Краем глаза она заметила появившуюся рядом девочку... ту, что иногда являлась Селин. Девочка смотрела в оконный проем, и что-то покалывало внутри... Селин повернула голову к видению, стараясь не смотреть на него прямо, и махнула рукой, отгоняя наваждение. Девочка опустила голову и исчезла...
Группа продвигалась вперед. Под ногами хрустели осколки стекла. Ветер шелестел полуистлевшими клочками бумаги. Шаги отдавались глухим эхом на пустых "улицах".
ТОСы выползали на очередной поворот. И вдруг...
Взрыв! Будто по ушам ударил чудовищный молот. Селин упала на живот - взрывная волна скосила ее.
"Сзади!"
Два остова домов, что стояли по обе стороны "дороги" буквально лопнули изнутри. Серия направленных взрывов обрушила их. Путь назад был отрезан. Три из четырех ТОСов оказались полностью заваленными. Только один успел выскользнуть из ловушки, он скрылся в клубах пыли и дыма, что накрыли поле боя.
На землю посыпались камни, поднятые в воздух взрывами. Западня.
Селин потянулась к личной рации, однако рука наткнулась на разбитую коробку с торчащими изнутри проводами. Все еще вжимаясь в землю, она окинула взглядом отряд.
Рядом в судорогах корчился радист, заливая кровью вроде бы целый передатчик. Параллельная улица, по которой шла вторая группа, скрылась в клубах пыли. Оттуда начали доноситься приглушенные хлопки.
Неподалеку боец с сочащейся из ушей кровью склонился над товарищем и тряс его, но тот не подавал признаков жизни. Вокруг лежали тела. У стены одного из "домов", вжавшись в нее, сидели на корточках два бойца и что-то кричали. Их лица были покрыты белым налетом распыленного бетона, казалось, что люди всего за мгновение превратились в бесплотных призраков.
В голове промелькнула мысль - вызвать огонь на себя. Единственный шанс - окончательно превратить бой в свалку.
Селин перевела взгляд на уже погибшего радиста, попыталась встать, но сознание тут же пронзила совершенно безумная ослепляющая боль.
Она потянулась к правой ноге. Там, чуть ниже колена...
Внезапно стена "дома", у которой укрылись бойцы, лопнула под напором невидимой силы. Массивные осколки бетонной плиты упали на них, а из клубов пыли выехал натовский танк! Он катился прямо на солдата, что склонился над погибшим товарищем.
Поле зрения сузилось. Время... словно резиновое... растягивалось и растягивалось...
Будто в замедленной съемке танк поворачивал ствол орудия и шел вперед. Боец же, вставая в полный рост, словно скользя в месиве пространства и страха, вскидывал гранатомет. Когда между человеком и танком осталось около пятнадцати метров, они оба выстрелили.
Граната, выпущенная человеком, попала прямо в башню, но отскочила от нее, не взорвавшись. Расстояние до цели оказалось слишком небольшим, чтобы сработал взрыватель. Танк остался невредим. Но вот человек... железная машина буквально сдула его.
Танк сделал короткую остановку, разворачивая орудие в сторону уцелевшего ТОСа.
Выстрел!
Оперенный снаряд насквозь прошил пакет направляющих и выбил из него пучок искр - те словно дождем посыпались на землю. Затем вниз потекли струйки зеленоватого огня, точно шипящего от злости, а внутри машины заклокотала высокооктановая ярость, перемешанная с воплями экипажа. Еще через мгновение ТОС превратился в огромный столб пламени. Ярко-синие обжигающие клубы неумолимо ползли на Селин. Она попыталась укрыться под лежащим рядом куском бетонной стены.
На мгновение ей показалось, что весь этот ужас когда-то происходил с ней...
Селин очнулась от боли. От резкой парализующей боли, которой невозможно сопротивляться, и которую не ослабишь, не изгонишь, стиснув зубы. Она была нестерпима - словно все твое существо насквозь проколото раскаленным жалом. Но крика не последовало. Сил хватило только на слабый и жалкий стон. Затем в раздавленном сознании возникло нечто...
- Посмотри на себя... от тебя несет слабостью.
Звук шел откуда-то снаружи - как будто слышишь то, что произносится за углом или за ширмой. Это посторонний звук, а не собственная мысль.
- Жалкие стоны, - продолжал незнакомец. - Как этого мало.
Пульсирующая боль постепенно уходила. Вот только ноги почему-то не ощущались.
- Я вколол тебе... - часть фразы смешалась со звуком далекого взрыва.
Ее подернутые болью глаза в какой-то момент открылись - впереди маячило расплывчатое серое пятно на фоне линзы голубого неба.
- Ты спряталась под плитой. Взрыв сдвинул ее так, что тебе не вылезти.
Стало ясно, что глыба лежит сверху, придавив тело. Оно не двигалось. Получилось освободить только руки, слабые дрожащие руки.
- Помогите, - сорвалось с побелевших губ.
- Из этой ловушки нельзя выскользнуть, - невозмутимо говорил незнакомец, - но ты можешь ее сломать.
А потом появились еще звуки... Другие. Было трудно определить, что происходит - гудит ли это только в голове или что-то действительно происходит за ее пределами.
- Твоя группа уничтожена. Сепаратисты пустили в прорыв стирателей.
Это... роботы? Стиратели представляли собой биомеханические устройства, копирующие строение и некоторые функции настоящих людей. Чисто внешне они выглядели почти как люди. За исключением глаз.
Каждый экземпляр стоил очень дорого, но работал крайне эффективно. Поэтому противник ценил их больше обычных людей. Как правило, роботов-огнеметчиков использовали в качестве заградотряда. И сейчас эти механизмы методично истребляли то, что осталось от егерей и сепаратистов...
Слышались хлопки и треск обугливающейся амуниции. Клубы черного дыма поднимались над развалинами, воздух превращался в приторную смесь дыма и пара, запахов горящей резины и пластика.
Перед глазами пронеслись ирреально жуткие картины будущего... человекоподобные устройства истребляют людей, чьих сил оказалось ужасающе мало.
- Помогите, прошу, - сорвалось с задрожавших губ.
- Я могу дать силу... изменить тебя.
- Что? - она уже теряла сознание.
Незнакомец подошел вплотную, склонился и сделал укол в шею маленьким шприцем.
В глазах потемнело. Но уже не от боли, а от...
Мир словно исчез. Его сменили резкие незнакомые эмоции, их... полноценность и непосредственность. Получилось так, будто вокруг не мир, не пустота, а что-то совершенно другое. Темно-красный клубящийся поток. И ты растворяешься в нем, совершенно не отстраняясь, не сомневаясь. Не отделяя его от себя, не пытаясь определить или как-то описать, забывая о разуме.
- А теперь проснись...
Едва слышимый голос повлиял на ощущения, сейчас стало возможным различить их. Обычный человек воспринимает это как жуткую боль, невыносимые судороги, как приближение смерти.
Бросало то в жар, то в холод. Совершенно дикие перепады температуры происходили за считаные секунды. По лицу катились капли горячей крови или слез, или холодного пота.
- Посмотри внутрь себя. Ты видишь его?.. Это твой голод.
Ощущалась дикая жажда. Во рту пересохло, а где-то в животе поселилось чувство неутолимой ноющей боли, которую можно стерпеть лишь одним способом - если только...
- Внутри тебя тлеет искра. Это спящая ярость.
Грудь моментально заполнилась жаром, и он стал жечь внутренности, усиливаясь с каждым мгновением - сжигая ее прежнюю. Челюсти свело дикой судорогой, и появилась ужасная боль в деснах - в них впились острые края зубов. На языке появилось ощущение пузырьков и чего-то горячего, соленого.
- Ощути свои страхи... то, как они уходят.
Казалось, все тело сочится кровью, а вместо нее в жилы - их словно видно со стороны - внезапно хлынуло что-то раскаленное, невероятно горячее... Или нестерпимо холодное?
- То, что еще держит тебя, уходит прочь. Слабости, старые привязанности, прошлое. Пусть все умрет. Эта смерть сделает тебя сильнее.
Обжигающий холод точно заполнял опустевший сосуд, необратимо меняя его изнутри.
- Проснись, - вновь позвал кто-то и сразу...
Послышался звериный вой, а тело скрутило. Началась страшная ломка. Спазмы проходили один за другим, как и волны боли. Легким не хватало воздуха - вздувшаяся грудь втягивала в себя не его, а какое-то вязкое горячее масло, от которого задыхаешься больше и больше. И все, что можно сделать - только кричать... дико выть, срывая голос, впиваясь руками в сухую землю и раздирать их в кровь. Мешая ее с раскрошенным камнем и песком.
И в какой-то момент показалось, что кричит и бьется в конвульсиях кто-то другой... Стало ясно, что это. Боль изменения. Его цена.
- Проснись. Сейчас.
Появилась резь в глазах, которые пока что не видели ничего, кроме черно-красной пелены. Затем она будто свернулась, отступила, ушла за какой-то неприметный угол.
Внезапно вернулся мир, однако он был уже другим. Пространство вокруг заполнялось скорее не им, а шепотом, силуэтами и тенями. Желаниями и влечениями. Жаждой, которая звала куда-то вперед, дальше от сомнений и призраков морали.
Селин открыла глаза.
Она обнаружила себя опирающейся на бетонную плиту, а не лежащую под ней. На глыбе виднелись следы еще не запекшейся крови и клочья одежды. Из свежих ран на теле сочилась кровь. Но боль ушла, тело как бы гудело, по нему проходили волны странных ощущений, которые буквально заставляли собой наслаждаться. Селин ощущала себя по-другому. Словно за ее спиной расправлялись невидимые крылья.
- Встань.
Теперь, уже стоя, она пыталась рассмотреть незнакомца, старалась понять его.
- Я... я... - хрипело ее горло.
- Почувствуй этот запах, - перебил незнакомец, - его необычную резкость. Он... не отсюда. Это внутри, в твоей ране. До сих пор ты только делала вид, что хочешь освободиться, но лишь ранила себя.
Незнакомец подошел ближе. Селин показалось, что воздух вокруг зазвенел, а кожу начало покалывать.
Она впилась глазами в высокого и мускулистого мужчину лет сорока пяти. Его обритую на лысо голову покрывали татуировки: штрих-коды, символы и заклинания на старорумынском. Глаза блестели ядовитыми оттенками зеленого. Незнакомец носил функциональную одежду: черный плащ и брюки с элементами бронезащиты и электронными устройствами, почти как в Матрице.
Селин поняла, кто это. Один из высших офицеров "Цербера" - научного подразделения "Секуритате". Многие считали их сектой, наиболее радикальной, ненормальной частью службы безопасности, с неясными целями и задачами. Полулюди-полумашины.
- Загляни в самые темные уголки своего "я". В лицо собственного голода. Прими его, и он станет лицом твоей силы.
- Что будем делать с планом по мясу и молоку, товарищи? - риторический вопрос председателя трансильванского обкома Цепешовича повис в сумраке зала совещаний.
Его округлая голова, похожая на картофелину, будто застыла в темноте. Приглушенный синеватый свет падал сверху только на стол - через дымчатое стекло, занимавшее центр потолка. За спиной председателя, на постаменте, возвышался бюст товарища Чаушеску.
За большим столом сидели члены комитета, а у стен стояли их референты и помощники. Так сказать, партактив. Все в строгих военных френчах, с партийными значками на груди.
Селин находилась у стены, в тени, за спинкой кресла, на котором сидел Лусиан. Его лысина, покрытая штрих-кодами и заклинаниями на старорумынском, отсвечивала темно-синим.
- Да коровы уже не те, мать их, - не выдержал молчания тов. Лупеску, зампред по продразверстке, невероятно тощий тип, похожий на обтянутый кожей скелет.
- Не молоко, а жижа какая-то! Фильтры не справляются! - подхватил сидящий рядом тов. Колотун, зампред по гуманитарным вопросам, который по старой привычке изредка прикладывал руку к области "пошаливающего" сердца (хотя на самом деле оно давно не болело и вообще не билось).
- Товарищи! Что за провинциальные замашки?! - два черных провала вместо глаз Цепешовича с укором уставились в сторону заместителей. - Вы же коммунисты! С таким настроем мы мало чего... - толстяк почему-то осекся и откинулся в кресле, нырнув в темноту, - того...
- Приношу извинения, товарищи, - Лупеску картинно приложил руку к сердцу, которое тоже давно не билось, - но я не понимаю в чем проблема, - он посмотрел в сторону председателя. - Если ты хочешь свалить все с больной...
- Что?! - почти взвизгнул Цепешович. - Да как ты!..
- Дай мне договорить! - неожиданно резко отреагировал Лупеску, он врезал по столу кулаком так, что было слышно, как сломалась кость его пальца. - Накипело, знаешь! Я скажу по-простому!
- Ладно, ладно, - вроде бы согласился председатель, но его тон давал понять, что подчиненный будет наказан после того как выпустит пар.
Зампред поднялся, оказавшись на краю света и тьмы. Теперь были видны только его надбровные дуги и кончик носа - свет падал лишь на них.
- Товарищи. Благодаря мудрости вождя мы избавились от низменных, бесконтрольных страстей. А посмотрите туда, - он указал рукой куда-то в темноту, - у них все по-другому. Капиталисты - те просто жрут друг друга, они потеряли человеческий облик. Просто зомби какие-то.
- Ты, давай... без забугорных словечек, - Цепешович использовал оплошность подчиненного, - тут тебе не там. Тут у нас. И вообще имей совесть, изволь выражаться на родном языке. Упыри, оборотни.
- Нежить, - вставил Колотун. - Если в обобщенном виде.
Лупеску продолжил патетическую речь:
- О чем это говорит? О чем, товарищи? О том, что мы выиграли. Понимаете? Остается потерпеть еще чуть-чуть.
- Не пытайся уйти от ответственности!
- Да не кипятись, Войцех... - Колотун попробовал успокоить председателя.
- Сейчас не время для распрей, - Лупеску оперся на стол. - Мы должны сплотить ряды, - и посмотрел на председателя. - Разве я не прав?
- Складно излагаешь. Да только - что делать с сорванным планом? Сейчас главный вопрос обеспечение центрального аппарата партии. Надеюсь, ты понимаешь, что мы все за это ответим?
- Я говорил - вы не слушали, - поникшим голом произнес Колотун. - Молоко не то, и больше не будет прежним. Концентрация ядов зашкаливает. Фильтры не справляются. Но с мясом ситуация лучше. Есть надежда на перевыполнение плана.
- Какие фильтры?! - чуть запоздало возмутился Лусиан. - Мы все знаем, в чем проблема, но старательно молчим! Эти поломки - не случайность, а саботаж и диверсии!
- Давай, позже, - нервно отреагировал председатель. - Сейчас главное план. Пла-ан... На нас возложена государственная задача - снабжение последнего бастиона человечности!
Цепешович покосился на бюст Чаушеску.
- Вот именно. Точно, - в один голос поддержали сидящие в зале, кивая черепами.
Лусиан сжал губы и недобро хмыкнул.
- То есть в молоке недобор, а с мясом перестарались, - задумчиво сказал Цепешович, посмотрев в потолок и почесав подбородок. - Не все так плохо.
- Может, как-нибудь выкрутимся, используя возможности бухучета? - обратился Лупеску к зампреду по вопросам учета, ветерану парторганизации, тов. Анке Миляга.
Присутствующие посмотрели на нее так, словно она была их спасителем. Немолодая сухощавая женщина только собиралась открыть рот, как у ее уха что-то просвистело... Затем ее голова отделилась от тела и упала на стол, а тело откинулось в кресле, судя по звукам, сотрясаясь в конвульсиях.
- Как вы меня достали, - выдохнул Лусиан, забравшись на стол.
В его руке искрило трофейное кибермачете.
- Нам нужны действия, а не нытье бюрократов, - продолжил он, когда тов. Лупеску опустился в кресло - уже без головы.
Руки его тела продолжали ощупывать рану, но было ясно, что попытки регенерировать обречены на провал - еще никому не удавалось отрастить себе новый мозг. Разве что пустую черепную коробку, как слот для проводов и имплантов.
- Э-то мятеж... Това-рищи, - задыхался Колотун, - что же вы мол...
На этот раз вместе с телом было разрублено и кресло.
- Теперь все будет по-другому, - сказал Лусиан, занося кибермачете над Цепешовичем.
- Насилие не метод, - успел пискнуть председатель, и капли его густой крови попали на бюст Чаушеску.
Голова Цепешовича отлетела к стене и ударилась о какого-то референта. Ее, в конце концов, запинали подальше, в угол.
Лусиан расхаживал по столу, поглядывая на доставшийся ему комплект партаппарата.
- Ротация кадров, - он поднял кибермачете перед собой и обвел взглядом темный зал. - Итак, за работу товарищи. Я принял решение занять еще одну должность.
Бюст Чаушеску молчаливо смотрел на все это, а сгустки крови председателя, только что отправленного в отставку, ползли по сине-белому гипсу.
- У нас появился настоящий враг, - продолжил убийца.
Селин только сейчас заметила, что капли крови текут по ее лицу. Впрочем, так было почти со всеми, кто стоял у стены. Они и раньше понимали, что Лусиан рано или поздно возьмет все в свои руки, только он мог защитить трансильванское национально-освободительное движение от новой напасти.
Массивные металлические двери распахнулись перед Селин, и она шагнула в темноту.
Поначалу ничего не было видно, но в обычном человеческом зрении она больше не нуждалась. Небольшое усилие воли, и кромешная темнота изменилась, став другой - прозрачной, осязаемой.
Казалось, что темнота, заполнявшая пространство зала, вытеснила отсюда воздух. Тьма была физически ощутима. Ее дыхание, ее неуловимый шепот наполняли каждый миллиметр пространства. И еще - удавалось различить легкое движение бесформенной темной материи, которая... поглаживала тусклый мрамор стен, пола и потолка.
После переворота Лусиан зачем-то поменял обстановку зала совещаний. Теперь он еще больше напоминал языческий храм греческого или римского стиля. По периметру стояли колонны и высокие статуи, едва освещенные слабыми лучами, что падали сверху. Изваяния античных героев застыли в сумраке - их строгие лица, устремленные вдаль взоры, гордая осанка и жесты могучих рук. Все с холодным оружием и в минимально необходимой одежде. Среди скульптур находилась и статуя нового председателя обкома в античной тоге.
Стола и кресел посередине не было. Единственное, что осталось, так это постамент и бюст товарища Чаушеску. Сам Лусиан сидел прямо под ним на полу, сложив ноги по-турецки, а приходящие сюда также должны были опускаться на пол.
По правую руку председателя находился его личный компьютер. Весьма своеобразный. Системным блоком служила отрубленная голова предателя-хакера, западного наймита, который попытался взломать компьютер Лусиана. Хакер успел перекачать данные в свой мозг. Обратная передача оказалась невозможной, поэтому пришлось использовать голову. Пока что все работало - в уши и нос были воткнуты сетевой кабель, шнуры от мышки, экрана, видеокамеры, принтера, джойстика и прочей периферии.
По левую руку находились две клетки. В одной на жердочках сидели волнистые попугайчики, а в другой играли совсем маленькие котята. Лусиан использовал их для психологического давления на особо впечатлительных членов партии. Обычно он предупреждал, что сильно расстраивается при неудачах подчиненных и убивает по птичке или котенку за каждый промах. На первый взгляд - бред, но... эти попугайчики и котята иногда казались такими милыми... такими пушистыми и забавными... Короче, на некоторых действовало.