой красоткой, что спит очарованным сном, – не уверен. – Лютомер усмехнулся, и бойники вокруг принялись ухмыляться.
Лютава фыркнула, Семислава отвела глаза и попыталась засунуть под край полотенца выбившуюся прядь.
– Я не буду, – тихо пообещала она. – Уж поймал ты меня, сокол ясный, теперь я вроде как в твоей власти.
Видимо, она понимала, что с ней произошло.
Посланные на разведку к опушке отроки вернулись и доложили, что ладьи приведены к луговине и сам князь Святко уже ждет, в сопровождении всех сродников и дружины.
Свернув стан, бойники и Ратиславичи выступили из леса. Семислава шла в гуще бойников, рядом с Лютавой, завернувшись в длинный шерстяной плащ кого-то из парней, чтобы не бросалось в глаза, во что она одета. Сам Лютомер, красивый, нарядный и гордый, шагал впереди с самым уверенным и победным видом.
На луговине возле реки их и впрямь ждала уже целая толпа. Здесь был князь Святко с сыновьями, бояре, кмети. Княгиня Чернава привела дочь, покрытую белым шелковым покрывалом, как положено невесте, уезжающей из дома. Молинка стояла возле Ярко, и жених держал ее за руку. Поодаль топтался Хвалис со своими друзьями – Толигой, Вышенем, Глядовцем и Миловитом. У всех четверых вид был невеселый, а у Вышеня даже злобный. Только глянув на него, Лютомер сообразил, кому принадлежала вся эта задумка.
– От мара его заешь! – бормотнул он, отводя от Хвалиса рассерженный взгляд. – Может, бросить его тут к лешим, на кой он мне в Ратиславле сдался?
– Что ты? – Лютава обернулась к нему.
– Ничего. Ждите здесь.
И Лютомер в одиночестве пошел к вятичам.
– Здравствуй, князь Святко, и домочадцам твоим поклон! – весело говорил он. – Вот и мы, прости, если ждать заставили. Все ли готово?
– Все готово. – Святко кивнул. Он не улыбался, вид имел утомленный после напряженных ночных раздумий, но держался спокойно. – Вот твоя невеста, а там, в ладье, и приданое. Хотел еще скотиной дать, но ты же с собой не повезешь – после пришлю, как торговые люди в вашу сторону поедут. Ну, выходи!
Он сделал знак, и княгиня Чернава подвела к нему Семьюшку. Девушку было почти не видно из-под большого покрывала, оставлявшего на виду только новые кожаные башмачки с красивыми красными ремешками.
– Подожди, князь Святко, дай я с сестрой попрощаюсь, – сказал Лютомер и повернулся к Молинке.
Он уже настроился на то, что придется пойти на обман и нарушение клятв, но хотел сделать обман поменьше.
Молинка, тревожно оглядываясь на Ярко, подошла. Вид у нее тоже был усталый и растерянный. На ее душе тяжким грузом лежали наведенные ночью чары, но она об этом не догадывалась, потому что вобще соображала очень плохо и едва осознавала, где находится и что делает.
Лютомер стоял рядом с Чернавой и Семьюшкой, и Молинка тоже подошла к ним. Лютомер обнял ее, прижал голову сестры к плечу, склонился, словно шептал ей на ухо какие-то слова прощания… и потянул за невидимую ниточку своей ночной ворожбы.
Когда он разомкнул объятия, перед ним стояла девушка, спрятанная под покрывалом невесты. Молинка оказалась рядом с княгиней Чернавой. А каждый, кто стоял поблизости, вздрогнул: у каждого осталось такое чувство, что он на миг заснул с открытыми глазами, выпал из действительности и что-то пропустил… Что? В памяти о ближайшем прошлом, о том, что было вот только что, у всех оказался маленький, но неприятный провал.
– Вручаю тебе дочь мою, чтобы стала она твоей женой! – заговорил князь Святко, с усилием стряхнув мгновенную растерянность. Он взял руку той девушки, что пряталась под покрывалом, и вручил ее Лютомеру. – Пусть благословит вас Лада, пусть даст вам Ярила столько сынков и дочек, сколько на небе звездочек, и пусть хранит очаг ваш Мать Макошь!
– Беру я девицу эту и обещаю оберегать, ни в чем не обижать. – Лютомер взял руку девушки и поклонился.
Настоящую свадьбу и введение новой жены в род можно было провести только дома, в Ратиславле, возле родового очага. А сначала жениху предстояло вернуться в род самому, порвав связи с лесным братством бойников. Здесь и сейчас князь Святко мог только передать девушку жениху, объявив при свидетелях, что род отпускает и благословляет ее.
Сделав знак бойникам, Лютомер повел девушку на ладью. Князь Святко бросился к жене, и Лютомер, обернувшись, замер.
– Ладушка моя, как же я стосковался, – быстро шептал жене Святко. – Прости меня, дурака, что в лес тебя отпустил к волкам этим. Что он – ничего… тебе не сделал? – Князь даже не хотел говорить вслух о том, что его тревожило. – А то я сейчас ребятам махну – вмиг его стрелами утыкают, и дружину его!
– Нет, нет! – испуганно шепнула Семислава. – Что ты, батюшка, меня погубишь! Он мой волос взял, над ним ворожил – теперь моя жизнь с его жизнью тем волосом связана. Если он умрет – и я в тот же миг умру! Не погуби! И сам не трогай, и людям не давай – иначе не увидишь меня больше!
– Ну, ладно, ладно! – торопливо согласился испуганный князь, подозревавший нечто в этом роде. – Все, как уговорено, так и будет. Прости меня, лебедь моя белая! Лучше бы я сам к нему в залог пошел!
– Отец, позволь, я в залог пойду! – словно услышав его, воскликнул Ярко. – Куда же ты жену с чужими людьми отпускаешь? Я пойду! Возьми меня лучше с собой, Лютомер Вершинович. – Он повернулся к угрянам. – Я – будущий князь оковский, где тебе лучше заложника найти? А и ты зятя не обидишь – вот и разойдемся мирно.
– Нет. – Лютомер, имевший свои причины не соглашаться на подобные замены, резко мотнул головой. – Как уговорились, так и будет. А если захочешь обмануть меня, князь Святко, – и жены твоей живой не увидишь!
– Ладно, ладно, – буркнул князь, в душе которого гнев и досада из-за своего бессилия мешались с настоящим страхом за Семиславу. – Больно ты грозен, Велесов сын. На мою голову навязался, теперь не знаю, как избыть такое чудо!
Лютомер ждал, и Семислава, освободившись из объятий мужа, покорно пошла к ладьям.
Девушка с лицом Молинки осталась стоять на берегу среди Святкиных домочадцев, растерянная и безучастная. Ярко обнял ее, понимая, как тяжело его невесте расставаться с родными, но она даже не глянула на него.