– По кочану! Тебе женатые друзья голову оторвут, чтобы культурный отдых от семьи не обламывал, – поддержал шутку Альберта Гуча. – Ладно, шучу, ангелок! Левый коридор твой, а я пойду туда, где от богатства ласты завернуть можно. Так что, Альберт, тебе остается навстречу вечной жизни отправиться.
– Не, а че вы меня от опасности словно молодого оберегаете? – возмутился Полухайкин. – Я вам обоим фору в сто очков дам. Мне и не такое приходилось переживать, а вы меня словно телку малолетнюю бережете!
– Да пойми ты, дурья твоя башка! – воскликнул черт. – Нам действительно тут ничего не грозит. Ну подпортят тело, ну новое в Канцелярии возьмем – и все! А вот тебе, Альберт, вечная жизнь совсем не помешает, так что удачи.
– Ладно, пацаны. – Альберт обнял друзей и шагнул в центральный коридор.
Тропа пошла под уклон, и Альберт Иванович не стал рисковать. Он замедлил шаг, нащупывая ногами место, прежде чем ступить на него. Если он свернет себе шею, то дочери ничем не поможет. Коридор стал выше – это король чувствовал бритым затылком, и уже. А еще этот узкий подземный ход петлял, заворачивался в спираль, резко, почти на сто восемьдесят градусов менял направление.
За одним из таких поворотов Полухайкина поджидала ловушка. Почва ушла из-под ног, и он провалился в пропасть. Он махал руками, но пальцы скользили по гладкой стене, не находя ни одной выемки, ни одного бугорка. Каким-то чудом ему удалось все же зацепиться за торчащий корень, но слабая плеть тут же затрещала, грозя оборваться в любое мгновение.
Альберт Иванович рассвирепел. Это что же это такое? Он спешит на помощь дочке, а какие-то "козлы" ям понарыли! И силач вонзил пальцы в твердую почву. Получилось что-то вроде альпинистского колышка. Полухайкин подтянулся повыше и резко ударил ногой, выбивая в отвесной стене ступеньку. Получив упор, он выдернул пальцы и вонзил в стену на метр выше, потом переставил ногу и выбил еще одну ступеньку. Так, невероятно медленно, как ему казалось, он полз по отвесной стене. В душе его кипела бессильная ярость, Альберт прямо кожей ощущал каждое мгновение, что потерял при падении, а теперь терял при подъеме.
Наконец рука нащупала край провала. Полухайкин подтянулся и, навалившись грудью на кромку, с облегчением вздохнул. Вставать не стал – пошарил руками у самых стен. С одной стороны его пальцы наткнулись на узенький козырек выступа. Пройти по нему мог разве что худенький мальчишка, но никак не огромный мускулистый детина, каким был Альберт Иванович. Но другого пути не было. Альберт мог бы повернуть назад и пойти в другой коридор, но он подумал, что обезьяна – тварь прыгучая, а под потолком, что очень вероятно, может висеть еще один корень, или канат, или еще какая-нибудь лиана, за которую ловкое животное могло зацепиться. Он раньше, в Зелепупинске, любил смотреть программу "В мире животных" и видел, как эти самые обезьяны скачут по деревьям, словно воздушные гимнасты в цирке. Правда, досмотреть программу ни разу не удавалось – телевизор взрывался, но Альберт Иванович мог себе позволить к каждой следующей передаче покупать новый. И он пошел. Пополз по козырьку, вонзая сильные пальцы в стену. Из-под рук сыпалась земля и камни. Они падали вниз, но стука камней о дно он так и не услышал.
Дальше дорога была ровной, но Полухайкин не сразу это заметил, сосредоточив все свое внимание на том, чтобы удержаться на гладкой стене и узкой тропе над пропастью. Он прошел так, цепляясь за стену, метров десять лишних, и лишь тогда, оступившись, заметил, что ловушка осталась позади. Очень скоро Альберт вышел в огромную пещеру.
Пещера была обитаемой. Стены были расписаны страшными сценами убийств, геометрическими фигурами и картинками, похожими на иконы, только лица на этих иконах были уродливыми. Высокие колонны поддерживали потолок, в котором Полухайкин заметил крышку люка. Заметил потому, что сквозь щели пробивался слабый свет. Других осветительных приборов не наблюдалось.
Альберту подумалось, что он это уже где-то видел. Поразмышляв, он решил, что помещение напоминает ему какой-то фильм, виденный в Зелепупинске.
На полу длинными рядами стояли ящики. Ящики эти были сделаны из дерева и накрыты плотно прилегающими крышками.
– Стволы, – пробормотал Полухайкин, его глаза вылезли из орбит, а сердце лихо подпрыгнуло – просто не верилось в такую удачу.
Полухайкин пошевелил пальцами, будто уже держал в руках пистолет, и на мгновение ему показалось, что холодная сталь холодит кожу.
Альберт Иванович живо двинулся к крайнему ящику. Мечи и дубины порядком поднадоели бывшему новому русскому. Он больше пользовался кулаками, что, надо сказать, было намного эффективнее. Охваченный ностальгией по огнестрельному оружию, Альберт откинул крышку и разочарованно пробормотал:
– Облом, в натуре. Это че – типа гробы?
Это действительно были гробы. В ящике лежал труп, видимо, свеженький, потому что только бледность и отсутствие дыхания отличали мертвеца от живого человека.
Труп открыл глаза и в упор посмотрел на Полухайкина. На остальных гробах крышки зашевелились и с оглушительным грохотом стали падать на гранитный пол. Из ящиков вылезали бледные люди в темной одежде, они вертели головами, выясняя причину раннего подъема.
– Ни фига себе коммуналка, – изумился было Полухайкин, но потом решил, что жилищные условия пещерных жмуриков ему до лампочки. Он снова сосредоточил внимание на ожившем мертвеце, который лежал в первом гробу. Бледнолицый в упор рассматривал Альберта.
– Я тут… это… ищу обезьяну, – сказал король Полухайкин, у него даже и мысли не возникло о том, что ему могут не ответить. – Не пробегала?
– Нет таких, – ответил мертвец и хищно улыбнулся, оскалив острые, белоснежные зубы, – хотя, кажется, я вижу одну.
– Это которую? – Альберт выпрямился и окинул зал острым взглядом исподлобья. Но обезьяны не заметил.
– Это которую мы сейчас есть будем! – оскалился бледнолицый, явив взору Полухайкина острые белые клыки.
И тут Полухайкин вспомнил, в каком фильме он видел подобную пещеру. Фильм тот назывался "Дракула", а жмурики, что, окружая, прижимают его к стене, питаются только человеческой кровью и называются вампирами. Вспомнил также, что они какие-то заразные, и зараза эта передается через кровь. Какая именно зараза, Полухайкин не знал, но решил, что, наверное, СПИД, потому что в том кино жертвы жмуриков сильно болели. Еще он вспомнил, что в том же фильме рассказывали, как от них можно спастись. Альберт снял с шеи большой, в полкило весом, нательный крест. Крест висел на массивной, впору собаку сажать, цепи, и Полухайкин похвалил себя за то, что когда-то в Зелепупинске взял серебряный, не поддавшись на уговоры подружки купить золотой.
– Свежатинка пришла, налетай, братцы! – закричал кто-то, и вампиры толпой кинулась к потенциальной жертве.
Альберт размахнулся, зацепив серебряным крестом троих. Остальные отпрянули, а Полухайкин вытаращил глаза, наблюдая, как поверженные враги корчатся в страшных муках. Кожа на вампирах шипела, пузырилась и лопалась, будто их не крестом задели, а ошпарили кипящим маслом. Через минуту от несчастных остались только горстки пепла. Остальных вампиров гибель товарищей нисколько не огорчила. Они спорили о том, кто первый начнет сосать.
Дальше Полухайкин слушать не стал. Он озверел. Что же это творится? У него дочь в опасности, его кровиночка в руках злодея, а эти ему препятствуют?
И Альберт, намотав цепь с крестом на руку, кинулся в бой. Вообще-то боем то, что происходило в подземной пещере, назвать сложно – это было скорее побоище. Альберт крушил вампиров, бил наотмашь, руками и ногами. С грохотом валились опрокинутые гробы, сыпались на пол выбитые зубы. Исход боя был предрешен.
Дело в том, что нормальные жители Иномирья вампиров знают и боятся их. В этом страхе вся сила вампиров, они страхом питаются. А Полухайкин не боялся ничего и никогда. И с воображением у него было туговато – фантазия не включалась, а разум просто отмечал сильные и слабые стороны противника. И ему было все равно, есть ли у противника лицо или страшная морда, ходит ли он на ногах или на лапах, плюется ли огнем или ядом, и вообще – имеет ли он три головы и десять рук или нет. Разницы Альберт Иванович не понимал. Ну подумаешь, нелюди – и что? Поэтому очень быстро лишенные своего главного оружия – зубов – вампиры оказались зажаты в угол.
– Так, пацаны, – грозным голосом прогремел Полухайкин, – быстро колитесь, где обезьяна.
– А что мы за это получим? – прошепелявил тот вампир, которого Полухайкин увидел первым. Вид у него был не такой цветущий, как вначале – беззубый рот провалился, по подбородку текла черная как смола кровь.
– Жизнь тебе за это будет, – пообещал Альберт Иванович, но вампиров это не впечатлило.
– Да зачем нам такая жизнь?! – загомонили они, размахивая руками. – Как мы теперь питаться будем, без зубов?
– Тихо! – гаркнул Альберт, и уже спокойнее продолжил: – Сосками помогу затариться, вы же это… типа сосать любите. Теперь три минуты на размышление – где обезьяна?
– Там в дальнем конце пещеры дверца неприметная есть, – сказал один из вампиров, – за ней – коридор. По этому коридору до обезьян и дойдешь.
– Обещание не забудь, – прошамкал другой вампир.
– Слово пацана, – ответил Альберт.
Он развернулся и пошел к заветной дверце, поэтому не видел злорадных ухмылок на лицах вампиров. Они прямо-таки светились предвкушением большой пакости и потирали руки.
Но Альберт и не подумал оглянуться. Он рванул на себя дверцу и ступил в темный коридор. Где-то далеко слышалось гудение, такое, будто под землей течет река. Полухайкин прислушался и решил, что на шум воды это непохоже. Так могло бы шуметь стадо животных – где-то вдалеке. Представив, что сейчас чувствует Мексика – одна, среди обезьян, взволнованный отец перешел на бег. Мимолетом он подумал о Бенедикте. За Гучу Альберт не волновался, а вот ангелок представлялся ему еще беспомощнее, чем пятилетняя Мексика. Как он там справится?
Глава 8
НАЛЕВО ПОЙДЕШЬ – КОЗЛЕНОЧКОМ СТАНЕШЬ!
Бенедикт долго шел по левому коридору. В отличие от путей, по которым пошли его друзья, этот проход был сухим и светлым. Свет был приятный, голубоватый, стены подземного хода искрились кристаллами горного хрусталя и полевого шпата. Местами на них виднелись пятна кроваво-красного гематита. Под ногами, лаская слух, шуршал тонкий песок.
Бенедикт расслабился и решил, что в таком красивом месте опасности не должно быть. Как там сказано? Женатым умрешь? Ангел улыбнулся. Это вряд ли. Та, что обитает в подобном месте, должна соответствовать окружающей ее среде. Она должна быть загадочна, как голубоватая дымка, наполняющая тоннель, и прекрасна, как кристаллы горного хрусталя. Она должна быть страстной, будто кровавый гематит, и нежной, как песок под ногами.
Подземный ход стал шире и выше, и Бенедикт не заметил, когда коридор расширился до размеров пещеры. Ангел остановился и с восхищением посмотрел по сторонам.
Пещера была огромной. Хрустальные колонны уходили куда-то вверх, поддерживая теряющийся в голубоватой дымке потолок. Где-то посередине колонн шел балкон, опоясывая пещеру по периметру. Разноцветными огнями мерцали огромные друзы кристаллов – рубины, топазы и опять же хрусталь, придавая пещере невероятно сказочный, волшебный вид.
В центре этого зала стояли четыре столба, кажется сделанные из золота. Меж ними, на золотых же цепях, покачивался прозрачный ящик. В нем, на мягких одеялах, лежала девушка.
Бенедикт будто зачарованный подошел ближе, поднялся по ступеням и откинул крышку ящика. У него даже и мысли не возникло, что ящик этот называется гробом и что красавица не вполне жива. Впрочем, в этот момент в голове ангела мыслей не было вообще. Чувства затопили его душу. Такие сильные чувства, каких Бенедикт не испытывал никогда.
Затаив дыхание, он рассматривал прекрасную незнакомку. Она была хрупкой и очень изящной – этого не скрывало просторное белое одеяние, скрепленное на плече брошью. Ангел подумал было, что эта одежда называется "сари", но тут же усомнился. Сари не застегивают брошью, просто перекидывают свободный конец через плечо. Маленькие ступни незнакомки были обуты в сандалии, ремешки которых крест-накрест обвивали лодыжки. Руки украшали браслеты с геометрическим рисунком, надетые выше локтя. Голова была покрыта белой тканью, и ангелу стало интересно, какие же у девушки волосы. Он протянул было руку, но не решился откинуть покрывало – это вдруг показалось ему чудовищной бестактностью.
Бенедикт долго любовался девушкой, пытаясь разобраться, что творится в его душе. Он любил всех без исключения. Он никогда не разделял ни людей, ни других существ на хороших и плохих. Все они были частью жизни, а значит, и частью любви. Но теперь он испытывал что-то иное. Будто любовь вдруг приняла направление и сконцентрировалась на этом прекрасном создании. Бенедикт впервые полюбил. Полюбил по-настоящему – с первого взгляда и всем сердцем. Но пока еще не понял этого. Он был охвачен таким восторгом, что на какое-то время даже забыл дышать. И не мог оторвать взгляда от прекрасного лица – будто поедал глазами неземные черты, впитывал абсолютно правильные формы.
Овальное личико девушки было таким, какие бывают у детей, – спокойным и счастливым одновременно. Ни одной морщинки не было на нем, морщинки, говорящей о страстях и разочарованиях. Кожа девушки была белой, на щеках розовел легкий румянец. Длинные ресницы веером лежали на щеках, глаза были крепко закрыты. Губы напомнили Бенедикту бутон розы.
И его неудержимо потянуло прикоснуться к этим губам. Ангел не смог противиться – так, наверное, притягиваются друг к другу два магнита, и это притяжение – притяжение любви – было чем-то подобным. Это был закон природы.
Бенедикт нагнулся над гробом и поцеловал красавицу. Поцеловал нежно и трепетно. И отшатнулся, чувствуя себя кем-то вроде Самсона. Вором.
Незнакомка глубоко вздохнула, потянулась и сладко зевнула. Зевнула, будто котенок мяукнул. Потом повернулась к Бенедикту и взглянула на него. Глаза красавицы оказались огромными, будто две миндалины, чуть вытянутыми к вискам и невероятного янтарного цвета – такой цвет бывает, когда смотришь на янтарь сквозь воду.
С головы девушки спал платок, и ангел окаменел – вместо волос на ее голове были змеи. Они шипели, страшно скалили пасти и выстреливали раздвоенными языками.
Красавица слабо улыбнулась, но улыбка быстро погасла. Ручейками, оставляя мокрые дорожки на щеках, из прекрасных глаз потекли слезы. Сначала она тихонько всхлипнула, потом еще и, наконец, разрыдалась в голос. Девушка плакала навзрыд, сморкаясь в платок, что прикрывал раньше ее страшную прическу.
Она взглянула на каменное изваяние, в которое превратился спаситель, но рассмотреть черты прекрасного лица не смогла – слезы застилали глаза, все расплывалось в мутные пятна.
Глава 9
СРАЖЕНИЕ В ЗАЧАРОВАННОМ ЛЕСУ
Ковры-самолеты стаями поднимались с крыш дворцовых башен во Фрезии и словно ласточки разлетались в разные стороны. Никогда еще жители Забытых Земель не видели в воздухе такого оживленного движения. И дорогу к замку, надо сказать, единственную в буреломном лесу, отыскали тоже лишь благодаря воздушной разведке.
Прекрасная восточная принцесса двигалась вместе с отрядами белокурой воительницы. Ее ковер медленно парил в нескольких метрах над землей. Она восседала на подушках, в беспорядке разбросанных по узорчатой поверхности летающего половика, и принимала донесения джигитов.
Позади двигался обоз, хозяйственная Марта с помощью таксистов быстро организовала доставку горячей пищи солдатам Брунгильды. Резвые лошадки споро несли закованных в доспехи воинов, и, как только выяснилось место расположения ставки Тентогля, армия приняла нужное направление. Передовые отряды помчались по дороге, оставив позади обоз и несколько катапульт, которые тянули откормленные тяжеловозы.
Передовой отряд с Брунгильдой Непобедимой во главе миновал избушку отшельника, стрелой пронесся сквозь тоннель, смяв шлагбаумы. Горные гномы сначала впали в состояние ступора от столь бесцеремонного вторжения в их вотчину, но потом схватились за головы и принялись восстанавливать разрушенное солдатами. Когда к тоннелю подошел обоз королевы Марты, они попытались взять с нее плату – как за проезд всей армии, так и за поломанные шлагбаумы. Не тут-то было! Королева так серьезно пообещала срыть горы вообще – под самый корень, что посеревшие лицом рудокопы не только пропустили подводы в тоннель, но и отдали всю дневную выручку, чтобы она такого не приказывала.
А отряд Брунгильды мчался уже по Забытым Землям. Всадники почти достигли Мутных колодцев, когда дорогу им вдруг преградила толпа троллей. Их было так много, что пришлось остановиться.
– Мы сегодня делаем самую вредную вредность и самую пакостную пакость! – радостно объявил вожак троллей. – И радость оттого, что мы, маленькие страшилки, сорвали такой большой поход, должна быть безмерной.
Толпа троллей зашумела на все лады, прославляя мудрость Глава ря.
Но Брунгильда Непобедимая не раз подтверждала свое прозвище и в более серьезных схватках. Она не стала терять время на разговоры. Воительница подняла меч и врезалась в мохнатую толпу, словно нож в теплое сливочное масло. Тролли полетели в Разные стороны, а Брунгильда, на скаку нагнувшись, схватила вожака и запихала его в седельную сумку, решив позже наказать провокатора со всей строгостью. Остальные тролли, оставшись без лидера, кинулись к Мутным колодцам – спасать свои шкуры.
Дальше отряд Брунгильды ехал без задержки. Если бы прекрасная воительница все-таки решила остановиться и наказать троллей, то она бы с радостью и большим удивлением обнаружила похищенного сына. Тролли, хлынувшие волной к своим домам, едва не затоптали его, но Самсон, очнувшись от ступора, вызванного превращением Кваквы в Акаву, накрыл парня своим телом. Акава встала над ними – страшилки из Мутных колодцев почему-то обходили ее стороной.
Отряд вступил в Буреломный лес. Странные, будто специально вывернутые под самыми немыслимыми углами деревья подставляли под ноги коням уродливые скрюченные корни. Деревья эти передвигались, будто были живыми, хотя ни одного листочка не росло на сухих ветвях. Они сдвигались все плотнее и плотнее, пока не окружили отряд со всех сторон.
– Жду приказаний, моя королева! – сказал старый старшина.
– Сжечь, – отрезала Брунгильда.
Деревья отхлынули и замерли – так, будто только что не угрожали раздавить всадников, зажав между своими стволами.
Наконец Брунгильда добралась до замка похитителя. Он стоял на холме, возвышаясь над местностью множеством башенок, и казался творением сумасшедшего архитектора – в переплетении галерей, порталов и колоннад не было никакой системы. Двери и балконы лепились где придется, дерево и камень не сочетались между собой, а огромные зеркальные витражи в окнах совершенно не гармонировали с убогими наличниками.