Еще одна волна набежала, смыв рисунок и не оставив ничего, кроме таявшей быстро пены. Коралисс свел черные блестящие брови, маленький гребень на его спине ощетинился гибкими иглами.
– Коралисс! Хватит мучить милых богинь, поговори лучше со мной! Ведь ты знаешь, как мне надоело здешнее море, – Бирессиа зябко передернула плечами, и прядь волос сползла по гладкой коже, как щупальце, отсвечивая синевой в солнечных лучах. – Чужое море. Серое, холодное. И скалы… Они похожи на застывшую тоску. Стены того мертвого дома и то приятнее. Там есть хотя бы тайна, человеческие цветы, здесь же только пустота. И твои пустые ожидания. Разве ты не понимаешь?
– Это ты, Бирессиа не понимаешь. Не понимаешь, что во многом наша судьба здесь. Ты так же беспечна, как мой брат. Зачем ты вызвалась меня сопровождать? Разве для одних игр?
– Не надо так говорить, Коралисс, – амфитрита подошла ближе и приложила палец к его губам. – Я хотела, чтобы тебе было хорошо. Чтобы не было одиноко. И еще… ведь я люблю тебя. А ты стал совсем другим.
– Я такой же, как всегда. Только я тоже хочу. Хочу, чтобы всем было хорошо. Чтобы ни мои, ни твои дети, и никто более из нашего морского народа не был более пищей Аасфиру, – он поцеловал ее палец и, выронив ивовый прутик, встал.
– Да, ты с детства думал обо всех нас. Я помню, зачем мы здесь, – Бирессиа смущенно оглянулась на выступы рифов, где, подставляя гибкие тела солнцу, плавали ее подруги. – Но зачем снова пытать богов? Ведь мэги рано или поздно отправится туда. Уже не от нас зависит, чем закончится ее встреча с чудовищем. Не от нас, Коралисс. Просто смирись. Даже Эриса не властна над будущим – хитрая Рая и Звезды держат эти нити, а мы, как вода, можем лишь сердиться или радоваться случившемуся.
– Не совсем так, Бисс, – он положил руку на ее маленькое плечо и тоже повернулся к морю, любуясь блеском утреннего солнца в волнах. – От того, что думаем и делаем мы, тоже зависит, каким будет узор из той пряжи. Я должен последовать за мэги Пэй – Эриса дала мне знак.
– Ты врешь. Ты сам этого хочешь. Очень, очень хочешь! – в глазах Бирессии появились иглы страха, она тут же вспомнила знаки на воде, которые чертила вечером сама, проклятые знаки, сплетавшиеся в слова любви, будто два истомленных тела – Коралисса и земной девы. – Днем и ночью ты думаешь только о ней! Только она тебе нужна на этом берегу! Из-за нее мы здесь! Коралисс! – амфитрита прижалась к нему, гладя перепончатой ладонью его живот. – Поверь мне. Пожалуйста, поверь. Она занята одной собой. Она Леоса, нашего милого доброго Леоса, оставила умирать на камнях. Она не знает, что такое тепло и любовь. От нее всем достается только беда.
– Зря ты так, Бирессиа. Астра поможет нам. Ведь ты сама читала слова пророчества. Если хочешь играть, то пойдем, – амфитрион взял ее ладонь и потянул к морю.
– Нет уж, теперь мое время быть в печали. Веселись сам! – она вырвалась и, шлепая пятками по мокрому песку, отбежала в сторону. Опустившись, на камни, серые, будто акульи плавники, прижавшись подбородком к коленям, амфитрита смотрела вдаль. Где-то там далеко на юго-западе, было теплое море, коралловые сады и островки золотистого песка, здесь же – только холод, боль и обида.
Протяжная нота, извлеченная из раковины ихтионита, разнеслась над волнами, поднялась высоко и пошла озорным переливом, таким не похожим на песни морских людей, потом вдруг прервалась хрипом – музыкант снова настойчиво старался подчинить незнакомый инструмент.
– Леос, иди сюда, Леос! – повернувшись, позвала Бирессиа. – Ну, иди, я же знаю, где ты.
Бард сбежал по тропинке, петлявшей между скал. Заметив в его руках раковину ихтионита, Бирессиа снисходительно улыбнулась.
– Учишься играть? – она кивнула на извитой перламутровый панцирь. – Очень неплохо для человека, который пробует это только второй день. Садись-ка рядом со мной.
Он опустился на камни, бережно положив рядом непослушный инструмент. Под ребрами, там, где прежде сочилась кровью жуткая рана, кольнуло глубоко и заныло, но эта боль была вполне выносима, будто мутная память, пришедшая из другой жизни. Бард мог ходить, даже бегать, все еще удивляясь лекарскому волшебству амфитритов. Море плескалось у его ног, щекотно облизывая пятки, от солнечных отблесков, метавшихся в воде, день казался прекрасным.
– Сегодня покину вас. Только не сердись, Бирессиа, – Леос прислонился к ней, с блаженством ощущая ее прохладное гладкое тело. – Теперь я совсем здоров. Словно родился снова. Знаю, знаю, что всем обязан тебе, – он обнял ее, задержав дыхание и взгляд на ее красивом лице с маленьким носом, по-детски пухлыми приоткрывшимися губами. – Я всегда буду помнить тебя. Как только увижу море, мне будут видеться твои глаза. Как услышу, журчание воды, мне будет чудиться твой ласковый голос. Цветы и небо мне будут напоминать о тебе всякий раз. И все песни, которые я сложу, – в них будешь ты.
– Я тоже буду вспоминать о тебе. Буду часто вспоминать твои слова. Только зачем ты уходишь? Не надо, – она взяла его ладонь, большую, теплую, как южное солнце, и положила себе на грудь. – Не уходи. Тебе будет хорошо со мной. Клянусь, бард, лучше, чем с любой из земных женщин.
– Мне нужно скорее в Иальс. Я бы ушел этой ночью, если бы не боялся, что ты обидишься.
– Зачем, Леос? Пыльный, грязный город с толпами злых людей. Зачем? – спросила она, уже зная ответ и чувствуя, как поднимается горькая волна обиды.
– Я хочу увидеть ее. Не могу больше ждать. Прости… – он отвел со лба амфитриты синеватую, мокрую прядь. – Милая Бирессиа, прости.
– Я же сказала, мэги не нужна твоя помощь. И ты ей не нужен. Воин с быстрым мечом спас ее в тот вечер. Но и он ей не нужен. Мэги Астре не нужен никто. Понимаешь? – амфитрита встряхнула его за плечо, глядя жалобно глядя зеленоватыми, прозрачными, как слезы глазами. – Прошу, забудь о ней. Представь, что ты умер и родился снова там, где ее больше нет. А пойдешь за ней – ничего не будет хорошего, кроме слез твоих и моих.
– Откуда ты знаешь? Откуда вы знаете столько о людях на берегу? – на какой-то миг ему показалось, что все ее слова – правда, самая ясная, нашептанная морской богиней, но от этого только еще сильнее захотелось бежать в Иальс, скорее отыскать Астру и… никто не знает, что будет потом.
– Откуда знаем?… Вода знает. Она в тебе и во мне. В листьях на дереве, в этом камне и в небе каплями дождя. Она везде. Уходит и снова возвращается в море. Вода знает все, нужно только уметь слушать ее. А ты послушай меня, – она прижалась к нему и поцеловала его губы влажно и мягко. – Не ходи в Иальс. Хочешь, поплывем вместе на юг? Обнимем друг друга и поплывем к теплому морю. Я покажу тебе коралловый лес, прекрасные сады Эрисы. Покажу наши дворцы и великолепную Атрию.
– Я должен сначала пойти в Иальс, – упрямо сказал бард. – Должен. Может быть, позже вернусь, если действительно, как ты говоришь, она прогонит меня. Но сейчас я могу думать только о ней. Астра Пэй, – произнес он, будто пропел, вслушиваясь в звук ее имени.
– Ах… – амфитрита поднялась и отбросила раковину ихтионита ногой. – Хорошо же! Иди за своей Астрой Пэй. Но знай, бард, не будет тебе счастья и покоя. И то, что ты ищешь, уходя сейчас, ты тоже не получишь, глупый, смешной бард! Я же сказала – ей не нужен никто!
Она бросилась в воду, плеснув, как большая рыба. Леос смотрел на гибкие движения голубоватых рук и на темные волосы, плывущие в воде извиваясь, будто ленты водорослей, и ему отчего-то хотелось броситься следом, не думать о том, что так сильно тревожило, мучило вчера и сегодня.
– Может быть, зря я родился снова? – прошептал он. – Зачем мне самый сказочный мир без нее?! Без Астры Пэй – милой принцессы чудес…
Бард поднял раковину; увидев тонкую трещину, расколовшую перламутровую поверхность, печально качнул головой. Он встал и, сунув инструмент амфитритов за пояс, зашагал к Иальсу. По пути к городским стенам, показавшимся за пролеском, пальцы его скользили по разбитой раковине, и он улыбался, вспоминая рассказ мэги о песнях морских волн, которые она любила слушать в детстве. Иногда откуда-то из листвы мерещились влажные глаза Бирессии, следом слышались ее слова, и тогда сердце болело сильнее, чем кровавая рана от пиратского меча.
Тяжело груженая повозка, завалившаяся набок, перекрывала дорогу, и прохожие ругались, пробираясь обочиной, цепляясь одеждой о колючие кусты. Не отвечая на крики и тычки, возница-гном мрачно топорщил бороду, желтую, похожую на растрепанный веник.
Стражникам пришлось открывать вторую створу ворот, и громче всех поносить глупого гнома, устроившего им с утра такую неприятность. Сам господин Сирс казарменный смотритель, вышел, кутаясь в серый плащ, крикнул сорванным хриплым голосом:
– Проходите! Сюда вот! И не спешите! Ради бога Праведного!
– И денежки готовьте, чтобы не было вам его Плети! Двадцать шилдов! Двадцать шилдов за вошедшее лицо! – подпевал ему страж с алебардой наперевес.
– А если морда или рожа? – хихикнул один из озорных гостей города, ныряя между колесом телеги и стеной. Крепкие руки воинов порядка тут же выдернули его за воротник.
Толпа тянулась к проходу, образовавшемуся справа от поломанного экипажа. Взвизгнула какая-то девица – видно, ущипнули в толкотне, а то и под юбкой пошарила нахальная лапа. Леос пробирался в давке, пристраиваясь ближе к начальнику гномьего каравана. Так и скользнул за ним в ворота, не уплатив положенной пошлины, и, не пугаясь обещанной Плети, затерялся быстро в неровных окраинных улочках Иальса – крики нахрапистых стражников сотрясали воздух уже не для него.
Бард шел к "Серебряному шлему", и в утренних лучах ему все мерещился рыжий отблеск на волосах мэги, а рука тянулась к хрупкой резной коробочке в кармане, подаренной Коралиссом, пальцы гладили теплую кость морского зверя. Розовая жемчужина, лежащая на комке сухих водорослей внутри коробочки, должна была понравиться Астре. Бард думал, как проденет витую нить сквозь жемчуг, наденет подвеску возлюбленной на шею; мечтал о теплых губах, которые влажно прикоснутся к его щеке, благодаря за подарок.
– Дорогу! До-о-рогу высокородной! – пронзительный мальчишечий голос прервал сладкие мечтания.
Мимо проплыл паланкин, цветы, плетеные из серебряной проволоки, позванивали в такт шагам полуголых носильщиков. Перья на балдахине покачивались, кисейные занавески развевались утренним ветерком. Подведенные мергийской краской бедно-голубые глаза, глянули на Леоса, и бард подмигнул озорно, целуя воздух. Занавески раздвинулись, и барда поманил тонкий палец. Солнечный луч сверкнул в прозрачном камне кольца.
– Кто это? – шепотом спросил Леос у иальсца, стоявшего рядом.
– Сама мэги Верда, – так же тихо отозвался тот и нервно вытер вспотевший лоб.
Бард шагнул вперед и согнулся в поклоне, раковина ихтионита выскользнула из-за пояса, покатившись под ноги носильщикам. Паланкин качнулся, замер.
– Это инструмент амфитритов? – спросила мэги, наклоняясь и рассматривая раковину. – Неужели ты умеешь на нем играть?
Ее голос показался перезвоном хрустальных капель, а светлые глаза напомнили о морских волнах, игравших на солнечной отмели. Сердце встрепенулось, и бард снова не мог понять, почему его столь глубоко трогают женщины, говорящие так. Их взгляд, движение губ, цвет волос, разбросанных по плечам или длинными локонами спадавшие на грудь – почему они все такие разные пьянят кровь и разом забирают и мысли и память.
– Да, моя принцесса, – бард быстро поднял раковину и выпрямился, разглядывая белокурую мэги. – Ваша проницательность, также трогательна, как и красота. Наверное, все дело в синих глазах. А может магии? Ее столько в этом светлом лице, на губах, – он сделал еще один несмелый крошечный шаг. – Я вижу волшебные искры на ваших локонах.
– Дай мне этот инструмент. Если позволишь, только на время, – Верда коснулась раковины, потом его руки. – А как соскучишься, придешь и заберешь.
– И снова так же близко увижу вашу магию? – прошептал он, вкладывая в ее ладонь хрупкую безделушку.
– Увидишь еще ближе. Но об этом глупо говорить на улице, – она улыбнулась на прощанье и скрылась за легкой занавеской.
Паланкин двинулся дальше.
Бард постоял еще немного, глядя в след мэги. Потихоньку мысли возвращались к Астре, и он зашагал к уже близкому "Серебряному шлему". Свернул за угол и прошел в открытую трактирную дверь. Завсегдатаи на мгновение притихли, вглядываясь в посетителя, но тут же разговоры возобновились, словно и не прерывались вовсе.
– Хозяин, эй, хозяин! – позвал Леос, и широкоплечий детина в фартуке, разрисованном пятнами, обернулся, приподнимая редкие брови.
– Почтеннейший, – кивнул ему бард. – Не остановилась ли у тебя мэги? Молодая такая совсем, черноволосая. Прекрасная, как роза волшебной Вергины. Мэги Астра Пэй.
– Парень, у меня тут трактир, видишь ли, – хохотнул тот, хлопая некрепко Леоса по плечу. – Девки все время ходят. Молодые и старые, черноволосые и блондинистые, человечьи, гномьи, и Рена знает какие. Разве ж упомнишь всех? А мэги они или так, девицы уличные, мне не докладывают.
– Да нет, Прол, – вмешалась в разговор подавальщица, отставляя поднос с чашами, полными эля. – Была тут такая. Недавно совсем была, пару дней, может как. Не одна была, а с ухаживателем. Он ей все песни пел, да нежные слова говорил. И комнату на ночь одну брали.
– Точно ли, девушка? – переспросил Леос подавальщицу. – Была ли та, о которой я спрашиваю? Глаза у нее светлые, как солнечный камень. И солнце рыжее лучиками в черных волосах. А лицо чистое-чистое, как у Раи.
– Ну, я бы так не сказала, – служанка отбросила растрепавшуюся рыжую косу. – Такая худоватая девица, в общем-то ничего особенного, – она внимательно посмотрела на Леоса. – Слушай, парень, да она ведь с тобой была! Вот теперь я точно вспомнила. Прол, помнишь, этот-то, – она игриво ткнула Леоса пальцем в живот так, что тот ахнул, – бард он, помнишь? А, Прол? Ты ж с них еще за комнату дешевле взял, потому как этот парень песни пел, что птичка в саду.
– Точно, – трактирщик кивнул. – А я тебя и не признал, парень. Тогда ты, кажись, с инструментом каким был. Да и сам весь повеселее выглядел. Мы о постояльцах обычно не рассказываем. Мало ли у кого какие дела, – он бросил недовольный взгляд на подавальщицу. – Только не было твоей мэги у нас больше. Как вы ушли, так она и не появлялась.
Леос качнул головой задумчиво и с досадой. Единственная возможность найти мэги теперь – это обратиться к магистру Варольду. И как примет его важный старик? Скорее всего, не выйдет из этого ничего путного, но попробовать требовалось, просто было необходимо. Он повернулся, собираясь уходить.
– Эй, бард, – зашептал ему в ухо оборванец, сидевший раньше за столиком в углу, прислушиваясь к разговору. – Красотка твоя шороху в Иальсе наделала. О ней на Варгиевом рынке говорят. Прямо на языках дырку скоро протрут, все чешут: мэги Астра Пэй, да мэги Астра Пэй.
– Это новость старая, как твои башмаки, – отмахнулся от нищего Леос.
– Как же старая, когда только вчера к вечеру она у господина Бугета была? – обиделся оборванец. – Прилетела на каком-то диковинном звере. Потом как заверещит! Спалила палатку, забрала кошелек господина Бугета, да улетела. Мигом! Что мы и удивиться как следует не успели.
– Врешь! – Леос ухватил нищего за рубашку, ветхая ткань тут же опасно затрещала, расползаясь под его руками. – Ну, врешь же!
– Эй, да тише ты! Не вру я. Сам видел. Пришел, понимаешь, на рынок заработать сальд-другой, а тут мэги твоя со своим зверем. Прямо с неба – шлеп! Свалилась и кинулась на Бугета, как кошка огненная. Так и не вышло ничего заработать, – оборванец вздохнул и высвободился, косо посматривая на барда. – Сам сходи да и спроси у господина Бугета. Его ребята до полночи бегали, разбирались с этой твоей мэги. Ох и досталось ей, наверное, гринхов, по самую макушку! Господин Бугет обид не прощает, это всем известно. Хоть мэги, хоть гилена высокородная – найдет способ, как милость вернуть.
Леос отстранил лопочущего нищего и быстро направился к двери.
– Эй, парень, хоть пару шилдов дай. Выпью за твое здоровье! – крикнул тот вслед. – И за девицу твою выпью!
– Прости, сам без монеты, – пробормотал Леос и поднялся на улицу.
Он шел к Варгиеву рынку, почти не замечая ничего вокруг. Перед глазами стояла гномья ухмылка Кирима, и господин Бугет перебирал короткими толстыми пальцами завязки кошелька.
– Убьют ведь, наверняка убьют, – приговаривал бард, переставляя ноги к рыночной площади. Затянувшаяся рана на животе мучительно ныла, будто в ней опять поворачивал кто-то острое лезвие. Он налетел на девушку в узкой бархатной котте, пошел дальше, а девица осталась стоять посреди улицы, испуганно глядя вслед прохожему с таким бледным и страшным лицом, какое бывает только у живого трупа. Когда бард исчез за поворотом, она побежала домой, задыхаясь и торопясь рассказать, что опять мертвяки выходят из склепов, да теперь уже разгуливают по городу, не пугаясь ни света дня, ни жаркого взора богов.