Худенькая флерса с фиалковыми волосами до плеч просочилась в щель. На нее было жалко смотреть, она затравлено кукожилась, стараясь быть меньше и незаметнее, вся в каких-то синяках и ссадинах, но по крайней мере крылья были целые.
Я укоризненно глянула на тетю Агату, та, передернув плечами, отмахнулась от моего взгляда.
- Она хоть работает? – спросила я. Готова спорить, что нет.
- Подойди.
Флерса боязливо приблизилась и опустилась на колени, тетушка попробовала собрать белой силы в себе и не смогла.
- Нет, - устало сказала она, - Ни она, ни Лилия не дали нам ничего за последнюю луну.
Фиалка испугано забегала глазами то на меня, то на тетушку. Неудивительно, если флерс находится в таком страхе, то конечно же не способен умножать силу. Я решила узнать, насколько она плоха и усилила vis-зрение. Странно, все было не настолько плохо, как можно было решить, исходя из внешности флерсы – ее сила была собрана в центрах, но либидо, пищевой и сердечный были странным образом соединены в большой кокон. Я попыталась вспомнить, где видела подобное и что это означает.
- Свет и Тень! – вырвалось у меня вслух.
- Что? – тетушка в удивлении смотрела на меня.
- Она беременна! Она ждет ребенка!
- Да ну… не может быть… - и тетушка сосредоточилась, вглядываясь в флерсу.
Через минуту она закрыла глаза и откинулась в кресле.
Да уж, Конвенция обязывает хозяев сотворенных дать им возможность нормально размножаться, а тут… Фиалка в таких условиях на грани смерти, какое уж размножение.
- Дорогая племянница, - мне очень не понравился деловой тон тетушки, - в знак нашей дружбы и крепких семейных уз, - тут я почувствовала, что сейчас тетушка сделает большую пакость, - я ДАРЮ ТЕБЕ эту флерсу по имени Фиалка.
Я могла только хлопать глазами. Тетушка потянулась и, сосредоточившись попыталась снять рабскую метку, но это требует концентрации, а тетя Агата была взвинчена, она выдернула "шнур" из рацио центра и сердечного, но дальше он оборвался, оставшись в пищевом и либидо. Флерса тихо скулила, пока тетушка "ловила" оборванную метку-шнур и вытягивала ее.
- Все, - устало сказала тетя, - она твоя. Ставь печать. И забирай ее! - последнее она произнесла с неприкрытой злобой.
- Хороший подарок, тетушка, - с сарказмом заметила я.
Замечательно! Тетя молодец, сбросила свою проблему на меня. Теперь Я должна нести ответственность за эту флерсу и за то, чтобы она все же родила. Замечательно!
- Тебе давно пора завести пару флерсов, племянница, - как ни в чем не бывало, отозвалась тетя Агата, - Ладно не буду тебе мешать, как поставишь печать, позови.
Мы с Фиалкой настороженно посмотрели друг на друга. Да, теоретически я могла отказаться от нее, не поставить печать и бросить на произвол судьбы, в сложившихся условиях – бросить умирать. Но есть законы, которые приходится соблюдать, и один из них таков "Те, кто выбрал белую силу, творят зло лишь по необходимости". Обречь беременную флерсу на смерть – однозначное зло. Необходимость? Я без особых усилий восстановила Лилию, Фиалку и подавно восстановлю, да и прокормлю, пока она будет вынашивать ребенка. Так что деваться мне некуда.
Я расслабилась, вспоминая все о том же луге, травах, ласковом утреннем солнце, душистом теплом ветерке. Из-под полуприкрытых век я увидела, как флерса принюхалась, как голодный к запахам еды, и несмело потянулась ко мне. Я сделала приглашающий жест, она подползла ближе и протянула руку, все же не решаясь коснуться меня первой. Я погладила ее по лицу и подставила ладошку под поцелуй, Фиалка впилась губами безошибочно найдя выход силы и принялась выкачивать ее. Выглядело это так как будто она пила из моей руки. Это было неприятно, когда из тебя качают – всегда неприятно. Я отгоняла раздражающие мысли, следя за тем, как наполняются вконец опустошенные выниманием метки vis-центры флерсы. Они уже наполнились, но она и не думала останавливаться. Я отняла руку, флерса потянулась за ней как голодный младенец отнятый от груди.
- Хватит, - твердо сказала я.
- Госпожа… - вихрь эмоций сменялся на ее лице – надежда, раскаяние, опасение, опять надежда.
- Госпожа, возьмите меня, я буду хорошей.
Свет и Тень, дайте мне терпения. Хорошей она будет… Может и будет – лет через двадцать, а пока она вообще не понимает, что делает, и что значит "быть хорошей".
Я облизнула указательный палец, и Фиалка скукожилась в ожидании боли, мне стало жаль ее. Я проделала с ней все то же что и с Лилией, но если его я подавляла, то с Фиалкой все вышло как-то мягче и не так властно, что ли. Флерса удивленно смотрела на меня, она ощущала печать и не понимала, почему все прошло так легко. Я даже засомневалась, поставила ли я нормально метку, но нет – пушистый шнур крепко сидел в рацио-центре, и прикрепился к кокону соединенных трех нижних, а на лбу флерсы явственно проступал мой энерго-вензель.
Что ж пора убираться отсюда, пока кузен не объявился.
- Тетушка Агата!
Она появилась почти сразу же.
- Рада была вас видеть.
- И я тебя племянница. И я тебя…
- Дайте хоть что-то накинуть на ваш подарок…- на Фиалке была лишь юбочка-повязка.
- Ах да… Конечно…
Тетя вернулась через минуту со старым тяжелым пальто, вот ведь жадина, нормальной тряпки пожалела. Фиалка безропотно набросила одежду и мы наконец покинули тетушкину квартиру.
Мне казалось, что я пробыла у нее больше часа, на самом же деле не более двадцати минут. Митх открыл нам дверь, стараясь сделать вид, что девушка-подросток в теплом пальто на голое тело это нормально.
Фиалка скрючилась, пытаясь выбрать позу, из-за крыльев флерсы могут сидеть только на табуретах, а путешествие в машине для них вообще сущее мучение. В конце концов мне пришлось сесть в угол, а она легла на сиденье положив голову мне на колени.
Перед тем как отпустить Митха я дала ему поручение купить цветы в горшках, заказанные Лилией, натурального меда и фруктов.
Домой мы зашли через нормальную дверь, и Лилия опять встречал меня как собака. Нашкодившая собака. Он не мог не знать, что Фиалка беременна и ничего об этом не сказал. То, что он смолчал про свои повреждения еще можно простить, госпожой на тот момент я ему еще не была, но в этот раз… Надеюсь, я не сорвусь, и не сделаю хуже сама себе, ведь мне же потом его лечить, если уж очень его поврежу.
- Госпожа, я виноват, - сказал флерс, опускаясь на колени, Фиалка затравлено переводила взгляд с него на меня, а потом бросилась и закрыла его собой. Это меня так удивило, что даже злость прошла. Лилия тут же завернул ее себе за спину и удерживал, не давая вновь загородить себя.
- Марш в свою комнату, и чтоб я вас не видела, не слышала и не чуяла. Быстро!
Повторять не пришлось, их как ветром сдуло.
***
Что ж, теперь ясно, откуда взялся ребенок, кто инициатор. Фиалочка, уменьшенное имя шло этой глупышке намного больше, полюбила Лилию настолько, что инициировала ребенка, а он, скажем так, достаточно тепло к ней относился, чтобы инициация превратилась в беременность. Теперь они оба всю свою силу будут вливать будущему ребенку, если смогут вливать много и часто, период беременности будет коротким, если по чуть-чуть и редко – затянется. Если энергии будет не хватать, то флерса будет питать ребенка за счет своих внутренних резервов, пока не родит или пока не умрет. И именно поэтому она так плохо выглядела – не тратилась на восстановление себя.
Для нас всех, для не-людей, абсолютно все сводится к силе, ее потреблению, умножению и обмену – и секс, и еда, и рождение ребенка, и смерть – все. Абсолютно все. Нет ни страданий, ни удовольствий, не связанных с ней.
Filii numinis хотя бы условно выбравшие белую силу, находятся в более выгодном положении, чем остальные. Есть эликсир, сложный и долгий в приготовлении, включающий в себя как магию трав, так и насыщение силой варящего, позволяющий выпившему испытывать чувство самой настоящей любви, а это в свою очередь, позволяет инициировать ребенка, партнеру достаточно просто лояльно относиться к инициатору. Обычно его готовят и принимают женщины, и очень редко мужчины. Благодаря этому эликсиру появилась и я. Моя мама была очень слабенькой бело-зеленой divinitas, а отец –внук Диониса, в равной степени овладевший белой, зеленой и красной силами. Мама была у него не первой женой и даже не десятой. Она погибла. Ее загрызли волки, волки-оборотни. Она что-то сделала не так, в чем-то предала интересы отца. Она настолько отвратила его от себя, что это отвращение пало и на меня. Отец не захотел ставить на меня печать принадлежности к семье, он отказался от меня, уехал и думать обо мне забыл. Я росла в пустынном, ветшающем замке неприкаянная, опекаемая лишь старым брюзгливым домовым, все уши мне прожужжавшим о том, что моя мать предала отца. Возможно, я бы выросла во что-то ужасно никчемное, не знающее о себе вообще ничего, но домовой дал мне доступ в библиотеку, а какой-то человек, которого я совершенно не помню, научил латыни. Так я смогла прочесть три книги о нас, не-людях, все, что я знаю, я почерпнула из них. Первая - это история богов, их детей и сотворенных. Вторая – различия между нами, не-людьми, наша классификация. И третья, самая ценная – дневник какого-то divinitas, попытка описания собственного опыта работы с силой, самые первые шаги в ее овладении, самые основы. Мне необычайно повезло что эта книга вообще существовала и что она попала ко мне. Работа с силой слишком индивидуальна, даже магия трав с трудом поддается унификации, поэтому любой учебник по работе с силой – большая редкость.
Я плохо помню свою жизнь в имении отца, ведь в переводе на человеческий возраст мне было лет пять-шесть, хоть и выглядела я как взрослая девица. Но один день я запомнила четко и навсегда. Домовой, творение моего отца, в очередной раз повторил, что Жулиет Поммера предала монсеньора Винье, и я спросила, как именно она его предала, домовой ответил "Она оказалась недостойна", я проявила чудеса логического мышления и спросила "А как узнали, что она недостойна?". Домовой задумался, почесал себе брюшко всеми четырьмя руками и выдал:
- Флерс. Все случилось из-за флерса. И вы слишком похожи на флерса, глупенькая Пати. Да. Поэтому-то отец и отказался от вас. Но вы не плачьте, - тут он утешающе погладил меня по коленке, выше-то не доставал, - Отец вспомнит о вас. Вы еще немного подрастете, и он вспомнит.
И домовой посеменил по своим делам, а я осталась стоять в холодном поту. Мысль о том, что отец вспомнит обо мне, привела меня в ужас, в цепенящий ужас пойманной жертвы. Вспомнит, поставит семейную печать… и я буду безусловно подчиняться тому, кто меня ненавидит… Я поняла, что надо бежать, бежать пока отец обо мне не вспомнил. Голова у меня хоть и плохо, но все-таки варила, и я сообразила, что во-первых, мне нужно то, что ценят люди – мне нужна их помощь, а значит, я должна с ними расплачиваться, во-вторых, мне нужна книга-учебник, я еще очень мало поняла и освоила. Но загвоздка была в том, что на книге стояла метка дома, а значит, ее с легкостью найдут и меня вместе с ней.
Я знала, где хранятся драгоценные камни без оправы, для работы с силой, и сгребла все без разбору в какой-то старый ридикюль с вылинялой вышивкой, а еще пообрывала все блестящие камешки и жемчуг со старой, богато изукрашенной одежды, нашла брошь и подвески – все пошло в ридикюль, все пригодится. И с книгой я нашла решение, временное, но я надеялась, что потом смогу что-нибудь еще придумать.
Я прекрасно знала окрестности замка, и мое любопытство привело меня даже в столь неприятное место, как церковь, я даже сунула палец в чашу со святой водой у входа. Ничего страшного не произошло, но я почувствовала, как слабею, святая вода забирала силу, перерабатывала ее под себя, под силу Единого. Вот на Единого и была моя надежда, если не смыть метку, так ослабить ее, чтоб затруднить поиск.
Не сомкнув глаз, я перемаялась ночь, мне все казалось, что отец скачет в замок, чтоб забрать меня. Наутро я сказала домовому, что пойду в лес и кушать не приду, я часто уходила из замка на целый день, чтоб бродить по лесу или полям, так что мохнатый не удивился, лишь привычно что-то пробурчал.
И я ушла. Не оглядываясь. В церкви я намочила платочек и обтерла книгу стараясь сама не вымочиться в святой воде, метка потускнела и почти пропала, но было ясно, что со временем она восстановится, отлично, значит, еще раз протрем святой водой.
Дорогу до Парижа не помню совсем, о самом Париже помню лишь вечернее солнце в маленьком кафе и абсент – его все пили, о нем все говорили… Хорошо помню, как впервые попала к фотографу, это чудо – человек замирает, а потом он на картинке как живой, так похоже не нарисовать, как ни старайся. Я сразу поняла, чем это чудо может мне помочь – книгу фотографировать легче, чем человека, она не шевелится. Молодой парень, фотограф, которого я попросила об этом, сначала рассмеялся, а потом задумался. Мы сошлись в цене, он несколько дней потренировался на какой-то своей книге, а потом я принесла свою. Вместо одного довольно увесистого тома я получила три тяжеленные стопки, но была счастлива – эти стопки были МОИ и принадлежали мне. Я пошла в общественную библиотеку и оставила там отцовскую книгу на самой пыльной полке.
В Париже я совершенно точно прожила больше одного года, потому что помню, что одна зима была теплая, а следующая за ней – лютая. Довольно легко я перестроилась с зеленой силы на красную, и прекрасно себе жила в нескончаемой круговерти пирушек и бурных ночей среди непризнанных художников, танцовщиц кабаре и прочей бедной, но веселой и охочей до любви братии.
До одного вечера, когда в наш довольно нищенский кружок не забрел старый и сильный filius numinis. У меня, не смотря на очень слабые изначальные данные, имелся один большой бонус, полученный при рождении, или данный мне сразу после него – не знаю, но я, сколько себя помню, всегда могла ВИДЕТЬ силу, у меня всегда было vis-зрение, и я опять же не знаю почему, всегда скрывала это свое умение. Когда соседка с восторгом прошептала мне в ухо "Ты глянь, глянь на него…", я по привычке переключилась на vis-зрение и глянула на богатого красавца лет тридцати пяти. И опять, как тогда в поместье, покрылась холодным потом, он буквально бурлил белым и красным, щедро разбрасывая красные искры девушкам и собирая их "ответы" на себя. Мы встретились глазами и я сбежала. Он быстро нашел меня, моя комнатушка была над залом.
- Суккуб, а дани не платишь, - зло сказал он, войдя.
- Я не суккуб, - ответила я, стараясь вызвать зеленую силу, мне это удалось, я приготовилась защищаться.
В ответ он расхохотался.
- Да… теперь вижу. А вот почему на тебе нет семейной метки, а девочка? Ты еще слишком мала и слаба, чтобы жить одной, - говоря это, он обволакивал меня красным, но я не сдавалась, представляя что мы стоим в моем любимом месте под старым мощным дубом и дерево питает меня и защищает.
- Хм… - он озадачено хмыкнул, - В любом случае малышка, ты промышляешь на моей территории, значит должна платить, так или иначе, - тут он плотоядно улыбнулся.
- Не подходи, - ответила я, четко понимая, что буду драться с ним до смерти. – Я тебе не помеха, я ведь кормлюсь с мужчин, а ты с женщин.
- Ты не поняла, глупышка, я здесь самый сильный и все кто слабее подчиняются мне. И ты будешь подчиняться.
- Я никому не буду подчиняться! – выкрикнула я, наливаясь чернотой, готовая вгрызться ему в глотку. В его глазах мелькнула неуверенность и что-то похожее на испуг.
- Посмотрим, - бросил он и ушел.
А я без сил осела на пол, черная сила выела все мои внутренние резервы, а отчаяние, охватившее меня, не давало восстановиться. "Я никому не буду подчиняться" эта мысль билась в пустой голове. На мое счастье ко мне в комнату заглянул один из художников, когда он уснул обессиленный, я обрела возможность думать.
- Надо уехать туда, где нет сильных filii numinis, - решила я, - где-то должно быть такое место, и его надо найти.
Очень скоро я узнала про Соединенные Штаты Америки, молодую страну, недавно пережившую гражданскую войну, и теперь опять принимающую всех, кому нет места в Старом Свете. Я решила, что это то, что нужно. Я попытаюсь осесть в Нью-Йорке, но если меня оттуда выдавят, как выдавливают из Парижа, уйду в дикие земли, где нет людей и, говорят, первозданная природа. Да, красная сила достается легко и приятно, но и зеленая имеет свои плюсы.
Какое-то время ушло, чтобы разжиться деньгами, и вот я оказалась на пристани перед трапом корабля. Только тут до меня дошло, что мне предстоит пересечь океан, три недели или месяц я буду болтаться на этой большой посудине посреди абсолютно чуждой стихии. Отступать было некуда.
Первые несколько дней я не выходила из каюты и, закрыв подушками уши, пыталась себя убедить что я на земле. Получалось плохо. Все думали, что у меня морская болезнь, даже врача прислали, я была настолько слаба, что даже не попыталась что-то "взять с него". Я таяла. Океан меня убивал.