– Этот тип хватает меня за плечо и сует большой палец мне в глаз. И пока он это делает, его лицо даже не меняется. Мне ужасно больно, я кричу – и тут мать наконец поворачивается и видит меня. И знаешь, что они с тем продавцом рыбы решили? Что я как-то сам выцарапал себе глаз. Что я на что-то наткнулся. Что я сам себя ослепил.
У Вэл на руках волоски встали дыбом, а по спине побежали мурашки: так бывало всегда, когда ей становилось особенно не по себе. Она подумала про тюленьи шкуры и про труп русалки, который видела у реки, но решила, что от этих ужасов все равно никуда не денешься.
– Зачем ты мне это рассказываешь?
– Потому что со мной все не просто, – ответил Луис. – Один неверный шаг – и они решат, что второй глаз мне тоже не нужен. Дэйв с Лолли этого никак не хотят понять.
Его голос понизился до шепота, и он наклонился ближе.
– Они играются с этим снадобьем, крадут у Равуса, хотя считается, что я расплачиваюсь по долгам. А потом приводят тебя. – Он замолчал, но Вэл увидела у него в глазах панику. – И ты тут все разворошила. И Лолли с этим дерьмом становится не лучше, а хуже.
Тролль вышел на лестничную площадку и посмотрел вниз на Вэл. Его голос зазвучал низко и гулко, как барабан.
– Не могу понять, зачем ты вернулась. Тебе что-то нужно?
– Последняя доставка, – пробормотала она. – Это была… русалка? Она умерла.
Он застыл, молча уставившись на нее. Вэл судорожно сглотнула.
– Кажется, она умерла уже довольно давно.
Равус начал спускаться по лестнице. Полы его пальто развевались.
– Покажи мне.
Пока он приближался, его лицо изменилось: зеленый цвет кожи поблек, а черты лица сдвинулись. Теперь он стал похож на человека, на долговязого паренька чуть старше Луиса. Но у паренька оказались странные золотистые глаза и лохматые черные волосы.
– Ты не изменил свои… – заговорила Вэл.
– Так всегда с ореолом, – сказал Равус, перебивая ее. – Всегда остается намек на то, чем ты был. Ступни, развернутые в противоположную сторону, хвост, выемка в спине. Какое-то указание на твою истинную природу.
– Я уже ухожу, – заявил Луис. – Я шел к выходу.
– У нас с Луисом состоялся интересный разговор про тебя и про то, как проходила наша встреча, – сказал тролль.
Было очень странно слышать этот низкий звучный голос от молодого парнишки.
– Ага, – подтвердил Луис с иронией в голосе. – Он вел разговор. А я пресмыкался.
Равус в ответ улыбнулся, но даже в человеческом обличье его зубы, особенно резцы, казались слишком длинными.
– По-моему, эта смерть касается и тебя, Луис. Отложи сон еще ненадолго, и давай посмотрим, что нам удастся выяснить.
Когда Равус, Вэл и Луис добрались до берега, было тихо, только волны плескались о камни на кромке воды. Тело по-прежнему лежало там: волосы колебались подобно водорослям, ожерелья из ракушек и жемчуга обвивали шею, словно удавки, бледное лицо походило на отражение луны в воде. Крошечные рыбки метались вокруг ее тела и то и дело заплывали в приоткрывшиеся губы.
Равус опустился на колени, обхватил затылок русалки длинными пальцами и приподнял голову. Ее рот открылся еще шире, обнажив тонкие полупрозрачные зубы, которые, казалось, были сделаны из хрящей. Равус приблизил лицо к русалке, будто собирался ее поцеловать. Вместо этого он два раза осторожно принюхался, а потом бережно опустил ее обратно в воду.
Он устремил на Луиса мрачный взгляд, потом снял пальто и расстелил его на земле. После этого тролль повернулся к Вэл:
– Если ты возьмешься за хвост, мы сможем переложить ее на ткань. Мне нужно унести ее к себе в кабинет.
– Ее отравили? – спросил Луис. – Ты знаешь, что ее убило?
– У меня есть теория, – ответил Равус. Влажной рукой он убрал с лица волосы, а потом зашел в воды Истривер.
– Я помогу, – предложил Луис, делая шаг к нему.
Равус покачал головой.
– Тебе нельзя. Все это железо, которое ты так упрямо носишь, может обжечь ей кожу. Я не хочу, чтобы улики были загрязнены больше необходимого.
– Железо дает мне безопасность, – сказал Луис, дотрагиваясь до кольца в губе. – По крайней мере относительную.
Равус улыбнулся.
– Самое малое – оно спасло тебя от тяжелой обязанности.
Вэл зашла в воду и подняла скользкий хвост. Его края расползались, как ветхая ткань. Рыбья чешуя, отваливаясь и налипая Вэл на руки, блестела в лунных лучах, как расплавленное серебро. На боку русалки обнажилась бледная плоть: в этом месте рыбы уже начали ее объедать.
– Что за жалкий спектакль тут играют?! – произнес чей-то голос, донесшийся из ложбины между двумя дюнами.
Равус посмотрел в темноту.
– Грейан…
Вэл узнала существо, которое вышло оттуда: изготовитель манекенов с позеленевшей бородой. Но за ним показались и другие создания, которых она не знала, – фейри с длинными руками и почерневшими пальцами, с птичьими глазами и кошачьими мордами, с потрепанными крыльями, прозрачными, как дым, или яркими, как неоновые вывески в баре.
– Еще одна смерть, – сказал один из пришедших, и ему откликнулся тихий ропот.
– Не это ли ты рассылаешь? – спросил Грейан.
Раздался взрыв смущенного смеха.
– Я пришел, чтобы выяснить все, что возможно, – ответил Равус.
Он кивнул Вэл. Вдвоем они переложили тело на пальто. Вэл затошнило, когда она поняла, что рыбный запах исходит от плоти, до которой она дотрагивается.
Грейан сделал шаг вперед. В свете уличных фонарей его рога казались белыми.
– И чтобы увидеть, что выяснилось.
– На что ты намекаешь? – требовательно спросил Равус.
В своем человеческом обличье он был худым и высоким, но рядом с массивным Грейаном выглядел совсем не внушительно.
– Ты отрицаешь, что ты убийца?
– Стой! – сказал один из толпы, с телом таким длинным и тонким, что Вэл даже не смогла его назвать. – Мы его знаем. Он делал полезные снадобья для всех.
– Знаем ли мы его? – Грейан подошел ближе и из складок растрескавшегося плаща из коричневой кожи извлек два коротких изогнутых серпа с лезвиями из темной бронзы. – Он был отправлен в изгнание за убийство.
– Осторожнее, – сказало какое-то крошечное существо. – Ты ведь не хочешь, чтобы нас всех сейчас судили по тому, какова причина нашего изгнания.
– Ты знаешь, что я не могу отказаться именоваться убийцей, – сказал Равус. – Так же как я знаю, что только трус угрожает мечом тому, кто принес клятву больше не поднимать клинка.
– Красивые слова. Ты по-прежнему считаешь себя придворным, – заявил Грейан. – Но здесь тебе хитрый язык не поможет.
Одно из существ ухмыльнулось Вэл. Глаза у него были как у попугая, а пасть полна похожих на пилу зубов. Вэл наклонилась и подняла кусок трубы, который валялся среди камней. Он оказался таким холодным, что обжег ей пальцы.
Равус протянул Грейану раскрытые ладони.
– Я не хочу с тобой воевать.
– Тогда ты погиб.
Он замахнулся одним из серпов на Равуса.
Тролль увернулся от серпа и вырвал меч из руки другого фейри, зажав в кулаке острый клинок. Алая кровь потекла из его ладони. Губы тролля изогнулись в усмешке, словно от удовольствия, а ореол исчез.
– Вам нужно то, что я делаю, – бросил Равус.
Ярость исказила его лицо, сделав черты ужасающими; клыки впились в верхнюю губу. Он слизнул кровь, и его глаза вспыхнули злобой и весельем. Он крепче сжал клинок, еще глубже вонзив лезвие в ладонь.
– Я раздаю снадобье без ограничений, но даже если бы я был отравителем, вы все равно жили бы только благодаря моей милости.
– Я не буду жить по твоей милости!
Грейан снова направил на Равуса лезвия серпов.
Равус взмахнул рукоятью меча, отражая нападение. Они стали кружиться, обмениваясь ударами. Оружие Равуса было плохо уравновешено, потому что он держал меч за клинок, и стало скользким от крови. Грейан быстро наносил удары своими короткими бронзовыми серпами, но каждый раз Равус успевал их парировать.
– Хватит! – крикнул Грейан. Фейри с длинным, закрученным в петли хвостом бросился вперед и схватил Равуса за руку. Другой шагнул к ним, держа серебряный нож в форме листа.
В этот момент Грейан направил удар на запястье Равуса – и Вэл рванулась вперед, даже не осознав, что делает. Ею управлял инстинкт. Все тренировки с командой лакросса и видеоигры вдруг как-то соединились – и она ударила железной трубой Грейану в бок. Труба попала в цель с мягким, сочным шипением, на секунду лишив его равновесия. А потом Грейан развернулся к девушке, с силой опуская вниз оба бронзовых клинка. Вэл едва успела поднять трубу и упереться ногами – и клинки нанесли удар по металлу, рассыпав искры. Она повернулась – и Грейан изумленно и пристально разглядывал ее, прежде чем вонзить бронзовые лезвия ей в ногу.
Вэл ощутила жуткий холод, а все звуки извне утихли, словно у нее заложило уши. Нога даже не слишком сильно болела, хотя ее разорванные брюки уже пропитались кровью.
В прежней жизни Вэл, когда она занималась спортом и не верила в фейри, они с Томом после школы играли в видеоигры и маялись дурью в отремонтированном полуподвале его дома. Ее любимая игра называлась "Мстящие души". Главный персонаж, Акара, носила кривую саблю, которая позволяла ей сносить головы одновременно трем противникам и получать массу очков. Очки изображались в верхней части экрана как голубые шары, которые превращались в красные с громким треском, когда Акару ранили. Вот и все, что происходило. При ранениях Акара не замедляла движений, не спотыкалась, не орала и не падала в обморок. Вэл поступила именно так.
Кто-то очень сильно сжимал Вэл руку. Она чувствовала, как ногти больно впиваются ей в кожу. Боль пронизывала ее всю целиком. Вэл открыла глаза.
Какой-то молодой человек склонился над ней, и сначала она не поняла, кто это. Девушка отпрянула, стараясь отодвинуться подальше. А потом разглядела чернильно-черные волосы, опухшие губы и глаза с золотыми пятнышками. Луис стоял поодаль.
– Вэл, – сказал Луис. – Это Равус. Равус.
– Не трогай меня, – попросила Вэл. Ей хотелось, чтобы боль ушла. Горькая улыбка скользнула по его губам, пальцы на ее руке разжались.
– Ты могла умереть, – тихо проговорил Равус.
Вэл истолковала это как хороший знак: на самом деле она не умирает.
Вэл проснулась, ощущая тепло и сонливость. На секунду ей показалось, что она в постели у себя дома. Она решила, что проспала и опоздала на уроки, а потом подумала, что, наверное, болеет. Когда Вэл открыла глаза, то увидела мерцающий свет свечей и темную крышу высоко над собой. Она была закутана в кокон из надушенных лавандой одеял и лежала на горе из подушек и ковриков. Ровный гул уличного движения наверху звучал почти как дождь.
Вэл приподнялась на локте. Равус стоял у рабочего стола и нарезал кусок какого-то темного вещества. Несколько секунд она наблюдала, как длинные ловкие пальцы держат ручку ножа, а потом выпростала ногу из-под одеяла. Нога оказалась обернутой листьями и забинтованной высоко у бедра. Тролль обернулся и посмотрел на нее.
– Ты проснулась.
Девушка покраснела, смущенная тем, что он снимал с нее запачканные брюки.
– А где Луис?
– Он вернулся в туннели. Я готовлю тебе питье. Сможешь его выпить?
Вэл кивнула.
– Это какое-то снадобье?
Он фыркнул:
– Это просто какао.
– О! – отозвалась Вэл, чувствуя себя ужасно глупо, и снова посмотрела на него. – У тебя рука не забинтована.
Равус поднял руку: на ладони не было даже шрама.
– На троллях все быстро заживает. Меня трудно убить, Вэл.
Она посмотрела на его руку, на стол с ингредиентами и тряхнула головой.
– Как оно действует – волшебство? Как ты берешь обычные вещи и превращаешь их в волшебные?
Он бросил на нее пристальный взгляд, а потом снова принялся нарезать коричневую плитку.
– По-твоему, я это делаю?
– А разве нет?
– Я ничего не делаю волшебным, – сказал он. – Я мог бы, наверное, но в небольших количествах и без особой действенной силы. Это мне не по силам. Это не по силам почти никому, за исключением высокого лорда или леди фейри. – Тут он обвел рукой свой рабочий стол. – Эти вещи – затвердевшие кусочки старой жвачки, разнообразные обертки и банки, окрашенные помадой сигаретные окурки – уже волшебные. Такими их сделали люди. – Он поднял серебряную обертку из-под жвачки. – Вот зеркало, которое никогда не разбивается. – Он взял салфетку, на которой отпечатался напомаженный рот. – Поцелуй, который никогда не кончается. Сигарета. Это дыхание мужчины.
– Но зеркала и поцелуи тоже не волшебные.
Тут он рассмеялся.
– Так ты не веришь, что поцелуем можно превратить зверя в принца или разбудить мертвого?
– И я ошибаюсь?
– Нет, – ответил он иронично. – Ты совершенно права. Но, к счастью, этот напиток не должен сделать ничего такого.
Вэл улыбнулась этим словам и подумала, что замечает все его взгляды, вздохи, малейшие изменения выражения лица. И она с тревогой старалась понять, что это может означать.
– Почему ты всегда выглядишь именно так? – спросила она. – Ты ведь мог бы выглядеть как угодно. Походить на любого.
Равус нахмурился, положил пестик и обошел стол. Она ощутила трепет, который отчасти был вызван страхом.
Вэл беспокоило, что она лежит на его постели неодетая, но ей не хотелось вставать.
– А, ты имеешь в виду ореол? – Тролль помедлил. – Сделать себя не таким страшным? Менее отвратительным?
– Ты вовсе не… – начала Вэл, но он поднял руку – и девушка замолчала.
– Моя мать была прекрасна. Несомненно, у меня более широкое понимание красоты, чем у тебя.
Вэл ничего не сказала, но кивнула. Ей не хотелось слишком задумываться над тем, есть ли у нее широкое понимание красоты. Ей всегда казалось, что оно довольно узкое и включало мать и других людей, которые прилагали слишком много усилий во имя красоты. Она всегда немного презрительно относилась к красоте, потому что красота, по мнению Вэл, требовала в обмен жертвовать слишком важным.
– У нее в волосах были сосульки, – продолжил он. – Такие холодные, что покрывались изморозью, соединявшей ее косы в хрустальные камни, которые постукивали, когда она двигалась. Их надо было видеть при свечах. Этот лед светился, словно состоял из пламени. Хорошо, что мать не могла выдерживать солнечный свет – иначе она освещала бы небо.
– А почему она не могла выдерживать солнечный свет?
– Никто из моей расы не может. На солнце мы превращаемся в камень и остаемся такими до ночи.
– Это больно?
Он покачал головой, но ничего не ответил.
– Несмотря на красоту, мать никогда не показывала моему отцу истинный облик. О, с ореолом она тоже была прекрасна, но то была приглушенная красота. И мои братья и сестры – мы тоже носили ореол.
– Он был смертным?
– Смертным. Ушел за один вздох фейри. Так говорила моя мать.
– Но тогда ты…
– Тролль. Кровь фейри передается целиком.
– А он знал, кто она?
– Отец притворялся, будто не знает, кто мы все, но должен был догадываться или хотя бы заподозрить, что мы не люди. Он владел лесопилкой, где распиливали и сушили древесину с нескольких сот акров леса, который ему принадлежал. Ясень, осину, березу, дуб, иву. Можжевельник, сосну, тис. У отца в городе была другая семья, но мать притворялась, что не знает об этом. Было много всякого притворства. Она следила, чтобы доски у отца получались хорошие и ровные. Они были отлично оструганы, не коробились и не гнили. Фейри… Мы ни в чем не знаем меры. Когда любим, мы – сама любовь. Такой была и мать. Но взамен она просила, чтобы он ударял в колокол на холме, чтобы дать ей знать о своем приходе. Однажды отец забыл позвонить в колокол.
Тролль встал, прошел за кипящим молоком и перелил его в чашку из китайского фарфора. До Вэл донесся аромат корицы и шоколада.
– Он увидел нас всех такими, какими мы были на самом деле. – Равус сел рядом с Вэл, так что длинные полы пальто расстелились по полу. – И убежал, чтобы никогда не возвращаться.
Она взяла у него чашку и сделала осторожный глоток. Какао оказалось слишком горячим и обожгло язык.
– И что случилось потом?
– Большинство людей удовлетворились бы таким концом рассказа. Потом случилось то, что вся любовь матери превратилась в ненависть. Даже дети после этого стали для нее ничем – просто напоминанием об отце.
Вэл подумала о своей матери и о том, как она никогда не сомневалась в том, что любит мать. Конечно, она любила мать. Но теперь Вэл ее ненавидела. Девушке казалось неправильным, что одно чувство так легко переходит в другое.
– Ее месть была ужасной.
Равус посмотрел на свои руки, и Вэл вспомнила, как он поранил их, держа меч за клинок. Она подумала, что его ярость была такой сильной, что тролль даже не заметил боли. И еще ей стало интересно, любит ли он так же, как его мать.
– Моя мать тоже была очень красива, – сказала Вэл.
Ей хотелось добавить что-нибудь еще, но один глоток горячего шоколада наполнил ее таким сладким покоем, что она снова скользнула в сон.
Вэл разбудили голоса. Женщина с козьими копытцами стояла в комнате и тихо разговаривала с Равусом.
– Бездомную собаку я бы еще поняла, – говорила она. – Но это? Ты слишком мягкосердечен.
– Нет, Мабри, – ответил Равус – Нисколько. – Он посмотрел в сторону Вэл. – По-моему, она хочет умереть.
– Тогда, может быть, ты способен ей помочь, – сказала Мабри. – У тебя получается помогать смерти.
– Ты пришла сюда, чтобы измазать меня в моих собственных нечистотах? – спросил он.
– Это было бы достаточно веским поводом. Но пришла еще одна смерть, – произнесла Мабри, словно не услышав его. – Кто-то из морского народа в Ист-ривер. Ее тело нашел человек, но его уже сильно объели рыбы, так что я не ожидаю громкого скандала.
– Я это знаю, – сказал Равус.
– Ты слишком много знаешь. Ты знал их всех. Каждого, кто умер, – заявила Мабри. – Ты убийца?
– Нет, – ответил он. – Все погибшие – изгнанники Летнего Двора. На это следует обратить внимание.
– И всех отравили, – откликнулась Мабри. – Вот на что обратили внимание.
Равус кивнул.
– Изо рта русалки пахло крысиным ядом.
Вэл заглушила изумленный возглас, уткнувшись лицом в одеяла.
– Народ считает тебя виновным, – сказала Мабри. – Слишком большое совпадение, что все мертвые были твоими клиентами и умерли в считанные часы после получения снадобья от одного из человеческих посыльных.
– После того как Зимний Двор не получил десятины, десятки темных фейри ушли из земель Никневин. Не понимаю, почему сочли более вероятным, что я превращусь в отравителя.
– Теперь это земли лорда Ройбена. – Голос Мабри наполнился эмоциями, которые Вэл не удавалось определить. – До тех пор, пока Силариаль позволит ему ими владеть.
Равус фыркнул, а Вэл подумала, что смогла разглядеть в нем нечто скрытое, чего не видела раньше. На нем был старомодный длиннополый сюртук, выглядевший слишком новым. Она поняла, что это костюм, и внезапно к Вэл пришла уверенность в том, что Равус намного моложе, чем ей показалось вначале. Она не знала, как стареют фейри, но решила, что он слишком старается показаться Мабри опытным и искушенным.