Вскоре ополчение было выстроено - от леса до леса, как раз на месте давно затоптанной лисьей строчки. Первые два ряда - воины со щитами, не имеющими ни ручек, ни ремней, тяжелыми, но зато довольно толстыми. Два пальца сырой древесины - не всякая стрела пробьет. Только лучников у Раджафа почти наверняка нет, эти легкоконные мастера попали Олегу в капкан еще в первой сече. А чтобы подготовить хорошего лучника, требуется много, много лет напряженного труда. Взять их через пару месяцев после первой битвы противнику просто негде. Вот копейного удара такому щиту никак не удержать. Был бы стальным при такой же толщине - тогда может быть. Но никак не деревянный. И всей пользы от него - что не так страшно.
Еще пять сотен воинов, мужчин из малых приграничных городов, Олег выстроил правильным квадратом у себя за спиной, по центру фронта. Почему-то именно им ведун доверял больше всего. Было в этом что-то инстинктивное, нерациональное. Чувствовал - не бросят.
Команды были отданы, план сражения - разработан, люди - расставлены на местах. Теперь оставалось только ждать. Конница у Раджафа - значит, и инициатива у него. Олег не мог даже слегка припугнуть противника нападением - с самопальными щитами без ручек и умбонов о наступлении даже на несколько шагов не могло идти и речи.
- Надеюсь, тебе не захочется переночевать перед битвой, - прошептал себе под нос Середин. - Смотри, мы готовы. А вдруг нападем, да и снесем вместе с лагерем перед самой темнотой. Лошади расседланы, смолевники без доспехов. Что делать станешь?
Похоже, те же мысли посетили и великого Раджафа. Он выстроил своих ополченцев небольшим прямоугольником у выхода на дорогу - видимо, прикрыл обоз, - а конница, не получив даже получаса отдыха, вдруг опустила копья и с какими-то несвязными, устрашающими воплями понеслась вперед.
- В левый фланг бей, - тихо посоветовал Олег. - Мы тебя к березняку прижмем да тихонько вырежем. А резерв я тем временем пошлю против твоего ополчения.
Но Раджаф действовал с упрямой прямолинейностью зомби: сверкающие золотыми доспехами кованые сотни помчались на центр, в самую середину неровного строя ополченцев.
- Подтоки в землю!!! - что есть мочи закричал ведун, хорошо понимая, что при виде сверкающей бронированной лавы, катящейся прямо в лоб, о недавнем уроке недолго и забыть. - Подтоки в землю! Садиться готовьтесь! На колено, на колено!
Его голос утонул в оглушительном треске ломающихся копий и щитов, в предсмертных криках, воплях ужаса и боли. Пики смолевников легко пробивали тонкие деревяшки и людей за ними, нанизывая на каждое копье по два, три, а то и четыре человека - но и выставленные ополченцами перед смертью бывшие косы тоже находили своих жертв, корежа лошадям груди, вспарывая животы и разрывая шеи. Они умирали, падали вперед - туда же, на поднятые копья, вылетали из седел и лишившиеся скакунов всадники.
И все же напор атакующей конницы, накопившей огромную инерцию, продолжался. Задние ряды, затаптывая друзей и врагов, возносились на груду дергающихся тел, скакали дальше, чтобы в свою очередь рухнуть, собственными телами накрывая острия копий, давя несчастных пехотинцев, ничего не видящих и не понимающих. Мгновения - и уже по ним, по их спинам и ребрам, их рукам и головам катила неодолимая волна атаки.
- Копья держите! Копья вверх! Лошадям в груди направляйте! - заорал Олег, видя, как закованная в железо лава стремительно пожирает ряды ополченцев.
Только что их было девять рядов - целая стена, толстая, надежная, - как вдруг сразу осталось шесть, пять, четыре… Всадники, вколачивая копыта коней в шевелящуюся окровавленную массу, наклонялись к гривам коней, выбрасывали вперед копья, накалывая на них неопытных ополченцев - вчерашних пахарей, не успевших состряпать банального щита, - бросали свои пики в телах умирающих, выхватывали мечи и рубили, кололи, били щитами, продолжая ломиться дальше и дальше.
Три ряда, два… Ополченцы даже своими уродливыми копьями выбивали всадников с короткими мечами из седел, резали морды лошадям, отмахивались, вонзали косы снизу иод чешую. Но вместо убитых смолевников возникали новые, и те кололи пиками, бросали их, хватались за мечи, чтобы истребить еще кого-нибудь, зарубить хоть одного, хоть еще двоих.
Последний ряд.
- Сейчас прорвутся. - Олег передернул плечами, потянул из ножен саблю, оглянулся на резервные сотни и выкрикнул всем и всегда понятный клич: - Мужики, наших бьют!!! За мной, бей их! Ура-а-а!!!
Он послал вперед своего скакуна, в считанные секунды одолел два десятка метров до разрывающегося заднего ряда фаланги, встретился глазами с радостным кареглазым бородачом, уже вообразившим себя победителем, и ударил саблей по его клинку. Меч смолевника отскочил вправо - Олег метнул щит, его ребром ломая врагу руку посередине плеча и выбивая того из седла, промчался мимо, столкнулся со следующим, поймал его клинок на щит, подбросил вверх, а саблей рубанул поперек лица. Снова дальше, даже не глядя, что там будет с подраненным врагом.
Еще смолевник - они столкнулись щитами, и тот попытался уколоть Середина через верх, в плечо. Удар получился слабый, скрежетнул вниз по доспеху, не причиняя вреда - ведун резко дернул щитом выше, отбрасывая чужую руку, и тут же резанул через открывшуюся внизу щель чужую ногу. Ведун отмахнулся от меча справа, опять пнул щитом левого врага. Тот, слабея от кровопотери, начал заваливаться, а справа какой-то неугомонный юнец все норовил дотянуться до Середина своим толстым коротким мечом. Олег резко качнулся вперед и вправо, пропуская вражеское оружие слева над плечом - там все едино вороненая чешуя, не поранит, - и стремительным выпадом вдвое более длинной сабли кольнул парня меж ключиц в основание шеи.
- Ур-ра-а-а!!! - подоспели, окончательно закрывая брешь, ополченцы.
Юнцу в бок и под мышку впились копья, и он окончательно повалился под копыта, слева вместо чужого коня появились одетые в белое пехотинцы. До ближайшего смолевника было уже метров пять - не дотянуться. Теперь вместо последнего ряда бойцов на острие вражеской атаке находилось еще восемь рядов свежей бодрой пехоты.
Олег приподнялся на стременах, вглядываясь вперед. Так и есть, пока конница прорывалась вперед, увязая в бесконечных рядах ополченцев, пока рубилась насмерть, отвоевывая шаг за шагом, у нее за спиной, сжимая в смертельных объятиях, сомкнулись правый и левый фланги неторопливого пешего строя. Теперь полное истребление конницы становилось лишь вопросом времени и обычной ратной работы. Вырваться воины Раджафа уже не могли.
- Интересно, он сам принимал участие в атаке или позади отсиживался?
Самое страшное, что могло сейчас случиться - это атака ополчения из Каима, удар в спину тем, кто занят истреблением окруженного врага и не замечает ничего вокруг. У Раджафа еще оставался шанс превратить поражение в победу. Но… Но пехота врага так и не решилась вступить в бой. То ли воевода был среди смолевников и некому оказалось отдать приказ, то ли ополченцы, видя гибель отряда отборной конницы, не пожелали лезть в мясорубку и, оставшись без конвоя, предпочли тихо уйти. Жить-то хочется всем…
В воздухе закружился снег. Он падал огромными бесформенными хлопьями, словно торопился поскорее скрыть тот ужас, что творился на земле. За время, прошедшее с начала битвы, Хорс уже спрятал сияющий лик за непроглядной пеленой облаков, не желая видеть смерть и боль, и теперь чистый белый саван старательно укутывал окровавленную землю.
- Будута, скачи туда, убедись, что ополченцы Раджафа действительно ушли, - оглянулся на холопа Олег.
- Сделаем, боярин.
Паренек наклонился с седла, отер напоенный кровью меч о спину какого-то безжизненного бедолаги, вернул в ножны и принялся подергивать поводья, заставляя скакуна попятиться прочь из пешей толчеи. Избиение последних смолевников завершалось, но до конца ратной работы было еще очень, очень далеко. Ополченцам предстояло еще самое тяжелое - предать земле своих и чужих воинов, отослать раненых домой, справить тризну, провожая павших в последний путь.
"Раньше чем через пару дней не уйти, - понял Середин. - Долго. Раджаф наверняка какую-нибудь пакость приготовить успеет. А преследовать остатки его войска нечем. Конницы-то нет".
Можно было бы расспросить о происходящем правителя - но вытаскивать сейчас мудрого Аркаима из гущи схватки было делом хлопотным и долгим. За несколько часов в стране все равно ничего не изменится.
"Ладно, вечером поговорим", - решил ведун, выбравшись наконец из толкучки.
Его присутствия на поле брани больше не требовалось. Раджаф снова был разгромлен. И на этот раз - окончательно.
Потери ополченцев составили больше полутора тысяч человек. Ничего удивительного, учитывая, что бездоспешная, необученная и почти безоружная пехота сражалась с закованными в железо профессионалами. На самом деле соотношение было еще более позорным: примерно полторы сотни убитых смолевников против тысячи мертвых пехотинцев, - но ополченцы эту цифру быстро подправили, без жалости добив всех найденных ранеными врагов. Со стороны мудрого Аркаима ранены были около семисот, но где-то две сотни из них - легко и могли остаться в строю. Поэтому Середин считал только тяжелых - тех, кого пришлось по двое укладывать на телеги, чтобы отправить домой, - либо сильно увечных, пусть и способных держаться на ногах.
Рытье ямы, укладывание в нее погибших, насыпание кургана, поминание ушедших в иной мир мертвых друзьей - все это заняло как раз два дня. Ведун ополченцев не торопил. Они честно заслужили свое право на небольшой отдых, а погибшие - на достойные проводы. Тем более что мудрый Аркаим, следивший за обширной страной десятками орлиных глаз, тревожных изменений не замечал. Никаких войск, никаких людских толп нигде и никуда не перемещалось. Разве только столицу горожане продолжали лихорадочно укреплять - но тут уж изменить ничего было нельзя.
Колонна ополченцев двинулась вперед утром третьего дня. Как это обычно и бывает после первой победы, пусть и такой кровавой, в людях появилась уверенность в собственных силах, желание добить врага, победить окончательно. Теперь на них можно было положиться. Особенно если указать что-то конкретное, ради чего стоит рисковать и терпеть лишения.
Олегу вспомнилась далекая гражданская война, закончившаяся еще до рождения его родителей. Там люди хоть примерно представляли, ради чего животы кладут. Кто-то - за равенство, счастье и жизнь без буржуев и помещиков, на своей земле, у своих заводов. Кто-то - против быдла, лишающего их накопленного за столетия добра и власти. Увы, в большинстве случаев соседи режут друг друга по поводам, мало понятным постороннему человеку. Какая разница, Южные или Северные штаты провозгласят одну и ту же конституцию? Какая разница, имеет или нет право на наследство некая дочь короля? Какая разница, креститься слева направо или справа налево? Какая разница, кто сядет на трон - брат Раджаф или брат Аркаим? Нет, для Раджафа и Аркаима разница есть. Есть разница для той женщины, королевны - сможет она заказывать себе триста или только сто пятьдесят платьев в год. Есть разница для епископа - сколько десятины он получит с прихожан. Но ведь гибнут не они, гибнут простые смертные, для которых при любом исходе не изменится совершенно ничего.
Ладно, они с Любоводом - им домой вернуться хочется, что обычным путем сделать почти невозможно, им товаром не мешало бы разжиться, виселицы избежать, отомстить Раджафу за нежить речную. Тут хочешь не хочешь, а рисковать приходится. А пахарям-то чего погибать? Так ведь нет - идут, мужеством своим гордятся, готовы снова коннице под копыта лечь…
Олег придержал коня, дождался, пока его догонит правитель, поехал рядом.
- Скажи, мудрый Аркаим, ради чего мы сражаемся? Нет, я помню, ты законный наследник Каима, Раджаф захватил твой трон. Теперь мы вернем тебя обратно в правители. Но что будет с этими несчастными, с теми, кто погибал под твоими знаменами и убивал в твою славу. Они заметят хоть какую-то разницу или для них всего лишь одно имя сменится другим? Скажи, мудрый Аркаим, стоит ли умирать только ради того, чтобы на плакате, славящем правителя, изменилось несколько букв?
- Ты опять замышляешь измену, чужеземец? - вопросительно приподнял брови правитель.
- Нет, мудрый Аркаим, как раз я знаю, ради чего иду в поход. Ради платы, которую получу от тебя, и ради мести, которую Любовод получит от твоего брата. Но что мне сказать этим людям, когда я снова отправлю их под удары вражеских мечей? Ради чего они должны класть свои животы?
- Но ведь ты знаешь о пророчестве, ведун Олег, знаешь об уговоре Каима с богами, о моем служении Итшахру и его возрождении. Чего тебе нужно еще?
- Пророчество, врата мира мертвых, власть над всем миром? Мы сражаемся ради этого?
- Именно, чужеземец. - Правитель покачал головой. - Похоже, ты слишком легкомысленно относишься ко всему этому, ведун Олег.
- Но разве это изменит что-то в жизни пахарей и ремесленников, мудрый Аркаим? Ведь эта власть, богатство, удовольствия опять достанутся только тем, кто и сейчас не беден. А ради чего умирают они? Только не говори мне о свободе, справедливости и правде. Эту лапшу ты вешал мне на уши в прошлый раз.
- Они будут умирать во имя свободы и справедливости, чужеземец… - Правитель немного помолчал и продолжил: - Во имя того, чтобы был изгнан трусливый Раджаф, чтобы рухнул позорный уговор, чтобы раскрылись врата мира, впуская к нам величайшего бога по имени Итшахр. Чтобы он был единственным из богов, чтобы я правил от его имени на земле, все каимцы стали князьями, а прочие народы - их слугами и рабами; чтобы ты, ведун Олег, и твой друг Любовод получили каждый в правление любую страну по своему выбору, дабы это послужило вам платой за помощь мне в мои тяжелые времена. Именно так я понимаю свободу и справедливость. Тебя что-нибудь не устраивает в моих планах?
- Свободный и справедливый мир - это тот мир, в котором я являюсь единственным властителем и диктатором… Да, пожалуй, в этом что-то есть… Что-то понятное, без пустого словоблудия.
- В котором я являюсь властителем, - усмехнувшись, уточнил мудрый Аркаим. - Я готов прощать тебе некоторую грубость и неуважение, чужеземец, раз уж ты оказался человеком из пророчества и хорошим воеводой. Но только не посягательство на основы основ. Наместником Итшахра на Земле буду я, и только я.
- Безусловно, - немедленно подтвердил Олег, отступая от опасной грани. - Ты, и только ты способен стать наместником Итшахра на Земле. У меня и в мыслях не было посягать на это священное право законных наследников Каима.
Общаясь с князьями, боярами и иными родовитыми, власть предержащими особами, всегда стоит следить за возможными двусмысленностями своих слов. Большинство из них способны забыть удар меча - но никогда не простят пощечины. Могут не обращать внимания на оскорбления - но станут смертельным врагом из-за вежливого намека на недостаточную родовитость.
- Представь себе мышонка, чужеземец. Мышонка, которого смыл штормовой поток, - милостиво кивнул ему правитель. - Мышонок может сдаться, утонуть, быть разбитым о камни. А может решительно бороться и выплыть на гребень потока, нестись вперед на его высоте. Мышонок никогда не сможет одного: остановить этот поток. Ты понимаешь меня, ведун? Все эти люди здесь потому, что мне понадобились их жизни. Они могли засесть в своих городках и тихо сдохнуть там, борясь за право меня предать, или вместе со мной выйти на битву и сражаться, добывая честь и славу. Они не могли одного, чужеземец. Отсидеться в стороне. Когда идет поток, он заливает мышиные норки. Без радости, без злобы. Заливает, и все. Потому что это поток.
Я понимаю тебя, ведун Олег. Ты привык сражаться за чужой покой, и твоя душа мучается, когда приходится бросать в мясорубку тех, кого ты привык спасать. Что же, постарайся сделать так, чтобы их погибло поменьше. Но те, кто оказался на пути потока, не могут не плыть среди штормовых волн. Секрет в том, что человек всегда должен блюсти свою честь, достоинство. Всегда должен быть готов к борьбе, к боли, к страху, чтобы преодолеть, выплыть, попасть на гребень. Или умереть. Но умереть с честью, не воняя потом годами тухлятиной из затопленной норы. А думать о смысле потока… Не стоит заботиться о том, чего не можешь изменить. Нужно сохранить свой стержень, остаться самим собой в меняющемся мире. И тебе, и каждому из них. Поверь, они еще будут вспоминать эти дни как самые счастливые в своей жизни.
- Если останутся в живых.
- Те, кто останется в живых, чужеземец. Поток не способен истребить всех мышат, когда их много. Но никогда не бывает, чтобы выжили все.
- Мышата, говоришь?
- Ты можешь называть их хоть тиграми, ведун Олег, - пожал плечами мудрый Аркаим. - Потоку все равно.
Ополченцы вышли к столице вечером третьего дня. Олег специально торопил их, подгадывал, чтобы попасть под стены Каима именно в конце дня. Он хотел напугать жителей числом своего войска, заставить их мучиться мрачными предчувствиями, оставшись наедине с мыслями в ночной тиши. Но вышло наоборот. Две с половиной тысячи воинов показались жалкой щепкой, что прибило течением реки к огромному валуну. Ведун успел подзабыть, какова на самом деле в размерах столица древней страны. Круг почти километрового диаметра; покрытые коркой льда в ладонь толщиной, стены высотой с четырехэтажный дом, поверх которых теперь возвышался плотный тын из остро заточенных кольев в полтора человеческих роста высотой, каждое в половину обхвата диаметром. Что по сравнению с этакой махиной двадцать пять сотен воинов? Их не хватило бы взять в кольцо даже половину города, пусть бы они и встали на расстоянии копья один от другого.
- Ты сможешь захватить его, чужеземец? - при виде такого могущества засомневался в своих силах даже мудрый Аркаим.
- Все в руках богов, правитель, - вздохнул Середин. - И двух с половиной тысяч маленьких сереньких мышат. Молись Итшахру, мудрый Аркаим, принеси ему жертвы. Может, его воля окажется сильнее воли тех, кто заключал уговор.
- Это поможет? Или могучий Итшахр лишь успокоит мою душу?